Геологи сделали всего несколько шагов и почувствовали, как д их легкие влился здоровый, свежий воздух. После пыльной, сырой атмосферы шахты здесь дышалось особенно легко.
Майгин поднял голову. Одно из трех <солнц>, освещающих подземный мир, неподвижно висело в зените. Майгин сказал задумчиво:
– Пласт старый, выхода отсюда не было, но ведь жить здесь кто-нибудь должен?
– Почему вы так думаете? – спросил Берсеньев.
– То есть как – почему? А лампы? По-вашему, они зажигаются сами собой?
Берсеньев пожал плечами:
– Не знаю… Может быть, они горят здесь вечно? Вообще, эти лампы… Вы обратили внимание, какой от них странный свет? Про него не скажешь <ослепительный>… Какая-то всепроникающая прозрачность…
Майгин не ответил, он уже весь ушел в исследование следов Нэнэ. Следы вели к ближайшему светло-голубому <коттеджу> с серебристой круглой крышей.
– Нэнэ в том доме.
Петя поднял черный уголек.
– Андрей Гаврилович, смотрите! Здесь на полу ни одной пылинки нет, а вот лежит уголек!
– Чучело! Он и тут камлал! – с восторгом воскликнул Майгин.
Петя положил уголек в карман, и они двинулись дальше. Их никто и ничто не задерживало, но все трое шли медленно, неуверенно передвигая ноги по сверкающему полу. Так, вероятно, делали свои первые шаги по <Наутилусу> герои Жюля Верна…
Неожиданно геологи остановились и прислушались. В безмолвие просачивались какие-то глухие звуки, похожие на мерный рокот прибоя. Петя затаил дыхание: легкие вздохи незнакомой мелодии послышались ему.
– Музыка? – громко сказал Майгин и сразу же вывел заключение: Здесь кто-то есть…
Берсеньев промолчал.
Безлюдье подземного мира, однако, не казалось угрожающим. Трудно было поверить, что в этом мире прозрачного сияния, музыкальной тишины и гармоничного миража голубых <коттеджей> таилась угроза случайному гостю…
Петя вдруг остановился и дотронулся до локтя Майгина.
– Андрей Гаврилович, а ведь окон в этом доме нет… нерешительно сказал он.
– Зато есть дверь, и с нею у нас будет столько те возни, сколько с первой дверью, – Майгин неодобрительно уставился на закрытую дверь дома.
Берсеньев указал на пыльные следы чунок:
– Следы ведут к двери, Нэнэ вошел в дом через нее.
Майгин обернулся к Берсеньева.
– Если эта дверь заперта, Клавдий Владимирович, камлать придется вам, – серьезно сказал он.
– Почему мне?
– Вы со своей черной бородищей скорее испугаете злого духа.
Петя расхохотался, но вдруг поперхнулся и замолк: дверь плавно ушла вниз, куда-то в порог.
– Вот это приятно, – сказал Майгин. – Сразу видно, что мы попали к культурным и гостеприимным людям.
Но, как ни старался шутить Майгин, ему было не по себе. Все это слишком походило на волшебные сказки о заколдованных замках. Он посмотрел на своих спутников. Петя был бледен, а Берсеньев собрал на переносиц такие складки, будто решал сложнейшую математическую задачу.
Когда они вошли в дом, едва слышная музыка совсем затихла. Они стояли посреди большой высокой комнаты, в нерешительности оглядываясь по сторонам. Ни звука, ни шороха не доносилось к ним из других комнат красивого безмолвного <коттеджа>. В комнате была мебель: круглый стол, окруженный креслами, похожими на троны, массивные, наглухо закрытые шкафы, а по углам на низких пьедесталах стояли… явные саркофаги с белыми овальными экранами (1) вместо надгробных плит.
( 1 Слово <экран> употребил в своем рассказе Венберг. В тринадцатом году геологи называли эти предметы <белыми зеркалами>. )
Все здесь было преувеличено и рассчитано на более чем рослых людей: так, на одном <троне>, например, могли свободно усесться два Пети.
Пол был покрыт словно темным линолеумом, но также блестящим, а потолок фосфоресцировал, ежесекундно меняя цвет. Ни картин, ни иных украшений на матовых светящихся стенах не было.
Запыленные, небрежно одетые геологи вдруг почувствовали себя неловко в этой обстановке строгой и безупречной чистоты. Майгин крякнул и почему-то поглядел на свои черные, обломанные ногти, а Петя стал поспешно застегивать воротник на несуществующую пуговицу. Затем, словно очнувшись, они обменялись смущенными улыбками и стали отыскивать на зеркальном линолеуме пыльные следы Нэнэ; в конце концов их вторжение имело оправдание: они искали исчезнувшего мальчика.
Следы повели их вокруг стола, накрытого скатертью, мерцающей зеленоватым светом.
<Странно! Здесь все сверкает, блестит и светится>, – подумал Берсеньев, и вдруг, будто отвечая его мыслям, белая овальная пластина над одним из <саркофагов> также засветилась, и на ней появилось узкое бледное лицо человека… Это было изображение, но изображение объемное, рельефное, необычайно реальное. И что особенно поразило старого геолога – это большие серые широко открытые глаза. Они были живые и смотрели внимательно и серьезно, будто ожидая, когда Берсеньев заговорит… Совершенно машинально геолог снял свою выцветшую фетровую шляпу и поклонился незнакомцу. Незнакомец моргнул мохнатыми красными ресницами и продолжал внимательно смотреть на него. Геолог смущенно оглянулся на друзей. Те уже стояли за его спиной и тоже молча смотрели, Майгин – с большим любопытством, студент – в величайшем смятении.
– Не понимаю – это фотоснимок или живой человек? – пробормотал Берсеньев.
Майгин шагнул вперед, и тотчас незнакомец перевел взгляд на молодого геолога.
– Разрешите представиться… – Майгин на миг замялся: <Кто это, мужчина или женщина?..> Лицо, скорее всего, принадлежало мужчине, об этом говорили решительные, почти резкие его черты и короткие золотистые волосы, – сударь, – сказал Майгин.
Но тут лицо исчезло, и вместо него на экране заструились вниз какие-то иероглифы.
– Разговаривать не изволят, – сконфуженно произнес Майгин.
– Конечно же, синематограф, – уверенно сказал Берсеньев.
– Синематограф? – Майгин недоверчиво покачал головой. – А почему он таращил глаза сперва на вас, а потом на меня?.. Я нигде в синематографе не видел, чтобы актер разглядывал с полотна публику, всегда было наоборот… И потом, где проекционный аппарат?
Берсеньев промолчал. Замечания Майгина были резонными. Старый геолог обошел <саркофаг> вокруг и сказал наконец:
– Тонкая механика…
У Пети мелькнула какая-то догадка. Он стал приближаться к другому <саркофагу>, но не со стороны экрана, а сбоку. Экран оставался слепым. Неожиданно студент шагнул вперед, и экран мгновенно ожил. На нем появилось лицо… Тут гадать уже не пришлось, это была женщина. Петя даже побледнел от волнения, Такого лица он никогда не видел. Сказать о нем, что оно <красивое>, значило ничего не сказать…
Взглянув на возникший на экране образ женщины, Петя подумал: <Снег и небо>… Высокий лоб обрамляли волосы, похожие на взметнувшийся и застывший снежный сугроб. Тени на лице отливали легкой синевой. У мочек ушей сверкали две капли каких-то неведомых драгоценных камней. Но и на этом лице самым примечательным были глаза. Неестественно огромные, они казались перенесенными с парусов таитянских каноэ… Большие ресницы обрамляли огромные белки с фиолетовым оттенком, какой встречаешь лишь на виноградинах, а в ясно очерченных бирюзовых геммах зрачков мерцали темные точки… Глаза были полны внимания. Они ждали… но чего? Если юноша, на которого устремлен их взгляд, скажет что-нибудь, женщина все равно не поймет его языка. И Петя молчал. Лишь одна мысль сверлила его мозг:
<Не исчезай!.. Смотри на меня!..>
Лицо на экране дрогнуло, помутнело, еще миг – и оно исчезло бы, но Петя закричал мысленно:
<Нет! Нет! .. Еще! ..>
И лицо вновь отчетливо засияло на экране, лишь глаза расширились, будто от удивления…
Юноша не помнил, сколько времени он смотрел в синюю бездну глаз. Наконец он не выдержал и отступил. Тотчас изображение на экране померкло.
Майгин и Берсеньев с напряженным вниманием наблюдали за обоими лицами: за лицом на экране и за полным смятения лицом юноши.
– Ну что? – спросил Майгин. – Налюбовался?..
– Нет, не налюбовался, – со вздохом произнес Петя и тут же сообщил своим друзьям: – А вы знаете, когда она стала исчезать, я мысленно приказал ей остаться, и она вновь появилась…
– Ого! Это уже что-то из области оккультных наук! – воскликнул Майгин.
– Ты приказал изображению? – насмешливо спросил Берсеньев.
Петя ничего не ответил.
– <Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит…> процитировал Майгин пушкинские строки.
Берсеньев подошел к массивному литому шкафу без дверей, и шкаф замигал множеством разноцветных глазков.
– Подмигивают! – пробормотал Майгин. – Они, видимо, знают то, чего не знаем мы…
Но Берсеньев уже <вернулся на землю> и снова занялся следами Нэнэ.
Мальчик обошел вокруг массивного круглого стола. Далее следы вели к стене. Здесь на полу валялась жестянка с углями, но сами следы исчезали, словно Нэнэ испарился, или прошел сквозь стену, оставив после себя только свою магическую жестянку.
Геологи обошли весь дом, все его пять комнат, больших и маленьких, уютных, высоких и светлых, уставленных массивной и в то же время изящной мебелью. В одной комнате они нашли постель, устланную легкими белыми тканями. Здесь были и какие-то странные вещи, назначение которых осталось непонятным. На стене висел красивый резной, словно из слоновой кости сделанный, ящик. Майгин чувствовал себя в чужом доме и не рискнул открывать его, но едва он протянул руку, чтобы потрогать ящик, дверца сама раскрылась, и он увидел множество ячеек с крошечными мотками прозрачной пленки. Видимо, это была фонотека, но Майгин, человек второго десятилетия ХХ века, этого не знал.
Здесь же, в <спальне>, Берсеньев нашел легкий шар из матового стекла, такой же, какой был найден вчера подле скелета.
Никаких признаков живых существ найти не удалось. Следы Нэнэ, первого человека, проникшего в этот загадочный дом, исчезали каким-то необъяснимым образом перед глухой стеной.
Геологи трижды обошли весь дом, но Нэнэ нигде не было.
– А может быть, он уже перекочевал в другой дом, туда, где играет музыка? – спросил Майгин, когда Берсеньев с лупой в руках в последний раз обследовал следы в комнате.
– Нет! – решительно сказал Берсеньев. – Он мог уйти только спиной к двери, ступая на свои следы пятками вперед. Но вряд ли он стал бы этим заниматься.
– Он мог вытереть ноги на этом месте и дальше пойти, не оставляя следов, – нерешительно предположил Петя.
– Нэнэ никогда в голову не придет вытирать ноги. Он отродясь этого не делал. Да и зачем ему от нас скрываться? – возразил Берсеньев.
– Не нравится мне это загадочное исчезновение, – угрюмо сказал Майгин. – У меня такое впечатление, что тут кто-то притаился и ведет с нами какую-то игру…
А тем временем легкая, как дуновение теплого ветерка, странная и грустная музыка все еще звучала в воздухе подземного города. Увлеченные поисками мальчика, геологи выключили ее из своего сознания, но она вкрадчиво напомнила им о себе, как только они оставили голубой <коттедж> с живыми изображениями…
Петя остановился с полуприкрытыми глазами.
– Музыка…
– Там… – указал Майгин на крохотную желтую <пагоду> на краю подземного городка.
– Нет… это там, – уверенно ткнул пальцем Берсеньев в сторону белого кубического сооружения.
– Нет… она звучит всюду, – сказал Петя.
Но Майгин уже решительно зашагал вперед, и его спутники поспешили за ним. Молодой геолог, видимо, не ошибся. При приближении к <пагоде> музыка слышалась все более явственно. Геологи два раза обошли странное сооружение с изогнутой крышей, но ни дверей, ни окон не обнаружили.
– <Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей…> сказал Майгин. – Эти музыканты явно избегают публики.
– Андрей Гаврилович, а может быть, окно есть на крыше? предположил Петя.
– Надо посмотреть. А ну-ка, Петруха…
Майгин переплел пальцы рук и подставил Пете <стремя> из своих ладоней. Студент быстро вскочил и, поднятый Майгиным, уцепился за край крыши. Через минуту он уже карабкался наверху, поминутно сползая.
– Никакого окна! Ничего! – крикнул он сверху. – А музыка здесь еще громче!.. А крыша какая-то тонкая и вибрирует.
– Слезай, – приказал Майгин.
– Может быть, все это сооружение заменяет здесь музыкальный ящик? – предположил Берсеньев.
Все трое посещали в Петербурге концерты, но большими знатоками музыки себя не считали. Однако здесь музыка приковала их внимание. Они не могли сказать, на каких инструментах исполнялась она и слышали ли они ее когда-либо раньше, ясно было одно: звуки, доносившиеся из маленькой <пагоды>, прекрасны, торжественны и печальны. Мелодия ее не повторялась, она словно изменялась на лету. Иногда этот полет звуков напоминал одну из симфоний Чайковского, затем – Бетховена, на одну-две минуты он приближался к северной горной музыке Грига и исчезал в неповторимых своеобразных сочетаниях новых звуков.
– Это похоже на <Лунную сонату>, – задумчиво собирая и распуская свою бороду, сказал Берсеньев.
– Нет, скорее, это хор… – решил Майгин.
– Это и то, и другое, и еще многое, – почти прошептал Петя.
Он стоял с закрытыми глазами и видел эту невероятную музыку. Она была похожа на оранжевое пламя…
До самого вечера бродили в этот день геологи по подземному городу, сопровождаемые звуками странной, то расцветающей, то умирающей музыки. Им удалось проникнуть в большую часть домиков. Некоторые из них были явно жилого типа. Но были и строения, которые, очевидно, служили не для жилья. В них геологи нашли сложные и непонятные аппараты, предназначенные, видимо, для физических и химических исследований, – какие-то баки, сложные переплетения трубок и проводов, измерительные приборы, панели, утыканные рычагами и кнопками. Осторожный Берсеньев строго-настрого запретил товарищам касаться чего-либо.
Берсеньев и Майгин долго ломали голову, из какого материала сделаны дома, пол, прозрачная сфера и многие другие вещи в этом поселке, но сказать что-либо определенное ни тот, ни другой не мог.
– Нет сомнения, что это не металл, не минерал, не дерево. Может быть, это какие-то искусственные материалы вроде пластической массы, изобретенной недавно американцем Бакеландом, только прочнее во много тысяч раз, – сказал Берсеньев, разглядывая один из изящных шкафчиков, сделанных из материала, напоминающего слоновую кость. – А может быть, и что-либо другое.
Уже к вечеру, устав и проголодавшись, подземные путешественники выбрались на поверхность.
Молча развели они костер, молча приготовили скромный ужин, Забрались в большую палатку и молча принялись за еду. Необъяснимое исчезновение Нэнэ приглушало остроту впечатлений от первого посещения волшебного города. Да и само это посещение немного разочаровало их. С фактом существования города они уже успели свыкнуться, но от первого его посещения ждали если не полной разгадки этого феномена, то уж, во всяком случае, чего-то совершенно необычайного. И вот, когда они после стольких усилий проникли наконец внутрь прозрачной сферы, загадка по-прежнему осталась загадкой. Они увидели много непонятного, но не сверхъестественного. Очевидно, все там имело свое объяснение. Не имел объяснения лишь сам этот город: откуда он взялся здесь, в глубине земли, на берегу Тихого океана? Кто, как и когда его создал? Находился ли он когда-нибудь на поверхности земли и только потом был залит лавой и занесен землей или же его с самого начала построили в земле? Населен ли он? Если населен, то кем? И почему его население прячется? Если в нем нет никого, то что случилось с жителями?.. Уж не погибли ли они где-нибудь вне города, как погиб человек, скелет которого Майгин и Берсеньев нашли, когда рыли ход к двери?..
Ни на один из этих вопросов ответа не было, и, казалось, ничто не сулило ответы в будущем.