Нет, решил Мел Бейкерсфелд, не может он сегодня вечером ехать в город.

Мел сидел у себя в кабинете на административном этаже. Он задумчиво барабанил по столу, где стояли телефоны, связывавшие его с различными службами аэропорта.

Взлетно-посадочная полоса три-ноль все еще была перекрыта самолетом «Аэрео-Мехикан». В результате положение создавалось критическое и приходилось задерживать все большее число самолетов – как в воздухе, так и на земле. Возникала реальная угроза того, что в ближайшие два-три часа придется закрыть аэропорт.

А пока самолеты продолжали взлетать над Медоувудом, этим осиным гнездом, что немало осложняло и без того сложную ситуацию. Все телефоны аэропорта и командно-диспетчерского пункта разрывались от звонков медоувудских жителей – тех, кто остался дома и горестно сетовал на свою участь. Но куда больше было тех (сообщили Мелу), кто находился сейчас на митинге протеста, и уже прошел слух – об этом несколько минут назад передал руководитель полетов, – что вечером недовольные собираются устроить демонстрацию в аэропорту.

Здесь только не хватает демонстрантов, мрачно подумал Мел.

Как и раньше, он прождал несколько минут, прежде чем Синди подошла к телефону, но, к его удивлению, никакого извержения вулкана не последовало, – вместо этого были холод и сухость. Она молча выслушала Мела, пытавшегося объяснить ей, почему он не может покинуть аэропорт. И когда ожидаемого взрыва не произошло, он вдруг начал запинаться и бормотать что-то нечленораздельное, малоубедительное даже для него самого. Он умолк.

Последовала пауза, затем Синди холодно спросила;

– Да.

Голос у нее звучал так, точно она говорила с кем-то малознакомым и глубоко ей омерзительным:

– Я не удивляюсь, потому что и не ждала, что ты приедешь. Когда ты сказал, что скоро будешь, я не сомневалась, что ты врешь, как всегда.

– Я вовсе не врал и не как всегда, – вспылил он. – Я ведь уже говорил сегодня, сколько раз я выезжал с тобой…

– Ты как будто заявил, что ты все сказал.

Мел умолк. Какой смысл спорить?

– Я слушаю тебя, – устало произнес он.

– Так вот, я пыталась сказать тебе, когда ты меня прервал – тоже, как всегда…

– Синди, ради всего святого!..

– …что, почувствовав вранье, я немного пораскинула мозгами. – Она помолчала. – Ты говоришь, что задерживаешься в аэропорту?

– По-моему, именно об этом и идет у нас разговор…

– Надолго?

– До полуночи… а может быть, и на всю ночь.

– Тогда я к тебе приеду. Можешь не сомневаться. Нам надо поговорить.

– Послушай, Синди, ни к чему это. Не время сейчас и не место.

– Ничего, время вполне подходящее. А то, что я хочу тебе сказать, может быть сказано где угодно.

– Синди, ну, пожалуйста, будь благоразумна. Я согласен: нам многое надо обсудить, но…

Мел умолк, вдруг поняв что говорит сам с собой. Синди уже повесила трубку.

Мел, в свою очередь, положил трубку на рычаг и какое-то время сидел молча, – в кабинете царила полная тишина. Затем, сам не зная почему, он снова снял трубку и во второй раз за этот вечер набрал свой домашний номер. Раньше к телефону подходила Роберта. На этот раз трубку сняла миссис Себастьяни, которая обычно сидела с детьми, когда родителей не было дома.

– Я просто хотел проверить, все ли в порядке, – сказал Мел. – Девочки уже легли?

– Роберта легла, мистер Бейкерсфелд. А Либби собирается.

– А вы не позовете Либби к телефону?

– М-м… разве что на минуту, если вы обещаете, что не будете долго разговаривать с ней.

– Обещаю.

Миссис Себастьяни, как всегда, ужасно педантична, подумал Мел. Она требует повиновения не только от детей, но и от всего семейства. Глядя на ее тихого, как мышь, супруга, который появлялся иногда вместе с ней, Мел спрашивал себя, неужели эта пара способна испытывать супружеские страсти. Пожалуй, нет. Миссис Себастьяни никогда не допустила бы такое.

Он услышал шлепание ног Либби по полу.

– Папочка, – спросила Либби, – а наша кровь все время бегает по телу без остановки – всегда, всегда?

Либби, как правило, задавала самые неожиданные вопросы. Она находила новые темы с такой же легкостью, с какой ребенок находит рождественские подарки под елкой.

– Не всегда, деточка, ничто не бывает вечно. Кровь циркулирует в нас, пока мы живем. В твоем тельце кровь циркулирует уже семь лет – с тех пор как сердечко начало биться.

– А я чувствую свое сердечко, – сказала Либби. – Оно у меня в коленке.

Мел хотел было объяснить ей, что сердце находится не в коленке, хотел рассказать, что есть у человека пульс, артерии и вены, потом передумал. Еще успеется. Пока человек чувствует, что у него бьется сердце – где бы оно ни билось, – уже хорошо. Либби всегда инстинктивно тянулась к самому существенному – порой у него возникала мысль, что ее маленькие ручонки достают звезды истины с небес.

– Спокойной ночи, папочка.

– Спокойной ночи, моя радость.

Мел по-прежнему не понимал, зачем позвонил домой, но после этого звонка ему несомненно стало легче.

Что же до Синди, то, приняв решение, она обычно выполняла его и, следовательно, вполне могла нагрянуть в аэропорт. Впрочем, пожалуй, это и к лучшему. Перед ними стоит серьезная дилемма: сохранять хрупкую скорлупку их брака ради детей или нет. И здесь они смогут поговорить наедине, вдали от ушей Роберты я Либби, которые и так уже слышали немало их ссор.

Собственно, сейчас никаких срочных дел у Мела не было, просто надо на всякий случай находиться на посту, вот и все. Он вышел из своего кабинета на галерею и посмотрел вниз, в центральный зал, где по-прежнему бурлила толпа.

Пройдет совсем немного лет, размышлял Мел, и аэровокзал придется коренным образом перестраивать. Необходимо что-то придумать – и срочно, – чтобы изменить систему посадки в самолет и высадки пассажиров. Когда люди по одному идут на посадку или покидают самолет, это занимает много времени. Стоимость же пребывания на земле самолетов, строительство которых с каждым годом обходится все дороже, непрерывно возрастает. Поэтому и конструкторы, и те, кто составляет рейсы, стараются, чтобы машины больше летали, ибо это приносит доход, и меньше стояли на земле, ибо тут никакого дохода нет – одни расходы.

Уже разрабатывается идея создания «пассажирских контейнеров» по принципу грузового «иглу», используемого компанией «Америкэн» для загрузки своих самолетов. У многих других авиакомпаний есть разновидности этой системы.

«Иглу» представляет собой контейнер, по форме и размеру точно соответствующий фюзеляжу самолета. Его заранее загружают, затем поднимают до уровня фюзеляжа и за несколько минут вставляют в самолет. В грузовом самолете – в противоположность пассажирскому – фюзеляж представляет собой пустую коробку. Теперь, когда такой самолет прибывает в аэропорт, из него быстро вынимают «иглу» и вставляют новую. С минимальной затратой времени и труда огромный самолет можно быстро разгрузить, снова загрузить и подготовить к вылету.

Можно было бы создать «пассажирские контейнеры» по тому же принципу, и Мел уже видел разработку этой идеи в чертежах. Это будут маленькие удобные секции с вмонтированными в них сиденьями, куда пассажиры будут садиться прямо у регистрационной стойки. Затем контейнеры с пассажирами по конвейерной ленте, вроде той, по которой сейчас двигается багаж, будут переброшены к месту посадки. Там их вставят в самолет, прилетевший, быть может, всего несколько минут назад и уже успевший выгрузить контейнеры с прибывшими пассажирами.

Когда контейнеры с пассажирами встанут на место, окошки в них точно совпадут с окошками фюзеляжа. Двери в каждом контейнере автоматически уйдут в стены, чтобы стюардессы и пассажиры могли беспрепятственно переходить из одной секции в другую. В самолет будут доставлены и новые подсобки со свежими запасами пищи, питья и новой сменой стюардесс.

Со временем можно настолько усовершенствовать систему «пассажирских контейнеров», что пассажиры будут занимать свои места в контейнере уже на городском аэровокзале, а также перемещаться с одного самолета на другой и даже из одного аэропорта в другой.

Примерно в этом же направлении работает мысль тех, кто в Лос-Анжелесе трудится над созданием «поднебесного салона». Такой салон, вмещающий сорок пассажиров, сможет передвигаться и как автобус и как геликоптер. На дорогах – и на шоссе, и на городских улицах – он будет идти на своем моторе; добравшись же до ближайшего гелипорта, превратится в контейнер, вставляемый в большой геликоптер, – словом, сам сможет передвигаться между аэропортами.

И все это будет, думал Мел. Если не совсем такое, то что-то похожее. Самые фантастические мечты так быстро становились реальностью, что это поистине завораживало тех, кто работал в авиации.

Крик, донесшийся откуда-то снизу, из зала, нарушил раздумья Мела.

– Эй, Бейкерсфелд! Эй, там, наверху?

Мел опустил взгляд и поискал глазами, кто его зовет. Определить это было трудно, так как человек пятьдесят задрали голову и смотрели вверх. Но через какое-то время Мел все же обнаружил кричавшего. Это был Иган Джефферс, высокий стройный негр, в узких, обтягивающих фигуру бежевых брюках и рубашке с короткими рукавами. Он отчаянно махал темной жилистой рукой.

– Спускайтесь, Бейкерсфелд! Вы меня слышите? Тут неприятности.

Мел улыбнулся. Джефферс, имевший концессию на чистку обуви в аэровокзале, был личностью весьма своеобразной. С широкой нахальной усмешкой на некрасивом лице он мог сказать человеку любую гадость, все сходило ему с рук.

– Я вас слышу, Иган Джефферс. А может, вы сюда подниметесь?

Усмешка стала шире.

– Черта с два, Бейкерсфелд. Я концессионер, не забывайте об этом.

– Если забуду, вы тут же процитируете Акт о гражданских правах.

– Правильно, Бейкерсфелд. А теперь спускайте сюда вашу задницу.

– А вы не распускайте язык у меня в аэропорту.

Но в общем-то Мела все это забавляло, и, отойдя от балюстрады, окружавшей галерею, он зашагал к служебному лифту. А Иган Джефферс продолжал стоять внизу.

У Джефферса в аэровокзале было четыре киоска для чистки обуви. Это была далеко не главная концессия – куда более крупные концессии имели владельцы автостоянки, ресторана и газетных киосков, которые приносили поистине астрономические доходы по сравнению с доходами чистильщика обуви. Но Иган Джефферс, некогда сам чистивший ботинки на тротуаре, самозабвенно считал, что только его концессия дает возможность аэропорту сводить концы с концами.

– У нас контракт – у меня с аэропортом. Верно?

– Верно.

– Так вот в этой хитрой бумаженции сказано, что я обладаю ис-клю-чи-тель-ным правом чистить здесь обувь. Ис-йлю-чи-тель-ным. Верно?

– Верно.

– Значит, правильно я сказал вам, что у вас неприятности. Пошли, Бейкерсфелд.

Они пересекли центральный зал, направляясь к эскалатору, который вел вниз и по которому Джефферс сбежал, перескакивая через ступеньку. По дороге он весело махал каким-то людям. Мел следовал за ним на некотором расстоянии, чтобы не перетруждать ногу.

Иган Джефферс указал вниз – на стойки компании «Хертц», «Эвис» и «Нейшнл», дававших автомобили внаем.

– Вот! Полюбуйтесь, Бейкерсфелд! Вот кто отбирает у меня клиентов – у меня и у тех ребят, которые работают на меня.

Мел вгляделся повнимательнее. Возле стойки компании «Эвис» красовалась зазывная надпись:

«ЧИСТИТЕ ОБУВЬ. НАНИМАЯ МАШИНУ, –

ПОЛЬЗУЙТЕСЬ НАШИМИ УСЛУГАМИ

МЫ СТАРАЕМСЯ ИЗО ВСЕХ СИЛ!»

А рядом со стойкой находилась электрическая машина для чистки обуви, установленная таким образом, чтобы человек, разговаривая с клерком, мог ею пользоваться, как гласила надпись на табличке.

Мела это позабавило, и в то же время он понимал, что Иган Джефферс прав. Закон был на стороне этого балагура. Б его контракте черным по белому написано, что никто, кроме него, не имеет права чистить обувь в аэропорту, так же как Джефферс, например, не имеет права давать внаем машины или продавать газеты. Каждый концессионер приобретал таким образом исключительные права в обмен на существенную долю своих доходов, которые он отдавал аэропорту.

Иган Джефферс остановился в отдалении, а Мел направился к стойке. По дороге он вытащил из кармана свою особую книжечку, в которой значились домашние телефоны ответственных сотрудников аэропорта. Был тут телефон и управляющего компании «Эвис». При его приближении девушка за стойкой автоматически включила улыбку.

– Разрешите мне воспользоваться вашим телефоном, – сказал Мел.

Она возразила:

– Сэр, это телефон не для публики…

– Я – управляющий аэропортом. – Мел протянул руку, снял трубку и набрал номер. Такие случаи, когда его не узнавали в собственном аэропорту, бывали нередко. Ведь работа Мела в основном протекала, так сказать, за кулисами, не на глазах у публики, так что те, кто обслуживал пассажиров, редко видели его.

Слушая гудки в трубке, он, подумал о том, как было бы хорошо, если бы и остальные его проблемы решались так же легко.

Телефон прозвонил раз двенадцать, прежде чем послышался голос управляющего компании «Эвис»:

– Кен Кингсли слушает.

– А если бы мне нужна была машина? – спросил Мел. – Где вы пропадали?

– Играл с сынишкой в поезд. Это отвлекает меня от мыслей об автомобилях. И людях, которые по поводу их звонят.

– С сынишкой? Хорошо, наверное, иметь мальчишку, – сказал Мел. – У меня вот только девочки. Ваш мальчик интересуется машинами?

– Восьмилетний гений. Если вам понадобится человек, чтобы управлять этим вашим игрушечным аэропортом, дайте мне знать.

В трубке наступило молчание. Затем послышался вздох.

– И почему это вам, ребята, вечно хочется задушить честную инициативу?

– Главным образом потому, что мы людишки мелочные и премерзкие. Но мы можем и всерьез стать такими. Кстати, помните графу в контракте, где сказано, что любые изменения во внешнем виде стойки и рекламы подлежат утверждению руководства аэропорта? А потом есть еще одна графа насчет того, что нельзя ущемлять права других арендаторов.

– Понял, – сказал Кингсли. – Иган Джефферс раскрыл свою пасть.

– И, скажем прямо, не для того, чтобы кричать «ура».

– О’кей, ваша взяла. Сейчас велю моим людям убрать эту чертову штуку. Делать это с крейсерской скоростью?

– Не обязательно, – сказал Мел. – Достаточно будет, если вы уберете машину в ближайшие полчаса.

– Ну и мерзавец же вы.

Но Мел слышал, как управляющий «Эвиса» хмыкнул, вешая трубку.

Иган Джефферс одобрительно закивал, по обыкновению широко осклабившись. А Мел невесело подумал: «Я всем приятель и друг в аэропорту. Только и делаю, что улаживаю чьи-то дела». Хотелось бы ему уладить и свои собственные.

– Пятерка, Бейкерсфелд, – сказал Джефферс. – Смотрите только, чтоб больше этого не было. – И, все так же широко улыбаясь, он деловито зашагал к эскалатору, ведущему наверх.

Мел не спеша последовал за ним. В центральном зале больше всего народу теснилось у стоек «Транс-Америки», возле табличек с надписью:

«РЕГИСТРАЦИЯ ПАССАЖИРОВ

ТОЛЬКО НА РЕЙС ДВА «ЗОЛОТОЙ АРГОС»

БЕСПОСАДОЧНЫЙ ДО РИМА»

Неподалеку Таня Ливингстон оживленно разговаривала с группой пассажиров. Она помахала Мелу и через минуту-другую подошла к нему.

– Просто вздохнуть некогда – тут у нас сумасшедший дом. Я думала, вы уже давно в городе.

– У меня изменились планы, – сказал Мел. – А я думал, вы уже отдежурили.

– УП попросил задержаться. Хотим отправить «Золотой Аргос» по расписанию. Это якобы необходимо для престижа, а я подозреваю, что просто капитан Димирест не желает ждать.

Мел усмехнулся.

– Вот тут вы необъективны. Впрочем, это и со мной случается.

Таня жестом указала на небольшое возвышение, окруженное круглой стойкой.

– Если я не ошибаюсь, это главный предмет вашей свары с зятем? Из-за этого капитан Димирест так зол на вас, правда?

За стойкой, на которую указывала Таня, продавали страховые полисы. Возле нее находилось человек десять, заполнявших бланки страховок на случай катастрофы в воздухе. За стойкой две хорошенькие девушки – одна из них яркая блондинка с пышным бюстом – выписывали полисы.

– Да, – признал Мел, – из-за этого главным образом у нас и шли раздоры – во всяком случае, последнее время. Вернон и Ассоциация пилотов гражданской авиации считают, что надо ликвидировать страховые стойки в аэропортах, а также машины по продаже страховых полисов. Я же держусь иного мнения. Мы с ним сцепились из-за этого на заседании Совета уполномоченных. И Вернон никак не мог пережить – да и до сих пор не может, – что я тогда взял верх.

– Я слышала об этом. – Таня испытующе посмотрела на Мела. – Мы тоже не все согласны с вами. В данном случае мы считаем, что капитан Димирест прав.

Мел покачал головой.

– Нет, тут у нас с вами разные точки зрения. Я много об этом думал: доводы Вернона просто несостоятельны.

Они показались Мелу несостоятельными еще в тот день, месяц назад, когда Вернон Димирест появился в международном аэропорту Линкольна на заседании Совета уполномоченных. Вопрос обсуждался по настоянию Вернона, выступавшего от имени Ассоциации пилотов гражданской авиации, которая вела кампанию за то, чтобы запретить продажу страховок в аэропортах.

Мел помнил это заседание во всех подробностях.

По вторникам утром в конференц-зале аэропорта обычно собирался Совет уполномоченных. На этот раз все пять уполномоченных были налицо: миссис Аккерман, хорошенькая брюнетка, домохозяйка, попавшая в Совет, судя по слухам, потому, что была любовницей мэра, и четверо мужчин – университетский профессор, председатель Совета, два местных дельца и профсоюзный деятель в отставке.

Заседал Совет на административном этаже в конференц-зале, стены которого были обшиты красным деревом. В одном конце зала на возвышении сидели уполномоченные в откидных кожаных креслах за элегантным овальным столом. А ниже стоял менее элегантный стол. За ним сидел Мел Бейкерсфелд в окружении начальников служб. Рядом находился стол для прессы, а другой конец зала был отведен для публики, поскольку заседания Совета формально считались открытыми. Места для публики, как правило, пустовали.

В тот день единственным посторонним, находившимся в зале, помимо уполномоченных и аппарата, был капитан Вернон Димирест в своей нарядной форме с четырьмя золотыми нашивками, ярко сверкавшими при свете, падавшем сверху. Он сидел в части зала, отведенной для публики, разложив подле себя на двух стульях книги и бумаги. Совет любезно решил послушать сначала капитана Димиреста, а уж потом приступить к повседневным делам.

Димирест встал. Он обратился к Совету в своей обычной самоуверенной манере, лишь изредка заглядывая в записи. Он выступает здесь, заявил Димирест, от имени Ассоциации пилотов гражданской авиации, поскольку является председателем местного ее отделения. Однако излагает он свое собственное мнение, правда, разделяемое большинством пилотов всех компаний.

Уполномоченные откинулись в своих креслах и приготовились слушать.

Разве человеку, отправляющемуся в путешествие по железной дороге или на автобусе, или же садящемуся на океанский лайнер, или выезжающему на собственной машине из гаража, суют под нос специальные страховки на случай смерти или увечья? Конечно же, нет!

Тогда почему это происходит в авиации?

Димирест сам ответил на свой вопрос. Это происходит потому, заявил он, что страховые компании знают, где можно хорошо поживиться, «а на последствия им плевать».

Гражданские самолеты являются сравнительно новым средством сообщения, поэтому многие считают путешествие по воздуху рискованным, хотя уже доказано, что в самолете человек подвергается меньшей опасности, чем у себя дома. Это врожденное недоверие к авиации стремительно возрастает, стоит произойти очередной катастрофе. Трагедия неизбежно производит сильное впечатление, вычеркивая из памяти то обстоятельство, что куда чаще смерть и увечье настигают человека более привычным путем.

Собственно, то обстоятельство, что летать совсем не опасно, заметил Димирест, подтверждается самими страховыми компаниями. Пилотам, которые, естественно, летают куда больше пассажиров, продают страховку по обычному тарифу, а при групповом приобретении страховок пилоты платят даже меньше, чем публика.

И тем не менее страховые компании, поощряемые алчностью аэропортовских властей, с покорного согласия авиакомпаний, продолжают жиреть на страхе и доверчивости пассажиров.

Мел слушал, сидя за своим столом, и про себя отметил, что шурин очень ясно и точно излагает вопрос, хотя, конечно, замечание об «алчности аэропортовских властей» не слишком мудрое. Двое или трое уполномоченных, в том числе миссис Аккерман, насупились.

Однако Вернон Димирест, казалось, не заметил впечатления, произведенного его словами.

– А теперь, сударыня и господа, мы подходим к самому главному и существенному.

Дело в том, сказал он, что безответственная продажа страховок в аэропорту любому пассажиру и члену экипажа, которые могут без труда приобрести их как через представителя страховых компаний, так и благодаря машинам, – «страховок, сулящих крупные суммы, почти состояния, в обмен на несколько долларов», представляет собой подлинную опасность и для пассажиров и для команды.

И Димирест возбужденно продолжал:

– Капитан! – Миссис Аккерман выпрямилась в своем кресле. По тону ее и по выражению лица Мел понял, что она все это время пережевывала про себя замечание Димиреста об алчности аэропортовских властей и теперь дошла до точки кипения. – Капитан, мы уже очень долго слушаем ваши рассуждения. А есть у вас факты, подкрепляющие все это?

– Конечно, сударыня. И фактов много.

Вернон Димирест тщательно подготовился. С помощью выкладок и диаграмм он показал, что катастрофы, происшедшие в воздухе вследствие насилия или взрыва бомб, составляют полтора случая в год. Побудительные мотивы у преступников разные, но чаще всего – возможность получить деньги по страховке. Были, конечно, и такие случаи, когда бомбы не взрывались или их удавалось обнаружить; были аварии, наводившие на мысль о саботаже, но доказательства отсутствовали.

Димирест перечислил нашумевшие катастрофы: самолеты компании «Канедиен Пасифик» – в 1949 и в 1965 годах; «Уэстерн» – в 1957 году; «Нейшил» – в 1960 году и подозрение на саботаж – в 1959 году; два самолета компании «Мехикен» – в 1952 и 1953 годах; Венесуэльской компании – в 1960 году; компании «Континентл» – в 1962 году; компании «Пасифик» – в 1964 году; компании «Юнайтед» – в 1950-м, 1955-м и подозрение на саботаж – в 1965 году. В девяти из этих тринадцати случаев все пассажиры и команда погибли.

Правда, когда ясно, что авария произошла из-за саботажа, все страховки тотчас аннулируются. Короче говоря, нормальные, читающие газеты люди поняли, что саботаж не окупается. Узнали они и то, что даже если катастрофа случилась в воздухе и не осталось никого в живых, но удалось найти остатки самолета, можно установить, произошел ли в самолете взрыв и отчего.

Однако, напомнил уполномоченным Димирест, бомбы и саботаж – дело рук людей, отнюдь не нормальных. Это люди аморальные, психопаты, одержимые преступной идеей, бессовестные убийцы. Как правило, они мало информированы, а если что и знают, то мозг психопата так устроен, что он думает лишь о своей навязчивой идее и видоизменяет факты так, как ему заблагорассудится.

Тут миссис Аккерман снова вмешалась, уже не скрывая своей неприязни к Димиресту:

– Я не уверена, капитан, что кто-либо из нас достаточно компетентен, чтобы рассуждать о процессах, происходящих в мозгу психопата.

– А я и не рассуждаю, – нетерпеливо оборвал ее Димирест. – Да и не в том дело.

– Извините, но вы все-таки рассуждаете. И я считаю, что дело именно в этом.

Вернон Димирест вспыхнул. Он привык быть хозяином положения, чьи действия не оспариваются, и не сумел сдержать свой необузданный нрав.

– Сударыня, вы от природы глупы или строите из себя идиотку?

Председатель Совета резко застучал молотком по столу, а Мел Бейкерсфелд чуть не расхохотался.

Что ж, подумал Мел, на этом можно, пожалуй, поставить точку. Вернону лучше заниматься своим летным делом, в котором он большой мастак, а не дипломатией – надо же с таким треском провалиться. Шансы на то, что Совет уполномоченных хоть что-то предпримет в соответствии с просьбой Димиреста, были сейчас равны нулю с минусом… во всяком случае, если не прийти ему на помощь. Какую-то секунду Мел колебался. Димирест наверняка понял, что слишком далеко зашел. Однако еще есть время обернуть все шуткой, над которой все посмеются, включая Милдред Аккерман. А Мел обладал даром сглаживать противоречия, давая возможность обеим сторонам спасти лицо. К тому же он знал, что Милли Аккерман благосклонна к нему – они отлично ладили, и она всегда внимательно прислушивалась ко всему, что говорил Мел.

А потом Мел решил: пошел он к черту. Случись такая штука с ним, Мелом, шурин вряд ли пришел бы ему на помощь. Так что пусть Вернон сам выбирается из той каши, которую заварил. А он, Мел, через некоторое время просто выскажет свое мнение.

– Капитан Димирест, – холодно заметил председатель Совета, – ваше последнее замечание ничем не оправданно и вообще ни к месту. Прошу вас взять свои слова обратно.

Димирест был все еще возбужден, щеки его пылали. Секунду подумав, он кивнул.

– Хорошо, я беру свои слова обратно. – И взглянул на миссис Аккерман. – Прошу даму извинить меня. Возможно, она понимает, что для меня, как и для большинства пилотов гражданской авиации, это чрезвычайно больная тема. Когда тебе самому все настолько очевидно… – И он умолк, не закончив фразы.

Миссис Аккерман смотрела на него горящими от возмущения глазами. Плохо он извинился, подумал Мел. Теперь при всем желании ничего уже не сгладишь.

– Капитан, а чего вы, собственно, от нас хотите? – спросил один из уполномоченных.

Димирест шагнул к возвышению.

– Я призываю вас, – сказал он проникновенно, – ликвидировать страховые машины и продажу страховок у стоек, я хочу, чтобы вы обещали, что не будете больше сдавать места в аренду страховым компаниям.

– Вы хотите ликвидировать продажу страховок вообще?

– В аэропортах – да. Могу добавить, сударыня и господа, что сотни пилотов гражданской авиации призывают и другие аэропорты поступить так же. Кроме того, мы обращаемся в Конгресс с просьбой принять меры и объявить вне закона продажу страховок в аэропортах.

– Какой смысл вводить такой запрет в Соединенных Штатах – ведь гражданская авиация существует и в других странах?

Димирест слегка улыбнулся.

– А мы ведем эту кампанию в международном масштабе.

– Что значит – в международном?

– Нас активно поддерживают пилоты сорока восьми стран. Большинство из них считает, что если в Северной Америке – в Соединенных Штатах или в Канаде – будет сделан первый шаг, другие страны последуют их примеру.

Все тот же уполномоченный скептически заметил:

– Я бы сказал, что слишком многого вы хотите.

– Должны же пассажиры иметь право приобрести страховку, если они того хотят, – вставил председатель. Димирест кивнул.

– Конечно. Никто и не говорит, что они не имеют на это права.

– Нет, вы именно так говорите, – снова заявила о себе миссис Аккерман.

Димирест поджал губы.

– Сударыня, кто угодно может застраховать свою жизнь на время путешествия. Нужно лишь позаботиться об этом заранее, обратившись к страховому агенту или даже в бюро путешествий. – Он обвел взглядом уполномоченных. – Сейчас многие страхуют свою жизнь на случай возможной катастрофы в пути и пользуются всеми видами транспорта, зная, что они застрахованы на всю жизнь. А застраховаться так можно разным путем. Например, все крупные кредитные общества – «Клуб гастрономов», «Америкэн экспресс», «Carte Blanche» – предоставляют своим членам постоянную страховку на время путешествия; страховка эта автоматически возобновляется каждый год, и за нее, естественно, взимают определенную плату.

Почти у всех деловых людей, пользующихся воздушным транспортом, продолжал Димирест, есть, по крайней мере, одна из вышеупомянутых кредитных карточек, так что отмена продажи страховок в аэропортах не причинит неудобств или сложностей деловым людям.

– Мне кажется, мы все усвоили ваши доводы, – резко перебил его председатель. – Вы начинаете повторяться, капитан.

Миссис Аккерман закивала.

– Я тоже так считаю. Мне лично хотелось бы услышать, что скажет мистер Бейкерсфелд.

Все уставились на Мела.

– Да, – подтвердил он, – у меня есть на этот счет некоторые соображения. Но я предпочел бы изложить их после того, как капитан Димирест закончит свое выступление.

– А он уже закончил, – заявила Милдред Аккерман. – Мы ведь только что решили, что он все сказал.

Один из уполномоченных рассмеялся, председатель постучал молотком.

– Да, пожалуй, верно… Так что прошу вас, мистер Бейкерсфелд.

Мел встал, а Вернон Димирест, злой как черт, вернулся на свое место.

– Думаю, начать надо с того, – сказал Мел, – что я смотрю иначе почти на все, о чем говорил здесь Вернон. Наверное, это можно назвать внутрисемейными разногласиями.

Уполномоченные, знавшие о родстве Мела и Вернона Димиреста, заулыбались, и Мел почувствовал, что атмосфера, которая еще несколько минут назад была напряженной, разрядилась. Он привык к такого рода заседаниям и знал, что лучше всего держаться неофициально. Вернон тоже мог бы об этом знать, если бы потрудился спросить.

– Тут есть несколько обстоятельств, о которых мы не можем не думать, – продолжал Мел. – Прежде всего давайте посмотрим фактам в лицо. Большинству людей присуще врожденное чувство страха перед полетом, и я убежден, что это чувство будет существовать всегда, независимо от того, как далеко мы шагнем по пути прогресса и насколько обеспечим безопасность. Единственное; в чем я согласен с Верноном, это в том, что у нас весьма высокий уровень безопасности.

И вот из-за этого врожденного страха, продолжал Мел, многие пассажиры чувствуют себя уютнее, увереннее, когда у них в кармане лежит страховка на полет. Они хотят иметь ее. И хотят иметь возможность приобрести ее в аэропорту, что подтверждается огромным количеством страховок, которые пассажиры приобретают в машинах и у страховых стоек. Собственно, пассажиры должны иметь право – в этом и состоит свобода – да и возможность купить страховку, если они того хотят. Что же до приобретения страховок заблаговременно, то, как правило, большинство людей об этом просто не думает. А кроме того, добавил Мел, если страховки на полет будут продавать только заранее, аэропорты, в том числе аэропорт имени Линкольна, потеряют значительную часть своих доходов. При упоминании о доходах Мел усмехнулся. Уполномоченные усмехнулись тоже.

Мел решил не развивать своих мыслей насчет страховок. Достаточно уже того, что он сказал о доходах. Уполномоченные, знакомые с состоянием финансовых дел аэропорта, и так все поймут.

Он заглянул в свои записи. Тут были цифры, которые накануне сообщила ему одна из страховых компаний, имеющая концессию в Линкольнском аэропорту. Мел не просил у них этих данных. Да и вообще никому не говорил, кроме своей секретарши, о том, что сегодня речь пойдет о страховках. Но чиновники страховой компании каким-то образом все узнали – просто удивительно, как они все узнают, – и быстро подготовили материал для защиты своих интересов.

Мел не воспользовался бы их данными, если бы они противоречили его собственному, беспристрастному мнению. По счастью, они совпадали.

– Теперь, – сказал Мел, – насчет саботажа – потенциального и иного. – Он увидел, что члены Совета насторожились. – Вернон тут уже много об этом говорил, но должен сказать – а я слушал его внимательно, – что большинство его соображений кажутся мне преувеличенными. Ведь таких случаев, когда в воздухе произошли катастрофы, подстроенные людьми, специально приобретшими для этого страховку, весьма немного.

Капитан Димирест вскочил со своего места.

– О господи, да сколько же нужно катастроф, чтобы мы стали с этим считаться?!

Председатель резко застучал молотком.

– Капитан… Прошу вас!

Мел выждал, пока Димирест успокоится, и затем ровным голосом продолжал:

Иными словами, пояснил Мел, страховка при саботаже играет лишь второстепенную роль. Подлинные же побудительные мотивы гнездятся в стародавних человеческих слабостях – любовных неудачах, алчности, банкротстве, желании совершить самоубийство.

Третья мера – на которой, кстати, настаивают компании, страхующие пассажиров в полете, – должна состоять в осмотре багажа до полета, как это делают таможенники. Правда, добавил Мел, эта последняя мера связана с явными трудностями.

Мы должны, продолжал он, жестче соблюдать существующие законы, которые запрещают перевозить оружие на гражданских самолетах. Кроме того, учитывая возможность подстроенной аварии, надо пересмотреть конструкцию самолетов, чтобы они не разваливались при взрыве. В этой связи есть, например, такая идея – и она тоже принадлежит страховой компании: предлагается укрепить (и соответственно – утяжелить) стенки багажного отделения, хотя это и повлияет на общий вес самолета и снизит доходы авиакомпаний.

Федеральное управление авиации, подчеркнул Мел, специально изучало вопрос о продаже страховок в аэропортах и выступило против запрещения их продажи. Мел взглянул на Вернона Димиреста – лицо у него было по-прежнему злое. Оба знали, что это «изучение» вызывало протесты у пилотов, поскольку проводил его чиновник страховой компании, сам занимавшийся продажей страховок в аэропорту, и его беспристрастность была весьма сомнительна.

Страховая компания дала Мелу еще и другие данные, но он решил на этом поставить точку. К тому же эти неиспользованные им доводы были менее убедительны. Он сомневался даже в целесообразности укрепления багажного отсека, хотя всего минуту назад внес такое предложение. Кому пойдет на пользу увеличение веса самолета – пассажирам, авиакомпаниям или опять-таки страховым обществам? Зато все остальные доводы он считал достаточно весомыми.

– Итак, – в заключение сказал он, – нам предстоит решить, следует ли лишать публику – на основании в общем-то одних предположений – тех услуг, которые ей явно нужны.

Мел едва успел опуститься на свое место, как Милдред Аккерман решительно объявила:

– Я считаю, что не следует. – И бросила на Вернона Димиреста победоносный взгляд.

К ней присоединились остальные уполномоченные, после чего решено было устроить перерыв и отложить рассмотрение других дел до послеполудня.

В коридоре Вернон Димирест ждал Мела.

– Привет, Вернон! – произнес Мел и быстро добавил, не давая шурину вставить хоть слово: – Надеюсь, ты на меня не в претензии? Ведь даже у друзей и у родственников порою могут быть разные мнения.

Слово «друзья» было преувеличением. Мел Бейкерсфелд и Вернон Димирест никогда не любили друг друга, несмотря на то, что Димирест был женат на сестре Мела, Саре, причем оба знали об этой взаимной неприязни; в последнее же время эта неприязнь переросла в открытую вражду.

– Конечно, черт побери, я на тебя в претензии, – сказал Димирест. Злость уже не так кипела в нем, но глаза смотрели жестко.

Уполномоченные, выходившие из конференц-зала, с любопытством поглядели на них. Они шли обедать. И через несколько минут Мел присоединится к ним.

– Людям твоего склада, привязанным, точно пингвины к земле, к своим столам, легко так рассуждать, – презрительно изрек Димирест. – Вот если бы вы так часто летали, как я, вы бы держались иной точки зрения.

– Я не всю жизнь летал за столом, – резко бросил Мел.

– О, бога ради, не корми меня этой манной кашей про героя-ветерана. Сейчас ты на нулевой отметине, и то, как ты думаешь, подтверждает это. В противном случае ты бы смотрел на всю эту историю со страховками так, как смотрит любой уважающий себя пилот.

– Ты имеешь в виду именно «уважающий себя», а не самовлюбленный? – Если Вернону хочется поупражняться в колкостях, что ж. Мел готов поддержать разговор. В коридоре было пусто, и их не могли услышать. – Вся беда с вами, пилотами, в том, что вы привыкли считать себя полубогами, капитанами заоблачных высот и потому уверены, будто и мозги у вас особенные. Так вот, они у вас самые обыкновенные – только что напичканы специальными знаниями. Иной раз мне кажется, что они у вас вообще атрофировались – слишком долго вы сидите без дела в разреженном воздухе, пока машину ведет за вас автопилот. Поэтому когда кто-то высказывает свое мнение и это мнение, как выясняется, не совпадает с вашим, вы ведете себя, точно балованные дети.

– Я пропускаю все это мимо ушей, – сказал Димирест, – хотя если кто и ребенок здесь, так это ты. К тому же отнюдь не беспристрастный.

– Ну, вот что, Вернон…

– Ты же сам употребил это слово, – презрительно фыркнул Димирест. – Беспристрастное мнение – как же, держи карман шире! Да ты же пользовался сейчас данными страховой компании! Ты же читал по бумажке, подготовленной ими! Я видел это с того места, где сидел, и знаю, потому что у меня есть копия. – И он ткнул пальцем в кипу книг и бумаг, которые держал под мышкой. – Ты даже не потрудился пристойности ради сам подготовиться к выступлению.

Мел вспыхнул. Шурин действительно поймал его. Он должен был сам подготовиться или хотя бы критически отнестись к данным страховой компании и перепечатать те из них, которыми намеревался пользоваться. Да, конечно, дел у него последние дни было больше обычного, но это не оправдание.

– Когда-нибудь ты еще об этом пожалеешь, – сказал Вернон Димирест. – И если это произойдет и я буду при сем присутствовать, я напомню тебе о сегодняшнем дне и нашем разговоре. А до тех пор постараюсь встречаться с тобой лишь при крайней необходимости.

И прежде чем Мел успел что-либо сказать, шурин его повернулся и пошел прочь.

С того дня они ни разу не встречались, – собственно, Мел увидел Димиреста в аэропортовском кафе сегодня вечером впервые после того заседания. Мел никогда не был особенно близок со своей старшей сестрой Сарой, и они редко навещали друг друга. Однако рано или поздно Мелу и Вернону Димиресту придется встретиться и либо уладить свои разногласия, либо, по крайней мере, прекратить распри. И чем скорее это случится, тем лучше, подумал Мел, вспомнив о том, в каких резких выражениях была составлена докладная комиссии по борьбе с заносами, безусловно, инспирированная Верноном.

– Я бы не стала вспоминать об этой истории со страховками, – заметила Таня, – если бы знала, что это может увести вас так далеко от меня.

А ведь его мысли отвлеклись от Тани всего на секунду, но она сразу это уловила – как остро она чувствует все, что связано с ним. Никто еще не обладал такой способностью угадывать, о чем он думает. Как же они, значит, духовно близки друг другу.

Он чувствовал, что Таня наблюдает за ним – она смотрела на него мягко, понимающе, но под этой мягкостью таилась большая женская сила, таились чувства, которые, как подсказывал Мелу инстинкт, могли вспыхнуть ярким пламенем. И ему захотелось, чтобы их близость стала еще полнее.

– Нет, это не увело меня далеко от вас, – сказал Мел. – Наоборот, только приблизило. И мне очень хочется, чтобы вы были со мной. – Их взгляды встретились, и он добавил: – Всегда и везде.

И Таня с присущей ей прямотою ответила:

– Я тоже этого хочу. – И слегка улыбнулась. – Давно хочу.

Он еле удержался, чтобы не предложить ей сейчас же бросить все и уехать куда-нибудь, в спокойное, тихое место… скажем, к ней домой… и плевать на последствия! Но Мел знал, что не может он себе этого позволить, – и смирился. Пока не может.

– Давайте встретимся позже, – сказал он ей. – Сегодня. Не знаю еще когда, но сегодня. Не уезжайте домой без меня. – Ему хотелось схватить ее, сжать, притянуть к себе, почувствовать ее тепло, но вокруг них бурлила толпа.

Она протянула руку, и пальцы ее слегка коснулись его руки. Его словно пронизало электрическим током.

– Я буду ждать, – сказала Таня. – Я буду ждать столько, сколько вы захотите.

Через минуту она уже была далеко, и толпа пассажиров, теснившаяся у стоек «Транс-Америки», поглотила ее.