Этот митинг в зале воскресной школы при Медоувудский баптистской церкви – в пятнадцати секундах лета на реактивном самолете, поднявшемся с полосы два-пять, – шел уже полчаса. Начался он позже, чем предполагалось, так как почти всем присутствовавшим – а их собралось человек шестьсот, не считая детей, – пришлось с большим трудом, пешком или на автомобилях, прокладывать себе путь по глубокому снегу. Но так или иначе они явились.

Народу в зале воскресной школы набилось много – стало душно, в воздухе висел дым. Все стулья были заняты, и еще человек сто, а то и больше стояли.

Уже одно то, что столько людей покинули теплый дом и пришли сюда в такую непогоду, достаточно ясно свидетельствовало об их заинтересованности и тревоге. А кроме того, все они были разъярены до предела.

Их ярость – столь же ощутимая в зале, как табачный дым, – питалась двумя источниками. Во-первых, у медоувудцев давно уже накопилось раздражение против аэропорта, который день и ночь обрушивал на их крыши и барабанные перепонки оглушительный грохот, нарушавший мир и покой, не дававший ни спать, ни бодрствовать. А во-вторых, этот грохот раздражал их и сейчас, когда на протяжении почти всего митинга собравшиеся то и дело не слышали друг друга.

Правда, они были подготовлены к тому, что так будет. Собственно, из-за этого и созывался митинг и был взят напрокат из церкви мегафон. Однако никто не предполагал, что в этот вечер самолеты будут взлетать как раз над их головой, выводя из строя и человеческие уши, и мегафон. Объяснялось это – о чем собравшиеся не знали, да и не желали знать – тем, что на полосе три-ноль застрял «Боинг-707» и другим самолетам приходилось пользоваться полосой два-пять. А эта полоса была, как стрела, нацелена на Медоувуд; самолеты же, взлетавшие с полосы три-ноль, проходили не над самым городком, а стороною.

В наступившем на миг молчании председатель митинга, красный как рак, заорал что было мочи:

– Леди и джентльмены, вот уже много лет мы пытаемся договориться с руководством аэропорта и авиакомпаний. Мы неоднократно отмечали, что аэропорт нарушает мир наших очагов. Мы доказывали с помощью сторонних, незаинтересованных свидетелей, что нормальная жизнь при том звуковом вале, который на нас обрушивают, невозможна. Мы говорили, что наша психика находится под угрозой, что наши жены, наши дети и мы сами живем на грани нервного расстройства, и многие уже страдают от него.

Председателя, лысеющего мужчину с квадратной челюстью, медоувудского домовладельца и управляющего книгопечатной фирмой, звали Флойд Занетта. Ему было под шестьдесят, и он играл довольно видную роль в делах общины.

Он стоял на небольшом возвышении в конце зала, а рядом с ним сидел безукоризненно одетый мужчина помоложе. Это был Эллиот Фримантл, адвокат. У ног его стоял раскрытый черный кожаный портфель.

– Что же делают аэропорт и авиакомпании? – продолжал Занетта. – Я сейчас скажу, что они делают. Они притворяются – притворяются, будто слушают нас. И дают лживые обещания – одно за другим, хотя вовсе не собираются их выполнять. И руководство аэропорта, и Федеральное управление авиации, и авиакомпании – все они лгуны и обманщики…

Слова «обманщики» уже никто не слышал.

Оно потонуло в расколовшем воздух грохоте, который, нарастая в немыслимом крещендо, достиг поистине чудовищной силы – казалось, чья-то гигантская рука схватила здание и сотрясла его. Многие из сидевших в зале зажали уши руками. Несколько человек боязливо метнули взгляд на потолок. Другие, возмущенно сверкая глазами, принялись что-то горячо обсуждать с соседями, хотя лишь человек, умеющий читать по губам, мог бы их понять, ибо ни одного слова не было слышно. Кувшин с водой на столе у председателя покачнулся и, не подхвати его Занетта, неминуемо упал бы на пол и разбился.

Звук затих почти так же стремительно, как возник. Самолет «Пан-Америкэн», вылетевший рейсом пятьдесят восемь, был уже далеко, на расстоянии нескольких тысяч футов от земли, и продолжал забираться все выше и выше, пробиваясь сквозь буран и мглу к ясным высям, где он ляжет на курс, чтобы лететь во Франкфурт, в Германию. А за ним по полосе два-пять, высвобожденной для взлетов – над Медоувудом, уже катил самолет «Континентл эйрлайнз», рейс двадцать три, направлявшийся в Денвер, штат Колорадо. На соседней рулежной дорожке стояли цепочкой самолеты, дожидаясь своей очереди на взлет.

Так было весь вечер – еще до того, как начался митинг, и теперь медоувудцам, чтобы довести дело до конца, приходилось пользоваться краткими перерывами между оглушительным шумом то и дело взлетавших самолетов.

Пользуясь паузой, Занетта стремительно продолжал:

– Так вот, я сказал, что они лгуны и обманщики. Все, что происходит здесь сейчас, убедительно свидетельствует об этом. Они обязаны хотя бы принимать меры по приглушению звука, но сегодня даже это…

– Господин председатель, – послышался женский голос из глубины зала, – все это мы уже слышали. Мы это знаем, и, сколько ни повторяй, ничего от этого не изменится. – Все взоры обратились к говорившей, которая уже поднялась с места. У нее было энергичное, умное лицо; прядь длинных, до плеч, каштановых волос упала ей на лоб, но молодая женщина нетерпеливым жестом отбросила ее назад. – А я, как и все остальные, хочу знать, что мы все-таки можем сделать и на что мы можем рассчитывать?

Раздался взрыв аплодисментов и одобрительные возгласы.

– Будьте любезны, дайте мне закончить… – раздраженно сказал Занетта.

Но ему это не удалось.

Снова оглушительный грохот обрушился на воскресную школу.

Это вышло так смешно, что все расхохотались – впервые за вечер. Даже председатель криво усмехнулся и беспомощно развел руками.

Как только грохот утих, чей-то мужской голос сварливо буркнул:

– Да продолжайте же!

Занетта кивнул. И продолжал свою речь, выбирая паузы между взрывами грохота, совсем как альпинист, перескакивающий со скалы на скалу. Жители Медоувуда, заявил он, должны отбросить деликатность и попытки договориться с руководителями аэропорта, воззвав к их разуму. Пора перейти в атаку, опираясь на закон. В конце концов, жители Медоувуда – граждане США и обладают определенными правами, которые сейчас попираются. Чтобы отстоять их, надо обратиться в суд, следовательно, медоувудцы должны быть готовы вести борьбу в суде – борьбу упорную, даже, если потребуется, жестокую. Что же до тактики, то, по счастью, мистер Эллиот Фримантл, известный юрист, хотя его контора и находится далеко отсюда, в городе, согласился присутствовать на нашем собрании. Мистер Фримантл хорошо знаком с законами о превышении шума, нарушении спокойствия и правильном использовании воздушного пространства, и очень скоро те, кто, невзирая на буран, пришел на собрание, будут иметь удовольствие услышать этого уважаемого джентльмена. Собственно говоря, он прибыл сюда с готовым предложением.

Слушая эти стереотипные фразы, Эллиот Фримантл ерзал на стуле. Он легонько провел рукой по своим аккуратно подстриженным седеющим волосам, пощупал, тщательно ли выбриты подбородок и щеки – а он брился за час до собрания, – и его острый нюх подтвердил, что запах дорогого одеколона, который он всегда употреблял после бритья и облучения кварцем, все еще ощущается. Закинув ногу на ногу, он полюбовался двухсотдолларовыми блестящими ботинками из крокодиловой кожи и провел рукой по складке брюк своего твидового костюма, сшитого на заказ. Эллиот Фримантл давно обнаружил, что клиенты предпочитают процветающих юристов и непроцветающих врачей. Если юрист выглядит процветающим, значит, он умеет добиваться успеха в суде, а ведь как раз успеха и жаждут те, кто затевает тяжбу.

Именно на это и рассчитывал Эллиот Фримантл: он надеялся, что большая часть присутствующих скоро обратится в суд и что он будет представлять их там. А пока он с нетерпением дожидался той минуты, когда эта старая курица Занетта перестанет кудахтать, усядется наконец на место и он, Фримантл, возьмет слово. Легче всего потерять доверие аудитории или присяжных, если дать им время поразмыслить и догадаться, о чем ты будешь говорить, прежде чем ты раскрыл рот. Остро отточенная интуиция подсказала Фримантлу, что именно это сейчас и происходит. А значит, придется потрудиться больше обычного, чтобы утвердить свою компетентность и превосходство своего интеллекта.

Собственно говоря, кое-кто из коллег мог бы поставить под сомнение превосходство интеллекта Эллиота Фримантла. Они, пожалуй, могли бы даже возразить, когда председатель назвал его джентльменом.

Коллеги-юристы склонны были порой считать Фримантла эксгибиционистом, добивавшимся высоких гонораров главным образом благодаря врожденному умению подать себя и привлечь к себе внимание. Все, правда, соглашались с тем, что у него был завидный нюх, позволявший откапывать выгодные дела, которые вызывали потом много шума.

Ситуация в Медоувуде возникла словно по заказу для Эллиота Фримантла.

Он где-то прочел о проблеме, вставшей перед населением этого городка, и попросил знакомых порекомендовать его кому-нибудь из домовладельцев как единственного юриста, способного им помочь. В результате комитет домовладельцев обратился к нему, и то обстоятельство, что они нашли его, а не он – их, дало ему психологическое преимущество, на которое он и рассчитывал. Готовясь к встрече с медоувудцами, он полистал законы и последние решения судов, связанные с проблемой шума и нарушения спокойствия – а надо сказать, что этот вопрос был для него абсолютно новым, – и когда представители комитета прибыли к нему, он уже говорил с ними уверенно, как человек, посвятивший этой проблеме всю жизнь.

Через некоторое время он предложил им план действий, что и привело к данному собранию и его появлению на нем.

Слава богу, кажется, Занетта завершает свое многословное вступление. Оставаясь до конца банальным, он изрек:

– Итак, я имею честь и удовольствие представить вам…

Не успел Занетта произнести его имя, как Эллиот Фримантл вскочил на ноги. И начал говорить еще до того, как тот опустил свой зад на стул. По своему обыкновению адвокат обошелся без вступления.

– Если вы ждете от меня сочувствия, можете сразу уходить, потому что его не будет. Вы не услышите от меня ни слова сочувствия ни сегодня, ни при других наших встречах, если таковые состоятся. Я не из тех, кто поставляет носовые платки для слез, потому, что они вам нужны, запаситесь ими сами или подарите их друг другу. Мой бизнес – закон. Закон, и только закон.

Он говорил намеренно резко и знал, что шокирует их, но именно этого он и добивался.

Чуть поубавив агрессивности, Фримантл продолжал:

– Если мы решим, что я буду представлять ваши интересы, мне придется задать вам ряд вопросов – о влиянии шума на ваш дом, ваши семьи, ваше физическое и моральное состояние. Но не думайте, что я стану задавать вам эти вопросы, потому что меня волнует ваша участь. Честно говоря, нисколько. Пора вам узнать, что я чрезвычайно эгоистичен. Если я стану задавать вам эти вопросы, то лишь затем, чтобы выяснить, насколько велик с точки зрения закона нанесенный вам ущерб. А я уже сейчас убежден в том, что известный ущерб вам нанесен – быть может, даже значительный – и, следовательно, по закону вы имеете право на компенсацию. Однако каких бы ужасов вы мне ни наговорили, я не лишусь сна: благополучие моих клиентов не интересует меня за пределами моей конторы и суда. Но… – Фримантл сделал тут эффектную паузу и выбросил палец вперед, как бы подчеркивая свои слова: – …но у меня в конторе и в суде вам как моим клиентам я отдам максимум внимания и умения во всем, что касается правовых вопросов. И в этом отношении, если мы, конечно, будем работать вместе, обещаю, что вы будете рады иметь меня на своей стороне, а не на стороне противника.

Теперь Фримантл уже завладел вниманием всего зала. Мужчины и женщины подались вперед на своих стульях, стараясь не пропустить ни одного его слова, хотя ему все же пришлось сделать паузу, пока пролетал самолет. Но были и такие – правда, их оказалось немного, – на чьих лицах появилось выражение враждебности. Фримантл почувствовал, что надо сбавить тон. Он позволил себе улыбнуться – быстрой, мгновенно гаснущей улыбкой – и, снова став серьезным, продолжал:

– Я сообщаю вам об этом для того, чтобы мы лучше понимали друг друга.

Несколько человек закивали и заулыбались.

– Конечно, если вы хотите нанять более симпатичного малого, который выдаст вам вагон сочувствия, но быть может, не так уж разбирается в законах, – Эллиот Фримантл пожал плечами, – это ваше дело.

Фримантл внимательно следил за аудиторией и увидел, как солидный мужчина в роговых очках наклонился к сидевшей рядом с ним даме и что-то прошептал. По выражению их лиц Фримантл догадался, что мужчина сказал: «Вот это похоже на дело! Именно это мы и хотели услышать».

Эллиот Фримантл, по обыкновению, сумел весьма точно оценить настроение собравшихся и рассчитал, как ему себя вести. Он сразу понял, что эти люди устали от общих фраз и изъявлений сочувствия – благожелательных, но малоэффективных. Его же слова, грубоватые и резкие, действовали как холодный, отрезвляющий душ. Теперь, не давая им передышки, чтобы не рассеивалось внимание, надо перейти к иной тактике. Настало время оперировать фактами, привести этим людям положения закона о борьбе с шумом. Чтобы удержать внимание аудитории – а Эллиот Фримантл хорошо знал правила игры, – надо говорить быстро, так, чтобы слушатели еле успевали осознать сказанное, но в то же время могли, хоть и не без напряжения, следить за логикой речи.

– Внимание! – скомандовал он. – Сейчас я буду говорить о специфике вашей проблемы.

Закон о борьбе с шумом, объявил он, непрерывно изучается судами страны. Меняются старые концепции. Согласно новым судебным постановлениям, чрезмерный шум может рассматриваться как нарушение спокойствия и попрание прав собственности. Более того, суды склонны налагать запреты и штрафы в тех случаях, когда такое нарушение прав, включая чрезмерный шум от самолетов, может быть доказано.

Эллиот Фримантл помолчал, пока не стих возникший над головой грохот, и поднял руку.

– Я думаю, вам не составит труда доказать это здесь.

Карандаши всех трех репортеров за столиком прессы забегали по бумаге.

В Верховном, суде США, продолжал Фримантл, уже был такой прецедент. В деле «США против Каузби» суд постановил, что фермер из Гринсборо, штат Северная Каролина, имеет право на компенсацию, поскольку военные самолеты низко пролетают над его домом и «вторгаются» в пределы его собственности. Сообщая о решении по «делу Каузби», судья Уильям О’Дуглас заявил: «…если мы хотим, чтобы землевладелец не только пользовался своей землей, но и получал от нее удовольствие, он должен иметь право исключительного контроля и над окружающей атмосферой». Тот же принцип был положен в основу и при рассмотрении в Верховном суде другого дела – «Григгс против графства Аллегени». В штатах Орегон и Вашингтон, где соответственно рассматривались дела «Сорнбург против Портлендского аэропорта» и «Мартин против Сиэтлского аэропорта», были приняты решения о возмещении ущерба за нарушение закона о борьбе с шумом, хотя самолеты и не пролетали непосредственно над домами истцов. Есть и другие города и поселки, которые либо уже подали, либо собираются подавать в суд, причем некоторые для подкрепления своих жалоб пользуются магнитофонными записями и киносъемкой. На магнитофонной пленке фиксируется уровень шумов, и кинокамеры запечатлевают, на какой высоте летел самолет. Дело в том, что шум нередко оказывается сильнее, а высота полета ниже, чем утверждают руководители аэропорта и авиакомпании. В Лос-Анжелесе, например, один домовладелец подал в суд на Лос-Анжелесский международный аэропорт; он заявил, что, сажая самолеты на полосе, которую недавно протянули чуть ли не до самого его дома, руководство аэропорта обесценило его собственность без всяких на то законных прав. Домовладелец, требовал десять тысяч долларов компенсации за нанесенный ущерб. Словом, в суды поступает все больше и больше такого рода дел.

Речь Фримантла была краткой и впечатляющей. Когда он упомянул конкретную сумму – десять тысяч долларов, – это, как он и рассчитывал, еще больше разожгло интерес аудитории. Слова его звучали авторитетно, убедительно и казались основанными на многолетнем опыте. Только сам Фримантл знал, что все эти «факты» почерпнуты из вырезок одной городской газеты, в картотеке которой он провел вчера два часа.

Были, однако, факты, о которых он умолчал. Решение Верховного суда по поводу фермера Каузби было вынесено двадцать лет назад, и общий ущерб составил смехотворную сумму – семьсот тридцать пять долларов, иными словами, стоимость погибших от шума цыплят. Жалоба лос-анжелесского домовладельца до сих пор, в суде не рассматривалась и, возможно, никогда не будет рассмотрена. Зато о гораздо более важном деле – «Бэттен против США», по которому Верховный суд принял решение в 1963 году, Эллиот Фримантл намеренно умолчал. А суд тогда постановил, что к слушанию будут приниматься лишь те дела, где речь идет о «физическом вторжении в пределы собственности», шум же не является таковым. И поскольку в Медоувуде никакого физического вторжения в пределы частной собственности не было, то, исходя из дела Бэттена, можно было сделать вывод, что в данном случае обращение в суд обречено на провал,

Однако Фримантл вовсе не собирался делать эти факты достоянием гласности – во всяком случае, до поры до времени; данного юриста вообще не слишком волновал вопрос о том, будет или не будет дело медоувудцев выиграно в суде. Ему нужно было одно: заполучить их в качестве клиентов и притом за максимальный гонорар. С этой целью он уже подсчитал число присутствующих и мысленно произвел кое-какие арифметические выкладки. Результат окрылил его.

Ему уже не раз удавались такие трюки. Просто удивительно, чего можно добиться при известной напористости, особенно когда люди накалены и жаждут настоять на своих правах. В портфеле у него лежала довольно солидная пачка бланков следующего содержания: «Настоящее соглашение между… именуемым (ми) отныне истцом(ами), и Фримантлом и Саем, юристами… которые берут на себя представительство законных интересов истца (ов) по делу об ущербе, наносимом самолетами, базирующимися в международном аэропорту Линкольна… составлено в том, что истец (цы) согласен (ны) выплатить указанным Фримантлу и Саю 100 долларов, в четыре приема по 25 долларов, с внесением первого взноса немедленно и выплатой остатка поквартально… По успешном завершении тяжбы Фримантл и Сай получают 10 процентов от общей суммы штрафа, выплаченного истцу(ам) за нанесение ущерба…»

Эти десять процентов были вставлены на всякий случай, поскольку едва ли удалось бы добиться какого-либо возмещения. Однако в юриспруденции тоже случаются порою странные вещи, а Эллиот Фримантл старался предусмотреть все.

– Я информировал вас о существующих законах, – сказал он. – Теперь я намерен дать вам один совет. – И он озарил аудиторию одной из своих редких улыбок, которая вспыхнула и тотчас погасла. – Этот совет будет бесплатным, совсем как рекламный тюбик зубной пасты, но за каждый последующий тюбик уже придется платить. – Раздался смех, который он резко оборвал мановением руки. – Совет мой заключается в том, что время не ждет, пора действовать. И действовать немедленно.

Это вызвало аплодисменты и еще большее одобрение.

Моложавый мужчина в пиджаке из альпаки и спортивных брюках, сидевший в одном из передних рядов, вскочил на ноги.

– Скажите же, с чего начать!

– Для начала, если хотите, можете нанять меня представителем ваших законных интересов.

Двести – триста голосов разом ответили:

Теперь, в свою очередь, на ноги вскочил председатель и поднял руку, требуя тишины. Он был явно доволен. Репортеры с интересом наблюдали за возбужденной аудиторией.

Сработало – как и рассчитывал Эллиот Фримантл. Теперь все пойдет по заведенному образцу. В ближайшие полчаса большинство соглашений, лежавших в его портфеле, будет подписано, а остальные унесут домой, там их обсудят и, скорей всего, завтра отправят ему по почте. Эти люди не боялись подписывать бумаги или обращаться в суд: они привыкли к тому и к другому, когда приобретали свои дома. Да и сто долларов – не такая уж крупная сумма. Кое-кому она может даже показаться заниженной. И лишь немногим придет в голову заняться подсчетом, который проделал в уме Эллиот Фримантл. Но даже если они и поднимут разговор об общей сумме, он всегда может сказать, что столь высокий гонорар объясняется тем, что ему придется защищать слишком много народу.

К тому же за эти денежки он покажет им недурной спектакль с фейерверком – и в суде, и еще кое-где. Он взглянул на часы: пора закругляться. Теперь, когда он уже был связан с ними, ему хотелось закрепить эту связь, поставив первый акт пьесы. Как и все, что он делал до сих пор, это тоже было заранее спланировано и должно было привлечь внимание читателей завтрашних газет куда больше, чем митинг. А кроме того, это явится подтверждением его слов о том, что он не намерен терять зря время.

Актерами в пьесе будут жители Медоувуда, пришедшие на митинг, а Фримантл рассчитывал, что все присутствующие согласятся покинуть зал и еще какое-то время побыть вне дома.

Местом действия будет аэропорт.

Время – сегодняшний вечер.