После целой вечности ожидания кажется, что-то стало проясняться.
Попытался пошевелить пальцами ног – удалось. Я лежал, распластавшись, в больничной постели, обе ноги были в гипсе, но все-таки это были мои ноги.
Я изо всех сил зажмурился, потом открыл глаза – и так три раза.
Комната постепенно перестала вращаться вокруг меня. Но где это, черт побери, я нахожусь?
Постепенно туман, застилавший мозг, начал рассеиваться, и я кое-что припомнил. Долгие темные ночи, санитарок и уколы. Каждый раз, как только я начинал приходить в сознание, меня тут же кололи какой-то гадостью. Так все и было. Да. Именно так. Но сейчас я чувствовал себя вполне прилично. По крайней мере наполовину. И им придется прекратить это их лечение.
Придется ли?
Может быть, и нет – внезапно пришло на ум.
Естественный скептицизм относительно чистоты человеческих намерений прочно укоренился в моем мозгу. Да меня просто перекололи наркотиками, внезапно сообразил я. По моим ощущениям, никакой особой необходимости в этом не было и не могло быть, но если уж они начали, то с какой стати им останавливаться именно сейчас? Ведь наверняка за это заплачено. Значит действуй хладнокровно и сделай вид, что ты все еще в дурмане, – подсказал мой внутренний голос, мое второе я, самое худшее, но и более мудрое.
Я последовал его совету.
Санитарка осторожно заглянула в палату примерно десятью минутами позже и, конечно, я все еще храпел. Дверь тихо закрылась.
К этому времени в памяти восстановилось кое-что из того, что произошло.
Я смутно припоминал, что попал в какую-то аварию. Что произошло потом – было как в тумане, ну, а о том, что было до этого, я вообще не имел ни малейшего представления. Но сперва меня привезли в обычный госпиталь, а потом перевели сюда, это я помнил, но не знал, почему.
Однако я чувствовал, что ноги были в полном порядке. По крайней мере, я вполне мог ходить, хотя и не помнил точно, сколько времени прошло с тех пор, как я их сломал. Ну а то, что у меня было два перелома – это помнил.
Голова несколько кружилась, но вскоре это прошло, и я поднялся, держась за железный прут изголовья кровати, и сделал свой первый шаг.
Полный порядок – ноги меня держат.
Итак, теоретически я вполне способен уйти отсюда восвояси.
Я вновь добрался до кровати, улегся поудобнее и стал думать. Меня зазнобило, на лбу выступил пот. Во рту отчетливо чувствовался вкус сладкого пудинга…
В Дании пахло гнилью…
Да, я попал в автокатастрофу, да еще какую… Затем дверь открылась, впустив в комнату луч яркого света из коридора, и сквозь щелки век я увидел сестру со шприцем в руках.
Она подошла к постели – широкобедрая бабища, темноволосая и с толстыми руками.
Как только она приблизилась, я сел.
– Добрый вечер, – сказал я.
– Д-добрый… – ответила она.
– Когда я выписываюсь отсюда?
– Это надо узнать у доктора.
– Узнайте!
– Пожалуйста, закатайте рукав.
– Нет, благодарю вас.
– Но мне надо сделать вам укол.
– Нет, не надо. Мне он не нужен.
– Боюсь, что доктору виднее.
– Вот и пригласите его сюда, и пусть он сам это скажет. А до того я не позволю делать себе никаких уколов.
– И все же боюсь, что тут ничего нельзя сделать. У меня точные указания.
– Они были и у Эйхмана, а поглядите-ка только, что с ним сделали.
И я медленно покачал головой.
– Ах вот как, – сказала она. – Учтите, что мне придется доложить об этом… этом…
– Обязательно доложите, – съехидничал я, – и кстати, во время своего доклада не забудьте сказать, что я решил выписаться отсюда завтра утром.
– Это невозможно. Вы не можете даже стоять на ногах, а что касается внутренних повреждений и кровоизлияний…
– Посмотрим, – сказал я, – спокойной ночи.
Она исчезла из комнаты, не удостоив меня ответом.
Я вновь улегся поудобнее и задумался. Похоже было, что я нахожусь в частной клинике, и это означало, что кто-то должен был оплачивать счет, и немалый. Но кто? Кого я знал? Я не мог вспомнить ни одного своего родственника или друга. Что из этого следовало? Что меня упрятали сюда враги?
Я стал думать дальше.
Ничего.
И никого, кто мог бы поместить меня сюда.
Мой автомобиль упал с небольшого утеса прямо в озеро… И это было все, что я помнил.
Я…
Я весь напрягся, и меня вновь прошиб пот.
Я не знал, кто я такой.
И чтобы хоть чем-то занять себя, я уселся на постели и принялся разбинтовывать все свои повязки. Под ними все было в порядке, да к тому же меня не оставляло чувство, что я все делаю правильно. Я сломал гипс на правой ноге, используя как рычаг железный прут, выломанный в изголовье кровати. У меня внезапно возникло чувство, что надо убираться отсюда как можно скорее, и что мне обязательно надо сделать что-то очень важное.
Несколько раз согнул и разогнул правую ногу. Полный порядок.
Разбив гипс на левой ноге, я поднялся и подошел к стенному шкафу.
Моей одежды там не было.
Затем я услышал шаги. Я вернулся на кровать и как можно более тщательно накрылся бинтами и разломанным гипсом.
Дверь вновь открылась.
Затем комната ярко осветилась, и у самого входа, у выключателя встал здоровенный детина в белом халате.
– Мне сказали, что вы тут грубо отказываетесь подчиниться нашей санитарке, – сказал он. Здесь уже было не притвориться спящим. – Как это понять?
– Не знаю, – ответил я, – а что?
Это его обеспокоило на секунду-другую, затем, нахмурившись, он продолжал.
– Сейчас время вашего вечернего укола.
– Вы врач?
– Нет, но мне велено сделать вам укол, а для этого у меня хватит медицинской подготовки.
– А я отказываюсь от укола, – сказал я, – и имею на это полное юридическое право. В конце концов, какое вам дело?
– Я сделаю вам укол, – проговорил он, приближаясь с левой стороны кровати.
В руке его появился шприц, тщательно до этого скрываемый.
Это был очень некрасивый, грязный удар, дюйма на четыре ниже пояса, если я не ошибаюсь. Он упал перед кроватью на колени.
– …. …. – сказал он спустя некоторое время.
– Еще раз подойдете ко мне, и пеняйте на себя.
– Ничего, мы умеем обращаться и с такими пациентами – выдавил он с трудом.
Тогда я понял, что наступило время действовать.
– Где моя одежда?
– … … – повторил он.
– В таком случае мне придется позаимствовать вашу. Дайте-ка ее сюда.
Его ругань начала уже утомлять меня, так что пришлось накинуть на него простыню и оглушить железным прутом.
Примерно через две минуты я был одет во все белое – цвет Моби Дика и ванильного мороженого. Какое уродство.
Я запихал его в стенной шкаф и выглянул сквозь зарешеченное окно. Я увидел старую луну с молодым месяцем на руках, качающую его над верхушками тополей. Трава слабо серебрилась и переливалась тонким светом. Ночь слабо спорила с солнцем. Ничто не подсказывало, где именно я находился. Комната моя тем не менее располагалась на третьем этаже здания, и освещенный квадрат окна слева внизу от меня говорил о том, что на первом этаже кто-то не спал.
Так что я вышел из комнаты и осмотрел коридор. Слева он заканчивался глухой стеной с зарешеченным окном, и по обе стороны располагались четыре двери. Скорее всего, они вели в такие же палаты, как и моя. Вернувшись к окну, я не обнаружил ничего нового: те же деревья, та же земля, та же ночь. Я повернулся и направился в другую сторону.
Двери, двери, двери без единой полоски света под ними, и единственный звук – шлепанье моих ног, да и то только потому, что позаимствованная обувь оказалась слишком велика.
Часы моего вышибалы показывали пять часов сорок четыре минуты. Металлический прут я заткнул за пояс под белым халатом, и он очень неудобно бил меня во время ходьбы по бедру. На потолке примерно через каждые двадцать футов горела лампа дневного света.
Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел по коридору, высматривая дверь с выбивающейся из под нее полоской света.
Дверь эта оказалась самой последней в коридоре, и я был так невежлив, что вошел в нее без стука.
За большим полированным столом, наклонившись над одним из ящиков, сидел человек в роскошном халате. На палату эта комната что-то не была похожа.
Он поднял голову, глаза его загорелись, а губы раздвинулись на секунду, как будто он хотел закричать, но удержался, увидев выражение моего лица. Он быстро встал.
Я закрыл за собой дверь, подошел ближе и поздоровался:
– С добрым утром. Боюсь, у вас будут крупные неприятности.
Люди, по-видимому, никогда не излечатся от любопытства по поводу неприятностей, потому что, подождав те секунды, которые потребовались мне, чтобы пересечь комнату, он спросил:
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, – ответил я, – что я собираюсь подать на вас в суд за то, что вы держали меня взаперти, а также за издевательство и незаконное употребление наркотиков. В настоящий момент у меня как раз начался тот период, когда мне необходим укол морфия, а потому я за себя не отвечаю и могу начать бросаться на людей, и…
Он выпрямился.
– Убирайтесь отсюда!
Тут я увидел на столе пачку сигарет. Закуривая, я процедил:
– А теперь сядьте и заткнитесь. Нам надо кое-что обсудить.
Сесть-то он сел, но не заткнулся.
– Вы нарушаете сразу несколько наших правил!
– Вот пусть суд и разберется в том, кто и что нарушает, – ответил я. – А теперь мне нужна моя одежда и личные вещи. Я выписываюсь.
– Вы не в том состоянии…
– Вас не спрашивают. Гоните мои вещи, или я действительно обращусь в суд.
Он потянулся к кнопке звонка на столе, но я отбросил его руку.
– Мои вещи, – повторил я. – А это вам следовало сделать раньше, как только я вошел. Сейчас уже слишком поздно.
– Мистер Кори, вы были очень тяжелым па…
Кори???
– Сам я сюда не ложился, – перебил его я, – но будьте уверены, выписаться отсюда я выпишусь. И причем сейчас. Так что не задерживайте меня.
– Совершенно очевидно, что вы сейчас не в том состоянии, чтобы оставить стены клиники, – ответил он. – Я не могу допустить этого. Сейчас я позову санитара, чтобы он помог вам добраться обратно в палату и уложил в постель.
– Не советую. В противном случае вы на себе испытаете, в каком я сейчас состоянии. А теперь ответьте мне на несколько вопросов. Во-первых, кто поместил меня сюда и платит за всю эту роскошь?
– Ну хорошо…
Он вздохнул, и его маленькие усики печально опустились долу.
Открыв ящик стола, он сунул туда руку, и я насторожился.
Мне удалось выбить пистолет еще до того, как он спустил предохранитель. Очень изящный кольт-32. Подобрав пистолет с крышки стола, я сам снял его с предохранителя и направил в сторону доктора.
– Отвечайте. По-видимому, вы считаете, что я опасен, и можете оказаться правы.
Он слабо улыбнулся и тоже закурил, явный просчет с его стороны, если он желал выглядеть уверенным в себе. Руки у него здорово тряслись.
– Ну ладно, Кори, – сказал он. – Коли это вас успокоит, то поместила вас сюда ваша сестра.
– Какая сестра?
– Эвелина.
И это имя мне ни о чем не говорило.
– Странно. Я не видел Эвелину много лет, сказал я. – она даже не знала, что я живу в этих местах.
Он пожал плечами.
– И тем не менее…
– А где она живет сейчас? Я хотел бы навестить ее.
– У меня нет при себе ее адреса.
– В таком случае узнайте его.
Он поднялся, подошел к полке с картотекой и вытащил оттуда одну из карточек.
Я внимательно прочел все, что там было написано.
Мисс Эвелина Флаумель…
Адрес в Нью-Йорке тоже был мне незнаком, но я его запомнил. Судя по карточке, меня звали Карл. Карл Кори. Прекрасно. Чем больше данных, тем лучше.
Я засунул пистолет за пояс, рядом с прутом. Естественно, поставив на предохранитель.
– Ну ладно, – сказал я. – Где моя одежда и сколько вы мне заплатите?
– Вся ваша одежда пропала при катастрофе, – прошипел он, – и я все же должен сообщить вам, что у вас были сломаны обе ноги, причем на левой переломов было два. Честно говоря, я просто не понимаю, как вы можете стоять. Прошло всего две недели…
– Я всегда поправляюсь быстро, – ответил я. – А теперь поговорим о деньгах.
– Каких деньгах?
– Которые вы заплатите мне, чтобы избежать суда за незаконное содержание в клинике, злоупотребление наркотиками и так далее.
– Не будьте смешным.
– Кто из нас смешон? Я согласен на тысячу долларов наличными, только сразу.
– Я не намерен даже обсуждать этого вопроса.
– А я все-таки советую вам подумать, ведь что ни говори, посудите сами, что будут болтать о вашей клинике, если я не промолчу. А я вне всякого сомнения обращусь в медицинское общество, в газеты…
– Шантаж, – сказал он, – но я на него не поддамся.
– Заплатите вы мне сейчас или потом, после решения суда – мне все равно. Но сейчас это обойдется значительно дешевле.
Если он согласится, то я буду твердо знать, что все мои догадки были верны и эта история достаточно грязна.
Он уставился на меня и молчал довольно долго.
– У меня нет при себе тысячи, – в конце концов выдавил он.
– В таком случае назовите цифру сами, – предложил я.
После еще одной паузы он добавил:
– Это вымогательство.
– Ну какие между нами могут быть счеты? Валяйте. Сколько?
– В моем сейфе есть долларов пятьсот.
– Доставайте.
Тщательно осмотрев свой маленький стенной сейф он сообщил мне, что там всего лишь четыреста тридцать долларов, а так как мне не хотелось оставлять отпечатков пальцев, пришлось поверить ему на слово. Я забрал купюры и засунул их во внутренний карман.
– Где тут у вас ближайшая компания такси?
Он назвал место, и я проверил по телефонному справочнику, заодно уточнив, где я нахожусь.
Я заставил его набрать номер и вызвать мне такси, во-первых, потому, что не знал названия его клиники, а во-вторых, потому, что не хотел показать ему, в каком состоянии моя память. Одна из повязок, которые я тщательно удалил, была вокруг головы.
При заказе машины я услышал и название клиники:
"Частный госпиталь в Гринвуде".
Я затушил сигарету, вытащил из пачки другую и освободил свои ноги от примерно двухсотфунтовой тяжести, усевшись в удобное кресло коричневой кожи рядом с книжным шкафом.
– Подождем здесь, и вы проводите меня до выхода.
От него я больше так и не услышал ни слова.