Люди Уггарда ждали погони. Часовых выставляли каждую ночь, днем шли сколь возможно быстро. Но настал уже четвертый день, а ничего подозрительного заметно не было, и Уггард успокоился.
…Проснувшись, он мгновенно оказался на ногах, сжимая меч. Светловолосый человек в черном, в черненой кольчуге, стоял в двух шагах от него. Осознав, что происходит, Уггард с глухим рычанием рванулся вперед, целя в незащищенное горло. Он не успел заметить, как в руках черного воина появился меч; миг – и он, безоружный, с бессильной ненавистью смотрит в неподвижно-бесстрастное лицо.
– Ну, бей, волк Моргота! – оскалился Уггард. В лице его противника не дрогнул ни один мускул:
– Благодарю за честь. Верно, мы – волки. Волки Пограничья. И ты нужен нам живым, пожиратель трупов, убийца женщин.
Уггард разразился потоком отборной ругани, которую черный воин выслушивал с прежней невозмутимостью. "Только бы не заметил…"
Воин перехватил руку с занесенным для удара длинным бронзовым кинжалом-иглой и без особых усилий сдавил и слегка вывернул запястье. Уггард, при всей своей выдержке, зашипел от боли.
– Ты нужен нам живым, – повторил воин.
…За несколько минут он выяснил подробности ночного боя. Девятнадцать человек были убиты, шестеро – пленники, так же, как и он сам; остальные скрылись. В нем жила еще отчаянная надежда, что они устроят засаду на дороге и отобьют своего предводителя; черные, судя по всему, подумывали об этом тоже. "Могучие духи, их же всего пятнадцать!.. Чего же ждут эти трусливые ублюдки?!"
Скрученные ремнями руки затекли и болели; когда он не успевал увернуться, ветви с размаху хлестали его по лицу. Всадники ехали в молчании, тем более мучительном и пугающем, что он не имел представления, куда и зачем его везут. Он дал себе клятву стойко перенести все, что бы с ним не произошло, и молчал тоже, лишь стискивал зубы от боли в запястьях.
К полудню устроили привал. Пленникам развязали руки, но стянули ремнями ноги – предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку Уггарду тут же пришла в голову мысль о побеге. В конце концов, лучше умереть со стрелой в спине, чем… кто их знает, что они сделают! Но голодом морить, по крайней мере, не собирались.
Уггард с удивлением заметил, что несколько воинов устроились спать. Правда, отдыхать им довелось не больше получаса: тот светловолосый, видимо, старший в отряде, поднял всех и указал трогаться в путь.
От Хитлум до Черных Гор тянется равнина, поросшая жестким ковылем, с редкими островками низеньких деревьев в ложбинах; коннику – полтора-два дня пути. Эти, как видно, решили добраться за день, не устраивая долгих привалов и не задерживаясь на ночевку. Похоже, их кони были к такому привычны, пары часов отдыха за всю дорогу им хватило. Как и людям, отдыхавшим действительно по-волчьи – урывками.
Младший из пленников, Утер, более всех страдавший от неизвестности, попытался заговорить со стражами. Те молчали, не поворачиваясь даже в его сторону. Уггарда эта дорога измучила больше, чем он мог предположить; пытался спать так же, как черные воины, но такой отдых не приносил облегчения; пару раз он даже начинал дремать в седле и, очнувшись от тяжелого краткого забытья в последний раз, увидел, что путь окончен.
Горы расступились, рассеченные, словно ударом меча, узким ущельем. Перед ними черным силуэтом на фоне ночного неба вырисовывалась громада Трехглавой Горы, о которой рассказывали старики – шепотом, чертя в воздухе ограждающие знаки. Весь сон как рукой сняло.
– Слезай, – нарушил молчание светловолосый. Уггард повиновался с удивившей его самого покорностью и попытался связанными руками погладить своего вороного – благородное животное отстранилось и брезгливо фыркнуло. Уггарда это, непонятно почему, задело больше, чем поведение стражей.
– Иди вперед.
Краем глаза Уггард заметил, что остальные шестеро следуют за ним. Утер был явно напуган и жался к старшим; Уггарду и самому было не по себе. Однако – пусть не думают, что его так легко запугать, он не сопляк какой! Потому мимо стражей ворот и под высокими темными сводами коридоров и залов шел, гордо подняв голову, выпрямившись во весь рост. Досада брала на остальных: они как-то поникли, съежились и только затравленно озирались по сторонам.
В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне же… Уггард почувствовал, что не может отвести взгляд от высокой величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, черная же корона с двумя камнями венчает седую голову, на коленях – меч со странной рукоятью… Уггард с трудом заставил себя смотреть в сторону, борясь с желанием упасть на колени, как сделали остальные пленники.
– Развяжите им руки.
Холодный глубокий голос – словно с высоты, из-под сводов зала.
– Итак. Знаете ли вы этих людей?
– Да, – хрипло ответил вождь. – Это Уггард, мой молочный брат. Те шестеро – его воины… Властелин.
– Ведомо ли вам, что совершили они?
Молчание.
– Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлум, что взяли вы силой, будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших, не ради вас; если же ступите вы за пределы этих земель с оружием в руках, кара моя падет на вас?
– Да, Владыка. Мы помним, – вождь склонил голову.
– И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна, вождь народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним?
Вождь опустил голову еще ниже.
– Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух племен, чтобы увидели вы свидетельства беззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили пред народами вашими справедливость приговора.
"Почему они все говорят так спокойно?! Или правду рассказывают старики, и его сердце – холодный камень, а тем, кто служит ему, он вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда…"
– Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил тому шесть дней поселение Арнэ в лесах к северу от Гор Ночи, пролив кровь невинных и предав огню дома их?
– Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние харги… мне же неведомо то, о чем ты говоришь, – Уггард поклонился, прижав руку к сердцу, по-прежнему не поднимая глаз: "Не осталось следов?.. нет, не осталось. Перед вождями и старейшинами… ему придется доказать…"
– Орки не хоронят своих убитых. Незачем тревожить мертвых, чтобы узнать, кто лежит в той могиле… Взгляни – вот стрелы, взятые у вас: признаешь ли их своими?
Тут отпираться бесполезно. Бронзовые наконечники – плоские, расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое оперение – знак племени Улдора.
– Да, Владыка. Каждый может подтвердить это.
– Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли? Эту стрелу нашли там. Утрад, сын Хьорна, ответь – это та же стрела?
Молодой воин в черном протянул вождю стрелу – наконечник покрыт бурой коркой.
– Да… – глухо ответил Утрад.
– Владыка, – отчаянье, мешавшееся с мучительной злостью на себя за роковую ошибку, придало Уггарду смелость, – любой воин племени Улдора мог выпустить эту стрелу – почему же напраслину возводят на нас?!
– Кого ты обвиняешь? – голос Утрада был похож на сдавленное рычание. Владыка жестом остановил его:
– Знак твоего рода – скалящийся медведь?
– Да… ("А это еще к чему?..")
– Кто может подтвердить это?
– Я, Владыка, – тихо ответил Утрад.
– Смотри же, вождь, и вы, старейшины – видели ли вы этот знак у Уггарда, сына Улда?
Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала в висках, по спине пополз мерзкий холодок. "Вот и все. Как мог забыть… Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или – нет еще?.."
– Да, Владыка, – на этот раз заговорил один из старейшин надтреснутым старческим голосом. – Вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как прежде отцу его Улду.
– Довольно ли вам этих доказательств?
Молчат, переминаются с ноги на ногу.
– Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард, – с силой, жестко выделяя последние слова, – обесчестил и убил.
Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки попытался – от отчаянья:
– Владыка, это навет… Кто-то захотел оклеветать меня…
– Тебе – нужен – свидетель? – раздельно и так же ужасающе-спокойно.
"Но ведь нет свидетелей, нет, нет!!"
– Ахэтт, – негромко.
Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину, – еще не старую, но страшно измученную, – не узнавая лица – но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.
– Пес, пес, убийца! – она билась в руках воинов. – Доченька моя, о-о… Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!.
Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой – правая по-прежнему сжимала рукоять меча:
– Дитя мое… – Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием. – Прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.
Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово…
…Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей – те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо – и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:
– Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!
– Лучше бы материнское молоко стало отравой – я не дожил бы до такого позора, – глухо ответил вождь. – Не называй меня братом. В моей родне нет ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.
– Улхард! – Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный огонек. – Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты горд – неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки, будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба – из народа Улфанга!
– Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради тебя своим народом, – угрюмо усмехнулся Улхард. – Разве ты – из нашего рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих людей?
– Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте юбки, рожайте таких же гаденышей – это вам пристало больше, чем меч! Уггард дрожал от бессильной ярости. – И ты, – он обернулся к Владыке, оскалив зубы. – Я ненавижу альвов, но больше – вас! ненавижу всех, всех! Мало вас резали! Дай мне меч – я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..
– Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? – ровно спросил Вала.
– Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть – в твоей руке. Да не падет гнев твой на народы наши, – ответил за всех Утрад.
– Я умру с мечом в руках! – прорычал Уггард; лицо его страшно перекосилось, став похожим на морду Орка.
– Никто не запятнает свой меч твоей кровью, – с усталым презрением сказал Вала. – Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста – повторите клятву ваших предков. Во имя народов своих – клянитесь не преступать границ Хитлум, дабы не навлечь на себя гнев Севера.
– Клянемся, – нестройно ответили вожди.
– За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да прибудут сюда. И останутся они в твердыне моей на пять лет. Слово мое да будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.
– Да будет так, Владыка…
– Вы… – во взгляде Уггарда было безумие, – вы отдаете ему своих сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!
– Молчи, глупец, – прошелестел голос одного из старейшин.
Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.
– Властелин, – нарушил молчание светловолосый воин. – Что мы сделаем с… этими? – он не называл имен, просто указал рукой.
– Оставить пленниками всех. Кроме него, – слова были холодны и тяжелы. – Его – повесить. Ахэтт?..
– Я не хочу видеть его.
Вала кивнул.
– Идем, дитя мое.
Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к вождям:
– Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы – увидите. И помните о клятве. Прощайте.
И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного вопля Уггарда.