Девяносто девять мужчин и сто сорок две женщины начали устрашающий Тяжелый Поход. Не со смелостью и отвагой, не решительно и бесповоротно в поисках своей судьбы, но испуганные, отчаявшиеся, гонимые – гонимые несомненным знанием об оставленных позади голоде и муках.
Переворот в нижних пещерах был предан, и каждому приходилось платить цену неудачи. Пищу из верхних пещер больше не опускали. У людей Счетовода достаточные запасы, множество драгоценных камней было накоплено именно на этот случай: они не смягчатся.
Осколок голубого граната Влома мог бы выиграть им время, стань о нем известно пораньше. Вместо этого, он роковым образом засвидетельствовал, что они отрицают то, что предводители верхних пещер почитают за истину. Перед лицом этого факта у переворота не было шанса: он оказался лишь удобным предлогом, чтобы уничтожить все население преисподней.
Поход начинали с ощущением нависшей над ними судьбы. Никто не сомневался, что большинство вскоре умрет – и не своей смертью.
Их вела за собой легенда о докторе Бедокуре. Он отправился пять лет назад – самодельный рюкзак и снаряжение привязаны к жилистому телу, в руке острый камень. Он исчез в стране химеры, и больше о нем не слышали – пока Атон не принес весть, что он прорвался. Бедокур появился с обратной стороны здравою смысла – но могло ли его безумие заразить двести сорок одного сведущего и умелого путешественника? Они двигались по его маршруту, выискивали его следы, сели те вообще существовали; во второй раз будет легче.
Конечно же, они ошибались.
Атон в течение десяти часов шагал впереди отряда по просторным пещерам и туннелям, которые незначительно, но постоянно поднимались вверх. Стены расступались в стороны, потолки становились выше; а когда пространство расширяется, ветер становится слабее и прохладнее. Путешествие превращалось в почти приятную прогулку. Если бы не отсутствие еды, внешние пещеры были бы намного лучше для человеческого пребывания, чем уже известные.
Они отдыхали часов шесть, в их голодных желудках урчало. Стражу не выставляли. Приходилось двигаться всем вместе, жуткие подземные твари не рисковали приблизится к такому большому отряду. И все же они надеялись на нападение – действуя сообща, можно убить даже химеру, в теле которой наверняка найдется мясо. Голод остановит путешествие в самом начале, если не будет обнаружено что-нибудь съедобное. Бедокур наверняка доставал в пещерах пропитание.
На третьем переходе от истощения и голода свалились первые люди. Их тщательно разделали и съели.
Атон стоял в смятенной толпе, когда Старшой показывал, как это делается он отрубил топором еще теплые конечности, другие мужчины оттащили их от торса. Брызнула кровь, покрыла лезвие топора, побилась на каменный пол и, густея, отвратительно потекла по тропе. Первоцвет развел костер из нескольких старых мехов; дым и вонь были тошнотворны, мясо обгорало, падало в огонь и вообще готовилось плохо. Впоследствии они будут довольствоваться сырой пищей.
Топор Старшого продолжал работу, разделывая конечности на маленькие куски и расчленяя туловище. Под конец в ход пошли ножи и камни.
– Кто голоден, ешьте, – сказал Старшой.
В первый раз это сделали немногие. Годные куски завернули в оставшиеся меха и отдали угрюмым носильщикам, поскольку Старшой мясо выбрасывать запретил. Кости и прочие отбросы оставили химере. Через несколько переходов все больше и больше людей сдавалось – и давилось сырым мясом, предпочитая его голодной смерти.
Через некоторое время все выжившие ели – так сказать, по определению. Особо щепетильных забирала смерть.
Щепетильность – не для Тяжелого Похода.
Во время четвертого перехода начались нападения. Отставшие громко кричали, затем их находили с вывороченными кишками. Для сбора пригодных остатков составили бригаду уборщиков. Но до основного отряда химера не добиралась и оставалась для него невидимой.
На четвертой ночевке Старшой нашел занятие предателю. Он привязал Влома к выступу недалеко от привала.
– Когда увидишь химеру, кричи, – посоветовал он. – Если хочешь, спи.
Атон слушал.
– …знаю, я грешен. Я все время врал. Атон – хитрый, он врал только когда надо. Сообразил, наверное, что, если бы узнали, повязали бы обоих. Интересно, кто же нашел второй осколок голубого граната? Кто-то подобрал его и отослал в дыру. А я теперь расплачиваюсь за все мое мелкое вранье. Потому что я не в силах отважиться на настоящую ложь, хотя она – часть меня. Но я знаю, что должен платить, и единственный способ для этого сваливать все, как он, на кого-нибудь другого, вроде Гранатки. Я должен нести наказание за ложь, которой не было, и надеяться, что это сделает добром ту ложь, которая была и которую я не способен отменить.
– Кто это? Я слышу тебя, тебе не спрятаться, я прекрасно слышу. Не надо меня дурачить. Я слышу… поступь твоих ног и… рев твоего дыхания, шуршание твоего хвоста и…
Сдавленные крики заставили прибежать людей. Они застыли, сдерживая тошноту, при виде того, что осталось от Влома. Кровь капала из пустых глазниц и изо рта, где когда-то был язык, текла меж разорванных ног.
Старшой осмотрел еще живое тело, взвесил в руке топор и одним ударом разрубил Влому шейные позвонки.
– Я сделал ему чуток легче, – словно извиняясь за слабость, проговорил он.
Другой мужчина отвязал труп от выступа.
– Не это ли и отличает людей от химеры, – сказал он. – Мы убиваем прежде, чем сожрать самые лакомые кусочки.
"Да? – хотелось спросить Атону. – В самом деле?"
В начале шестого перехода отряд вышел к реке – вероятно, километрах в ста от начала пути. Узкая, но глубокая и быстрая водяная струя пересекала пещеру, образуя небольшую расщелину. Первая река, которую они видели в Хтоне, и выглядела она, пожалуй, сверхъестественно.
– Жребий, – сказал Старшой. – Если мы сможем ее пить…
Достали и перемешали гранаты. Процедурой заправлял Первоцвет. Пока Старшой строил всех в очередь, он сунул обе руки в мех с камнями, вынул два сжатых кулака, протянул их в лицо первому подошедшему – сурового вида женщине. Она шлепнула по левому кулаку. Там лежал обычный красный гранат. Женщина взяла его, надменно бросила обратно в мех и невозмутимо отошла в сторону.
Первоцвет опустил пустую руку в мешок и снова вытащил ее сжатой. Следующий в очереди снова выбрал левый кулак: второй красный гранат. Он с облегчением ушел.
Атон был третьим. Он выбрал ту же руку – ему достался роковой голубой обломок.
– Один есть, – сказал Старшой. – Надо бы еще одного, чтобы наверняка.
Из очереди выступила женщина. Это была Гранатка.
– Я пойду, – сказала она. – Без всякого жребия.
Старшой нахмурился, но перечить не стал.
Очередь рассеялась – до первой подобной ситуации. Гранаты убрали.
Старшой указал на воду.
– Пейте! – приказал он. – Сколько сможете. И наполните меха. – Он обратился к остальным: – Останемся с конденсатором. Мы еще не уверены.
Предупреждение было излишним. Вода могла оказаться ядовитой, в ней могли водиться какие-нибудь крохотные, твари, убивающие человека, или большие, подкарауливающие, когда он неосторожно войдет в воду. Хтон никогда не был безопасен.
Атон и Гранатка пили. Вода не была холодна, но по сравнению с извлекаемой из воздуха – свежа и приятна. Если они останутся в живых, остальные поймут, что источник безвреден.
– Пойдем вдоль реки, – предложил Первоцвет, – тогда нам не понадобится конденсатор. И меха.
Старшой взглянул на него:
– Вверх или вниз по течению?
Первоцвет развел руками:
– Понимаю твою мысль.
– Зато я не понимаю! – вмешалась черноволосая знакомая Атона. – Мы пойдем вверх по течению, у нас будет вода, и мы поднимемся наверх. Что-то не так?
– Если мы пойдем вверх, – спокойно объяснил Первоцвет, – то рано или поздно выйдем к слою пористого камня. Сквозь него просачивается влага и капает вниз, пока ее не собирается достаточно, чтобы стать потоком.
– В таком случае пойдем вниз! – сказала черноволосая женщина с нарочитым безразличием.
– Как скоро, по-твоему, мы доберемся до поверхности, если пойдем в_н_и_з_?
Она с недоверием посмотрела на него:
– Толстый бочонок! Мы должны идти или туда, или туда.
– Мы пойдем пещерами, – сказал Старшой, отметая ее довод. – Пещеры поднимаются, а ветер в них доказывает, что они _к_у_д_а_-_т_о_ ведут.
Отряд, уже не столь многочисленный, как прежде, перешел реку вброд и двинулся дальше. Туннели продолжали подниматься и расширяться. Свечение на стенах уменьшилось, воцарился полумрак; сзади и спереди на колонну все настойчивее нападали невидимые хищники. Атон и Гранатка шагали рядом где-то посреди, но поодаль от остальных. Такое положение не было случайным: проба воды окажется ни к чему, если они станут добычей химеры. Оба оказались в выгодной ситуации: пока не истечет изрядное время, никто к ним не приблизится. Болезнь, разносимая водой, без труда нашла бы слабые организмы…
– Ты меня больше не проклинаешь, Гранатка, – заметил Атон.
– Нет смысла, Атон. Я проиграла.
– Зачем же ты прикрыла меня? – язвительно спросил он.
Она закрыла глаза, двигаясь на звук шагов, как теперь мог делать любой. Вопрос не нуждался в ответе, но она заговорила ради другого:
– Потому что ты похож на _н_е_г_о_. – Первое ее упоминание о жизни до Хтона. – Не внешностью, а своим каменным сердцем. В таких мужиках, в таких демонах, как ты, нет жалости, только цель.
– Ты любила его и убила, потому что он разлюбил тебя, – сказал Атон. – А теперь любишь меня.
– Сначала я пыталась с этим бороться. Я с первого взгляда поняла, кто ты такой.
"О, Злоба, Злоба, неужели ты насмехаешься надо мной и над этой одинокой женщиной? Почему я должен причинять ей боль?"
– Разве ты не знаешь, что я никогда не стану твоим? Никогда не поцелую тебя? Никогда не полюблю?
– Знаю, – сказала она.
– Ты и меня собираешься убить?
Она продолжала идти, но говорить уже не могла.
– Или на сей раз себя?
Месть была едкая, но это его не волновало. Гранатка – лишь пешка в его игре. Она обеспечила ему алиби в деле с голубым гранатом, подтвердив, что в это время они занимались любовью. Это было скорее приятным воспоминанием, нежели истиной: он изнасиловал ее и обнаружил в ней желание. Теперь Гранатка делила вину за смерть Влома и знала это.
– Не убежать, – сказал он то ли себе, то ли ей. – Я пытался вырваться из-под ее власти, во она настигла меня на расстоянии многих световых лет.
"Зачем я сообщаю свои тайны этой женщине? – гадал он. – В самом ли деле я изнасиловал Гранатку из мести или просто потому, что нуждался в контрасте и собственности – даже в Хтоне? Понимаю ли я свои побуждения?"