Девять
– А без нее совсем не так уютно, правда? – отметила Лесли, глядя вниз на узор. – Тебе не кажется, что он потемнел?
И действительно. Море, игравшее прежде яркими бликами, стало каким-то угрожающим. Даже цвета изменились. На смену мягким пастельным и серебристо-золотым краскам пришли малиновые и темно-красные, дорожки на дне казались черными, как уголь.
Я поежился. – Жаль, мы еще о многом не успели ее спросить.
– Почему она была так уверена, что мы сами со всем справимся? – спросила Лесли.
– Если она – это мы, только ушедшие далеко вперед, – ответил я, – она, пожалуй, должна знать.
– М-м...
– Может, выберем место и посмотрим, что случится, ты как думаешь?
Она кивнула. – Я попробую, как говорила Пай, выбрать что-нибудь важное, найти то, что имеет самое большое значение. – Она закрыла глаза, сконцентрировалась.
Через пару минут она их снова открыла. – Ничего! Странно, но интуиция никуда меня не ведет. Давай я буду управлять самолетом, а ты попробуешь.
Я тут же ощутил, как что-то во мне напряглось. Это не страх, подумал я, просто осторожность, обычное чувство для человека из двадцатого века.
Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза, расслабился и мгновенно почувствовал, что нужно снижаться. – Сбрось газ! Прямо здесь! Садимся!
Мы остановились в нескольких метрах от грубо сработанного многоугольного шатра. Крыша его представляла собой сшитые друг с другом куски кожи, швы на ней лоснились от смолы. Стены были сделаны из темной, грязно-серой ткани, на которой вишневыми бликами отражался свет факелов. В пустыне вокруг нас виднелись сотни костров, оттуда доносились грубые пьяные голоса людей, ржание и топот лошадей.
У входа в шатер стояли двое стражников. Если бы они не были такими грязными и нечесаными, мы бы приняли их за центурионов. Это были люди небольшого роста, их грубая кожа была сплошь покрыта шрамами, на них были плохо сидящие туники с бронзовыми застежками, шлемы и отделанные сталью кожаные сапоги, у каждого к поясу были подвешены короткий меч и кинжал.
Огонь и мрак, поежился я. Куда это я нас затащил?
Посмотрев на стражников, я обернулся к Лесли и взял ее за руку. Они нас не видят, но если бы видели, она бы явно привлекла их внимание!
– Есть ли у тебя какие-нибудь идеи по поводу того, что мы здесь делаем? – спросил я шепотом.
– Нет, солнышко, – прошептала в ответ Лесли, – это ведь была твоя посадка.
Невдалеке двое сцепились друг с другом и завязалась драка. Никто нас не заметил.
– Я полагаю, тот, с кем мы должны встретиться, – в шатре, – сказал я.
Она с опаской поглядела на меня. – Если это альтернативный ты, то нам нечего бояться, правда ведь?
– Может, нам с ним и незачем встречаться. Я думаю, здесь какая-то ошибка. Давай вернемся назад.
– Ричи, вдруг это важно, вдруг это самое важное. Должна же быть причина, по которой мы здесь очутились, наверняка это чему-то должно нас научить. Разве тебе не интересно узнать все это?
– Нет, – ответил я. У меня было ровно столько же желания встречаться с человеком в шатре, как и встречаться с огромным пауком в центре его паутины. – У меня нехорошее предчувствие.
На какой-то момент ее охватило сомнение, она озабочено оглянулась. – Ты прав. Только глянем мельком и возвращаемся. Мне просто интересно узнать, кто...
Прежде, чем я успел что-либо сделать, она проскользнула сквозь стену шатра вовнутрь. Секундой позже оттуда донесся крик.
Я ринулся вслед за ней и увидел как зловещая фигура с ножом в руке пытается добраться до шеи Лесли.
– НЕТ!
Я бросился вперед и в тот же момент нападавший на Лесли пролетел сквозь нее, выронив от удивления нож.
Это был низкорослый, крепко сложенный человек, но реакция у него была мгновенной. Он подхватил свое оружие, вскочил на ноги и, не говоря ни слова, набросился на меня. Я попытался по возможности отойти в сторону, но он уловил мое движение и ударил меня ножом прямо в живот.
Я остался стоять, где стоял, а он пролетел сквозь меня, как камень сквозь огонь, и ударился о стойку шатра. Стойка переломилась, и крыша над нами провисла.
Нож он потерял, но тут же вытащил из-за голенища другой, развернулся и снова бросился в атаку. Пролетев сквозь меня на уровне плеча, он приземлился на низкую остроугольную деревянную табуретку, разбив вдребезги светильник.
Через какое-то мгновение он уже снова был на ногах, в щелочках его глаз пылал гнев, все мускулы напряжены, как у борца, кинжал – снова в руке. Вцепившись в меня взглядом, он медленно двигался вперед. Ростом он доходил Лесли до плеча, но глаза его несли смерть.
Вдруг он с быстротой молнии обернулся, ухватил Лесли за воротник блузки и дернул вниз. Потом тупо уставился на свои руки, в которых ничего не было.
– Стоп! – крикнул я.
Он повернулся и запустил кинжал мне в голову.
– ПРЕКРАТИ НАСИЛИЕ!
Он замер и уставился на меня. Самым страшным в его глазах была не жестокость – это были разумные глаза.
Когда этот человек убивал, это было не случайно.
– Ты можешь говорить? – спросил я, хотя и не ожидал, что он поймет английский. – Кто ты?
Он, злобно нахмурившись, тяжело дышал. Затем, к моему удивлению, ответил. Не знаю, какой это был язык, но мы поняли.
Он показал на свою грудь и гордо произнес: – Ат-Ила. Ат-Ила, Бич Бога!
– Ат-Ила? – произнесла Лесли. – Аттила?
– Хан Аттила?
Воин заметил, как я потрясен, и оскалился в усмешке. Потом глаза его снова сузились.
– Стража! – рявкнул он.
Тут же в шатре возник один из стоявших снаружи оборванцев. Он ударил себя кулаком в грудь, отдавая честь.
Аттила показал на нас. – Ты не сказал мне, что у меня гости, – произнес он вкрадчиво.
Солдат испуганно обвел глазами помещение. – Но здесь нет никаких гостей, о, Великий!
– Здесь нет мужчины? Здесь нет женщины?
– Здесь никого нет!
– Хорошо. Оставь меня.
Стражник отдал честь, обернулся и поспешил к выходу из шатра.
Аттила его опередил. Его рука взметнулась, словно атакующая кобра, и он с неимоверной силой всадил кинжал стражнику в спину.
Это действие произвело поразительный эффект. Впечатление было такое, будто стражника не убили, а разделили надвое. Тело почти беззвучно рухнуло на пол у выхода, а призрак этого человека спокойно вернулся на свой пост, даже не заметив, что он умер. Лесли в ужасе посмотрела на меня. Убийца вытащил кинжал из тела.
– Стража! – позвал он. На пороге возник второй оборванец. – Убери это отсюда.
Стражник отдал честь и вытащил тело наружу.
Аттила вернулся к нам, вложил окровавленный кинжал в ножны.
– Почему? – произнес я.
Он пожал плечами, на лице его отразилось презрение.
– Если мой стражник не видит того, что вижу я в моем собственном шатре...
– Нет, – остановил его я. – Почему ты такой жестокий? Зачем столько убийств? Столько насилия, разрушений? Я имею в виду не только этого человека, – ты уничтожаешь целые города, целые народы без всякой причины!
Он захлебывался от презрения. – Трус! Ты что, предлагаешь мне не обращать внимания на вторжения дьявольских сил Римской империи и ее марионеток? Безбожники! Бог приказал мне смести безбожников с лица земли, и я подчиняюсь слову Бога!
Его глаза сверкали. – Горе вам, земли Запада! Я обрушу на вас свою кару! Бич Бога уничтожит ваших мужчин, под моими колесницами падут ваши женщины, копыта моих лошадей растопчут ваших детей!
– Слово Бога, – сказал я. – Пустой звук, но он сильнее стрел, потому что никто не осмеливается восстать против него. Как легко с его помощью обрести власть над дураками!
Он уставился на меня широко раскрытыми глазами. – Ты говоришь мои слова!
– Сначала стань безжалостным, – продолжал я, сам поражаясь тому, что говорю, – затем объяви, что ты – Бич Бога – и твои армии наполнятся теми, у кого недостаточно разума, чтобы вообразить любящего Бога, кто слишком боится восстать против злого. Прокричи во всеуслышание, что тому, кто погибнет с мечом, обагренным кровью безбожников, Бог обещает женщин, апельсины, вино и все золото Персии, и вот уже у тебя есть сила, способная обращать города в руины. Чтобы удержать над ней власть, призови на помощь слово Всевышнего, ведь оно лучше всего превращает страх в гнев на любого нужного тебе врага!
Мы пристально смотрели друг на друга, Аттила и я. Это были его слова. Это же были и мои слова. Он знал это, и я тоже.
Как просто было увидеть себя в Тинк и Аткине, в их мире, полном радостного творчества! И как трудно было сейчас узнать себя в этом полном жестокости убийце.
Я так долго носил его в себе запертым в клетку, прикованным цепями в маленьком внутреннем подземелье, что не узнал, когда встретился с ним лицом к лицу!
Он повернулся ко мне спиной, отошел на несколько шагов, остановился. Он не мог ни убить нас, ни прогнать. У него была только одна возможность – победить разумом. Затем, грозно нахмурившись, он вернулся на прежнее место.
– Я запугиваю так же, как запугивает Бог! – заявил он. Что делается с разумом, когда он начинает верить в придуманную для других ложь? Неужели он гибнет в мрачных дырах, куда его затягивают водовороты безумия?
Тут заговорила Лесли, в ее голосе слышалась печаль. – Если ты веришь, что сила исходит от страха, – сказала она, – ты окружаешь себя теми, кто охвачен страхом. Это не слишком симпатичная компания, и как глупо, что это делает такой умный человек! Если бы ты использовал свой ум...
– ЖЕНЩИНА! – проревел он. – Замолчи!
– Ты запуган теми, кто чтит страх, – продолжала она мягко. – Те, кто чтит любовь, могли бы любить тебя.
Он пододвинул стул и уселся лицом ко мне, спиной к Лесли. Каждая черточка его лица источала гнев, он стал читать:
– Всевышний говорит: «Я разрушу твои высокие башни, превращу в руины твои стены, камня на камне не оставлю от твоих городов!» – Так говорит Бог. Здесь ни слова нет о любви.
Если бы гнев мог кипеть, этот человек представлял бы собой бурлящий котел. – Я ненавижу Бога, – прошипел он. – Ненавижу Его приказы. Но других Он мне не дает!
Мы промолчали.
– Ваш Бог, полный любви. Он никогда не обратил против меня Свой меч, никогда не открыл мне Своего Лица! – он вскочил на ноги, схватил одной рукой тяжелый стул и с силой ударил им о землю – только щепки полетели. – Если Он так силен, почему Он не встал на моем пути?
Я знал, что гнев означает страх. Тот, кто злится, – испуган, он боится что-либо потерять. И я никогда еще не видел такого злого человека, как это отражение моего собственного дикого я, запертого и захороненного глубоко внутри.
– Почему ты так боишься? – спросил я.
ОН придвинул ко мне, глаза – сплошной огонь. – Ты ОСМЕЛИЛСЯ! – зарычал он. – ТЫ ОСМЕЛИЛСЯ сказать, что Ат-Ила боится?!! Я изрежу тебя на куски и скормлю шакалам!
Мои кулаки сжались. – Но ты не можешь коснуться меня, Ат-Ила! Ты не можешь причинить мне вреда, и я ничего не могу тебе сделать! Я ведь – твой собственный дух, только из будущего, которое наступит через две тысячи лет!
– Ты ничего не можешь мне сделать? – спросил он.
– Ничего!
– Если бы мог, сделал бы, несомненно!
– Нет.
Он на секунду задумался. – Почему? Я же Смерть, Божий Бич!
– Пожалуйста, – сказал я, – хватит лжи! Почему ты так боишься?
Если бы стул еще был цел, он бы снова разнес его вдребезги. – Потому что я одинок в этом сумасшедшем мире! – взревел он. – Бог зол. Бог жесток! И я должен быть самым жестоким, чтобы быть повелителем. Бог приказывает: убей или умри!
Затем он вдруг тяжело вздохнул, его бешенство прошло. – Я одинок, вокруг одни чудовища. – проговорил он едва слышно. – Все это бессмысленно...
– Как это все печально, – сказала Лесли, на ее лице изобразилась мука. – Довольно. – Она повернулась и вышла сквозь стену шатра.
Я задержался еще на мгновение, глядя на него. Это один из самых свирепых людей в истории, – подумал я. – Если бы он мог, он бы нас убил. Почему же мне его жаль?
Я последовал за Лесли и увидел, что она стоит невдалеке от призрака убитого стражника, глядя невидящими от скорби глазами в пустыню. Он же, совершенно сбитый с толку, смотрел, как его тело грузят на повозку, пытаясь понять, что же произошло.
– Ты меня видишь, правда? – обратился он к ней. – Я ведь не умер? Потому что я... здесь! Ты пришла забрать меня в рай? Ты – моя женщина?
Она не ответила.
– Идем? – спросил я ее.
Он резко обернулся на мой голос. – НЕТ! Не трогай меня!
– Лесли, поднимай Ворчуна в воздух, – сказал я.
– На этот раз попробуй ты, – ответила она устало. – Я ни о чем думать не могу.
– У меня это неважно получается, ты ведь знаешь.
Она словно не услышала, осталась стоять неподвижно, неотрывно глядя в пустыню.
Я решил попробовать, расслабился, насколько это было возможно в таком месте, вообразил, что мы – в кабине Ворчуна, потянулся к ручке газа.
Ничего не произошло.
Ворчун, – мысленно взмолился я, – ДАВАЙ!
– Женщина, – крикнул призрак, – иди сюда! Моя жена не сдвинулась с места. Вдруг он решительно направился к нам. Смертные не могут нас коснуться, – подумал я, – а призраки варваров-стражников?
Я встал между ним и Лесли. – У меня не выходит вернуть нас отсюда, – сказал я ей в отчаянии. – Придется это сделать тебе!
Стражник бросился вперед.
Как быстро мы меняемся, когда нам угрожают! Мной овладел пещерный разум Аттилы, все его навыки пошли в ход. Никакой защиты! Когда на тебя нападают, атакуй первым!
В ту же секунду я бросился к нему, целясь в лицо, пригнулся в последний момент и ударил ниже колен. Он был крепкий малый, но и я не из слабых.
Ниже колен – это нечестно, – подумал я. К черту честность, – ответил примитивный разум. Он перелетел через меня, упал, вскочил на ноги и тут я изо всех сил ударил его сзади, по шее.
Порядочные люди не нападают сзади.
Убей! – завопил внутренний зверь.
Я уже собирался ударить его ребром ладони, как топором, ниже подбородка, но вдруг этот ночной мир исчез, мы оказались в кабине взлетающего гидросамолета. Свет ударил мне в глаза. Ночь сменилась ясным небом.
– Ричард, стоп! – закричала Лесли.
Моя рука застыла в воздухе, едва не разбив вдребезги альтиметр. Глаза все еще были налиты кровью, как у разъяренного буйвола. Я обернулся к ней. – С тобой все в порядке?
Она кивнула, передвинула ручку и самолет устремился вверх. – Я не знала, что он может нас коснуться.
– И он, и мы были призраками, – сказал я. – Видимо, в этом все дело.
Я обессилено откинулся на сидение. Не верится. Всегда и везде, где Аттила мог выбирать, он выбирал ненависть и уничтожение. И все это делалось в угоду злому богу, которого нет. Почему?
Некоторое время мы летели молча, я приходил в себя. Уже второй раз я видел себя в образе разрушителя – сначала современный лейтенант, затем древний генерал. Почему это так, я не знал. Неужели даже ветеранов, реально не участвовавших в военных действиях, преследуют события, которые могли произойти, картины того, что они могли совершить.
– Я? Хан Аттила? – сказал я. – Хотя по сравнению с пилотом, который испепелил Киев, Аттила – просто безобидный котенок!
Лесли надолго задумалась.
– Что все это значит? Мы знаем, что все события происходят одновременно, но, может быть, сознание эволюционирует? Однажды в этой жизни государство готовило тебя в убийцы. Теперь это уже невозможно. Ты изменился, ты эволюционировал!
Она взяла меня за руку. – Наверное, и во мне есть что-то от Аттилы, наверное это есть в каждом, кому хоть раз приходила в голову насильственная мысль. Видимо, поэтому мы забываем прошлые жизни, когда рождаемся заново, чтобы начать сначала, сосредоточиться, чтобы на этот раз получилось лучше.
Что получилось лучше? – едва не произнес я вслух, и прежде, чем вопрос успел оформиться в слова, услышал.
– Выразить любовь.
Ощущение было такое, словно после этой посадки наш самолет вымазался, словно на него налипла грязь. Под нами сверкала чистая прозрачная вода.
– Ты не будешь против, если мы пополощемся немного, омоем Ворчуна?
Она вопросительно посмотрела на меня.
– Просто символически.
Она поняла, что я имею в виду и поцеловала меня в щеку. – Давай, пока ты не научишься жить за других, ты будешь нести ответственность лишь за жизнь Ричарда Баха, а Аттила пускай отвечает за свою.
На небольшой скорости мы коснулись поверхности волн, замедлились, но не остановились; вокруг нас поднялись целые фонтаны брызг. Они искрящимся хвостом извивались позади нас, когда я поворачивал влево-вправо, смывая память об этом ужасном мире.
Чтобы брызги улеглись, я немного сбавил скорость. Они улеглись, но мы, разумеется, оказались в новом мире.