Я попытался прозондировать фронт двумя самыми смертельными энергиями спикарта, но Логрусова образина перехватила их и отбросила прочь.
– Я спасал его не затем, чтобы ты его так просто уволок его, – сказал я, и тотчас что-то похожее на знак Лабиринта – но не так чтобы один в один – бликнуло в реальность поблизости.
Знак Логруса скользнул влево. Новая тварь – чем бы она там ни была не отставала; они молча прошествовали сквозь стену. Прокатился раскат грома, тряхнувший все здание. Даже Борель, который потянулся за клинком, замер на полпути, затем повел рукой, чтобы ухватиться за дверь. Пока он копался, за его спиной появилась другая фигура, и знакомый голос обратился к нему:
– Пожалуйста, извините меня. Вы загородили мне дорогу.
– Корвин! – закричал я. – Папа!
Борель повернул голову.
– Корвин? Принц Эмбера? – сказал он.
– Ну да, – пришел ответ, – хотя боюсь, что не имею удовольствия…
– Я Борель, Герцог Птенцов Дракона, Мастер Оружия Путей Птенцов Дракона.
– Вы говорите с обилием заглавных букв, сэр, я рад с вами познакомиться, – сказал Корвин. – Теперь, если вы не возражаете, я хотел бы пройти, чтобы увидеть своего сына.
Рука Бореля в повороте потянулась к рукоятке клинка. Я уж было двинулся вперед, и Люк – тоже, но позади Бореля случилось некое движение кажется, пинок, срубивший ему дыхание и сложивший вдвое. Затем сзади ему на загривок опустился кулак, и Борель рухнул.
– Пошли, – позвал Корвин, махнув рукой. – По-моему, нам отсюда лучше свалить.
Мы с Люком вышли, перешагнув через павшего Мастера Оружия Путей Птенцов Дракона. Земля снаружи почернела, словно от недавнего пожара, и налетел легкий дождь. Вдалеке темнели человеческие фигуры, двигающиеся к нам.
– Не знаю, может ли сила, что притащила меня сюда, вытащить обратно, – сказал Корвин, оглядываясь. – Она может быть занята чем-нибудь другим.
Прошло несколько мгновений, затем:
– Похоже, занята, – сказал он. – О'кей, твоя очередь. Как нам сделать ноги?
– Вот так, – сказал я, поворачиваясь и припуская бегом.
Они последовали за мной по тропам, которые привели меня сюда. Я оглянулся и увидел шесть темных фигур, преследовавших нас.
Я помчал вверх по холму, мимо могильных плит и монументов, в конце концов добравшись до места у старой каменной стены. Где-то за нашими спинами раздались крики. Игнорируя их, я подтащил спутников к себе и взлетел с импровизированным двустишием на губах, которое обрисовывало ситуацию и мое желание в куда более скверной форме, чем чеканный стих. И все же чары не осыпались, и брошенный булыжник прошел мимо меня, поскольку мы уже шли сквозь землю.
Мы вышли из круга фейери, вылупившись, словно грибы, и я погнал спутников трусцой к песчаному пляжу через поле. Когда мы вывалились на пляж, я услышал еще один крик. Мы прошли сквозь валун и спустились по каменистой тропе к виселице. Свернув с тропы налево, я побежал.
– Назад! – осадил Корвин. – Я что-то чувствую. Вон там!
Он сошел с тропы направо и побежал к подножию небольшого холма. Мы с Люком последовали за ним. Сзади донесся шум прорыва наших преследователей с пути у валуна.
Впереди, меж двух деревьев, я увидел нечто мерцающее. Кажется, мы направлялись к нему. Когда мы подобрались ближе, очертания стали четче, и я сообразил, что это смахивает на реплику Лабиринта, которую я видел там, в мавзолее.
Когда мы подлетели, папа, не сбивая размашистого шага, устремился прямо в эту хреновину. И исчез. Позади вознесся еще один вопль. Люк был следующим в очереди на сверкающий экран, а я наступал ему на пятки.
Теперь мы бежали сквозь прямой, пылающий туннель жемчужного цвета, и когда я глянул назад, то увидел, как он захлопывается прямо за мной.
– Они не смогут пройти следом, – крикнул Корвин. – Тот вход уже закрыт.
– Так почему мы бежим? – спросил я.
– Мы еще не в безопасности, – отозвался он. – Мы прорубаемся через владения Логруса. Если нас зацепят, могут быть неприятности.
Мы рысью мчались по странному туннели, и:
– Мы бежим сквозь Отражения? – спросил я.
– Да.
– Тогда, кажется, чем дальше мы уйдем, тем лучше…
Все это дело хорошенько тряхнуло, и мне пришлось опереться на стену, чтобы не провалиться.
– Оп-па, – сказал Люк.
– Да, – подтвердил я, когда туннель стал распадаться. От стен, от пола отодрались громадные куски. За теми прорехами не было ничего, кроме мрака. Мы продолжали идти, перепрыгивая провалы. Затем что-то вновь ударило, беззвучно, полностью сотрясая весь туннель – вокруг нас, позади нас, впереди нас.
Мы падали.
Ну, мы не то чтобы падали. Это больше походило на парение в сумеречном тумане. Под ногами, кажется, ничего не было, да и в любом другом направлении – тоже. Ощущение свободного падения, и ничем не измеримого движения.
– Проклятье! – услышал я голос Корвина.
Мы парили, падали, плыли – чем бы это ни было – какое-то время, и:
– Так близко, – услышал я его бормотание.
– Вон там что-то есть, – внезапно возвестил Люк, указывая направо.
Там серело большое расплывчатое нечто. Я стек сознанием в спикарт и прощупал в указанном направлении. Чем бы оно ни было, оно было неодушевленным, и я скомандовал спице, которая трогала нечто, сопроводить нас.
Я не чувствовал движения, но штука распухла, обрела знакомые очертания, начала выказывать красноватый цвет поверхности. Когда показались ребра, я уже знал наверняка.
– Выглядит как та Полли Джексон, что была у тебя, – заметил Люк. – На ней даже снег остался.
Да, это был мой бело-красный "шеви" 57-го года, вот к чему мы приближались, здесь в Лимбо.
– Это реконструкция. Ее вытащили из моей памяти, – сказал я ему. Вероятно, поэтому она живая, ведь я так часто разглядывал ее. А еще, кажется, сейчас нам очень кстати.
Я потянулся за ручкой дверцы. Мы подгребли со стороны водительского сиденья. Я ухватился и нажал на кнопку. Она, конечно, была не застопорена. Спутники коснулись колымаги и переползли на другую сторону. Я открыл дверь, скользнул за руль, закрыл дверь. Затем влезли Люк и Корвин. Ключи, как я и ожидал, были в замке зажигания.
Когда все очутились на борту, я попытался завести машину. Мотор заработал сразу. Я посмотрел поверх яркого капота в ничто. Включил передние фары, но это не помогло.
– Что теперь? – спросил Люк.
Сняв ручной тормоз, я врубил первую скорость и выжал сцепление. Когда я дал газ, показалось, что завращались колеса. Спустя несколько мгновений я врубил вторую. Чуть спустя перешел на третью.
Было это движение хоть чуточку реальным или – всего лишь плодом моего воображения?
Я поддал газу. Туманный горизонт далеко впереди вроде как слегка просветлел, хотя я предположил, что это могло быть просто эффектом уставшего зрения. На баранку машина не реагировала никак. Я сильнее надавил на акселератор.
Люк вдруг протянул руку и включил радио….
– Опасные дорожные условия, – сообщил голос диктора. – Так что сбросьте скорость до минимума.
Затем сразу же последовал Уинтон Марсалис, играющий "Караван".
Получив такое душевное послание, я сбросил газ. Это вызвало знакомое ощущение легкого движения, словно мы скользили по льду.
Явно чувствовалось движение вперед, и там впереди, кажется, случился просвет. Также почудилось, что мы обрели некоторый вес и чуть больше вдавились в сиденье.
Мгновением позже ощущение реальной поверхности под автомобилем стало более внятным. Мне стало интересно, что случится, если я крутану баранку. Но решил не пробовать.
Звук из-под шин стал совсем хрустяще-гравиевым. С обеих сторон возникли смутные очертания, усиливающие ощущение движения и направления, пока мы тащились мимо. Далеко впереди мир действительно становился ярче.
Я еще больше сбавил ход: стало казаться, что мы едем по настоящей дороге, с чрезвычайно плохой видимостью. Вскоре фары, вроде как начали приносить какую-то пользу, как только они высветили проползающие мимо фигуры, придавая им мгновенный вид деревьев и прибрежных насыпей, кустов и скал. Зеркало заднего вида продолжало отражать ничто.
– Прямо как в старые времена, – сказал Люк. – Собрался за пиццей неласковым вечером.
– Ага, – согласился я.
– Надеюсь, у другого меня есть кто-нибудь, открывший пиццерию в Кашере. Можно ли там оттянуться, не знаешь?
– Счас проеду и проверю, если тот славный он, конечно, удосужился.
– Как ты думаешь, когда вся эта зараза снимет меня с довольствия?
– Не знаю, Люк.
– Я веду к тому, что не могу вечно пить твою кровь. И что с тем, другим мной?
– По-моему, я могу предложить работу, которая разрешит твои проблемы, – сказал ему Корвин. – Хотя бы на некоторое время.
Деревья теперь стали явно деревьями, туман – настоящим туманом – чуть клубящимся окрест. Капли влаги стали оседать на ветровом стекле.
– Что вы имеете в виду? – спросил Люк.
– Минутку.
В тумане появились разрывы, сквозь них проглядывал реальный ландшафт. Я вдруг сообразил, что то, где мы едем – не настоящее дорожное покрытие, а просто клок почвы под лихим уклоном. Я еще больше сбросил скорость, чтобы приноровиться.
К тому времени львиная часть дымки рассосалась или развеялась, обнажив огромное дерево. Земля у подножия его мерцала. Знакомые повадки у этой вольной живописи…
– Это зона твоего Лабиринта, верно? – спросил я, как только наш путь стал еще чище. – Фиона как-то приводила меня сюда.
– Да, – донесся ответ.
– А его облик… Эту чепуху я видел в борьбе со Знаком Логруса там, на кладбище… та же штука, что притащила нас в туннель.
– Да.
– Тогда… он тоже разумен. Как Лабиринт, как Логрус…
– Верно. Припаркуйся вон там, на прогалине у дерева.
Я крутанул баранку и направил машину к ровному участку, указанному отцом. Туман все еще клубился окрест, но не везде, на удалении, и не такой тяжелый и всепоглощающий, как на тропе, которой мы следовали. Очевидно стояли сумерки, судя по угрюмости тумана, но асимметричное пламя Лабиринта освещало наш чашеобразный мир за границами сумеречной тусклости.
Пока мы выбирались из машины, Корвин сказал Люку:
– Призраку Лабиринта не "пробыть долго".
– Так я и понял, – отозвался Люк. – Вы подскажете пару трюков для кое-кого в затруднительном положении?
– Я знаю их все, сэр. Приходится знать, как говорят.
– О-о?
– Папа?.. – спросил я. – Ты имеешь в виду…
– Да, – отозвался он. – Я не знаю, где может находиться мой первый вариант.
– Это с тобой я встречался тогда? И это ты недавно присутствовал в Эмбере?
– Да.
– Я… понятно. И все-таки ты кажешься не таким, как те прочие, которых я встречал.
Он протянул руку и сжал мне плечо.
– А я не такой и есть, – сказал Корвин и взглянул на Лабиринт. – Я нарисовал эту штуку, – продолжил он чуть спустя, – и я – единственный, кто прошел его. Следовательно, я – единственный призрак, которого он может вызвать. И кажется, он уделяет мне нечто большее, нежели просто утилитарное внимание. Мы можем общаться, и, кажется, он охотно отстегивает энергию для обеспечения моего постоя. Я понимаю так: и те призраки, что от Лабиринта, и те, что от Логруса, по природе куда более эфемерны.
– Я это знаю по опыту, – сказал я….
– Кроме той, которой ты очень помог, за что я тебе благодарен. Теперь она под моей защитой, настолько, насколько это необходимо.
Он отпустил мое плечо.
– Мне не представили твоего друга как полагается, – сказал он затем.
– Извини. Это от слабости, – сказал я. – Люк, я бы хотел познакомить тебя с моим отцом, Корвином из Эмбера. Сэр, Люк, собственно, известен как Ринальдо, сын вашего брата Бранда.
На миг глаза Корвина расширились, потом сузились, пока он протягивал руку, изучая лицо Люка.
– Недурно встретиться с другом сына, да еще и родственником, – сказал он.
– Так же рад познакомиться с вами, сэр.
– А меня-то интересовало, что это такое в тебе знакомое.
– Врежьте по этому знакомому, если вас это волнует. И закончим на этом.
Папа рассмеялся.
– Где вы встретились, ребята?
– В школе, – отозвался Люк. – В Беркли.
– Где же еще могла бы сойтись парочка наших? Ну, не в Эмбере же, сказал он, резко разворачиваясь, чтобы лицом к лицу оказаться со своим Лабиринтом. – Вашу историю я еще заполучу. А сейчас идем со мной. Я хочу представить вас.
Он направился к сияющему орнаменту, а мы пошли следом. Мимо проплыло несколько жгутов тумана. Кроме наших шагов, вокруг не было ни звука.
Когда мы подошли к краю Лабиринта, то остановились и внимательно осмотрели его. Это был изящный рисунок, слишком большой, чтобы сразу охватить его взглядом; и казалось, что в его контуре пульсировала мощь.
– Привет, – сказал Корвин. – Я хочу, чтобы ты познакомился с моим сыном и моим племянником, Мерлином и Ринальдо… хотя с Мерлином ты уже встречался раньше. У Ринальдо проблемы.
Последовало долгое молчание. Затем призрак отца сказал:
– Да, верно.
Спустя какое-то время:
– Ты так думаешь?
И:
– О'кей. Я скажу им.
Корвин потянулся, вздохнул, сделал несколько шагов от края Лабиринта. Затем обнял нас обоих за плечи.
– Народ, – сказал он, – нечто вроде ответа я получил. Но это значит, что, по разным причинам, нам всем сейчас придется пойти и прогуляться по этому Лабиринту.
– Я играю, – сказал Люк. – А что за причины?
– Он намерен усыновить тебя, – сказал Корвин, – и поддерживать так же, как и меня. Хотя за это придется платить. Наступают времена, когда потребуется, чтобы его охраняли круглосуточно. Мы можем сменять друг друга.
– Звучит здорово, – сказал Люк. – Этот уголок выглядит так мирно. А я совсем не хочу возвращаться в Кашеру и предпринимать попытки к свержению самого себя.
– О'кей. Поведу я, а ты держись за мое плечо на случай, если придется сдерживать какую-нибудь дурацкую трахомудию. Мерлин, ты идешь последним и цепляешься за Люка по той же причине. Порядок?
– Вполне, – сказал я. – Идем.
Он отпустил нас и двинулся к месту, откуда начинались линии рисунка. Мы пошли следом, и рука Люка была на плече Корвина, когда тот сделал первый шаг. Вскоре мы все были на Лабиринте, сражаясь в знакомой битве. Даже когда взлетели искры, это казалось легче, чем прогулки по Лабиринту в прошлом – возможно потому, что путь прокладывал кто-то другой.
Очертания авеню с древними каштанами наполняли мой разум, пока мы тащились по Лабиринту и отвоевывали путь через Первую Вуаль. К тому времени искры вокруг поднимались все выше, и я чувствовал силы Лабиринта, бьющиеся около меня, пронизывающие меня, мое тело и разум. Я вспоминал дни в школе, величайшие свои усилия на атлетическом поприще. Сопротивление продолжало расти, и мы увязли в нем. Движение ног требовало огромного усилия, и я сообразил, что – почему-то – усилие было более важным, чем передвижение. Я ощутил волосы, встающие дыбом, когда странный поток прошел через все мое тело. Все же не было ни одурманивающего действия Логруса как в тот момент, когда я сторговывался с ним, ни ощущения противника, которое я чувствовал на Лабиринте Эмбера. Все было так, будто бы я пересекал буераки своего разума, или не моего, но дружески ко мне расположенного. Было некое ощущение – почти подбадривание – пока я сражался с кривой, выполняя поворот. Сопротивление было столь же сильным, искры взлетали так же высоко, как и у других возле этой точки, но все же я каким-то образом знал, что этот Лабиринт держит меня совсем по-иному. Мы пробивали себе путь вдоль линий. Мы пытались, мы пылали… Проникновение во Вторую Вуаль было медленным, как упражнение в выносливости и воле. После этого наш путь на чуть-чуть стал полегче, и образы всей моей жизни пришли, чтобы напугать и утешить меня.
Идем. Один, два… Три. Я почувствовал, что если смогу сделать еще десяток шагов, у меня будет шанс победить. Четыре… Я был орошен испариной. Пять. Сопротивление было ужасным. Чтобы просто передвинуть ногу на дюйм вперед, требовалась энергия бега на сто метров. Легкие работали, словно меха. Шесть. Искры добрались до лица, цепляли глаза, полностью окутывали меня. Я чувствовал себя расщепленным в бессмертное синее пламя и чувствовал, что должен прожечь путь сквозь мраморный блок. Я горел, я пылал, а камень оставался неизменным. Так я мог провести целую вечность. И, наверное, провел. Семь. Образы исчезли. Память иссякла. Даже личность взяла отпуск. Я был ободран до каркаса чистой воли. Я был действием, сутью борьбы с сопротивлением. Восемь… Я больше не чувствовал своего тела. Время стало чуждым понятием. Борьба уже не была борьбой, но формой элементарного движения, рядом с которым движение ледников – просто спринт. Девять. Теперь я был только движением… бесконечно малым, постоянным…
Десять.
Явилось облегчение. Вновь станет труднее ближе к центру, но в целом остаток пути напряжение будет спадать. Что-то похожее на медленную, тихую музыку поддерживало меня, пока я тащился вперед, поворачивал, тащился. Она протекла вместе со мной сквозь Последнюю Вуаль, и как только я миновал среднюю точку финального шага, она чем-то напомнила "Караван".
Мы стояли там, в центре, молчаливые, тяжело дышащие. В том, чего я достиг, я не был уверен. Но я чувствовал, что в итоге я лучше узнал отца. Полосы тумана по-прежнему дрейфовали через Лабиринт, через долину.
– Я чувствую себя… сильнее, – признался Люк. – Да, я помогу в охране этого места. Кажется, это хороший способ убить немного времени.
– Кстати, Люк, какое послание ты нес? – спросил я.
– О, следовало сказать, чтобы ты быстро свалил из Дворов, откликнулся он, – вся эта хренотень становится опасной.
– Опасную часть я уже знаю, – сказал я. – Но есть еще что-то, что я должен сделать.
Он пожал плечами.
– Ну, вот тебе и послание, – сказал он. – Нет ни одного по-настоящему безопасного места.
– В этом проблем пока не будет, – сказал Корвин. – Ни одна из Сил точно не знает, как подобраться к этой точке или что с ней делать. Эмберскому Лабиринту слабо пожрать его, а Логрус не знает, как его уничтожить.
– Звучит лихо.
– Вероятно, придет время, когда они попробуют навалиться на него.
– А пока мы подождем и посмотрим. О'кей. Если придет какая-нибудь тварь, что это может быть?
– Вероятно, призраки – как и наши – ищущие, как бы узнать о нем побольше, протестировать его. Толк от твоего клинка есть?
– Со всей безграничной скромностью – да. К тому же, если не достаточно этого, я изучал Искусства.
– Здесь лучше сработает сталь, хотя они истекают огнем, не кровью. А теперь, если желаете, можно использовать Лабиринт, чтобы переправиться наружу. Я присоединюсь через пару минут, чтобы показать, где заначено оружие и прочие припасы. Мне бы хотелось предпринять небольшое путешествие и ненадолго оставить тебя на дежурстве.
– Железно, – сказал Люк. – А как ты, Мерль?
– Мне надо вернуться назад во Дворы. У меня официальный ангажемент на ленч с мамочкой, а затем хорошо бы посетить похороны Савалла.
– Скорее всего, он не сможет забросить тебя прямиком во Дворы, сказал Корвин. – Это до дури близко от Логруса. Но ты что-нибудь сотворишь или наоборот. Как там Дара?
– Много времени прошло с тех пор, как я видел ее дольше, чем несколько мгновений, – ответил я. – Она все так же безапелляционна, высокомерна и сверхзаботлива, когда натыкается на меня. У меня такое впечатление, что, скорее всего, она тоже вовлечена в местное политическое интриги, равно как в тонкости тесных родственных отношений Дворов и Эмбера.
Люк на мгновение закрыл глаза и исчез. Увидел я его уже возле Полли Джексон. Он открыл дверцу, скользнул на сиденье, наклонился и покрутил что-то внутри. Еще чуть-чуть погодя я смог расслышать далекое радио, исторгающее музыку.
– Похоже, что так, – сказал Корвин. – Представляешь, я никогда не понимал ее. Она пришла ко мне из ниоткуда в странное время моей жизни, она лгала мне, мы стали любовниками, она прошла Лабиринт в Эмбере и исчезла. Это было похоже на страшный сон. Абсолютно очевидно, что она использовала меня. Долго я полагал – лишь для того, чтобы получить знание Лабиринта и доступ к нему. Но не так давно у меня возникла куча времени для размышлений, и я больше не уверен, что это было основной причиной.
– О-о? – сказал я. – А что тогда?
– Ты, – отозвался он. – Все чаще и чаще я прихожу к мысли, что она хотела понести сына или дочь Эмбера.
Я почувствовал, что холодею. Мог ли факт моего существования быть просчитан настолько? И не было никакой привязанности? И я был преднамеренно задуман для служения какой-то особой цели? Мне совсем не нравились такие намерения. Я чувствовал себя на месте Колеса-Призрака, тщательно выстроенного продукта моего воображения и разума, сотворенного, чтобы протестировать идеи дизайнерских структур, с которыми мог столкнуться только житель Эмбера. И все же он называл меня "папа". Он действительно заботился обо мне. Я начал ощущать к нему смутную иррациональную привязанность. Было ли это оттого, что мы более схожи, чем я воспринимал сознательно?..
– Почему? – спросил я. – Почему ей было так важно, чтобы родился я?
– Могу напомнить лишь последние слова, которыми она завершила прохождение Лабиринта, обернувшись демоном. "Эмбер, – сказала она, – будет разрушен". Затем она исчезла.
Теперь меня затрясло. Такие завязки настолько выбивали из седла, что я хотел заплакать, уснуть или напиться. Все что угодно – лишь бы получить передышку на мгновение.
– Думаешь, мое существование может быть частью долгосрочного плана по уничтожению Эмбера? – спросил я.
– Может быть, – сказал он. – Но я могу ошибаться, малыш. Я могу очень сильно ошибаться, и в таком случае приношу свои извинения за то, что так достал тебя. С другой стороны, я мог ошибаться и в том, что дал тебе знать о возможных объяснениях.
Я массировал себе виски, лоб, глаза.
– Что мне делать? – сказал я потом. – Я не хочу помогать разрушению Эмбера.
Он прижал меня к себе и сказал:
– Неважно, что ты такое, и неважно, что с тобой сделали, рано или поздно перед тобой будет некий выбор. Ты нечто большее, чем сумма своих частей, Мерлин. Неважно, что привело к твоему рождению, а твою жизнь – к тому, что сейчас. У тебя есть глаза и мозги и шкала ценностей. Не позволяй никому вешать тебе лапшу на уши, даже если это буду я. И когда придет время – если оно придет – сделай этот выбор сам, дьявол тебя задери. Тогда все, что произошло раньше, не будет важным.
Его слова, простые, как им и полагалось быть, вытащили меня из темного угла в моей душе, куда я спрятался.
– Спасибо, – сказал я.
Он кивнул. Затем:
– Поскольку твой первый порыв может усилить конфронтацию, – сказал он, – я бы посоветовал этого не делать. Не достигнешь ничего, кроме как уведомишь ее о своих подозрениях. Было бы умнее сыграть более тщательную игру и посмотреть, что тебе станет известно.
Я вздохнул.
– Ты прав, конечно, – сказал я. – Ты пришел за мной не столько, чтобы помочь в побеге, сколько сказать мне это?
Корвин улыбнулся.
– Просто беспокоюсь о важном, – сказал он. – Еще встретимся.
А затем он исчез.
Внезапно я увидел его уже возле машины, разговаривающим с Люком. Я наблюдал, как он показывал Люку, где запасена экипировка. Интересно, который там сейчас час, во Дворах. Они оба помахали мне. Затем Корвин обменялся с Люком рукопожатием, повернулся и ушел в туман. Я слышал, как радио играло "Лили Марлен".
Я сфокусировал разум на переброске из центра Лабиринта к Путям Всевидящих. Возник мгновенный водоворот тьмы. Когда темнота осела, я все еще стоял в центре Лабиринта. Я попробовал опять, на этот раз с замком Сухэя. Снова он отказался прокомпостировать мой билет.
– И куда ты можешь меня послать? – наконец спросил я.
Еще один вихрь, но на этот раз яркий. Он доставил меня к высокому белокаменному мысу под черным небом возле черного моря. Два полукруга бледного пламени заключали мое положение в скобки. О'кей, так жить можно. Я находился в Огненных Вратах, развилке путей в Отражениях возле Дворов.
Я стоял лицом к океану и считал. Когда дошел до пятнадцатой мигающей башни слева от меня, направился к ней.
Вышел я перед упавшей башней под розовым небом. По пути к ней меня снесло в стеклянную пещеру, где текла зеленая река. Я шагал вдоль реки, пока не нашел переходной камень, который доставил меня к тропе через осенний лес. Ей я следовал почти с милю, пока не почувствовал присутствие пути у корней вечнозеленого дерева. Он привел меня на склон горы, откуда исходили еще три пути, и две дымные нити вели меня на тропу ленча с мамой. Согласно небу, у меня не было времени переодеться.
Я задержался возле перекрестка, чтобы стряхнуть с себя пыль, привести в порядок одеяние, причесать волосы. Прихорашиваясь, я задумался, кто мог получить мой вызов, когда я пытался добраться к Люку через Козырь – сам Люк, его призрак, оба? Могут ли призраки получать Козырной вызов? Я обнаружил, что заинтересован в том, что же творится сейчас в Эмбере. И я подумал о Корал и Найде…
Черт.
Мне хотелось быть где-нибудь еще. Мне хотелось быть далеко отсюда. Предупреждение Лабиринта, брошенное через Люка, было ясно и понято. Корвин дал мне слишком много тем для размышлений, а у меня не было времени сортировать их по полочкам. Я не хотел быть втянутым в то, что происходило там, во Дворах. Мне не нравилось и то, что здесь замешана моя мать. Я не имел должных чувств для посещения похорон. К тому же я чувствовал себя как-то очень непроинформированным. По-моему, если кто-то что-то хотел от меня – что-то очень важное, – им по меньшей мере надо выкроить время, чтобы объяснить ситуацию и попросить меня о сотрудничестве. Если это родственники – есть большая вероятность, что я пойду с ними. Куда проще сотрудничать со мной, чем плести интриги, пытаясь контролировать мои действия. Мне хотелось быть подальше от тех, кто контролировал меня, так же, как и от игр, в которые они играют.
Я мог повернуться и уйти в Отражения, вероятно, затеряться там. Я мог бы направиться в Эмбер, рассказать Рэндому все, что я знал, все, что подозревал, и он бы защитил меня от Дворов. Я мог бы возвратиться на Отражение Земля, возникнуть новой личностью, вернуться к компьютерному дизайну…
Тогда, конечно, я никогда бы не узнал, что происходит сейчас и что произошло раньше. Что касается настоящего места нахождения моего отца… я был способен добраться до него из Дворов, как ниоткуда еще. В этом смысле, он находился совсем рядом. И никого больше не было, чтобы помочь ему.
Я пошел вперед и повернул направо. Проделал путь к лиловеющему небу. Я буду вовремя.
Итак, я вновь вошел в Пути Всевидящих. Я вышел из красно-желтого росчерка звездного света, нарисованного у ворот переднего двора высоко на стене, спустился по Невидимой Лестнице и долгое время смотрел в гигантскую центральную бездну, с ее панорамой черного буйства за пределами Обода. Падающая звезда прожгла себе тропинку по лиловому небу. Я отвернулся, направляясь к обитой медью двери и низкому Лабиринту Искусств за ней.
Я помнил множество случаев, когда ребенком терялся в этом лабиринте. Дом Всевидящих веками собирал произведения искусств, и коллекция была так обширна, что здесь было несколько путей, на которые лабиринт распадался внутри самого себя; чтобы перевести стрелки и прогнать следующий оборот, пути огромной спиралью через туннели смыкались в точку, что сильно смахивала на старую железнодорожную станцию. Однажды я потерялся и через несколько дней был в конце концов найден плачущим перед коллекцией синих туфель, приколоченных к доске. Теперь я шел по Лабиринту медленно, глядя на старые уродливые творения, на какие-то новые. Там же затесались и поразительно красивые вещи, такие, как громадная ваза, которая выглядела так, словно была вырезана из единой глыбы огненного опала, и набор странных поминальных дощечек из дальнего Отражения, чье назначение и способ действия никто в семье припомнить бы не смог. Я не стал срезать угол по галерее, а остановился и вновь осмотрел и то, и другое: дощечки мне чертовски нравились.
Подойдя к огненной вазе и взглянув на нее, я продудел старую мелодию, которой меня научил Грайлл. Мне показалось, что я услышал тихий шорох, но, взглянув в ту и другую сторону по коридору, не обнаружил поблизости кого-нибудь еще. Едва ощутимые изгибы вазы требовали прикосновения. Я мог бы вспомнить, как в детстве меня всякий раз ловили на этом и строго выговаривали. Я медленно протянул вперед левую руку, положил ее на вазу. Поверхность была теплее, чем я мог бы предположить. Я скользнул ладонью по изгибу. Ваза казалась замерзшим пламенем.
– Привет, – пробормотал я, вспоминая приключение, которое мы разделили с ней. – Это было так давно…
– Мерлин? – раздался тихий голос.
Я тут же отдернул руку. Казалось, ваза заговорила.
– Да, – сказал я затем. – Да.
Вновь шелестящий звук, и в кремовой нише огня шевельнулась тень.
– Ссс, – сказала тень, разрастаясь.
– Глайт? – спросил я.
– Да-аа.
– Не может быть. Ты была мертва все годы.
– Не мертва. Ссспала.
– Я не видел тебя с тех пор, как перестал быть малышом. Тебе нанесли увечье. Ты исчезла. Я думал, ты умерла.
– Я ссспала. Ссспала, чтобы исссцелиться. Ссспала, чтобы зссабыть. Ссспала, чтобы возродитьссся.
Я протянул руку. Мохнатая змея подняла голову выше, вытянулась, упала мне на предплечье, забралась на плечо, свернулась.
– Ты выбрала для сна элегантное помещение.
– Я зсснала, что кувшшшин любим тебе. Я зсснала, есссли ждать доссстаточно долго, ты придешшшь вновь, оссстановишшшьссся, чтобы насссладиться им. И я узсснаю и поднимусссь бы во всссем блессске, чтобы приветссствовать тебя. Ух ты, ты выроссс!
– А ты выглядишь по-прежнему. Чуть потоньше, наверное…
Я ласково щелкнул ее по голове.
– Хорошо знать, что ты все еще с нами, добрый семейный дух. Ты, Грайлл и Кегма сделали мое детство лучше, чем оно могло бы быть.
Она высоко подняла голову, ударила носом мне в щеку.
– Мою холодную кровь сссогревает то, что я вновь вижшшу тебя, милый мальчик. Ты долго путешессствовал?
– О да. Очень.
– Однажшшды ночью нам ссследует поесссть мышей и лечь возссле огня. Ты сссогреешь мне блюдцссе молока и рассскажешь о сссвоих приключениях ссс тех пор, как оссставил Пути Вссевидящщщих. Мы отыщем пару мозссговых косссточек для Грайлла, есссли он всссе еще зссдесссь…
– Кажется, он прислуживает дяде Сухэю. А что с Бегмой?
– Я не зсснаю, это было ссстоль давно.
Я прижал ее покрепче к себе, чтобы согреть.
– Спасибо, ты ждала меня здесь в великой дреме, чтобы поприветствовать…
– Это большшше, чем дружессская вссстреча, приветссствие.
– Больше? Что тогда, Глайт? Что это?
– Кое-что показссать. Иди туда.
Она указала головой. Я двинулся в направлении, которое она отметила путем, которым я так или иначе пошел бы, туда, где коридоры расширялись. Я мог ощущать ее шевеление на моей руке с едва слышным шкворчанием, которое она иногда издавала.
Внезапно Глайт застыла, а голова ее поднялась, слегка покачиваясь.
– Что такое? – спросил я.
– Мы-ышши, – сказала она. – Мы-ышши рядом. Я должшшна пойти поохотитьссся… после того, как покажшшу тебе… одну вещь. Зссавтрак…
– Если тебе надо пообедать, я подожду.
– Нет, Мерлин. Ты не должшшен опозссдать, что бы… ни привело тебя сссюда. В возссдухе есссть нечшшто зссначшшительное. Позссжшше… пиршшессство… грызсуны…
Мы вошли в широкую и высокую часть галереи, освещенную небом. Четыре больших фрагмента металлической скульптуры – в основном бронзовых и медных – были асимметрично расставлены вокруг нас.
– Дальшшше, – сказала Глайт. – Не сссюда.
Я повернул направо на следующем углу и нырнул вперед. Скоро мы подошли к другой выставке – она демонстрировала металлический лес.
– Тишшше теперь. Не спешшши, милый демоненок.
Я приостановился и исследовал деревья, яркие, темные, сверкающие, тусклые. Железо, алюминий, латунь – это впечатляло. Этой выставки тут не было, когда в последний раз многие годы назад я проходил этим путем. Естественно, в этом нет ничего странного. Были изменения и в других районах, через которые я проходил.
– Теперь. Зссдесь. Поверни. Вернисссь.
Я двинулся в лес.
– Возссьми правее. Высссокое дерево.
Я приостановился, когда подошел к изогнутому стволу самого высокого дерева справа от меня.
– Это?
– Да-а-а. Преодолей его… вверх… пожшшалуйссста.
– Ты имеешь в виду залезть?
– Да-а-а.
– Ладно.
Есть в стилизованном дереве одно достоинство – или, по крайней мере, в этом стилизованном дереве – то, что дерево извивается спиралью, разбухает и перекручивается таким лихим манером, что обеспечивает хорошие поручни и уступы для ног, хоть по виду конструкции этого не скажешь. Я ухватился, подтянулся, нашел место для ноги, снова подтянулся, оттолкнулся.
Выше. Еще выше. Когда я был, наверное, футах в десяти над полом, я задержался.
– Эй, что мне делать теперь, раз уж я здесь? – спросил я.
– Залесссть повышшше.
– Зачем?
– Ссскоро. Ссскоро. Ты узнаешшшь.
Я затащил себя еще на фут выше и вдруг ощутил. Это было не то чтобы потряхивание, а скорее некое напряжение. Так бывало и раньше, иногда, когда меня волокло в какое-нибудь рисковое место.
– Здесь путь наверх, – сказал я.
– Да-а-а. Я сссвернулассь вокруг ветки сссинего дерева, когда массстер отражжжений открыл его. Его убили впоссследствии.
– Он должен вести к чему-то очень важному.
– Предполагаю. Я не сссудья… человечессских дел.
– Ты проходила туда?
– Да-а-а.
– Значит там безопасно?
– Да-а-а.
– Хорошо.
Я забрался повыше, преодолевая силу пути, пока не установил обе ноги на один уровень. Тогда я расслабился в объятиях пути и позволил ему затянуть меня.
Я вытянул обе руки на тот случай, если посадочная площадка окажется неровной. Нет, не оказалась. Пол был выложен прекрасными черными, серебряными, серыми и белыми плитками. Справа был геометрический узор, слева – изображение Преисподней Хаоса. Несколько мгновений мои глаза были устремлены вниз.
– Мой бог! – сказал я.
– Я права? Это важшшно? – сказала Глайт.
– Это важно, – отозвался я.