V
Фермерам на Среднем Западе нужна хорошая земля для работы, для процветания. Так же она нужна и бродячим летчикам. Им нужно быть поближе к своим клиентам. Они должны найти поле недалеко от города, луг или поле, поросшее травой или овсом, или скошенной пшеницей, и чтобы поблизости не было коров, которые могли бы объедать перкаль с самолетов; чтобы рядом была дорога для автомашин, калитка в заборе для людей; поле должно быть расположено так, чтобы самолету не приходилось пролетать слишком низко над каким-нибудь домом, оно должно быть достаточно ровным, чтобы машина не развалилась на части, трясясь на ухабах со скоростью 50 км/час; оно должно быть достаточной длины, чтобы можно было безопасно взлетать и приземляться тихим летним днем; но главное, хозяин должен дать разрешение использовать его в течение дня.
Я думал обо всем этом, пока мы летели на север, сквозь субботнее утро. Мессия и я, а в тысячах футов под нами мягко уносились назад зелень и золото земли. Тревлэйр Дональда Шимоды с шумом мчался сбоку от моего правого крыла, рассыпая солнечные зайчики во все стороны своими зеркальными поверхностями. Чудесный самолет, подумал я, – только крупноват, если настанут действительно трудные времена для гастролирования. Он может за один раз перевозить двух пассажиров, но зато и весит в два раза больше, чем Флайт, и потому ему требуется большое поле для взлета и посадки. У меня когда-то был Тревлэйр, но в конце концов я купил вместо него Флайта, который мог поместиться на пятачке, который легко можно было найти поблизости от города. С Флайтом я мог бы работать на 500-футовом поле, тогда как Тревлэйр требовал для себя 1000-1300 футов.
– Ты привязался к этому парню, – думал я, – привязывайся и к ограничениям его самолета. – И уж конечно, как только я подумал об этом, я заметил вблизи городка чистенькое маленькое поле, пастбище для коров, над которым мы как раз пролетали. Это было стандартное фермерское поле длиной 400 метров, разделенное на две части, – вторая половина была продана городу под поле для игры в бейсбол.
Зная, что самолет Шимоды не может приземлиться здесь, я положил своего Флайта на левое крыло, носом вверх, выключил двигатель и стал спускаться на бейсбольное поле. Мы коснулись земли сразу за забором с левой стороны поля и поехали до полной остановки, так, что еще осталось место. Мне просто хотелось покрасоваться, показать ему, что может Флайт, если им управлять как следует.
Выхлоп дроссельного клапана развернул меня для нового взлета, некогда я повернул, чтобы подняться в воздух, Тревлэйр был уже тут как тут, весь готовый к спуску. Хвост опущен, правое крыло вверх – он был похож на великолепного кондора, садящегося на траву.
Он летел так медленно и низко, что у меня зашевелились волосы на затылке. Я вот-вот стану свидетелем аварии. Если вы хотите удержать и приземлить Тревлэйр на скорости по меньшей мере 60 км/ч над забором, при том, что в 50 футах стоит еще один самолет, то это значит, что вы свернете его в мячик. Но вместо этого – был все тот же белоснежный с золотом биплан, остановившийся в воздухе. Ну что ж, я-то ведь не хотел останавливаться, но он летел со скоростью не более 30 км/ч, самолет, который, заметьте, падает вниз при 60 км/ч, остановился в воздухе и, как будто не дыша, опустился на траву тремя точками. Для посадки ему понадобилась половина, ну, может, три четверти пространства, которое понадобилось мне, чтобы посадить Флайта.
Я просто сидел в кабине и смотрел, пока он выруливал и глушил мотор. Когда я тоже выключил мотор, все еще уставившись на него, он окликнул меня:
– Недурное поле ты отыскал! И к городу близко, правда? Наши первые пассажиры, двое мальчишек на мотоцикле « Хонда», уже заворачивали к нам, чтобы выяснить, что происходит.
– Что ты хочешь этим сказать – «близко к городу?» – закричал я, все еще оглушенный шумом мотора.
– Так он же в половине квартала отсюда!
– Нет, не это! ЧТО ЭТО БЫЛО ЗА ПРИЗЕМЛЕНИЕ?! В Тревлэйре-то? Как ты здесь приземлился?
Он подмигнул мне: – Магия!
– Нет, Дон… правда! Я же видел, как ты приземлился!
Он мог видеть, что я потрясен и не на шутку испуган.
– Ричард, ты хочешь знать ответы на вопросы о летающих гаечных ключах, об исцелении всех болезней, о превращении воды в вино, о хождении по воде и о посадке Тревлэйра на площадку в сотню футов? Ты хочешь знать, как творить все эти чудеса?
Я почувствовал себя так, словно он направил на меня лазер.
– Я просто хочу знать, как ты здесь приземлился…
– Послушай! – закричал он через пространство между нами, – что такое этот мир? И все в нем? ИЛЛЮЗИИ, Ричард! Каждая частица его – иллюзии! Неужели ты этого не понимаешь?!
Не было ни улыбки, ни подмигивания. Словно он был в ярости от того, что я не знал этого давным-давно.
Мотоцикл остановился у хвоста самолета; вид у мальчишек был такой, словно они тут же готовы были лететь.
– Да, – это все, что пришило мне в голову, – Ладно. Согласен на иллюзии.
Они насели на него, чтобы он их быстренько покатал, а мне оставалось только разыскать владельца поля и получить разрешение на полеты с его пастбища.
Одно только можно сказать о взлетах и посадках Тревлэйра в этот день: было похоже, что это поддельный Тревлэйр. Будто на самом деле это был маленький Е-2 или вертолет, переодетый в костюм Тревлэйра. Во всяком случае, мне было гораздо легче принять невесомый полет гаечного ключа, чем оставаться спокойным при виде самолета, взмывающего в воздух с пассажирами на борту на скорости 40 километров в час. Одно – верить в левитацию, когда вы ее видите, и совсем другое – полностью поверить в чудо.
Я должен думать о том, о чем он говорил так просто. Иллюзии. Как-то раньше он говорил это же… Когда я был мальчиком и учился фокусам – цирковые волшебники говорили об этом! Они осторожно говорят нам: «Смотрите, то, что вы сейчас увидите, это ни чудо, это на самом-то деле и не магия – это ИЛЛЮЗИЯ магии». Затем они вытаскивают лоскут из грецкого ореха и превращают слона в теннисную ракетку.
В какой-то вспышке внутреннего озарения я вытащил из кармана «Справочник Мессии» и открыл его. Две фразы одиноко стояли на странице:
Не существует такой проблемы, в которой не было бы бесценного дара для тебя.
Ты создаешь себе проблемы, потому что эти дары тебе крайне необходимы.
Я не совсем знаю, почему, но прочитав это, я успокоился. Мое замешательство исчезло. Я читал снова и снова, пока не смог повторить эти фразы с закрытыми глазами.
Городок назывался Троя, и пастбища там были для нас такими же хорошими, как в Феррисе, где мы были до этого. Но в Феррисе у меня было ощущение спокойствия, а здесь в воздухе было какое-то напряжение, которое мне не нравилось. Полеты, которые для наших пассажиров были приключением, редкостным событием в жизни, для меня были обычным будничным делом, над которым сейчас нависало облако странной тревоги. Моим приключением было то, что я летаю с этим странным чудаком… то невозможное, что он делал со своим самолетом, и те странные вещи, которые он говорил, чтобы объяснить это.
Жители Трои были ошеломлены чудом полета Тревлэйра не больше, чем был бы ошеломлен я, если бы в полдень вдруг зазвонил колокол, который не звонил вот уже шестьдесят лет… Они не знали, что то, что происходит тут, было невозможно.
– Спасибо за полет! – говорили они. – И это все, чем вы можете зарабатывать себе на жизнь? Неужели вы нигде не работаете?
Или еще:
– Почему вы выбрали такое маленькое местечко, как Троя?
Или:
– Джерри, твоя ферма выглядит не больше коробки из-под башмаков!
У нас был хлопотливый день. Было очень много людей, которые хотели полетать, и нам предстояло заработать кучу денег. Однако что-то во мне все время шептало: удирай, удирай прочь от этого места. Прежде я не обращал на это внимания, и всегда сожалел об этом впоследствии.
Часа в три я остановил мотор и пошел за топливом. Я дважды сходил туда и обратно с двумя пятигалонными канистрами и принес с бензоколонки Шелл автомобильный бензин. И тут меня осенило, – я ни разу не видел, чтобы Тревлэйр заправлялся. Шимода не заправлял свой самолет, начиная с какого-то времени, еще до Ферриса, и к этому времени он уже налетал часов семь, начинался восьмой, без единой капли бензина или хотя бы масла. Я знал, что он хороший человек и не причинит мне зла, но все-таки испугался. Как ни экономь, можно заставить Тревлэйр работать самое большее пять часов. Но не восемь часов взлетов и посадок.
Он все летал и летал, полет за полетом, пока я заливал бензин в центральный отсек своего бака и добавлял кварту масла в мотор. Из людей, ожидающих полетов, образовалась очередь… и, похоже, ему не хотелось их разочаровывать.
Мне как-то удалось перехватить его, когда он помогал какому-то мужчине и его жене забираться в кабину. Я изо всех сил старался, чтобы мой голос казался небрежным и звучал как можно спокойнее.
– Дон, как у тебя с топливом? Не нужно ли тебе бензина? – Я стоял у крыла его самолета с пустой пятигалонной канистрой в руке. Он посмотрел мне прямо в глаза и нахмурился, озадаченный, словно я спросил его, не нужно ли ему воздуху, чтобы дышать.
– Нет, – сказал он, и я почувствовал себя тупым первоклашкой на задней парте. – Нет, Ричард, мне не нужно бензина.
Я почувствовал раздражение. Все-таки я знаю кое-что о самолетных моторах и о топливе.
– Ну ладно, – рассердился я на него, – а как насчет урана?
Он засмеялся, и я сразу растаял.
– Спасибо, не надо. Я заправлял его в прошлом году.
И вот он уже в кабине, и улетел со своими пассажирами, совершив сверхъестественно медленный взлет.
Сперва мне захотелось, чтобы люли ушли домой, затем – чтобы мы убрались отсюда поскорее, потом у меня появилось ощущение, что я должен убраться отсюда сей же час. Все, чего мне хотелось, это улететь и найти большое пустое поле подальше от какого бы то ни было города, и просто сесть и подумать, и записать то, что происходит, в свой журнал, и хоть как-то разобраться во всем этом. Я не сел в самолет, отдыхал, ожидая, пока приземлиться Дон. Я подошел к его кабине, закрываясь от урагана, поднятого большим винтом.
– Я налетался, Дон. Собираюсь отчаливать, приземлиться подальше от города и немного передохнуть. Славно было летать с тобой. Увидимся как-нибудь, о’кей?
Он и глазом не моргнул.
– Еще один полет, и полетим вместе. Там один парень ждет.
– Ладно.
Парень ждал в видавшем виды инвалидном кресле, проехав целый квартал до поля… У него был вид человека, словно смятого, вдавленного в сидение какой-то огромной тяжестью, но он был здесь, потому что он хотел летать. Были и другие люди, человек сорок или пятьдесят; кто был в машине, кто на поле, и все они с любопытством наблюдали, как Дон втащит этого парня из кресла в самолет.
Он вообще об этом не думал.
– Хочешь лететь?
Человек в инвалидном кресле улыбнулся искривленной улыбкой и кивнул как-то боком.
– Ну так полетели, – сказал Дон тихо, как будто разговаривая с кем-то, кто давно ждал очереди и чье время принять участие в игре пришло. Если и произошло что-то странное в этот момент, то, оглядываясь назад, я могу сказать, что это была напряженная сила, с которой он говорил. Она не была нарочитой, это так, но это также была и команда, которая подразумевала, что человек встанет и заберется в самолет, и никаких отговорок. То, что случилось потом, было похоже на то, как если бы человек играл последнюю сцену в роли инвалида-калеки. С него свалилась огромная тяжесть, словно ее и не было. Это было похоже на инсценировку. Он сорвался с кресла и, поражаясь сам себе, чуть ли не бегом направился к Тревлэйру. Я стоял совсем рядом и слышал, как он сказал:
– Что вы сделали? Что вы со мной сделали?!
– Ты полетишь или нет? – сказал Дон. – Цена три доллара. Деньги вперед.
– Лечу! – крикнул тот. Шимода даже не помог ему забраться в переднюю кабину, как он обычно делал с другими пассажирами.
Те, кто был в машинах, вышли, среди наблюдающих быстрой волной пронесся гул, после чего наступила потрясающая тишина. Человек не ходил с тех пор, как пятнадцать лет назад его грузовик свалился с моста. И вот, словно ребенок, привязавший себе крылья из простыни, он прыгнул в кабину, скользнул на сидение, излишне жестикулируя, словно ему только что дали руки, которыми можно поиграть.
Прежде, чем кто-либо успел заговорить, Шимода открыл до отказа дроссельную заслонку вырулил в воздух, круто огибая деревья и бешено набирая высоту.
Может ли быть мгновение счастливым и вместе с тем – ужасающим? Потом последовало множество мгновений, подобных этому. Это было чудо, чудесное исцеление человека, который выглядел так, как и полагается выглядеть калеке, и в то же самое время что-то тревожное должно было произойти, когда эти двое вернутся на землю. Масса людей теперь превратилась в плотную, застывшую в ожидании группу, а плотная группа людей – толпа, и в этом нет ничего хорошего. Шли минуты, и глаза сверлили малюсенькую точку, беззаботно летевшую в солнечных лучах, и должно было произойти что-то ужасное. Тревлэйр, сделав несколько плавных ленивых восьмерок, тугую спираль, застыл в воздухе над забором, похожий на медленную шумную летающую тарелку, которая собирается приземлиться. Если бы у него была хоть крупица здравого смысла, он бы высадил своего пассажира на дальнем конце поля, – быстро высадил бы и исчез. Людей стало больше, появилась еще одна инвалидная коляска, которую бегом катила какая-то женщина.
Дон подъехал к толпе, развернул самолет так, что винт оказался с другой стороны, и заглушил мотор. Люди подбежали к кабине, и на какое-то мгновение мне показалось, что они собираются содрать обшивку с фюзеляжа, чтобы добраться до тех двоих.
Было ли это трусостью? Я не знаю. Я побрел к своему самолету, открыл пожарный кран, включил зажигание, крутнул винт, чтобы заработал двигатель. Затем забрался в кабину, повернул Флайта против ветра и взлетел. Последний мой взгляд запечатлел Дональда Шимоду, сидящего на самом краю своей кабины, а вокруг него была толпа.
Я повернул на юго-восток, затем на восток, и вскоре на первом же большом поле, где были деревья, дающие тень, и ручеек, из которого можно пить, я приземлился на ночь. Поле было далеко от города.