В подсобке грузчиков пахло прокисшим молоком и спиртом.
Когда я попытался сунуться в магазин через центральный вход, Гриша только вздохнул и, твердо взяв за локоть, направил меня куда-то в темный проход между штабелями коробок и ящиков.
– Чудак-человек, – укоризненно просвещал он, уверенно пробираясь узкими коридорами. – Разве в магазине итальянский вермут купишь? Там и нашего портвейна нет, весь по талонам еще вчера разобрали.
Гришу в магазине знали. Добравшись до подсобки, он даже не снизошел до того, чтобы просить, а просто сунул деньги первому подвернувшемуся под руку грузчику, и тот мгновенно растворился в воздухе. Через минуту гонец материализовался, держа в растопыренных руках четыре литровые бутылки.
– Молодец, – одобрил Гриша и, словно цыпленку шею, свернул с горлышка колпачок, после чего плеснул вермута в граненый стакан. – Прими и исчезни.
Избавившись от гонца, Гриша по-хозяйски смахнул с табурета какие-то тряпки и основательно устроился за письменным столом, служившим заодно и столовым.
– Вы присаживайтесь, ребята, – предложил он и четко разлил вино по разнокалиберной посуде, – в ногах правды нет.
Только в этот момент я почувствовал как устал.
Овид наоборот выглядел подтянутым и отдохнувшим. Пока мы шли в магазин, я несколько раз пытался заговорить с ним и выяснить – зачем нам, собственно, этот Гриша и его вермут нужны, но Овид только коротко сказал: "Так надо", – и больше не добавил ничего. На более подробные объяснения времени уже не хватило.
– Будем, землячки! – Гриша, показывая пример, ловко опрокинул свой стакан и вытянул из мятой пачки очередную сигарету. – Тебя как зовут? ткнул он в мою сторону корявым пальцем.
– Мастер… – начал было я, но осекся под холодным взглядом, – то есть, просто Саша.
– Мастер чего? Спорта?
– Нет, это я просто оговорился. Голова гудит.
– Так выпей. А тебя? – спросил Гриша у Овида.
Услышав ответ, он удивленно вскинул брови.
– Братцы, вы случаем не из психушки? То-то я смотрю на местных не похожи. Да и костюмчики у вас подходящие.
Овид деликатно поднял щербатую чашку без ручки, как драгоценную пиалу, и проникновенно сказал:
– Товарищ Гриша, мы благодарны вам за проявленное участие в нашей судьбе. Все дело в том, что мы – пришельцы.
Это теперь, в бомжатнике, забавно вспоминать, как поперхнулся дымом Гриша, и мы его долго колотили по спине, пока не прошел кашель. А тогда, в подсобке, было не до смеха. В какой-то момент я даже подумал, что придется вызывать скорую, но обошлось.
Гриша в конце концов пришел в себя и тут же допил початую бутылку. Рассказ о долгом космическом путешествии с целью установления первого галактического контакта упал на подготовленную почву. Здесь, надо отметить, Овид проявил себя настоящим психологом. С каждым днем я убеждался, что этот молодой человек мудр не по годам и за его внешней невозмутимостью скрывается тонкое чувство обстановки и великолепное чутье.
– Я как увидел вас, так сразу понял, что вы не отсюда, – нежно обнимая нас, лепетал Гриша после четвертого стакана. – Надо же, как повезло. Братцы по разуму. С ума сойти! То-то я гляжу стоит странная парочка. Нам здесь о вас почти ничего не говорят. А тарелки-то, поверите, как мухи кругом вьются. Иногда кое-что об этом в газетах печатают, так потом тут же разоблачают. Но народ не обманешь. Он, народ, всегда свою правду найдет.
Здесь же, в подсобке, выяснилось, что волею судьбы мы оказались в крупном промышленном центре ССГ Новокержацке, что политбюро на днях приняло постановление об удовлетворении потребностей населения продовольственными товарами в ближайшие двадцать лет, что Тетрагон не дремлет, но наш бронепоезд стоит там, где надо, и еще массу полезных вещей. Кроме того, разрешилась загадка и с Кузьмичем. Кузьмич – вечно живой – лежит в Мавзолее, но вся многонациональная страна, объятая братской любовью, продолжает начатое им дело.
Рассказывая о достигнутых за время правления большевистов успехах, Гриша очень воодушевился и говорил, как диктор, хорошо поставленным голосом, но кончил свою речь неожиданно:
– Вот такая, братцы, хреновина, вышла. Лучше бы вы у империалистов приземлились, а то, боюсь, будет вам здесь хана.
Насчет того, что придется нам во Втором Реальном не сладко, я понял уже в первые минуты, но после слов Гриши стало совсем тошно.
"Это тебе не Микст, – думал я, отхлебывая действительно неплохой вермут из своей чашки. – Это тебе не городок с окрестностями. Если осколки оказались здесь, то дело – труба. Здесь страны и континенты, границы и государства, разные политические системы. О путешествиях за границу даже думать нечего. Семь лет назад меня по турпутевке в Испанию не пустили, потому что до этого даже в соцстраны не выезжал. А надо, оказывается, сначала куда-нибудь в Польшу или в Болгарию съездить, а уж потом, может, и к буржуям пустят. Ох, как нам с этим Вторым Реальным не повезло. И потом, здесь же миллиарды людей, гигантские расстояния, где же тут осколки-то искать."
Тем временем Овид уже договорился с Гришей, что жить мы будем у него, что рассказывать о нашем внеземном происхождении пока никому не надо и что посланы мы на Землю для выполнения тайной миссии галактического сообщества – найти осколки с виду как бы обычные, а на самом деле с хитрым фокусом.
Сначала Гриша этим стеклом очень заинтересовался, но, когда я продемонстрировал ему наши сокровища, пренебрежительно фыркнул:
– Только-то и всего. Да знаю я, где такого хлама навалом.
Но на все наши просьбы отвести нас туда, где хранится этот хлам, немедленно только отрицательно мотал головой.
– Нет, братцы, эдак вы сразу обратно на свою Альфу Медведицы улетите, а мне интересно узнать, как у вас там люди живут. Побудьте пока здесь, осмотритесь, а об остальном я позабочусь.
Так, в тот же день, мы оказались в бомжатнике.
Гриша жил на окраине Новокержацка.
Поселок бесприютных, или бомжатник, находился аж за самой последней улицей местной Нахаловки. Но Гриша и здесь пользовался уважением.
По сравнению с фанерными лачугами коренных обитателей его металлический фургон "Диетические продукты", снятый с автомобиля, выглядел вполне респектабельно.
С утра наш хозяин ушел, как он сам выразился, на промысел, а нас оставил отдохнуть и оглядеться.
В одежонке с Гришиного плеча Овид смотрелся потомственным бомжем. Я, очевидно, выглядел не лучше.
Утро во Втором Реальном ознаменовалось скандалом.
Сразу после Гришиного ухода к нам в фургон заглянули двое парней самого скверного вида. Просили опохмелиться, так как "у Гриши всегда есть". Я вежливо попытался выставить их, но душа у приятелей, видимо, даже не горела, а пылала, и они решили взять свое силой. Мне двинули в ухо, и я очнулся на полу только тогда, когда Овид, выхватив из-под нар свою знаменитую шпагу, занял оборону в углу фургона.
Ребята были настроены серьезно. У одного в руке блестел нож приличных размеров, другой размахивал металлическим прутом.
Впервые я увидел Овида в деле и только теперь понял, каким страшным противником может он быть.
Прут, описав стремительную кривую, с лязгом столкнулся со стальным клинком. Резким поворотом кисти Овид выбил оружие у нападавшего, и прут врезался в металлическую крышу, наполовину пробив ее. Ударив опешившего парня левой рукой и освободив пространство, Овид развернулся к сопернику с ножом.
По всему было видно, что тот не новичок в уличных поединках. Нож скользнул из правой руки в левую, потом обратно. Парень выглядел старше и сильнее. На его стороне было ограниченное пространство фургона, не позволявшее свободно двигаться и использовать длину шпаги. Овид понимал это не хуже меня, поэтому обернул одну кисть плащом и застыл на месте, ожидая, когда противник решится на атаку.
Атака последовала почти мгновенно.
Я не успел сосчитать, сколько раз Овид парировал удары, следовавшие с разных сторон, только потом послышался глухой стук, и тут же нападавший рухнул на пол ничком. Кровь из затылка, рассеченного эфесом шпаги, тонкой струйкой покатилась в щель между досками.
На шум драки и крики "убивают" сбежались почти все аборигены бомжатника.
Увидев не очень симпатичную толпу, я решил, что тут нам и конец – со всеми не справиться, но дело приняло другой оборот. Парней вытащили из фургона и, подталкивая в спины, отправили восвояси, после чего нас заверили, что так поступать и следует, иначе здесь не выжить.
– А это, – говорил словоохотливый старичок с лицом цвета чернослива от неумеренного употребления одеколона, – хулиганы местные. Братья Затыкины. Что с них взять, с уголовничков.
На том и успокоились.
Вернувшийся к вечеру Гриша нашим подвигам не удивился.
– Да ты тут, – обращаясь к Овиду, заметил он, – своим лазерным мечом весь город разнести можешь.
– У меня обычная шпага, – пытался протестовать честный Овид, но по всему было видно, что Гриша не очень верит его словам.
Часа три, во время ужина и после, он пытал нас расспросами о нашей галактике. Пришлось вспомнить все, что читал когда-то в фантастических романах, но Грише этого было мало.
– А вот скажите, когда вы у себя построили коммунизм?
– Э-э, – тянул я, – кажется, сразу после объединения разумных планет в конфедерацию.
– Нет, ты год назови.
– Не помню.
– Артист. А еще образованный человек. Ты кто на корабле? Бортмеханик?
– Ну.
– Н-ну, – передразнил Гриша. – Я вот в бомжатнике живу и то разбуди ночью и спроси, когда победили большевисты, тут же отвечу – в одна тысяча девятьсот двадцать втором году, после разгрома монгольских полчищ на Халхин-Голе. А ты – не помню.
Гриша измотал нас настолько, что мы сами не задали ему множество вопросов, заготовленных еще днем. Правда, во время обсуждения сложившейся ситуации мы с Овидом пришли к одному обнадеживающему для нас выводу осколки зеркала вряд ли рассеялись по всему Второму Реальному. Скорее всего они оказались именно в Новокержацке, так как переход из Коллектора и обратно находится здесь. Кстати, и Люська вряд ли могла оказаться за пределами этого города.
Несмотря на кажущуюся безнадежность наших поисков, кое-какие шансы у нас все-таки были.
Так и не добившись от хозяина обещания отвести нас завтра туда, где волшебных осколков навалом, мы в конце концов крепко заснули, а проснувшись, обнаружили, что Гриши дома опять нет.
Надо было действовать самостоятельно.
Первым делом я решил наведаться в учреждение, где остался Хома.
Я представил, как беспризорный табурет скитается ночью по конторским коридорам, пугая вневедомственную охрану, и проникся к Хоме жалостью. Уж он бы нас в беде не бросил.
Овид, в свою очередь, взял на себя общую разведку.
Мы долго петляли по грязным улочкам Нахаловки, пока не выбрались к конечной остановке троллейбуса.
Заботливый Гриша оставил нам деньги на текущие расходы, так что не пришлось топать до центра пешком. Немного смущала наша одежда, но вещи, в которые нарядил нас хозяин, были если и не новыми, то все же чистыми, и я решил не комплексовать по этому поводу, тем более, что мне пришлось только переобуться, а Овиду переодеться по полной форме.
В центре мы разделились. Овид пошел бродить по улицам, а я направился к зданию с комнаткой перехода.
Мои опасения нарваться на знакомого вахтера к счастью не оправдались. На сей раз дежурила симпатичная старушка, по виду отставная учительница. Она внимательно читала "Истину", на первой странице которой я заметил краем глаза крупный лозунг "Дадим отпор…", и никак не отреагировала на мое проникновение в контору.
Я долго бродил по длинным запутанным коридорам, заглядывал в комнаты сотрудников и даже спустился в подвал, где действительно находилась столярка, но Хома как в воду канул.
Мои поиски кончились тем, что я столкнулся в вестибюле с полным молодым человеком, спрашивающим меня накануне, где я работаю.
На сей раз молодой человек только понимающе кивнул, взглянув на мои растоптанные штиблеты, и тихо доложил:
– В сметном отделе Курдакову привезли порнографический журнал из Финляндии. Он его всем сотрудникам показывает. Учтите мой сигнал.
Я с отвращением покинул бдительную контору. Скорее всего, Хома самостоятельно выбрался отсюда и теперь разыскивает нас, но дело это почти безнадежное. Оставалось довериться воле случая.
Центральная улица имени Кузьмича плавно текла в сторону реки. В один момент мне даже показалось, что я нахожусь вовсе не во Втором, а в самом что ни на есть Первом Реальном, уж очень похожими были дома и до боли знакомы вывески, только вместо яркой рекламы здания в основном украшались кумачовыми транспарантами.
Так, не спеша, я добрел до родимого театра.
То, что это наш Экспериментальный Молодежный не вызывало никаких сомнений. На облупленной левой колонне хорошо читался десятки раз закрашиваемый завхозом и тем не менее каждый раз возобновляющийся лозунг "Спартак – чемпион!".
– Ничего себе, – пробормотал я, застыв перед храмом искусства. Может, у меня в этом городе еще и квартира сохранилась?
Репертуарная афиша гласила, что сегодня дают "Вишневый сад", а вчера шел "Мольер" по Булгакову.
Я пробежался по фамилиям исполнителей. Слава богу, никакой мистики. Моей фамилии нигде не значилось.
И все же просто так пройти мимо театра, где работал последние десять лет, я не мог.
Все оказалось в точности таким, каким я помнил. Служебный вход располагался в торце, и даже дверь была обита вечным коричневым дерматином, а массивная ручка неплотно прикручена, отчего постоянно хлябала.
Открывая знакомую дверь, я был готов к чему угодно, но только не к тому, что на вахте будет сидеть бессменная тетя Глаша, работающая в театре со дня его основания. Режиссер, например, был у нас уже третий, а тетя Глаша оставалась одна, и, похоже, никакие катаклизмы не могли изменить эту ситуацию.
– Здрассьте, – робко кивнул я тете Глаше, не рискуя проскочить мимо нее в актерский холл.
– Опять, Леша, опаздываешь, – тетя Глаша оторвалась от вязания и строго взглянула на меня. – Пожаров уже хотел за тобой кого-нибудь домой посылать. И когда ты только женишься?
– Я не Леша, – обиделся я, хотя стоило бы подумать прежде, чем обижаться.
– Опять? – тетя Глаша досчитала петли и воткнула спицы в клубок. Кто же ты сегодня? Арнольд Шварценеггер или Адриано Челентано?
– Я – Кукушкин.
– Это ты сейчас Пожарову скажешь, – пообещала тетя Глаша. – Только учти, он сегодня не в настроении.
Еще издали я услышал шум разноса. Главный режиссер, с которым я вовсе не был знаком, бушевал и трепал труппу, как тайфун терпеливых японцев.
– Если этот Борзунов сейчас же не явится, я сниму его с роли. Так можете и передать. Сниму! И вообще выгоню к чертовой матери! Сколько…
Пока ясно было только одно – я появился не вовремя.
Увидев меня, лысый Пожаров сначала покраснел и судорожно вздохнул, но справился с собой и ласковым инквизиторским голосом спросил:
– Врать будем?
– Не будем, – честно сознался я, разглядывая смущенно отводящих от меня глаза актеров.
– Вот и хорошо, – почему-то быстро остыл Пожаров. – А то надоело. Но учти…
– Я здесь случайно. Шел мимо, думаю – дай загляну.
– Опять! – Пожаров вспыхнул так стремительно, что я испугался за него. – Опять за свое, Борзунов!
– Аркадий Петрович! – раздалось за моей спиной. – Клянусь, последний раз. Меня соседи затопили, сверху. Весь потолок промок, штукатурка отвалилась. Пока воду отчерпывал, то да се, смотрю – на репетицию пора. Я всю дорогу бежал, Аркадий Петрович.
Носи Пожаров очки, его выпученные глаза обязательно бы ударились о стекла, а так обошлось без ушибов. Режиссер несолидно икнул и мягко сел мимо стула. Взвизгнула какая-то слишком впечатлительная актриса, а я медленно повернулся и встретился взглядом с безусловно знакомым человеком, только вот с кем, догадался не сразу.
– Одно лицо, – как бы про себя бормотал между тем Пожаров, сидя на полу. – Опять, Леша, твои штучки. Подумал бы перед тем, как разыгрывать. Никто же не знал, что у тебя брат близнец.
Постепенно дошло и до меня. Я вновь посмотрел на Борзунова. Ну, конечно, это же вылитый я. Даже мелкий шрам около левой брови точно такой же. Вот это номер!
Борзунов, похоже, был изумлен не меньше.
– Е-мое, – он подошел и подергал меня за рукав, словно желая убедиться в моей материальности. – Надо же!
– Вы что, не знакомы? – недоверчиво спросил Пожаров, поднятый с пола двумя крепкими юношами. – А как же насчет этого? – и он потрогал себя за физиономию.
– Загадка природы, – ответил Борзунов, продолжая держать меня за рукав. Вообще, надо отметить, соображал он быстрее. – Феномен, требующий объяснений. Если ты скажешь, что еще и актер, то тогда уж не знаю…
– Я – актер.
– Не может быть! – воображение Пожарова мгновенно включилось на полную мощность. – В каком театре работаешь?
– Видите ли, – пришлось выкручиваться, – я приехал в Новокержацк недавно. До этого работал, э-э, в Минусинске.
– У Протопопова, что ли?
– Да, и вот решил сменить…
– Так это же замечательно, голубчик, – Пожаров обнял меня за талию, словно барышню, и начал водить по сцене. – Какой у тебя репертуар? Впрочем, черт с ним, с репертуаром. Гамлета хочешь сыграть?
– Кого?
– Ты это, не дури, – строго сказал Пожаров. – Гамлета хочешь?
– Хочу.
– Все, будешь играть Гамлета. Мы как раз сегодня должны были приступить к репетиции – в главной роли Борзунов. Но теперь меняем всю концепцию спектакля. У нас будет не один, а два Гамлета. Один решительный – это Борзунов, второй – философствующий, это – ты. – Пожаров воодушевился. – Такой спектакль сделаем, в Москве ахнут. Какая удача! Мне тебя сам бог послал.
Потом со мной шумно знакомились остальные. Я затравленно озирался по сторонам, надеясь увидеть среди незнакомых лиц Люську, но Люськи не было.
Борзунов кричал, что такое событие надо немедленно отметить и звал к себе, но я боялся поддаться соблазну и отбивался от приглашений. Пожаров взял с меня слово, что завтра же я приду в театр с документами.
В конце концов я сбежал из Молодежного и отправился в бомжатник. В голове шумело. Открывалась блестящая перспектива остаться в городе и осуществить мечту жизни – сыграть Гамлета, а, может, и вообще остаться здесь навсегда. Какая разница, где играть и при каком строе. Гамлет остается Гамлетом где угодно. С другой стороны, мне было поручено отыскать осколки и восстановить пошатнувшееся в этом мире равновесие. К тому же, надо было найти Люську.
Я разрывался между ответственностью и желанием плюнуть на все.
Ночью мне приснились десятки Гамлетов, бродящих по сцене и домогающихся любви единственной Офелии. Бедный Полоний прятался от Гамлетов за декорациями, но они с хохотом вытаскивали его оттуда и гоняли, как коты мышонка.
Наутро Овид попросил у Гриши какие-нибудь таблетки от простуды.
Заболел я серьезно. О том, чтобы куда-нибудь пойти, не могло быть и речи. У Гриши завалялись таблетки от кашля, но аспирина отыскать не удалось, хотя он обегал весь бомжатник. Обеспокоенный тем, что пришелец, то есть я, не выживет и контакт сорвется, Гриша помчался в ближайшую аптеку, а Овид остался за сиделку.
От высокой температуры я иногда забывался коротким сном, а очнувшись, видел перед собой хмурого Овида, который сидел перед нарами с неизменным стаканом чая в руке – только я просыпался, он старался меня напоить.
– И ни одного дуба вокруг, – жаловался Овид время от времени. – Будь здесь дубовая роща, я бы живо тебя вылечил. Разве здесь омелу достанешь, одно слово – Сибирь. Заклинания, опять же, не действуют. Тебе очень худо?
– Очень, – благодарно хрипел я, пытался встать с постели и тут же в изнеможении падал обратно.
Часа черед два вернулся Гриша, и меня наконец напоили аспирином и укутали так, что я лежал спеленутый, как мумия фараона, и только изредка открывал глаза.
Три дня я провалялся в Гришином фургоне. Но вскоре стало полегче, и Овид уже не боялся оставлять меня одного – он продолжал поиски, но ничего обнадеживающего или хотя бы наводящего на след пока не попадалось.
О роли в театре следовало забыть. Даже Овиду я не говорил, что мне предложили во Втором Реальном сыграть Гамлета. Первый порыв прошел, и стало ясно, что желание остаться в чужом мире – всего лишь блажь, о которой не стоит слишком долго думать. К тому же, Люськи здесь явно не было – вряд ли бы она миновала знакомый театр и не зашла туда. Значит, придется продолжить поиски в других мирах.
Не давала покоя и мысль об осколках. Неужели здесь ничего не удастся найти? Пока я беспомощно лежал в постели, у меня окрепло решение тряхнуть как следует Гришу, чтобы он наконец сдержал свое обещание и показал нам место, где есть похожие стекла. Не исключен, правда, был и такой вариант, что наш хозяин просто прихвастнул и сейчас всячески оттягивает неприятный для себя момент.
Но оказывается у Гриши был свой собственный план.
Долгие вечерние разговоры о жизни в "нашей" галактике постепенно уступили место сначала робким, а потом все более настойчивым просьбам забрать Гришу с собой. Он даже перестал выпивать и постоянно намекал, что лучшей кандидатуры для космических путешествий в неизведанные дали подобрать на Земле будет трудно.
– Вы сами посудите, мужики, – откровенничал Гриша, хлопоча у электрической плитки, – ну где вы найдете более типичного представителя. К тому же, у меня родни нет, опять же на работе не хватятся. Пусть себе строят коммунизм хоть еще тыщу лет, а я при жизни хочу на него посмотреть.
– Мы никого с собой не берем, – пытался возражать Овид. – Нам это запрещено. Мы и контакт-то устанавливать не уполномочены. Произошла случайность, нам за нее еще знаете как влететь может.
– А я спрячусь, – с горячностью юнги убеждал нас Гриша. – Меня и не найдет никто. А уж когда полетим, тогда и выйду. Не обратно же тогда поворачивать.
– Будет лишний вес и вас сразу обнаружат, – пугал я. – А если обнаружат в полете, то сразу – бац! – усыпительным, и в реактор.
– Неужели, братцы, вы меня не спасете, – непреклонно гнул свое Гриша. – Я же вас здесь выручил.
Против этих аргументов возражать было трудно, и я стыдливо отводил глаза.
Осколки стали для Гриши козырной картой, которую он приберег на самый крайний случай. На нашу очередную просьбу показать заветное место, он, немного посомневавшись, так и бухнул:
– Возьмете с собой – помогу.
Нам ничего не оставалось делать, как, краснея от вранья, согласиться прихватить Гришу с собой.
– Вот это дело, – обрадовался он. – Вот это уважили. Сейчас выпьем по последней за счастливое будущее, и все. После этого навсегда в завязке.
За осколками договорились идти на следующий день, благо и температура у меня стала почти нормальная.
На все расспросы, далеко ли нам ехать и, собственно, куда, Гриша только загадочно улыбался, но потом не выдержал и сказал, что в парк культуры и отдыха.
– Это еще зачем?
– Там у меня кореш работает в одном замечательном месте. В павильоне кривых зеркал.
Я охнул от разочарования. Всю неделю этот тип водил нас за нос только для того, чтобы притащить потом в дешевый аттракцион. Что я этих кривых зеркал дома не видел?
– Ты подожди, не горячись, – успокаивал Овид. – Может быть, там действительно…
– Не поеду, – разозлился я. – Аферист проклятый.
Гриша так растерялся, что у него затряслись руки, и мне неожиданно стало его жалко.
– Ладно, чего уж, – смирился я с неизбежным. – Веди, Сусанин.
В парке, несмотря на летние каникулы, было пустовато.
Скучно крутилась разноцветная карусель, да скрипели облупившиеся качели. Солнце пробивалось сквозь листву деревьев и пятнало дорожку теплыми кляксами. Гриша напрямик через газон повел нас к маленькому фанерному домику с невзрачной вывеской "Кривые зеркала".
– Сейчас ухохочемся, – предрекал я, замыкая процессию. – Сейчас животики надорвем.
Молодой длинноволосый человек, сидящий у входа в павильон на табурете, никак не походил на Гришиного товарища хотя бы по возрасту, но тем не менее радушно приветствовал нашего проводника. Оценивающе оглядев нас троих, он скрылся в павильоне и через минуту вернулся со стаканом.
– Нет-нет, – замахал на него руками Гриша. – Мы по делу.
– По делу, – сразу стал скучным владелец зеркал. – Вот ведь не везет, вчера был рубль, сегодня – нету. И в аттракцион не идет никто, а у меня левых билетов навалом.
– Так вот мы, посетители, – обнадежил его Гриша. – Давай, показывай.
– Вы это серьезно, – юноша запустил пятерню в сальные волосы. – Не разыгрываете?
Я обреченно стоял в стороне, всем видом давая понять, как мне неинтересна эта комедия.
– Подождите, – юноша вновь скрылся в павильоне и продолжал говорить уже изнутри. – Мы тут посидели вчера с приятелями, прибраться нужно.