Патрони и сам уже знал, что время его истекло.
Он намеренно не включал двигатели «боинга» до последней минуты: ему хотелось дать возможность рабочим получше расчистить пространство под самолетом и вокруг него.
Когда Патрони понял, что ждать дольше нельзя, он в последний раз огляделся по сторонам. И то, что он увидел, отнюдь его не воодушевило.
Шасси все еще не удалось полностью очистить от грязи и снега. Да и траншеи, проложенные от основных колес вверх до заасфальтированной полосы, не были достаточно широкими и глубокими. Чтобы сделать все как надо, не, хватало каких-нибудь пятнадцати минут.
Но Патрони знал, что этих пятнадцати минут у него нет.
Нехотя взошел он по трапу, чтобы вторично попытаться сдвинуть с места самолет, – только теперь он уже сам сядет за штурвал.
Он крикнул Ингрему:
– Велите всем убраться подальше! Включаю двигатели!
Из-под самолета вынырнули фигуры людей.
Снег все еще падал, но уже не валил, как два-три часа назад.
Патрони снова крикнул с высоты трапа:
– Мне нужен механик сюда наверх, но чтоб был полегче. Пошлите какого-нибудь тощего парня, который бывал в кабине экипажа.
И он вошел в самолет.
Из кабины Патрони увидел служебную машину Мела Бейкерсфелда – она казалась ярко-желтым пятном среди окружающей тьмы. Машина стояла на полосе, ближе к левому краю. Подле нее вытянулись в ряд снегоочистители и грейдеры – напоминание о том, что в распоряжении Патрони осталось всего несколько минут.
Главный механик ушам своим не поверил, когда узнал о намерении Мела убрать самолет с полосы, если понадобится, с помощью механической силы. И такая реакция была вполне естественна, хотя его не меньше других волновала судьба тех, кто находился на борту самолета «Транс-Америки». Но Патрони всю жизнь заботился о сохранности самолетов, в этом состояла его работа. И у него просто не укладывалось в голове, что такой красавец самолет можно своими руками разом превратить в груду лома. В глазах Патрони самолет – любой самолет – был плодом ума, самопожертвования, инженерной сноровки, многих часов труда и порой даже любви. И вдруг взять и разрушить все это? Да как можно!
И Патрони решил попытаться спасти самолет.
За его спиной отворилась и снова захлопнулась дверь. Отряхиваясь от снега, подошел молодой механик, маленький, худенький. Патрони уже скинул с себя парку и пристегивался в левом кресле.
– Как тебя зовут, сынок?
– Роллинг, сэр.
– Что ж, Роллинг, может, твое присутствие здесь – добрый для нас знак, – усмехнулся Патрони.
Пока Роллинг сбрасывал парку и усаживался в правое кресло, Патрони посмотрел в окно. Трап уже отогнали.
Звякнул внутренний телефон, и Патрони поднял трубку. Звонил Ингрем снизу:
– Мы готовы.
Патрони кинул взгляд на соседа:
– Порядок, сынок?
Тот кивнул.
– Включить третий двигатель.
Молодой механик включил стартер.
– Третий двигатель включен.
Гул мотора стал ровным.
Один за другим заработали четвертый, второй и первый двигатели.
По внутреннему телефону голос Ингрема, заглушаемый ветром и ревом двигателей, произнес:
– Все машины внизу убраны.
– О’кей! – крикнул Патрони. – Отсоедините внутренний телефон и сами убирайтесь подальше. – И, обращаясь к Роллингу, посоветовал: – Держись крепче, сынок, прижмись к спинке. – Главный механик «ТВА» перекинул в самый угол рта сигару, которую он вопреки обыкновению раскурил, не изжевав, несколько минут назад. Затем, растопырив короткие пальцы, двинул от себя все четыре рычага.
Гул двигателей усилился.
Перед самолетом стоял человек, держа высоко над головой светящиеся сигнальные жезлы. Патрони усмехнулся.
– Надеюсь, этот малый хорошо умеет бегать, а то вдруг мы рванем.
Все двигатели были включены, закрылки приспущены, чтобы способствовать взлету. Механик потянул на себя штурвальную колонку. Патрони по очереди нажимал на педали руля направления в надежде, что, если чуть развернуть машину, самолету легче будет сдвинуться.
Взглянув в окно, он снова увидел машину Мела Бейкерсфелда. Патрони знал, что остаются считанные минуты – может быть, даже секунды.
Теперь двигатели развили уже более трех четвертей полной тяги. По высокому тону их гула он определил, что они работают на большую мощность, чем в тот раз, когда пилот «Аэрео-Мехикан» пытался сдвинуть самолет с места. А по вибрации фюзеляжа Патрони понял, почему пилот тогда отступил. При нормальном положении вещей самолет уже быстро катил бы по взлетно-посадочной полосе. Но сейчас он стоял на месте, сдерживаемый глубоко застрявшими в грязи колесами, и весь трясся, как в лихорадке. Было ясно, что он вот-вот встанет на нос. Молодой механик, которому явно уже было не по себе, искоса взглянул на Патрони.
Патрони перехватил этот взгляд и буркнул:
– Если машина сейчас не сдвинется, из нее сделают дохлую утку.
Но, как и во время двух предыдущих попыток, самолет упрямо буксовал на месте.
Патрони решил раскачать самолет, надеясь таким образом высвободить колеса из грязи. Он сбавил тягу двигателей, потом снова резко ее увеличил.
Но самолет по-прежнему не двигался.
Изжеванная сигара во рту Патрони потухла. Он с омерзением выплюнул ее и полез за другой. В кармане оказалось пусто – сигара была последней.
Патрони ругнулся и снова взялся за рычаги. Двинув их еще больше вперед, он рявкнул:
– Да вылезай же! Вылезай, сукин ты сын!
– Мистер Патрони! – крикнул ему механик. – Машина больше не выдержит.
Внезапно у них над головой ожило радио. Послышался голос руководителя полетов:
– Патрони, говорит КДП. Мистер Бейкерсфелд передал: «Время истекло. Заглушите двигатели».
Глянув наружу, Патрони увидел, что снегоочистители и грейдеры пришли в движение. Он знал, что они не подойдут близко, пока на самолете работают двигатели. Но он вспомнил предупреждение Мела: «Когда КДП скажет, что время истекло, – никаких споров».
Он подумал: «А кто спорит?»
Снова раздался настойчивый голос по радио:
– Патрони, вы меня слышите? Подтвердите прием.
– Мистер Патрони! – заорал молодой механик. – Вы слышали? Глушите двигатели!
Патрони крикнул в ответ.
– Ни черта не слышу, сынок. Слишком много шума.
Любой дошлый аварийщик знает, что в его распоряжении есть еще минута, когда эти паникеры у себя там, наверху, говорят, что время истекло.
Ох, как ему нужна была сейчас сигара!
И вдруг Патрони вспомнил: несколько часов назад Мел Бейкерсфелд поспорил с ним на коробку сигар, что он не сдвинет этот самолет с места.
И он крикнул механику:
– Я проигрываю пари. Иду ва-банк! – И быстрым, решительным движением двинул вперед рычаги до упора.
Звон и вибрация и прежде были устрашающими. А теперь они стали просто невыносимы. Самолет трясло так, что казалось, он вот-вот развалится. Патрони снова изо всей силы качнул педали руля направления.
В кабине на приборной доске вспыхнули огни, предупреждающие о перегреве моторов. Впоследствии механик описал это так: «Огни замелькали, точно на игральном аппарате в Лас-Вегасе».
– Температура выхлопного газа – триста семьдесят один градус. – В голосе молодого механика слышалась тревога.
По радио продолжали сыпаться приказы, в том числе и приказ поскорее убраться из самолета. Патрони и сам чувствовал, что пора это сделать. Рука его, лежавшая на рычагах, напряглась.
И вдруг машина качнулась. Сначала она только чуть-чуть сдвинулась с места, а потом со все возрастающей скоростью рванулась вперед к рулежной дорожке. Молодой механик что-то крикнул предостерегающе. Патрони мгновенно оттянул назад все четыре рычага и скомандовал:
– Выпустить закрылки!
Оба видели, как от самолета бросились врассыпную фигурки людей.
До рулежной дорожки оставалось всего пятьдесят футов, а самолет еще катил вовсю. Если его не завернуть, он промчится по бетону и снова увязнет в снегу по другую сторону дорожки. Почувствовав под колесами бетон, Патрони изо всех сил налег на левый тормоз и двинул вперед два правых рычага. Тормоз и двигатели сработали, и самолет, описав крутую дугу, завернул влево. Патрони снова убрал оба рычага и налег на все тормоза. «Боинг» еще немного прокатился, замедлил бег и стал как вкопанный.
Патрони осклабился: самолет стоял как раз посредине рулежной дорожки.
Взлетно-посадочная полоса три-ноль – в двухстах футах позади них – была свободна.
В машине Мела Бейкерсфелда раздался возглас Тани!
– Он сделал это! Сделал!
Мел, сидевший рядом с ней, уже связался по радио с пультом управления снежной командой и приказал убрать с поля снегоочистители и грейдеры.
А всего несколько секунд назад Мел в третий раз гневно потребовал, чтобы КДП велел Патрони немедленно выключить двигатели. Мелу ответили, что его требование передано, но Патрони не подчиняется. Мел до сих пор еще не остыл и мог устроить большие неприятности Патрони, не подчинившемуся приказу управляющего и даже не подтвердившему его получение. В то же время Мел знал, что никакого разноса он не устроит: Патрони с честью вышел из тяжелейшего положения, а ни одному разумному человеку и в голову не придет выносить порицание за успех. Знал Мел и то, что после сегодняшнего вечера в легенде о Патрони прибавится еще одно звено.
Снегоочистители и грейдеры уже уходили с полосы три-ноль. Мел снова переключился на частоту КДП:
– Машина номер один вызывает наземного диспетчера. Самолет, мешавший движению, убран с ВПП три-ноль. Машины тоже покидают полосу. Остаюсь для проведения инспекции.
Мел включил прожектор и направил его луч на поверхность взлетно-посадочной полосы. Таня и Томлинсон внимательно вглядывались в нее вместе с ним. Случалось, что после таких происшествий рабочие оставляли на полосе инструменты или материалы, что могло причинить серьезный ущерб взлетающим или садящимся самолетам. Однако сейчас при свете прожектора не видно было ничего, кроме неровной поверхности, занесенной снегом.
Снегоочистители один за другим на ближайшем перекрестке сворачивали с полосы. Мел нажал на газ и последовал за ними. За последние минуты и он, и Таня с Томлинсоном до того перенервничали, что сейчас были совсем без сил, хотя и понимали, что главная нервотрепка еще впереди.
Когда его машина, в свою очередь, свернула влево, Мел радировал:
– ВПП три-ноль очищена и свободна для эксплуатации.