– Брат!
Его пришлось окликнуть еще раз, прежде чем он оторвал взгляд от уже пустого серебряного кубка.
– Айканаро, о чем ты опять задумался? Ты что, не слушаешь меня?
– Нет, почему же, – неспешно ответил князь, медленно поднимая звездно-ясные глаза. – Я все слышал. И думал я именно о твоих словах, государь и брат мой.
– И что ты скажешь?
– Только то, что ты прав. Равно как и государь наш Инголдо-финве. Моргот уже зализал раны, и затишье отнюдь не свидетельствует о его слабости. Он явно готовит удар. Нам, в Дортонион, это видно лучше, чем кому-либо другому. Воздух тяжел от надвигающейся беды, и тени длинны. И трижды ты прав в том, что мы должны объединиться и нанести удар первыми. У нас достанет сил – было бы единство.
– Его-то и недостает… Но, может, все-таки мне удастся убедить сородичей, – Финрод тяжело и мрачно произнес это слово. – Людей мне уговаривать не приходится – они готовы биться.
– Может, и удастся. Кто не знает силы слова златогласого и златоустого Финарато! – Айканаро слегка усмехнулся; что-то язвительно-горькое таилось за этой усмешкой.
– Я чем-то обидел тебя, брат?
– Нет, государь. Я просто говорю, что ты умеешь убеждать. Только это.
Повисло неловкое молчание. Владыка Нарготронда долго смотрел на своего младшего брата. Он и Ангарато – младшие – были любимцами всей семьи. Даже сейчас Финрод думал о нем с потаенным сочувствием старшего как о мальчике. Мальчик… Высок, как и все в роду Арафинве. Широкоплеч, а в поясе узок и гибок, словно девушка. Как-то сестрица Нэрвен шутки ради опоясала его своим пояском – так сошелся. Мальчишка зарделся и убежал… Мальчишка… Недаром ему дали огненное имя. Брови Феанаро – почти сходящиеся к переносице, словно знак злого рока рода Финве. И огненно-золотые волосы, длинные, чуть не до середины спины – негаснущий огонь Золотого Древа Арафинве. Весь какой-то острый, с надрывом во всем своем облике – и резкость движений, и ранящая острота длинных ресниц, и как молния – удар взгляда сияющих глаз. И совсем не юношеский твердо сжатый рот с горькими складками в углах губ.
– Так и не можешь не вспоминать? Не можешь простить? – тихо спросил Финрод.
Снова – всплеск звездного пламени из-под черных ресниц:
– Что и кому мне прощать? Не вспоминать… Я Элда, брат. А мы лишены милости забвения. И не тебе рассказывать об этом.
Финрод отвел глаза, стиснув зубы. Больно бьет… Наверное, из-за своей боли не видит, что делает. Страшное горькое воспоминание – эти спокойные глаза, прекраснее которых нет ничего на свете. Этот чарующе-бесстрастный голос… "Я не нарушу воли Короля. Я не могу уйти. Но у ног Его буду молить о милости к изгнанникам. Прощай, Финарато…" Прощай… Он тряхнул головой:
– Сейчас война, брат. Думай об этом.
– О! Если бы я был из дома Феанаро… Но ведь и ты не ради войны пришел в Эндорэ. Война – это лишь налет на стали жизни. А жизнь выше войны. И вот о ней ты велишь мне не думать? Да плевать мне на эту клятву, на эти, в конце концов феаноровы, камни! И будь они тысячу раз благословенны – иначе я не узнал бы, каково это – любить. Я не встретился бы с Андрет.
– Брат… брат, ты не должен, не должен думать о ней!
– И это ты мне говоришь, Атандил, Друг Людей? И ты тоже считаешь, что Смертная не пара Нолдо? – Айканаро резко поднялся из-за стола.
– Нет, ты меня не понял, брат. Мы просто разные. И нашей крови не смешаться. Разве что в бою. Так воду не смешать с маслом, даже если растопить его.
– Да о чем ты говоришь! Ты же сам знаешь – Элда любит один раз и на всю жизнь, и того, кого ему суждено любить! Значит, я, Элда, и она, Человек, – мы суждены друг другу! Значит, мы не разные, пойми же это!
– Хорошо, хорошо, брат… Но подумай сам – она недолговечна. Скоро поблекла бы ее красота, а ты остался бы юн. Каково было бы ей? Ты разлюбил бы ее. Даже если не сказал бы этого – разве так тяжело понять? Разве это не унижение – сознавать, что ты ждешь, пока она умрет?..
– Нет! Нет, тысячу раз нет! Разве те фэар, которым суждено слиться, не питают друг друга? Разве я позволил бы ей постареть? Нет. Я сильнее, я не дал бы ей угаснуть!
– Ты сильнее, верно. Но не забывай – не зря дано тебе огненное имя, Ярое Пламя. Вспомни – фэа Куруфинве сожгла его мать, а она была из Элдар! Так и ты сжег бы ее.
– И сгорел бы сам! Моя фэа иссякла бы, но мы умерли бы вместе…
– Умерли, говоришь? Ты, кажется, забыл о Даре Единого, брат. Да, вы ушли бы оба. Но ты сам говорил – ты сильнее. А у Элдар и Атани разные пути там. Говоришь – суждены друг другу и в жизни, и в смерти. И оба страдали бы оттого, что вашим фэар больше не слиться никогда. Но ты – Элда, мужчина, ты сильнее, а она – слабая смертная женщина! Что было бы с нею, какие муки приняла бы она?
– Дар… Скорее, это дар Моргота, если этот дар разлучает тех, что должны быть вместе!.. Нет, я не отпустил бы ее. Я обнял бы ноги Намо, я сказал бы – ты Владыка Судеб, так не препятствуй же нашим судьбам слиться в одну! Так суждено, так должно быть! Я сказал бы – нет крови сородичей на руках моих, а свое ослушание разве не искупил я тем, что до конца бился за правду Валар, что претерпел и смерть, и потери, и страдания, почти сравнившись в этом со Смертными? Я сказал бы – суди меня, покарай меня судьбою Смертных, пусть я не буду знать своего пути, пусть уйду во Тьму но ради нее, Владыка, ты же любишь всех Детей Единого, ради нее – позволь мне идти с ней, она не выдержит одна!
Он, тяжело дыша, повернулся к Финроду – больные глаза полны безумного света:
– Брат, может, это вовсе не дар Единого – наше бессмертие и память? Может, это кара? Или – мы прокляты?..
– Сядь! – резко крикнул король, ударив кулаком по столу. – Сядь и слушай. Ты вынуждаешь меня говорить о слишком сокровенном, Айканаро. Да, я виноват перед тобой. Я убедил тебя тогда, вернее, заставил покинуть эту девушку…
– Да, верно! Странная же у тебя приязнь к Людям, Атандил! Ты любишь их снисходительно. Жалеючи. Свысока. А я любил ее, как равную…
– Перестань! Ты же мужчина – так умей стиснуть сердце в кулаке! И слушай – я твой старший брат. Я твой король. Не горячись, Ярое Пламя. Успокойся.
– Слушаю тебя… Прости, брат. Я слушаю.
– Так вот. Это было, потому что я все время вспоминал – "в них слишком много от Моргота". И – не мог, и не могу этого понять! Ведь сказано – Дети Единого, и никто из Айнур не ведал о нас, доколе Отец не дал им сего видения! Так откуда же это – "от Моргота"? Или не все было так? Брат, я боюсь своих слов – но, мне кажется, Люди – Старшие Дети. Только вот чьи… Дар Эру, говорят нам – но смерти Арда не знала, доколе не принес ее Моргот! Так чей же это дар? И не было ли так – мы сотворены бессмертными, чтобы отдалить нас от творений Врага, Смертных? Может, так было, и не зря именно он рассказал нам об Атани? Но что же делать с собой – ведь я люблю их, брат. Меня тянет к ним как к утраченным и вновь обретенным братьям. И они, с тьмой в душе своей, сражаются на нашей стороне, против Тьмы! Против своих же! Да, есть и у нас усобицы, но Элдар всегда были на стороне Света, никто ради мести не продался Тьме! А они… И не становятся Орками, как мы. Я уже ничего не понимаю, брат. И пойму ли? Я путаю местами доброе и злое. Если смерть – Дар, дающий свободу, то чей? И почему он не дан нам, рыцарям Света? Если это кара, то почему мы, братоубийцы, ослушники, не осуждены на недолговечность и старость? Почему даже наша смерть – игра? И за что же тогда покарали Людей, за какой грех отцов платят дети? Я хочу знать, брат. Только, боюсь, одни не скажут мне, а у другого не спрошу – я.
– Почему же? Сдается, он не обошелся бы с тобой, как с Майдросом, ты же внимательнее всех слушал его – разве не так?..
– Я Элда. Я Нолдо. Я внук Финве и племянник Феанаро. Он мой враг. Потому я и не хотел тогда, чтобы ты был с Андрет. Мне казалось, что мои мысли – из Тьмы. Оттого что я был с Людьми слишком долго. А быть рассеченным надвое – нельзя. По крайней мере, нам, Элдар. И я избрал Свет. Я не знаю, как в Людях уживаются две силы: для нас это невозможно. Видишь теперь, что со мной? Я не хотел такого для тебя.
Айканаро невесело рассмеялся.
– Не хотел боли для меня, не хотел боли для Андрет… Брат, неужели ты не понял – не в твоей это воле? Она ведь все равно любит меня, хоть я и бежал… И все равно нам страдать там, за Пределом Жизни, ведь нашим фэар уже никогда не слиться! У нас был только один случай – в этой жизни. О, если бы только она забыла, возненавидела меня!
– Я говорил с ней.
После недолгого молчания Айканаро глухо промолвил:
– Как она?
"Она чудовищно стара. Она уродлива. Она страшно одинока. Она любит тебя…"
– Она прекрасна и молода, как прежде. Она любит тебя. Видит Отец, Айканаро, это правда! Что за дело до ее дряхлой плоти, уродливой оболочки, в которой скрыта ее душа? Она – юная девушка с холмов. Она любит тебя, Айканаро…
– Какой же я трус… Послушный малодушный трус… Мне все равно, что будет со мной, но что я сделал с ней? Ведь у нее одна жизнь, ей уже ничего не повторить…
– Брат, это не твоя вина.
– Ты умеешь убеждать, государь. Но только не сейчас.
…Ночью полыхнули огнем черные горы, сполохи невиданного пламени знаменами качались в небе. Казалось, весь Ард-гален в огне.
Братья были готовы уже через полчаса выступить навстречу врагу врасплох их не застали. Ангарато отправил гонцов к Ородрету и Финроду, в Нарготронд. Отдав приказ, он обернулся к брату и неодобрительно покачал головой:
– Слишком ты горд, Айканаро! Не испытывай судьбу, надень шлем!
Тот тряхнул золотыми кудрями:
– Если на то воля Единого, то и без шлема я останусь жив. А иначе и шлем не спасет.
Он обернулся к своему отряду.
– Сегодня наш боевой клич – "Андрет"! – и почти весело пустил коня с места в галоп.
…И в Огненной Битве был он воистину Ярым Пламенем. Издалека видели воины золотой факел на ветру – золотые волосы Айканаро из Дома Арафинве, и, словно холодный огонь, белой молнией сверкал его меч, не знавший промаха.
– Андрет!..
…Сначала что-то сильно ударило его в грудь, чуть ниже ямки под горлом. Потом небо и земля стали медленно меняться местами, вращаясь вокруг кровавого ока солнца, пылающего над черными клыками западных гор. "Я падаю", – почти удивленно подумал он. Потом стало больно, и, скосив глаза, он увидел черное оперение стрелы. А в небе, таком страшно далеком, над битвой парил орел… Птица Манве. А потом над ним склонилось юное нежное лицо Андрет.
– Андрет… – произнес он одними губами. Кровь потекла изо рта, превращая светлое золото Дома Арафинве в червонное.
– Я здесь, любимый… – голос или ветер?
– Андрет… Больно…
– Закрой глаза, любовь моя, и все пройдет… я рядом… я с тобой…
…Со сдавленным воплем боли и ярости Ангарато бросился к телу брата и встал над ним с мечом…