Синяка остался в башне Датского Замка, как приблудившийся котенок. Завоеватели не обращали на него особого внимания. Парнишка казался им безвредным. К тому же, он был немного не в своем уме. Они кормили его; он иногда помогал повару чистить котлы.
Синяка часто думал о капитане Вальхейме и его сестре. Он был уверен, что близнецы остались в Ахене, не сбежали, хотя большинство офицеров бывшей ахенской армии давно уже покинули город. И наверняка они голодают и бедствуют, но от Завоевателей и корки хлеба не возьмут.
Во время своих бесцельных блужданий по городу Синяка старался обходить улицу Черного Якоря стороной. Ему не хотелось встречать Вальхейма. Солгать капитану Синяка не мог; сказать правду – тем более.
Ахен лежал в развалинах. Половина каменных и две трети деревянных домов были разрушены. Особенно это бросалось в глаза в портовых районах. Улицы стали пустынны. Всегда ухоженные мостовые разбиты и разворочены. Цветы, которыми горожане украшали окна и балконы, завяли, потому что некому было поливать их.
Однако город не был мертв. Медленно, но с каждым днем очевиднее, он обретал новый облик – суровый, подчеркнуто скудный. На улицах стали показываться женщины, которые до того неизвестно где скрывались. Но и с ними произошли странные перемены. В одночасье исчезли их шелковые платья и золотые сетки для волос. На смену пришли холщовые юбки и рубахи, серые платки поверх кос. Вместо туфель по разбитым мостовым стучали башмаки, а то и мужские сапоги. Синяка даже представить себе раньше не мог, что эти гордые красивые дамы могут носить такую одежду. Где только они взяли ее? Появились крестьянки из деревень, лежащих за Темным Лесом. Иногда они дрались с горожанками за еду и хорошие вещи.
Постепенно разгребались завалы. Завоеватели не собирались встречать зиму в разоренном городе и ломать себе ноги, пробираясь через руины. Иногда в завалах находили людей, чаше мертвых, но случалось, что и живых. В тех случаях, когда солдаты приходили к выводу, что найденный человек сможет выжить, горожанина лечили и кормили, пока он не вставал на ноги. Обреченных тут же добивали и хоронили.
К новому облику Ахена со временем можно будет привыкнуть, как привыкаешь к увечью близкого человека и перестаешь замечать, что у того нет одной руки или выбит глаз, подумал Синяка, сворачивая с Торговой на Малую Колокольную улицу.
На углу громоздились развалины большого храма, где во время осады находился пороховой склад. Посреди них, как зуб, торчала чудом уцелевшая колокольня. У ее подножья возились люди с "Черного Волка". Они разбирали рухнувшую храмовую пристройку, где когда-то торговали книгами и амулетами. Бракель полагал найти там оружие.
Заложив руки за спину, Синяка остановился чуть поодаль. Солдаты работали быстро, слаженно, не тратя лишних слов, и Синяка позавидовал им. Один из них поднял голову и крикнул:
– Помог бы лучше!
Оценив справедливость упрека, Синяка шагнул было вперед, но вдруг над его ухом прозвучал негромкий голос:
– Стой.
Синяка обернулся. Невесть откуда взявшийся Хильзен легко спрыгнул с обломка каменного здания.
– Не ходи, – повторил он. – Это ребята с "Черного Волка", ими командует бравый вояка по имени Бракель, вот он пусть и разбирается. Незачем "Медведю" облегчать волчарам жизнь.
Синяка знал, что между двумя завоевательскими дружинами существует давнее соперничество и потому не стал возражать Хильзену. Он остался стоять в стороне, наблюдая за тем, как постепенно открывается вход в подвал. Ему хотелось лечь на живот и заглянуть в темноту, где кто-то начал бормотать глухим голосом, но он не знал, как посмотрит на такую выходку Хильзен.
Наконец, последний, самый большой камень откатили в сторону, и тот солдат, что окликнул Синяку, плотный русоволосый парень с усталым лицом, крикнул, наклоняясь над черным зевом подвала:
– Тут есть кто?
Из подвала донесся шорох, потом неверные шаги и, наконец, показалась рука, цеплявшаяся за обломки кирпичей. Рука была мужская – широкая, крепкая, с красными пальцами. Затем, так же мучительно и трудно, нащупала опору и вторая рука. Через секунду показалось лицо – угрюмое, заросшее черной бородой. Человек зажмурился от яркого света. Его шатало, и он с непроизвольным стоном привалился к стене. Завоеватели хотели взять его под руки, чтобы помочь выбраться наружу, но он яростно оттолкнул их.
– Смотри-ка, – протянул парень с русыми волосами.
Чернобородый оскалил зубы и произнес несколько фраз. Синяка съежился: недавний узник богохульствовал. Не говоря уж о том, что в приюте жестоко наказывали за богохульные слова, Синяка глубоко и искренне почитал богов.
Чернобородый все не мог угомониться. Он ругался, плевал себе под ноги и сквернословил не переставая. Сил у него было немного и плевался он слабо, так что слюна текла по бороде. Внезапно он побелел и схватился за сердце. Шатаясь, он прислонился к остаткам стены и начал часто и мелко дышать ртом.
– Ему плохо, – сказал Синяка Хильзену, но не двинулся с места.
– Выживет, – отозвался Хильзен.
Чернобородый постепенно приходил в себя. Видимо, боль отпустила его, и теперь он сидел на камнях, обессиленный, и только глаза у него злобно горели.
– Узнать бы, кто он, – сказал русоволосый.
Синяка вопросительно глянул на Хильзена.
– Помоги им, если тебе так хочется, – сказал Хильзен, отворачиваясь.
Синяка встал и сделал несколько шагов к пленнику.
– Куда? – крикнул русоволосый, выхватывая нож.
Синяка дернул плечом, покосился на Хильзена. Юный граф демонстрировал полнейшее безразличие ко всему на свете. Чернобородый смотрел на смуглого парнишку с бессильной ненавистью.
– Отродье черных демонов, – пробормотал пленник, складывая непослушные пальцы крестом, чтобы оградить себя от сглаза.
Синяка осторожно тронул Завоевателя за руку, отстраняя его, и присел на корточки перед пленником.
– Ты кто? – спросил он.
– Из какой преисподней ты вылез? – Чернобородый хотел было отодвинуться, но позади была стена.
Синяка задумчиво покусал ноготь большого пальца, разглядывая своего собеседника глубокими синими глазами. Потом сказал:
– Я хочу помочь тебе.
– Плевал я на вас, – сиплым голосом произнес чернобородый. – Покуда жив, я буду вас убивать.
Завоеватель резко оттолкнул Синяку, так что тот упал. Пока юноша, ошеломленно моргая, поднимался на ноги, Завоеватель изо всех сил пнул пленника сапогом. Тот закашлялся, хватая ртом воздух. Не дав ему отдышаться, Завоеватель нанес второй удар.
Он бил неторопливо и последовательно и остановился только через несколько минут. Шевеля в окровавленной бороде губами, пленник корчился на земле. Опомнившись, Синяка заслонил его собой. Он не видел, что Хильзен подошел поближе.
– Отойди, – сказал русоволосый Синяке. – Отойди, или пожалеешь.
– Перестань его бить, – сказал Синяка, не трогаясь с места. Он повернулся к пленнику и снова спросил: – Так кто ты такой?
На этот раз тот отозвался невнятно:
– Кузнец… Аст мое имя…
Русоволосый схватил Синяку за плечо.
– На какой только помойке подобрал тебя Бьярни?
Синяка молчал. Завоеватель сильно встряхнул его и неожиданно сказал:
– А может, ты не человек вовсе? Может, ты тролль?
– Может быть, – ответил Синяка, пытаясь высвободиться.
Хильзен за его спиной обнажил меч и упер острие в носок сапога.
– Отпусти-ка парня, Иннет, – сказал он, щуря свои темные злые глаза. На пленника Хильзену было наплевать, пусть хоть по стене размажут. А вот Синяку отдавать не хотелось. – Если у тебя чешутся руки, то я к твоим услугам.
Но Иннет еще не сошел с ума, чтобы связываться с Хильзеном. Он нехотя разжал пальцы.
– Защитник выискался, – буркнул он. – Ты, Хильзен, смотри… Кто он и кто ты?
Хильзен деликатно, по-кошачьи, зевнул и отвернулся. Он явно не испытывал больше никакого интереса к происходящему.
Синяка сказал Иннету:
– Послушай, этот человек кузнец. Вам ведь нужен кузнец? Не убивайте его.
– Верно, – проворчал Иннет. – Кузнец нужен.
И махнул остальным.
Кузнеца схватили под руки и поволокли от подвала наверх. Он мотал головой и цеплялся ногами за камни.
– Бракель решит, что с ним делать. Тащите его, ребята, – распорядился Иннет.
Кузнец дернулся, жестом показывая, что пойдет сам. И действительно пошел, сильно хромая и приволакивая левую ногу. У поворота он обернулся и странно поглядел на Синяку, но Иннет хватил его кулаком между лопаток, и Аст, споткнувшись, поплелся дальше.
– Эх, зря отдали кузнеца Бракелю, – сказал Хильзен, вкладывая меч в ножны. – Я мог бы отбить его для "Медведя".
– Бракель только неприятностей с ним наживет, – сказал Синяка. – Этот Аст не станет на него работать. Он вас ненавидит.
– А ты? – спросил Хильзен так неожиданно, что Синяка споткнулся и чуть не упал.
– Что?
– Разве ты не ненавидишь нас? – спокойно поинтересовался Хильзен.
Синяка растерянно пожал плечами. Он не знал ответа. И никак не мог поверить, что Хильзен, Норг, Батюшка-Барин и все остальные – те самые люди, в которых он стрелял у форта. А сами Завоеватели? Разве в их представлении Синяка не принадлежал уже "Медведю"? Почему бы иначе Хильзену вступаться перед Иннетом за темнокожего паренька?
Хильзен высокомерно смотрел, как Синяка в смущении покусывает нижнюю губу. Несмотря на то, что Хильзен был старше всего на несколько лет, Синяка по сравнению с ним казался мальчишкой. Десятки поколений фон Хильзенов ходили в походы под полосатым парус ом. Этот темноглазый молодой человек был потомком старинного драчливого рода, уставшего от бесконечных войн.
Наконец, Синяка нехотя сказал:
– Я же неполноценный гражданин, с отклонениями. – Для верности он покрутил пальцем у виска. – Тут уж ничто не поможет, останусь тем, кто есть.
– А кто ты? – с любопытством спросил Хильзен.
– В том-то и дело, – вздохнул Синяка, – что этого я НЕ ЗНАЮ…
Они неторопливо свернули за угол и оказались возле завала, перегородившего улицу. Синяка залез на груду обломков, уселся, свесив ноги, и уставился на Вторую Морскую, убегающую вниз, к заливу.
По набережной вдоль залива кто-то неторопливо шел. Вроде как даже гулял. Синяка прищурился, пытаясь разглядеть, кто же там бродит, но было слишком далеко. За время осады он уже отвык от того, что по городу можно просто гулять. Горожане теперь по улицам не ходили, а шмыгали, не отрывая глаз от мостовой и норовя свернуть в ближайшую подворотню. Встречались также унылые тени, бродившие по руинам в поисках воспоминаний и утерянных вещей. Но чтобы просто прогуливаться – спокойно, по-старинному… Кто же это в Ахене такой несгибаемый?
Придерживая шпагу, Хильзен устроился рядом. Юноша показал рукой в сторону фигуры возле залива:
– Видишь?
– Ну и что?
– Гуляет кто-то, – пояснил Синяка и вздохнул.
Хильзен легонько постучал сапогом по камням завала.
– Ты действительно какой-то странный, – вымолвил он, наконец.
Синяка не ответил. Внезапно он понял, что возле завала прячется еще один человек. Кто-то третий, кого Хильзен пока еще не заметил. Синяка ничего не слышал, как ни прислушивался, но был уверен: совсем рядом скрывается невидимый наблюдатель. И от этого невидимки исходят тяжелые волны ненависти.
Хильзен посмотрел на своего спутника сбоку. Сидит себе на старой баррикаде. Прикрыл глаза и греется на позднем осеннем солнышке. Не человек, а воробей. В конце концов, может быть, Иннет и прав: кто такой этот Синяка перед Одо фон Хильзеном? Хильзен не много отодвинулся.
Синяка даже не заметил этого. Мысленно он был уже в пустом доме, в развалинах, слева от Хильзена. У него и раньше получалось видеть сквозь стены и проникать в мысли других людей (чаще всего – приютского повара), но никогда еще это не было так сильно, так очевидно. Толчок – и Синяка как будто стал тем самым человеком, что таился среди развалин. И теперь видел Хильзена глазами ненависти и страха: костлявый юнец с барскими замашками. Расселся, будто у себя дома! Скаля зубы, человек поднял арбалет.
Хильзен услышал слева от себя тихий шорох, как будто пробежала мышь. В тот же миг Синяка что было сил толкнул его, и Хильзен, не успев даже крикнуть, упал на мостовую. Туда, где только что сидел молодой Завоеватель, вонзился арбалетный болт.
Теперь Синяка смотрел на происходящее уже своими глазами. Он выпрямился. Человеку с арбалетом показалось, будто Синяка вырос перед ним из пустоты. Солнце светило Синяке в спину, и русые волосы, пронизанные лучами, стали золотистыми. Юноша побледнел, и его смуглое лицо стало пепельным. Свет как будто окутал Синяку с головы до ног.
Синяка вытянул руки ладонями вперед, обращая их в сторону пустого дома. Второй болт, свистнув, пролетел мимо синякиного уха. Юноша повернул ладони к себе, словно вытягивая невидимую сеть. Из развалин нехотя, как бы против своей воли, выбрался тощий человек с арбалетом. Его трясло. Прямо перед ахенцем высилась стройная фигура, объятая серебряным пламенем.
– Оставь оружие, – проговорил тихий мальчишеский голос, разрушая очарование страха.
Человек присел и осторожно положил арбалет на камни. Когда он выпрямился, страшная тень уже исчезла. На груде развалин стоял босой парнишка, загорелый до черноты. И совершенно безоружный.
– Эй, не бойся, – сказал паренек.
У ахенца затряслись губы. Теперь он вовсе не понимал, почему подчинился, почему оставил арбалет вместо того, чтобы пристрелить своих врагов из засады. Как вообще получилось, что он послушался приказаний какого-то оборванца?
– Зачем ты стрелял? – спросил Синяка.
Человек слегка отступил, пошатнулся и вдруг завизжал, разбрызгивая слюну:
– Гады! Гады! Убью вас! Гады!
Хлопнул выстрел. Человек застыл с раскрытым ртом и повалился затылком в выбитое окно пустого дома. Синяка спрыгнул с груды камней и увидел Хильзена, который дунул в дымящееся дуло своего пистолета и пристально поглядел на него своими злыми черными глазами.
Синяка казался очень усталым. И как будто постаревшим. Когда он тяжело привалился к Хильзену плечом, тот поморщился, но ничего не сказал.
Синяка вздохнул и перевел дыхание.
– Устал я, – сказал он виновато. – Не понимаю, что со мной. И есть очень хочется. Ты убил его?
– Надеюсь, – пробормотал Хильзен. – Как тебе удалось его выманить, а?
Синяка не ответил. Он снова повернулся в сторону залива, к людям, которых заметил еще прежде, и встал.
– Кого ты там увидел? – спросил Хильзен, засовывая пистолет за пояс.
– Это Норг, – уверенно сказал Синяка, – и с ним кто-то…
– Баба, кто же еще, – сказал Хильзен, пожимая плечами. – Норг известный любитель юбок.
– Это не женщина. – Синяка вдруг рассмеялся. – Идем-ка.
Он легко зашагал под горку к заливу.
Синяка не ошибся – на набережной действительно гулял Норг. Одетый в куртку без рукавов, он был, как обычно, с головы до ног был увешан оружием. Возле него крутилась девчушка лет пяти, с круглыми серыми глазами и двумя толстенькими короткими косичками, которые болтались, как собачьи уши. Девочка была плотно закутана в огромный серый платок, завязанный на спине большим узлом. Платок мешал ей, но она стойко терпела неудобство. Кожаные башмаки, которые были ей велики, норовили свалиться при каждом шаге, и она то и дело притоптывала ножкой.
У Хильзена отвисла челюсть.
– ЧТО ЭТО, Норг? – пробормотал он чуть ли не в ужасе.
Норг побагровел от смущения и прикрикнул на ребенка, после чего пожал плечами.
– Это Унн, – глупо сказал он. – Привет, Синяка. Проклятая баба всучила мне своего гаденыша, чтобы я с ним, значит, повозился, пока она что-то там варит…
Он с затаенной нежностью покосился на "гаденыша". Хильзен, все еще ошеломленный, переводил взгляд с ребенка на Норга.
– Чья она? – переспросил он.
– Да бабы одной! – с досадой ответил Норг.
– Ты что, всерьез загулял с мамашей?
– Угу, – буркнул Норг, глядя себе под ноги. – Я бы женился на ней. А что? Она ласковая. И ни слова по нашему не понимает. Я к ней приду, принесу еды, она сварит и бух на стол миску. Я ем, она смотрит. Погладишь ее – ревет. Тихо ревет, боится. Ты бы узнал у нее, Синяка, почему она все время плачет? Я ее, по-моему, ни разу не обидел. Вон она идет.
Хильзен и Синяка оглянулись. По улице, путаясь в длинной широкой юбке, шла вдова по имени Далла. Рыжая прядь выбилась из-под платка и упала на бровь. Золотистые глаза смотрели на Завоевателей тревожно, в них не было и следа того веселого бесстрашия, с которым таращила глазенки на Норга маленькая Унн. Потом Далла узнала Синяку и пошла медленнее. Остановившись в пяти шагах, Далла негромко сказала ему:
– Опять ты здесь.
Синяка неопределенно пожал плечом.
– Что я тебе сделал?
– Ты нелюдь, – твердо сказала женщина. – Что-то в тебе есть такое, от чего мороз продирает по коже.
Она взяла за руку свою дочь и обернулась к Норгу. Норг шагнул к ней, обнял за плечи. Далла вздрогнула, а потом тихо вздохнула и прижалась к нему, другой рукой крепко удерживая возле себя девочку.
Синяка и Хильзен переглянулись и, не сговариваясь, пошли к заливу.
Ларс Разенна стоял на берегу реки Элизабет, примяв сапогами серую траву. Демон Тагет путался у него в ногах, стараясь устроиться поудобнее среди скользкой и холодной глины. Была уже поздняя осень. Из темной мутной воды торчали сухие камыши. Глядя на них, Разенна глубоко вздохнул и произнес с чувством:
– Да, вот это девушка!
– Богам она не понравилась, – подал голос Тагет. – Боги были разочарованы, боги нашли ее скупой и грубой, а я склонен полагать, что они редко ошибаются.
Великий Магистр посмотрел на маленького демона сверху вниз.
– Что твои боги могут понимать в девушках, – сказал он. – А ты, чучело, тем более.
Тагет фыркнул.
– И я ничуть не жалею о том, что застрелил Завоевателя, – добавил Ларс многозначительным тоном и опять поглядел на Тагета. – Вообще, согласно Уставу Ордена, убивать можно только ради пропитания, но здесь был особый случай…
Тагет не дал ему договорить.
– Ты должен был вырезать его сердце, – произнес демон с оттенком горечи и разочарования. – Оскудела этрусская кровь, и тошно мне стало от этого в сердце моем.
Для наглядности он ткнул себя под горло сухим пальчиком, после чего задрал голову и сверкнул на Ларса белесыми глазками:
– Почему сердце не вырезал?
– Некогда было, – с досадой сказал Великий Магистр.
Тагет выразительно передернул плечиком.
– Учи вас, учи, этрусков безмозглых… все без толку. Были вы, люди, сущим недоразумением, и остались им же, лишь усугубив свои пороки, но отнюдь не усовершенствовав свою натуру.
– Да ладно тебе, – сказал Разенна, ничуть не смутившись. – Так уж и "отнюдь". А порох кто изобрел?
Тагет посмотрел на него как на полного идиота.
– Ларс Разенна, – произнес он, – мало ли что вы там изобрели… В старину хоть Гомер был, Полибий какой-нибудь. А сейчас! – Он махнул рукой. – Да разве древние римляне, к примеру, позволяли себя завоевывать? Только гуннам, да и то не сразу! – Подумав еще немного, демон снова заговорил о деле: – Ладно, хватит про девушку. Это не тема для обсуждения между паладинами, чего не скажешь о доброй трапезе. Давай лучше поговорим о твоем преступлении.
– Подвиге, – поправил Ларс.
– Поживи с мое, Разенна, и тебе станет ясно, что это одно и то же… Итак, своим выстрелом, не имеющим цели добычи пропитания, ты спас от неминуемой гибели брата прекрасной Анны… – Демон мечтательно прикрыл глазки. – Да, это достойно зависти.
– Если хочешь знать, – Ларс горделиво выпрямился, – я спас не одного, а сразу двоих.
– У нее два брата? – удивился демон.
– Да нет же, бестолковое ископаемое, – ответил Великий Магистр. Второй был просто солдатик.
– Каков из себя? – тут же впился Тагет.
– Да я на него особо и не глядел. – Ларс наморщил нос. Деревенщина…
– Как выглядел? – настойчиво повторил демон.
– Как?.. – Разенна прищурил свои и без того узкие глаза, вызывая в памяти образ солдатика. – Знаешь, Тагет, ничего интересного не могу припомнить. Странно только показалось, что он такой смуглый.
Демон насторожился.
– Смуглый?
– Да, почти черный. А глаза светлые. На что он тебе сдался? Боги его вылечили – и ладно. Сидит, небось, на кухне у печки… Что с тобой?
Тагет заволновался, забегал взад-вперед, время от времени останавливаясь, приседая и хлопая себя по бокам.
– Тагет, – окликнул его Разенна, – что-нибудь случилось?
Демон пожевал губами, с удовольствием помучил Ларса и, наконец, объявил:
– По твоему рассказу больно уж он похож на… Нет, не могу сказать, пока сам не убедился. Слушай, Ларс, я должен посмотреть на него. Проводи меня к этим твоим Вальхеймам.
– Ты рехнулся, старый пень. Девушка может испугаться.
– Ничего, я прикинусь младенцем, а ты скажешь, что я твой внебрачный ребенок.
Глаза Ларса засветились неприкрытой злобой, но Тагет невозмутимо поковырял в ухе и вытер палец о штаны с самым серьезным видом.
Вдали за рекой Элизабет громыхнуло. Быстро темнело. Надвигалась непогода.
– Скотина ты, – сказал Ларс своему другу.
Тагет вдруг с силой прижался к ногам Великого Магистра, вдавив голову ему в колени. Ларс Разенна наклонился и подул на седую макушку.
– Эй, что с тобой?
Тагет трясся, зубы его постукивали, лапки уцепились за штаны Ларса. Громыхнуло вторично.
– Стреляют, гляди ты, – удивленно отметил Ларс. – Делать им нечего.
Прогремело еще раз, медленно, торжественно.
– Это не пушки, – сказал Тагет шепотом. – Это гроза.
– Ай, – сказал Разенна, – не стыдно ли тебе, о демон? Ты всю жизнь заклинал молнии – и вот, струсил…
– Нервы шалят, – ответил Тагет и добавил гордо: – Старость близко…
– Давай, заклинай по-быстрому и пойдем в город, – нетерпеливо распорядился Великий Магистр. Ему ужасно захотелось поскорее увидеть Анну-Стину.
Переборов страх, демон с трудом оторвался от колен своего друга, вскарабкался на невысокий холмик у реки Элизабет и вскинул маленькие ручки к тучам.
– Велика власть твоя, о Менерфа, громы в руках предержащая… – начал он, и вдруг прямо над ним с треском разорвалась тройная молния. Пискнув, демон шарахнулся к Ларсу и забился ему под куртку. Гром ударил оглушительно. Демон сипло завопил: "Мама!.." Ларс почувствовал, как он дрожит.
Подергав его за связанные в пучок волосы, Ларс сказал:
– Эх ты… "мама"… У тебя же нет мамы, чудовище, тебя в борозде нашли.
– Про маму я загнул для красного словца, – оправдываясь, пробубнил демон. Он все еще вздрагивал. – На самом деле мать моя и отец мой великий этрусский народ, который я учил заклинать молнии.
– Ты же до смерти боишься гроз.
– Потому и заклинаю, что боюсь. Перезабыл только все.
Демон высунулся из-под локтя Разенны. Дождь еще не начинался, резкие порывы ветра пригибали к земле сухую траву, трепали волосы Великого Магистра. Над болотом сгущалось темное облако. Оно опускалось все ниже, становилось все больше, темнее, и вот уже заслонило полнеба. Ларс вдруг с удивлением установил, что облако было плотным, тяжелым. И оно все меньше напоминало обычную грозовую тучу.
– Что это, Тагет?
– Это погибель наша пришла, – с мрачной убежденностью заявил маленький демон.
В черном облаке уже вырисовывался мерцающий конус, словно вспышки молний озаряли какой-то большой металлический предмет.
– Чтоб ты сгорел, Тагет, – сердито произнес Ларс. – Ты можешь объяснить мне толком, что это такое?
Тагет поднялся на цыпочки и жарко выдохнул Разенне в ухо:
– Торфинн. Торфинн это, хозяин Кочующего Замка.
– Кто он такой, этот Торфинн?
Глазки Тагета панически забегали.
– Говори потише. Незачем орать на все болото. Чародей это, страшный чародей. Ох, не к добру он явился! Зачем пожаловал к реке Элизабет? Зачем?
Разенна посмотрел в сторону Кочующего Замка, который теперь отчетливо был виден в клочьях гнилого тумана – черный, хищный, блестящий.
– Ох, не к добру, – снова заныл Тагет.
– Пожалуй, что и так, – неожиданно согласился Разенна. – Пойдем отсюда. Мы, вроде, в город собирались.
Не успели они перейти за реку, как хлынул дождь. Потоки холодной воды низвергались с небес с таким шумом, что, казалось, заглушали даже гром. Стало совсем темно. Но даже в этой черноте, сквозь плотную завесу ливня, зловеще и холодно отсвечивали металлические стены Кочующего Замка.
– С Торфинном всегда так, – бубнил Тагет, тесно жавшийся к боку Разенны и поминутно наступавший ему на ноги. – Никто не знает, когда он появится в следующий раз, что он задумал, где был. Говорят, он летит на Зло, как муха на падаль, и коли появился – быть беде…
Ларс недовольно ежился, когда вода попадала ему за шиворот, но слушал маленького демона внимательно. А тот вдруг прекратил разглагольствовать и остановился посреди лужи. Его крошечное старческое личико обиженно сморщилось, мокрое от слез и дождя.
– Что с тобой? – удивился Великий Магистр.
– Ларс, у меня не такие ходули, как у тебя, а нормальные ноги, вздрагивающим голосом сказал Тагет. – И бегать, как ты, я тоже не могу.
Разенна добродушно ухмыльнулся.
– Тебя что, на ручки взять?
– Не вижу ничего смешного! – окрысился демон.
Великий Магистр посадил его себе на плечи и двинулся дальше.
Ахен лежал впереди. Молнии, сверкавшие над городом почти непрерывно, освещали развалины форта, широкие улицы, молчаливые дома, в которых не видно было огней.
– Ты хоть дом-то найдешь в такой темноте? – спросил Тагет, который словно читал мысли Ларса.
– Разумеется, – ответил Ларс высокомерно, из чего Тагет заключил, что шансы на успех у них невелики.
Однако проплутав по улицам с полчаса, Разенна вышел к знакомому перекрестку и по-детски обрадовался такой удаче.
– А вот и ее дом, – сказал он, указывая вперед.
Тагет свесился с шеи Великого Магистра.
– Где?
Разенна уже подхватил маленького демона на руки и опустил на мостовую.
– Подождешь меня здесь.
Демон даже подпрыгнул от неожиданности.
– Ларс!
Шагнувший уже было к дому Разенна с неудовольствием остановился.
– Ну, что тебе еще?
– Ты всерьез решил меня здесь бросить? – Демон всей кожей почувствовал, как бессердечный этруск совершенно искренне удивился.
– Подождешь несколько минут. Ничего с тобой не сделается. Не тащить же тебя в приличный дом.
С этими жестокими словами Великий Магистр пропал в темноте. Тагет остался один, в незнакомом месте, посреди враждебного мира людей.
Страшная гроза все еще бушевала и не думала стихать. Шмыгая носом, маленький демон присел на корточки, опираясь спиной о шершавую каменную стену. Вокруг него натекла большая лужа воды. Глазки демона светились в темноте двумя унылыми желтыми плошками. При громовых раскатах он вздрагивал и жался к стене. Торфинн словно утверждал свою власть в этом мире, и Тагет с ужасом представлял себе, как сквозь тучи холодно поблескивает черный металл Кочующего Замка.
А Ларса все нет и нет. Если рассвет застанет Тагета в городе, Завоеватели, эта жалкая пародия на финикийцев, чего доброго, затравят маленького демона, как дикое животное, а то и в печке сожгут. С них станется, с варваров. Но идти одному, без Ларса, на зад, на болота, быть может, прямо в когти к Торфинну? Гибель, гибель кругом… Низко несутся черные тучи… Где ты, Ларс? Почему бросил меня? Ибо никто, кроме Великого Магистра, не придет на помощь. И никому, кроме Ларса, не под силу совладать с темным, зловещим миром людей. Тагет прикрыл глаза, проваливаясь в ледяную пропасть кошмара.
…В этом кошмаре его трясло и качало, больно дергало за волосы, било под ребра, окликало ужасным рокочущим голосом, и, наконец, маленький демон сообразил, что это не сон. Тагет открыл глаза, метнул перепуганный взгляд на нависшую над ним темную громаду и засипел от страха – у него перехватило горло. Он дернулся, но чьи-то сильные руки крепко держали его за плечи.
– Да что с тобой, Тагет? – с тревогой спросила громада. – Ты болен?
Тагет раскрыл рот пошире, несколько раз вздохнул и, наконец, выдавил жалобно:
– Ве…ликий… Ма…
– Я это, я, – сказал Ларс и засмеялся. – А ты тут перетрусил без меня, малыш?
Тагет высвободил плечи из-под ладоней Ларса, энергично пригладил обеими ладошками волосы и ответил:
– Да нет, вздремнул… Где подозрительная личность, ради которой мы и пришли?
– Исчез солдатик, – сказал Ларс. – Анна-Стина говорит, что ушел из дома в день сдачи города и не вернулся. Может, с армией подался на юг, может, убили его.
– Так какого рожна ты торчал там столько времени? – взъелся Тагет. К тому моменту он окончательно пришел в себя.
Заметив это, Разенна тихонько щелкнул его по носу – как всегда, метко и потому очень обидно.
– Глупый ты у нас, Тагетик, – сказал он, – недогадливый. На-ка, брат долгожданный, погрызи плюшечку.
Он вынул из кармана сухарь, которым его усердно угощала растерянная Анна-Стина и который унес с собой "на память". Тагет сердито захрустел сухарем в темноте. Вспыхнувшая молния высветила его маленькое личико.
Следующая вспышка обнаружила чью-то темную фигуру, маячившую в конце улицы. Человек этот, видимо, тоже заметил Ларса, потому что замер и склонил голову к плечу, приглядываясь.
– Вон еще один идиот бродит под дождем, – сказал Ларс, перекрикивая шум ливня. Он двинулся навстречу человеку, стоявшему у перекрестка. Тагет засеменил следом, пища, как комар:
– Осторожней, Ларс! Не связывайся с этим отребьем! Сам знаешь, на что способны люди! И если что – сразу беги! И в этом нет позора, ибо своевременное бегство оставляет время для последующей мести…
Ларс как будто не слышал мудрых предостережений. Шел себе и шел. Время от времени молнии освещали незнакомца, и Ларс успевал разглядеть то волосы, прилипшие ко лбу, то штаны, подвернутые над босыми ногами, то загорелые руки, заложенные за пояс. Ларс с намеком потрогал свой карабин и вдруг рассмеялся – узнал.
– Синяка! – сказал он. – Вот это да! Мне только что сказали, что ты геройски погиб.
– Привет, – отозвался Синяка.
Ларс заключил его в свои могучие объятия.
– Я чрезвычайно рад видеть тебя, дружище, – заявил Великий Магистр.
Синяка одарил его сияющей улыбкой.
Тагет подергал Ларса за штанину и крикнул пискляво:
– Эй вы, дылды! Ларс!
Разенна подхватил демона на руки. Тагет с любопытством уставился на вымокшего под дождем парня своими пронзительными желтыми глазками.
– Чего это он? – осведомился Синяка с опаской.
Великий Магистр добродушно хмыкнул.
– А, не обращай внимания. Это старый демон Тагет, он всегда такой, с причудами. Он у нас немножко ненормальный.
Ларс посмотрел на Тагета так, словно видел его впервые в жизни, и как бы ненароком уронил в грязь. Демон возмущенно хрюкнул, однако на более членораздельный протест не отважился.
– Ты зачем под дождем бродишь? – спросил Разенна.
– А ты?
Разенна с вызовом ответил:
– Я, например, наносил визит госпоже Вальхейм. Это был вполне светский дружеский визит.
– Ты бы лучше принес им что-нибудь поесть, – угрюмо сказал Синяка. Мне кажется, они голодают.
Великий Магистр густо покраснел. В Ордене не принято было носить еду в гости. Это считалось оскорблением для брата-кормильца. Поэтому Разенне и в голову не пришло захватить с собой гостинцев для Анны-Стины.
– Ясно, – сказал наконец Разенна. – А она, ну, Анна – она, между прочим из-за тебя расстраивается. И очень горюет, думая, что ты лежишь в сырой земле, никем, кроме дождя, не оплаканный.
Синяка отмолчался.
Дождь полил еще сильнее, хотя это, казалось, было невозможно. Потоки воды заливали босые ноги Синяки до щиколотки. Сквозь шум дождя, словно издалека, доносились бессильные сетования демона.
– Видел бы тебя этрусский царь Порсенна, – бубнил Тагет, – вот это был царь! Римлян жарил над костром. Свяжет штук десять – и жарит. А ты… тоже мне, "царь"! Тьфу!
Он плюнул, и седой хвостик на его макушке вздрогнул.
Ларс наклонился к Тагету и сказал неприятным голосом:
– Порсенна – не этрусский царь.
Тагет страшно возмутился и начал было возражать, но Ларс преспокойно зажал ему рот рукой. Он держал ладонь "домиком", чтобы демон ненароком его не тяпнул.
Синяка смотрел на них, слегка улыбаясь непонятно чему, но молчал, и Разенна решил взять беседу в свои руки. Он посмотрел на сплошную пелену дождя и изрек:
– Вот бы сейчас добыть жареной свининки с пивом! Вот бы явиться с едой к Анне-Стине и устроить трапезу по всем правилам!
– Нарушение устава, – невнятно промычал Тагет. – Грубейшее.
Но Синяка не расслышал слов демона и сказал Разенне:
– Дело хорошее. Если требуется, я помогу.
В светлых глазах Разенны мелькнул одобрительный огонек.
– Вот это наш человек. Великий Магистр говорит тебе это, о юноша: только такие речи и пристали мужчине! – Он убрал руку ото рта демона: Верно я говорю, Тагетушка?
– Я тебе не "Тагетушка", – зашипел разъяренный демон.
– Это звательный падеж, – примирительно сказал Ларс. – Именительный "Тагет". Родительный – нет кого? чего? – "Тагета". Звательный "Тагетушка", ругательный – "Вредина-Тагетина"… Ну так как насчет пива со свининкой?
– Где ты его возьмешь?
– Есть одно место… – туманно сказал Разенна. Тагет по голосу слышал, что Великого Магистра подхватило и понесло. Когда на Великого Магистра "накатывало", его уже не остановишь.
– В Ахене? – с сомнением переспросил Синяка.
– Да нет, у нас, за Рекой Элизабет. То есть, не совсем у нас… Ларс мечтательно посмотрел на клубящееся черное облако. – Вот заявимся сейчас к Торфинну и скажем ему: "Торфинн! У тебя есть что-нибудь вкусненькое?" Это будет подвиг, подобного котором у не совершали другие Великие Магистры. Обожрать чародея достойно этруска. Верно я говорю, Тагет-да-не-Тот?
Тагет протестовал и упирался в мостовую ногами.
– Невежды! – вопил он. – Прежде, чем соваться к Торфинну, спросили бы стариков! Мифы не лгут!
Однако его не слушали. Погруженный в свои мечты, Ларс волок маленького демона за собой, как неодушевленный предмет. Синяка шел следом, забавляясь.
Они быстро вышли за пределы города. В полной темноте Ларс уверенно находил дорогу к Кочующему Замку. В стародавние времена, при Карле Незабвенном, через болота была проложена дорога. С годами болото затянуло ее, и теперь до устья реки Элизабет добирались исключительно морем. Но Ларс легко ступал по кочкам. Демон прыгал за ним с мрачной решительностью. Синяке все время казалось, что сейчас Разенна провалится в трясину. Однако этого не произошло.
Ларс шел быстро, не оборачиваясь, и вдруг остановился. Синяка едва не налетел на него.
Перед ними высился замок. Огромный черный замок – там, где его и в помине не было, да и быть не могло. Озаряемый вспышками молний, он стоял посреди трясины, тяжелый, черный, блестящий, оскалившийся опущенными решетками, светящийся красными прорезями бойниц. От него веяло ледяным холодом, и Синяка невольно поежился.
– Вот он, Кочующий Замок Торфинна, – сказал Ларс куда менее бодрым голосом. – Он будет стоять здесь день или неделю, а может быть, только час. Кто знает? Торфинн – могучий чародей. Говорят, он – воплощение всех черных сил мира.
Грянул оглушительный гром, и вдруг дождь прекратился. Где-то далеко на болоте вздохнул ветер, и с чахлой еловой ветки упала капля.
– Да ведь мы только за пивом, по-соседски, – напомнил Синяка.
Тагет еле слышно застонал. Ларс посмотрел на демона, на черную громаду замка и сказал:
– Знаешь что, парень, ты это… говори потише. Никогда не знаешь, что придет в голову Торфинну. По-моему, насчет "вкусненького" я погорячился…
Решетка у ворот замка заскрежетала, и мелькнули факелы.
– Накликали… – простонал Тагет, поскольку бежать было поздно.
Разенна немного отстранился от Синяки и скрестил руки на груди все-таки, он был Великим Магистром.
Решетка поднялась. Несколько слуг в блестящих черных одеждах вынесли факелы и встали у входа, широко расставив ноги в кожаных сапогах с металлическими полосами. Затем показалась высокая прямая фигура в развевающемся черном плаще. Прозвучали твердые шаги; потом все стихло.
Перед Синякой оказался суровый старик с резкими морщинами вокруг рта, орлиным носом и пронзительными черными глазами. Длинные седые волосы падали ему на плечи; на лбу светилась тяжелая диадема с дымчатым темным камнем. В руке он держал бич, опустив его тонкий конец к ногам.
Несколько секунд старик и юноша смотрели друг на друга. Потом старик произнес звучным молодым голосом:
– Мальчик, ты знаешь, кто я?
– Да, – ответил Синяка. – Ты – Торфинн.
Торфинн отступил на шаг и вдруг загремел на все болото:
– Как ты смеешь стоять передо мной, словно ты мне ровня? Почему не приветствуешь Торфинна как должно? Почему ты смотришь мне в лицо своими наглыми глазами, вместо того, чтобы уткнуться носом в грязь?
От этого громового голоса мороз пробежал у Ларса по коже. Он прижал к себе маленького демона, втайне утешаясь тем, что Тагет испуган еще больше.
Но Синяка и глазом не моргнул.
– Может быть, я и впрямь тебе ровня, Торфинн, – сказал он странно спокойным голосом. Разенна с удивлением слышал, что солдатик не притворяется: юноша действительно не испытывал страха.
– Смелый мальчик! – фыркнул Торфинн и расхохотался. Он уперся кулаками в свой тяжелый пояс, развел в стороны локти, и широкий плащ распахнулся. На черной кольчуге Торфинна засверкала тяжелая цепь из золота, усыпанная рубинами.
Далекая зарница вспыхнула за лесом бледным огнем, и на мгновение перед Торфинном мелькнуло фантастическое серебряное лицо с удлиненными чертами. Это длилось всего лишь миг; зарница погасла, и видение исчезло.
– Ты? – дрогнувшим голосом произнес Торфинн.
Синяка молчал.
Резко выбросив руку назад, Торфинн крикнул:
– Факел!
В тот же миг один из слуг подскочил к чародею и подал факел. Торфинн бесцеремонно сунул факел Синяке под нос и в багровом свете увидел ярко-синие глаза, горящие на смуглом лице, темные вьющиеся волосы, прилипшие ко лбу и вискам, забрызганную грязью одежду, босые ноги.
– Как тебя зовут?
– Синяка.
– Ну и прозвище тебе придумали, – сказал Торфинн и снова засмеялся.
Он зашвырнул факел в болото и, взмахнув плащом, резко повернулся к замку. Слуги уже исчезали в дверном проеме один за другим, как по сигналу. Торфинн широкими шагами шел следом за ними.
– Торфинн! – крикнул Синяка ему вслед. – Ты знаешь, кто я такой?
Торфинн обернулся.
– А тебе этого до сих пор не сказали? – Смеясь, старый чародей покачал головой.
Синяка побежал за ним следом.
– Остановись! Скажи мне! Торфинн!
– Синяка! – отчаянно крикнул Ларс, забыв о своем страхе и о достоинстве магистра. – Стой, ненормальный! Куда ты?
Разенна рванулся было за ним, но демон, испустив душераздирающий вопль, повис у него на ноге, как чугунное ядро средней величины, и пока Разенна ковылял к замку, волоча Тагета по сырой осоке, черные ворота замка захлопнулись.
Синяка услышал за спиной адский скрежет опускаемой решетки. Он оказался в темноте. Торфинн со своими слугами исчез почти мгновенно. Здесь было тихо, темно и очень холодно. Тронув рукой стену, Синяка ощутил ледяное прикосновение металла. Он поежился. Стоять здесь босиком было очень неприятно.
Во мраке еле слышно звякнула цепь. Синяка осторожно пошел на звук и через несколько секунд нащупал в темноте что-то теплое и упругое. От неожиданности оба закричали одновременно. Потом юноша услышал чье-то прерывистое дыхание.
– Где здесь факел? – спросил он сердито.
В темноте опять звякнула цепь. Потом чей-то хриплый голос пробормотал:
– Слева от меня.
Синяка снял со стены факел, тихо подул на него и неожиданно затрещало пламя, освещая низкие, покрытые плесенью своды и физиономию синякиного собеседника, сидевшего на полу среди ядовито-зеленых грибов.
Физиономия не отличалась чеканными чертами: рот от уха до уха, маленькие моргающие глазки и длинный унылый нос. Свалявшиеся волосы субъекта были заплетены в неопрятную косу, перетянутую кожаным шнурком. Судя по всему, это был тролль или даже, может быть, великан, только очень захудалый.
Жизнь не баловала урода: он был прикован цепью к стене, и все его внушительное тело, обнаженное до пояса, было покрыто шрамами от раскаленных шомполов.
– Ты кто? – осторожно спросил великан, стараясь держаться на безопасном расстоянии. Он сидел как раз у лестницы, которая, судя по всему, вела в жилые покои чародея. Вероятно, Торфинн использовал чудовище в качестве сторожа.
– Отойди от входа, – сказал Синяка, отгоняя тролля горящим факелом. Тот с воем отлетел к стене.
– Очумел? – жалобно заныл тролль. – Зачем издеваться-то?
Синяка не ответил. Держа факел в руке, он ступил на лестницу и, прежде, чем подняться наверх, обернулся к великану, который как раз изловчился и снова попытался схватить непрошеного гостя. Сильным ударом ноги Синяка оттолкнул бдительного стража. Он не много не рассчитал и разбил великану нос. Размазывая кровь по всей своей обширной физиономии, великан ругался и жаловался.
Синяка не слушал. Повернувшись к незадачливой нечисти спиной, он легко поднялся наверх и вскоре оказался в просторной круглой комнате, где в высоких медных канделябрах горело множество свечей.
Чародей был там. Он сидел за столом в кресле с высокой спинкой, увенчанной шарами из прозрачного хрусталя. Перед Торфинном на столе лежало несколько книг. В углу стола в маленькой серебряной курильнице дымились угольки. Слева от стола Синяка заметил прозрачный хрустальный шар на подставке в виде ног хищной птицы, сделанных из потускневшей меди. За спиной Торфинна на стене красовались оленьи рога и голова вепря с оскаленными клыками. Торфинн не мигая смотрел на своего неожиданного гостя.
– Входи, настойчивый юноша, – сказал он, наконец и облокотился о стол. Его черные глаза задумчиво изучали оборванца, бесстрашно стоящего перед самим Торфинном с факелом в руке.
– Да, значит, вот ты какой, – пробормотал Торфинн. – Синяка. Голубые глаза и темное лицо. Таков ты и в предании. – Он помолчал немного, потом глубоко вздохнул и указал рукой куда-то в сторону. – Возьми стул и садись, мальчик, потому что я буду говорить с тобой.
Синяка воткнул свой факел в железное гнездо на стене, потом нашел кресло без спинки и уселся прямо перед чародеем, поджав под себя одну ногу.
Торфинн небрежно бросил горсть какого-то вещества на угли курильницы, и в комнате потянуло сладким цветочным ароматом. Несколько минут чародей молчал, вдыхая запах курений и разглядывая Синяку сквозь дым, потом властно спросил:
– Сколько тебе лет?
– Я точно не знаю.
– Где ты родился?
– Думаю, в Ахене.
Торфинн помолчал еще немного. Синяка не шевелился и глаз не опускал, и Торфинн вдруг почувствовал себя неловко под этим взглядом. Он сильно ударил по столу ладонью, и что-то отозвалось в глубине комнаты хрустальным звоном.
– Я пришел в этот мир за тобой, – сказал Торфинн тяжелым голосом и выпрямился в кресле. – Слушай. Ты родился в Ахене, и тебе скоро восемнадцать лет. Кое о чем ты уже догадываешься, мальчик. Еще с детства ты научился скрывать многое из того, что обнаружил в себе, потому что иначе люди убили бы тебя.
– Откуда тебе это известно?
– Мне многое о тебе известно. Я расскажу тебе все, ничего не требуя взамен.
– Но у меня все равно нет ничего, чем я мог бы заплатить, – начал Синяка, но Торфинн остановил его.
– Ты последний в роду великих магов. Вот книга деяний твоего рода, мне удалось выкупить ее. – Он постучал пальцем по фолианту, украшенному несколькими пластинами янтаря. – Я могу подарить ее тебе, – добавил чародей и коснулся светлой кожи переплета кончиками пальцев, словно лаская.
Синяка густо покраснел.
– Я не умею читать, – сказал он честно и посмотрел на Торфинна исподлобья упрямым взглядом.
– Да? – Торфинн небрежным жестом смахнул книгу на пол. Одна янтарная пластина при этом раскололась. – Ну так слушай меня, мальчик. Ты родился в несчастливый год, когда Ахен начал умирать. Еще кипела жизнь на его улицах, еще жили там красивые люди, которые слушали музыку и слагали стихи, но небо над городом уже хмурилось, и из болот поднимались дрожащие звезды, и разливалась река Элизабет… – Он говорил нараспев, полузакрыв глаза, словно читая заклинания. Низкий гудящий голос пробирался в душу.
– Душа города стареет, – говорил Торфинн. – Завоеватели никогда не вошли бы в Ахен, будь он в зените своего могущества, как это было при Карле Незабвенном. Ахен был обителью Белой Магии, тяжким грузом на весах Равновесия…
– Объясни, – перебил Синяка.
Торфинн кивнул.
– Вот магия миров Элизабет, – сказал он, разводя в стороны ладони так, словно на каждой лежало по шару. – Вот Ахен. – Он поднял правую руку. – Здесь жили белые маги и их было много. Сила их была велика, однако каждый обладал лишь небольшой ее частью.
– В таком случае, где обитель Тьмы? – спросил Синяка, заранее зная ответ.
Торфинн усмехнулся.
– Обитель Тьмы здесь, сынок, – сказал он. – В Кочующем Замке. И я был равен всему ахенскому магическому братству, когда творил здесь свои чары. Но вот город Ахен устал, и было решено оставить его на произвол судьбы, чтобы он спокойно погиб, когда придет его час. Однако Белые Маги Ахена приняли свое решение. Все свои силы, все знания они вознамерились вложить в последнего, кто появится на свет в их роду, и оставить его городу в надежде, что когда-нибудь он спасет их любимый Ахен. За это им придется заплатить собственным исчезновением, ибо ни одна чаша весов не должна перетягивать другую. Тебе понятно?
– Да, – сказал Синяка. – Последний в роду – я. Но ведь меня ничему не учили. Как я могу спасти город? Там, у форта…
Торфинн фыркнул.
– У форта вы сделали очередную глупость.
– И я не умею колдо…
Торфинн перебил его.
– Твоя мать долго не могла родить ребенка. Когда на свет появился ты, было уже слишком поздно ждать, пока ты вырастешь и можно будет начать обучение. Тогда ты был обыкновенным младенцем с белой кожей, как у прочих в этом городе. Таким бы ты и остался, будь у твоей семьи время передать тебе знания. Но Белые Маги должны были покинуть Элизабет в тот день, когда тебе исполнялось три года. Дальнейшая твоя участь от них уже не зависела…
Взгляд Торфинна блуждал по потолку.
– Это были могущественные чародеи, поверь мне. У них был котел, в котором вода кипела без огня. Он стоял на кухне твоей матери – вроде бы на виду и в то же время скрытый от любопытный глаз. Три года эти маги работали, не покладая рук, собирая все свои таланты, все знания, вытаскивая на свет самые древние заклинания и чары. И когда настал срок, они бросили все свои магические таланты в этот котел и как следует проварили их, а сами остались ни с чем. Я видел, – Торфинн простер руку, указывая на свой магический шар, – я видел, как они заставили тебя выпить это, как они насильно вливали в тебя яд своих познаний. Тебе было только три года, и ты был один. Они победили, и ты, сам того не зная, превратился в воплощение Белой Магии. Ты равен мне, малыш. Нас с тобой двое на Весах Силы.
Синяка перевел дыхание.
– Поэтому ты не убил меня за дерзость там, на болоте?
– Я не посмел, – просто ответил Торфинн.
– Почему я стал черным, ты тоже знаешь?
– Да. От яда познания, который растекся в твоей крови, потемнела твоя кожа. Синева проступила в глазах, отпечаталась в лунках ногтей. Твоя мать громко плакала и кричала, что ты стал уродом…
– Где теперь моя мать? – спросил Синяка хрипло и закашлялся.
Торфинн сплел пальцы рук, и на левом его мизинце блеснуло кольцо, которого Синяка прежде не замечал.
– Твоя мать? – переспросил он совсем другим голосом и засмеялся. Забудь о ней. И обо всех забудь.
– Где они? Скажи мне, Торфинн, – настойчиво повторил Синяка.
– Твои родные исчезли, – ответил чародей.
– Куда?
– Не знаю, – сказал Торфинн. – ИСЧЕЗЛИ. Навсегда…
Собеседники замолчали. В тишине было слышно, как трещал свечи и возится, гремя цепью, в подвале великан.
Внезапно Торфинн спросил:
– Кто тебя вырастил, мальчик?
– Я приютский, – ответил Синяка хмуро.
Торфинн с любопытством посмотрел на него.
– А другие дети дразнили тебя?
Юноша пожал плечами и вскинул глаза.
– Какое это имеет значение? Иногда дразнили…
– Почему ты не умеешь читать?
– Нас не учили читать. Мы работали.
Торфинн встал. Черный плащ окутал его высокую фигуру.
– Я предлагаю тебе стать моим сыном, – медленно, торжественно произнес Торфинн. Голова вепря над чародеем смотрела на Синяку неподвижным взглядом.
– Когда нас с тобой будет двое, – продолжал старик, – Весы Равновесия перестанут колебаться. Вдвоем мы сможем все.
– Но это значит, что… – Синяка запнулся, не зная, как выразить испугавшую его мысль.
– Ты боишься Черной Магии? – негромко отозвался Торфинн. – Напрасно. Она – оборотная сторона Белой. Не тот побеждает, кто бегает от Зла, а тот, кто идет ему навстречу и не теряет себя в его пучинах. Зло – это жизнь, и если ты посмотришь в корень вещей, ты поймешь, что нет на самом деле ни Зла, ни Добра, – есть только Жизнь.
Синяка отмолчался. Торфинн протянул к нему руку и вполголоса произнес:
– Идем, я покажу тебе кое-что.
Синяка встал. В развевающемся плаще Торфинн стремительно прошел через всю комнату и легко, словно не касаясь сапогами ступеней, сбежал вниз по лестнице. Синяка шел за ним, стараясь не отставать.
Они снова оказались в подвале, и у нижней ступеньки Синяка разглядел великана. При виде высокой черной фигуры своего хозяина чудовище сжалось и уползло подальше от входа, насколько позволяла цепь. Не удостоив великана ни единым взглядом, Торфинн сорвал со стены факел и, указывая им в угол, где жался стражник, сказал Синяке:
– Сними с него цепи.
С сомнением поглядев на давно не мытое чудище, Синяка все же послушно шагнул в его сторону.
– Стой, – негромко произнес Торфинн. И когда Синяка остановился, удивленно глядя на чародея, Торфинн поднял факел над головой и сказал совсем тихо: – Сними с него цепи, не касаясь.
Чувствуя в груди странную пустоту, Синяка замер, босой на ледяном полу. Он видел теперь только горящие черные глаза Торфинна, слышал резкий треск пламени. Узкие губы чародея шевелились.
– Ты умеешь это делать, мальчик. Не думай.
На мгновение он замолчал, и Синяка перестал слышать даже треск горящей смолы. Наступила абсолютная тишина. Тяжелыми каплями свинца, медленно падали слова Торфинна:
– Слушай, как шумит твоя кровь. Слушай, как стонет и дышит земля. Слушай, как над тучами движутся звезды…
Синяка стоял, беспомощный перед противоборствующими силами, которые внезапно хлынули в него. Огромный бесконечный космос распахнулся в его душе, и границы между ним и миром исчезли. В голове зазвучали голоса, крики, стоны, их было много, они оглушали. Он оказался в центре Вселенной и – более того – он и был вселенной, и это чувство причиняло ему острую боль.
Почти против своей воли он протянул руку к великану.
В подземелье вдруг стало очень просторно, хотя еще несколько минут назад оно было маленьким и тесным, и великан, съежившийся в ярко освещенном углу, куда факелом загнал его Торфинн, оказался далеко-далеко, словно на другом краю земли. Мрак застилал глаза. Синяка почти ничего не видел, будто смотрел в старинное, помутневшее от времени зеркало. Потом до него донесся чей-то долгий хриплый стон. Стон тянулся, не прерываясь, одной отвратительной нотой, и вдруг захлебнулся.
Голос Торфинна спокойно произнес где-то совсем близко:
– Ты загнал цепи ему в мясо. Не торопись. Попробуй еще раз.
Синяка тяжело перевел дыхание. Он был все еще в тумане. Когда он снова поднял руку, великан отчаянно взвыл и хотел было подползти к ногам своего хозяина в поисках спасения, но Торфинн безжалостно хлестнул его факелом. Великан заревел и шарахнулся к стене, с размаху ударившись об нее спиной.
Теперь Синяка был осторожнее. Ему вдруг стало очень холодно, и он понял, что касается металла. Железо потекло по его жилам, заполнило рот, зазвенело в ушах – и он задрожал. Голос Торфинна окликал его, но Торфинн был теперь невероятно далеко. Синяка с трудом взял себя в руки. Железо. Как только он назвал металл по имени, из-за туч ему откликнулся Марс, который был почти рядом. Синяка стал медленно отсылать железо в черные бездны, мягко отталкивая его от себя. Он ощутил движение материи почти физически – и вдруг темная пелена, застилавшая глаза, исчезла.
Подземелье снова было тесным, Торфинн стоял рядом, и его угольные глаза торжествующе блестели. Великан, скорчившийся у стены, был весь покрыт хлопьями ржавчины. Он с тоской смотрел на Синяку.
– Что это было? – растерянно спросил Синяка. Он шагнул к великану, присел рядом на корточки и потрогал ржавые пятна на обнаженных плечах чудовища. Того била крупная дрожь, но Синяка не замечал этого. Великан что-то забормотал, и Синяка неожиданно понял, что тот обращается к нему. Маленькие глазки несчастного тролля были полны мольбы и страха. Он прижимал ладони ко рту и горлу – его тошнило от ужаса.
– Перестань, дурак, – сказал Синяка и повернулся к Торфинну. Чародей стоял на верхней ступеньке лестницы, ведущей в покои замка, и в каждой руке держал по горящему факелу.
– Это лишь малая толика твоей силы, – сказал Торфинн, и его низкий голос заполнил все подземелье. – Оставайся, я научу тебя пользоваться родительским наследством.
Синяка покачал головой.
– Зачем я тебе, Торфинн из Кочующего Замка?
– Власть, – кратко и жадно сказал старик.
Синяка задумчиво покусал губу.
– Я не гожусь тебе в сыновья, Торфинн, – сказал он просто. – Я ухожу.
Ноздри Торфинна дрогнули.
– Уходи, – сказал он, помолчав. – Но пока я здесь, ты можешь вернуться в любой день.
– Спасибо.
Синяка двинулся к выходу, но Торфинн снова окликнул его:
– Ублюдка этого забери.
Синяка с сомнением поглядел на великана.
– На что мне тролль?
– Бери, не то я его прирежу.
Синяка подошел к чародею и, подняв голову, заглянул в его сумрачное лицо.
– Спасибо тебе, Торфинн, – сказал он. – Прощай.
Вокруг замка на болоте разливалась чернота. Гроза уже прекратилась, и стало еще холоднее. Стискивая зубы, чтобы не стучать ими от холода, Великий Магистр сидел на кочке, кое-как пристроившись среди голубики. Демон Тагет, вздрагивающий от каждого звука, бродил вокруг и бросал на замок подозрительные взгляды. Разенна слушал ночные шорохи: с деревьев срывались капли, хрустели тонкие ветки – то ли под ветром, то ли под лапой зверя, не поймешь. Попутно Ларс строил планы осады.
Потом до его слуха донесся скрежет двери. Разенна вскочил на ноги и схватился за карабин.
Шаги.
Совсем близко раздался спокойный голос Синяки, который звал его по имени. Великий Магистр опустил карабин.
– Я здесь, – сердито сказал он.
Перед ним возникли два темных силуэта. Разенна невольно отступил на шаг от неожиданности.
– Кто это с тобой?
Великан втянул голову в плечи. Разенна смутно разглядел безобразную рожу и свалявшиеся волосы.
Протолкавшись вперед, Тагет смерил великана неодобрительным взглядом и поджал губы.
– Где ты ЭТО выкопал?
– В подвале у Торфинна, – усмехнулся Синяка. – Это подарок.
Теперь, когда великан стоял, выпрямившись в полный рост, Синяка понимал, что в былые времена он действительно представлял собой грозную силу. Великан был выше Синяки на две головы и до сих пор не утратил могучей мускулатуры.
Дрогнувшим от отвращения голосом Тагет сказал:
– Зачем тебе эта дрянь?
Великан угрожающе засопел, одновременно скосив глаза в сторону Синяки. Тот переминался с ноги на ногу на мху, пропитанному холодной водой.
– Ничего не дрянь. Обычный великан, – миролюбиво сказал Синяка. Корявый немного, но это ничего…
– Давай его прирежем, пока не оклемался, – решительным тоном предложил старый демон. – Послушай совет знатока: это он сейчас тихий, пока дохлый, а как поправится, такое устроит…
Великан засопел еще сильнее.
– Ну вот еще, – запротестовал Синяка. – Это мой великан, не трогай его. Заводи своего и тогда убивай… – Он хозяйски провел рукой по плечу великана, исполосованному шрамами. – Как тебя зовут, чудо?
– Предположим, Пузан, – пробубнило чудовище.
Услышав это имя, Тагет впал в задумчивость. Синяка тяжело опустился на бревно.
– Я иду сейчас к людям, – сказал он великану. – Ты, пожалуй, не ходи со мной. Незачем.
Великан топтался перед ним, опустив голову.
– Так я что, свободен? – уточнил Пузан осторожно.
Синяка еще немного поразмыслил, разглядывая свое чудовище.
– А тебе этого хочется?
Пузан пожал многопудовыми плечами.
– Не знаю… – протянул он. – Это как сказать… Если хозяин добрый и не дерется…
– Ну ладно, – сказал Синяка. – Иди, подумай об этом. Мне все равно нужно в город.
Великан посмотрел на него долгим странным взглядом, затем, крякнув, опустился на колени и с жаром поцеловал грязные босые ноги Синяки, после чего торжественно выпрямился во весь свой внушительный рост. К его животу прилипли клочья мха и несколько круглых листьев осины. Повернувшись, Пузан с хрустом и чавканьем затопал по болоту.
Тагет со вздохом повертел пальцем у виска, намекая на явную умственную неполноценность Синяки.
– Если ты и вправду тот, из предсказания, то все равно непроходимый болван, – заявил маленький демон. И вдруг новая мысль заставила его подскочить на месте и испустить отчаянный вопль: – Пузан!!!
Великан замер, потом затопал назад, однако остановился на значительном расстоянии.
– Это меня кто сейчас звал? – спросил он, с надеждой поглядывая на Синяку.
Маленький демон подпрыгивал, переминался с ноги на ногу и вообще вел себя крайне беспокойно.
– Это я тебя звал, дубина!
Великан угрожающе надвинулся на Тагета.
– За "дубину" схлопочешь, – предупредил он, но демон продолжал бесноваться:
– Ты Пузан?
– Ну, – согласился великан.
– Как же я тебя сразу-то не узнал? Я Тагет! Демон я, этрусский демон! Пузанище! Сколько лет, сколько зим! Мы же на твоей сопке сейчас живем!.. Так она Пузановой и называется! В твою честь!
Пузан с чмоканьем опустился в лужу.
– Так это что… река Элизабет в мире Ахен?
– Конечно! – взвизгнул демон.
– Ясная Ран… – со стоном произнес великан.
– Братушка! – Тагет изловчился и повис у него на шее. – Сколько же веков ты был в плену?
– Двести годков провел, – скорбно отозвался великан.
– Вот паразит, вот паразит, – скороговоркой произнес демон и украдкой погрозил черному замку сухоньким кулачком.
Великан шумно сопел – видимо, от избытка чувств. Ларс Разенна смотрел на него с любопытством. Ходили легенды, что Пузанову сопку насыпал некий великан. Будто поспорил он с неким демоном, что вот не слабо ему песка натаскать и сопку насыпать, чтобы высотка над болотом образовалась. Тагет уверял, что некий демон – это он сам, а великана Пузаном звали. Разенна над легендой посмеивался, хотя в Устав Ордена, по просьбе отцов-учредителей, ее включил. И вот теперь оказалось, что все это чистый миф.
Торжествующий Тагет тыкал маленьким пальчиком в грудь Пузана, яко в несокрушимую скалу, и говорил:
– Ведь это живой миф Элизабетинских болот… Живая легенда! Пузан! Вся эта низина… и сопка… Да что говорить! Ларс, ты должен принять его в Орден.
Великий Магистр немедленно возмутился при виде такого откровенного посягательства на свои права.
– Детка-Тагетка, – сказал он слащавым тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Давай ты подождешь, пока тебя не выберут Великим Магистром…
– Ну хорошо, – не сдавался демон, – но жить он будет у нас. Все-таки сопка… В честь кого названа! Живая легенда…
Великан нерешительно посмотрел на Синяку, видимо, признавая в нем своего хозяина, но юноша улыбнулся ему и кивнул. Затем он повернулся к Ларсу.
– Я иду в город, Ларс Разенна, – сказал он. – Не обижай великана, хорошо?
Ларс молча поправил карабин, хотя необходимости в этом не было. Не дождавшись ответа, Синяка хлопнул его по плечу и двинулся через болота в обратный путь. Великий Магистр долго смотрел ему вслед. Демон Тагет жался к боку великана, постукивая от холода зубами. Великан вертел головой и безмолвно восхищался вновь обретенным отечеством.
– Эх, зря мы парня отпустили, – задумчиво сказал Великий Магистр.
Когда Синяка добрался до края болота, повалил снег. Тучи все еще ползли с востока, от реки Элизабет, и в городе было черно. Синяка так и не понял, когда наступила ночь. Там, где по улицам промчались потоки воды, остался мелкий хлам.
Синяка был уже возле форта. Белые хлопья летели сквозь темноту и беззвучно исчезали в черной воде. Неожиданно, словно напоследок, прогрохотал гром, и волны, бившиеся о стены форта, ответили ему грохотом.
Синяка остановился и нагнулся, растирая заледеневшие ноги. Внезапно ему показалось, что здесь есть кто-то еще. Он поднял голову и увидел, что на краю стены со стороны моря показались две белых руки. Чьи-то пальцы ловко цеплялись за камни. Синяка склон ил голову набок и стал смотреть. Над стеной форта появился сверкающий шлем, из-под которого ниспадали четыре длинных светлых косы. Затем он увидел молодую женщину, одетую в мокрое, плотно облепившее тело платье. Тяжелый кожаный пояс сползал на бедра, короткий меч в ножнах бил ее по ногам.
Юноша переступил с ноги на ногу, и тогда воительница заметила его. Блеснув в полумраке белозубой улыбкой, она поманила его к себе.
– Подойди же, раб, – сказала она. – Что стоишь чурбан чурбаном и глазеешь на знатную даму?
Синяка не двинулся с места.
– Ты что, глухой к тому же? – Она пожала плечами. – Ты меня слышишь?
– Слышу, – ответил Синяка. – Почему ты решила называть меня рабом? Я Синяка, если ты хочешь со мной познакомиться.
– В первый раз вижу свободного человека безоружным.
– Почему ты думаешь, что я безоружен? – Синяка подумал о том, что произошло в подвале у Торфинна и еле заметно улыбнулся.
– Подай мне руку, – приказала девушка.
Опираясь на синякину руку, она спрыгнула со стены, хрустнув каблуком о камень. Синяка подхватил ее, и сквозь мокрое платье ощутил под ладонями жар, исходящий от ее тела.
– Я Амда, – сказала она, – племянница Бракеля Волка.
Она провела ладонью по мокрому от растаявшего снега лицу. Синяка смотрел на нее, слегка прищурив глаза, и улыбался. Девушка ему нравилась.
– Слушай, а кто ты такой? – спросила Амда, окидывая его изучающим взглядом. – Ты не похож на пленного. Ты тот, с "Медведя"? Дружок сиятельного фон Хильзена?
– Не все ли тебе равно, Амда?
– Дурачок, – заявила она покровительственно и, привстав на цыпочки, погладила Синяку по влажным волосам, однако объяснять ничего не стала. – Я вспомнила, тебя подобрал Косматый Бьярни, так?
– Верно, – ответил Синяка.
– Сегодня у ваших в Датской башне, вроде бы, праздник первого снега, – сказала она. – Парням только повод дай, чтобы напиться.
– Идем, я провожу тебя, – сказал ей Синяка.
Амда открыла тяжелую дверь башни, и в тот же миг грянул пушечный выстрел. Девушка отпрянула и прижалась к стене.
– Проклятье, – пробормотала она.
Вокруг все заволокло пороховым дымом, сквозь который еле-еле пробивались пятна света от горящих факелов. Из дыма донесся дружный радостный вой, на гребне которого взлетел фальцет Батюшки-Барина:
– Вот это бабахнуло!
Синяка споткнулся у входа о бочонок, выпрямился и прищурил глаза. В бочонке что-то булькнуло. Судя по всему, в башне действительно полным ходом шла пирушка. Галдели голоса, стучали кружки, топали ноги, и в эту какофонию особенным, отчетливым звуком вплетался хруст снега и звон шпаг.
– Там дерутся, – ревниво сказала Амда.
– Пойдем посмотрим, – с готовностью предложил Синяка.
Они обошли башню кругом и в желтом пятне света, падавшем из окон второго этажа, увидели поглощенных поединком Хильзена и Норга.
Хильзен, стройный, темноволосый, легкой тенью скользил по тропинке, и в его глазах светилось вдохновение. Он сражался левой рукой. Широкоплечий Норг со взъерошенными жесткими волосами цвета соломы был груб и небрежен, как всегда. Он уже тяжело дышал, хватая ртом холодный воздух, но сдаваться пока не хотел.
Блестящими глазами Амда посмотрела на бойцов несколько минут, потом вздрогнула от холода и пошла в башню следом за Синякой.
Их появление встретили радостными воплями. Завоеватели подгуляли уже до такой степени, что обрадовались бы даже черту.
– Синяка! – крикнул Иннет с "Черного Волка". Язык у него основательно заплетался. – А мы тут такой "о танненбаум" отгрохали! Во!
Он широко взмахнул рукой в сторону елки, укрепленной в углу комнаты; ее всунули доспеху между ног и привязали ремнем, чтобы не падала.
Пьяным жестом Иннет имел неосторожность задеть по уху Косматого Бьярни. Капитан "Медведя" мимоходом ударил его кулаком в лицо, не прекращая дружеской беседы с Тоддином. Иннет упал под стол и не показывался более.
В углу возле елки сидел на полу Хилле и ел засохшие оладьи невероятно грязными руками, время от времени обтирая их об одежду. Изредка он задумчиво озирал окрестности большими карими глазами, похожими на глаза оленя. Батюшка-Барин был с ног до головы заляпан жиром.
За столом Синяка заметил капитана "Черного Волка". Бракель приветственно замычал с набитым ртом и замахал своей племяннице большим ножом, на который был насажен внушительный кусок жареного мяса.
На миг все голоса перекрыл чистый звук трубы. Мелодия, простая и веселая, запорхала по залу. Синяке показалось, что челюсти пирующих начали двигаться в такт. Он нашел глазами музыканта – тот стоял за спиной у Бьярни. Это был горожанин лет пятидесяти, одетый в потасканную, но еще крепкую куртку, обшитую шнурами. Волосы у него начинали седеть.
Музыкант опустил трубу, взял со стола два куска мяса и начал жадно есть, давясь и захлебываясь слюной. Второй кусок он торопливо сунул в нагрудный карман, вздрогнув при этом всем телом – мясо было горячее. Бьярни обернулся, на миг прервав беседу, и вы рвал еду у музыканта из рук. Тот жалобно посмотрел на капитана, однако ни слова не сказал.
– Тебя зачем позвали? – вопросил Бьярни. – Чтоб ты жрал? Играй, давай, ты!..
Рот музыканта плаксиво перекосился, однако он послушно поднял трубу.
Желтоволосая Амда приметила на краю стола местных девиц разнузданного вида и обменялась с ними быстрыми неприязненными взглядами. Затем она пристроилась возле своего дяди и с аппетитом принялась за еду.
Синяка пнул Хилле в бок. Батюшка-Барин подавился блином и возмущенно выругался, вытирая локтем рот.
– Пойдем вниз, поможешь пиво дотащить, – сказал Синяка. – Я там видел бочонок.
– А ведь верно, – сказал Батюшка, вставая.
Бочонок пива вызвал новый взрыв восторга. Синяка стал героем следующих пяти минут.
– Каков! – с отеческой гордостью изрек Бьярни и указал на него рукой.
Синяка подошел к желтоволосой девушке.
– Дай мне, пожалуйста, нож.
Она склонила голову набок, и Синяка только сейчас как следует разглядел ее при ярком свете. Глаза у нее были серые, а широкоскулое лицо усыпано бледными веснушками.
– Возьми, – сказала девушка.
Синяка уселся верхом на бочонок и двумя резкими ударами пробил в нем дыру. Пиво плеснуло на пол, когда Синяка наклонил бочонок.
– Подставляйте кружки! – крикнул Синяка.
Первым возле него оказался Хилле.
– Эта девка – сущая чертовка, – сказал Батюшка, облизываясь. – Ты хоть знаешь, простота, кто она?
– Почему чертовка? – удивился Синяка. – Она хорошенькая.
– Хорошенькая стерва, – уточнил Хилле. – Это Амда, племянница Бракеля. Бракель обнаружил ее на "Черном Волке" через неделю после отплытия. Поначалу хотел утопить, да ребята отговорили. – Хилле энергично почесался и прильнул к пиву.
Когда Синяка возвращал Амде нож, Бракель уставился на паренька мутным взором. Какое-то время старый Завоеватель, видимо, пытался установить, не темнеет ли у него от пьянства в глазах, но потом вспомнил, что видел Синяку еще раньше и с облегчением сказ ал, громко икнув посреди фразы:
– Опять здесь эта… образина.
Амда про себя отметила, что "образиной" юноша отнюдь не является: черты лица у него были тонкие, а синие глаза – бесстрашные и ясные.
После небольшого перерыва трубач заиграл снова, то и дело давая "петуха". Амда легко вскочила на стол, смахнув подолом длинного платья кувшин с вином. Вино потекло Бракелю на колени, но он этого не заметил.
Синяка взял девушку за талию и снял со стола. Теперь, когда они стояли рядом, она увидела, что Синяка выше ростом, чем казался. Она едва доставала ему до подбородка.
Улыбаясь во весь рот, она положила руки ему на плечи, и они начали отплясывать посреди комнаты. Несколько Завоевателей присоединились к ним, прихватив из-за стола местных потаскушек.
Желтые блестящие косы Амды извивались у нее на спине, как живые. Они были очень длинные, и каждая затянута шнуром с медными пластинами и кольцами, свисавшими с косы гирляндой. Два медных полумесяца качались у ее висков. Талия девушки под ладонями Синяки была теплая и гибкая.
Вскоре им пришлось прекратить танец и прижаться к стене. Главенствующее место в комнате занял Норг, который, разогнав всех по углам, самозабвенно исполнял какую-то воинственную пляску собственного изобретения.
Синяка и Амда переглянулись и прыснули.
– А он славный, – заявила Амда.
У нее не хватало одного зуба, и оттого улыбка становилась особенно трогательной. Как будто она была совсем маленькой девочкой, у которой только-только стали меняться зубы.
– Кто спорит, конечно, славный, – согласился Синяка и вспомнил почему-то Унн.
Неожиданно музыка смолкла. Все взгляды обратились в сторону музыканта. Синяка даже подумал было, что бедняга потерял сознание от голода и переутомления. Однако он увидел, что возле музыканта стоит Хильзен. Слегка присев под ладонью Завоевателя, сдавив шей его плечо, музыкант тупо смотрел в одну точку.
Хильзен обвел глазами собравшихся. Потом убрал руку с плеча музыканта, и тот, словно бы оживая после мучительных минут оцепенения, заиграл что-то неторопливое и нежное.
Норг, стоя в центре комнаты, вытирал пот и озирался по сторонам, как будто только что очнулся и не совсем понимал, где находится.
Хильзен неторопливо прошел через всю комнату и остановился возле Амды. Девушка посмотрела на него сквозь опущенные ресницы и подняла руку ему на плечо.
Когда танец закончился, Хильзен поцеловал ее в губы и ушел продолжать поединок. До конца пирушки к Амде никто больше не осмеливался подойти, за исключением Иннета, который, наконец, выбрался из-под стола и предложил даме пива. Норг посмотрел на Инне та как на самоубийцу.
Синяка принялся пить. Хилле усердно спаивал его, с интересом наблюдая за тем, как его собутыльник постепенно теряет человеческий облик.
Несколько Завоевателей с "Черного Волка" хором ругали Ахен и тосковали по родине. Тоска выражалась в том, что они по очереди перечисляли поселения, стоящие на реке Желтые Камни. Пропустивший даже самый незначительный поселок карался принудительным рас питием штрафной чарки.
Амда взяла свое пиво и тихо ушла в маленькую темную кладовку, отгороженную от большой комнаты стеной. В кладовке было непроглядно. Амда была так зла, что не хотела видеть людей вообще.
Бьярни допил последнюю кружку и вдруг захохотал, указывая толстым пальцем на елку.
– Ты что, спятил? – спросил Тоддин. – Ты уже видел это…
– Да не это, – отмахнулся Бьярни. – Под елкой… Вон сидит, на полу…
Но Тоддин ничего не видел. Один только Бьярни разглядел, что сквозь мохнатые ветви пробивается еле заметное призрачное свечение. Словно кто-то зажег свечку, и ее трепетный желтый свет заливает ствол дерева и металлические пластины покосившегося доспеха.
Под елкой, незаметная, с тихой улыбкой на бледных устах, сидела Желтая Дама и таращила на капитана Бьярни большие тусклые глаза. Такие большие, что они казались полными слез.
– Во нарезался, – восхищенно сказал Бьярни сам себе.
И тут он увидел, как чья-то дерзкая рука уверенным движением берет у него из-под носа огромный кусок пирога, который Бьярни приберегал на финал пирушки. Капитан пытался протестовать, но похититель уже скрылся.
Покачивающийся, но отнюдь не утративший способности соображать Норг сказал, когда увидел Хильзена с куском пирога:
– Это правильно. Ни одна баба перед таким мужчиной не устоит…
Хильзен даже не посмотрел в его сторону. Он осторожно приоткрыл дверь кладовки и скользнул в темноту.
Амда была там. Он стоял неподвижно у двери, захлопнувшейся за его спиной, и слушал ее дыхание. Амда молча ждала. И он ждал. Пока он не вошел сюда, ему почему-то казалось, что все очень просто: он угостит девушку пирогом, поговорит с ней, возьмет за руку. Но наткнувшись на ее ледяное молчание, невозмутимый Хильзен вдруг растерялся.
Пауза между тем затягивалась, и Хильзену уже чудилось, что племянница Бракеля насмешливо улыбается в темноте. Он скрипнул зубами, сообразив, что, пожалуй, выглядит довольно глупо с этим дурацким блюдом в руках.
Он решительно уселся на пол и, громко чавкая, принялся есть во мраке пирог.