Впоследствии Хейм с грустной иронией вспоминал о своей осторожности. Ссылаясь на срочную необходимость своего присутствия на борту "Лиса-2", он поднял яхту, когда не прошло еще и часа со времени приземления "Пориска". Однако, Куманодис вызвался остаться на борту прилетевшего корабля, дабы нанести визит вежливости.
Хейм знал, что грек выполнил большую работу по заключению предварительных договоров на Строне. Удастся ли ему столь же успешно достичь взаимопонимания со своими собратьями-землянами – было неизвестно, но Хейм не имел возможности большого выбора.
Остаться должен был либо Куманодис, либо Уонг – единственные, кто бегло говорил на местном языке и поэтому могли пользоваться лазерной линией космопорта, гарантирующей невозможность подслушивания.
По прошествии двух вахт от Куманодиса поступило донесение:
– С ними все в порядке, шкипер. Меня провели по всему кораблю, и я имел возможность поговорить с каждым. В экипаже у них пять человек, плюс капитан, его помощник и бортинженер. Все они – самые обычные косморабочие, подписавшие контракт на этот круиз, как подписались бы на любой другой исследовательский полет. Тут не спутаешь. Или надо быть слишком хорошим артистом. Но такие работают на стереовидении, а не в космосе.
– Им вовсе не обязательно играть, – сказал Хейм. – Достаточно надеть на себя ничего не выражающую маску.
– Но эти парни совсем не такие. Они обступили меня и буквально засыпали вопросами о нашей экспедиции. в целом они считают, что наша идея чертовски удачна. Двое из них даже изъявили желание к нам присоединиться.
– Угу. Это меня не удивляет. Простые люди часто проявляют больше здравого смысла, чем представители интеллектуальной элиты. Но, постой, к числу последних относится кто-нибудь из офицеров?
– Да, инженер. Капитан Гутьерец и первый офицер… В общем они были непроницательными, как метеориты. Я до сих пор не знаю, что у них на уме. Возможно, в принципе они воспринимают нас негативно, полагая, что война это дело регулярного Военного Флота. Но я постарался доказать, оправданность нашей экспедиции. Упомянул ее бескорыстные цели, официальные документы, подтверждающие ее законность и т. д.
– А как насчет ученых?
– Разношерстная команда. Мне кажется, Брэгдон и мисс Лори единственные, кто когда-либо бывали за пределами Солнечной системы. Среди них есть еще один ксенолог, семантик, глоссаналитик, биолог и полдюжины аспирантов в качестве помощников. Насколько я понял, прежде никто из них не бывал на Строне.
– Странно.
– Чарли Уонг и я тоже впервые попали сюда лишь тогда, когда вы нас послали, босс. Они сделали то же самое, что и мы, опирались на имевшуюся информацию и по дороге выучили основной язык с помощью РНА-электро. Этот прибор кого угодно натаскает за каких-нибудь две-три недели. Как бы там ни было, я могу вам с уверенностью сказать, что людей этого типа можно не опасаться. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них, кроме Брэгдона, умел обращаться с ручным или любым другим оружием. Мы и наши убеждения их не очень волнуют, так что взаимоотношения между нами все равно были бы слегка натянуты, даже если бы по отношению к ним не было проявлено никакой грубости. Но они не представляют для нас никакой угрозы.
– Это можно сказать про всех? – спросил Хейм, вдруг ощутив странный упадок духа.
– Нет. Забавно, но и мистер Брэгдон, и мисс Лори весьма дружелюбны. Он один раз заметил, что не согласен с вашими идеями, но очень уважает вас за мужество, а она сказала, что надеется вскоре снова увидеться с вами. Может быть, вы все же нанесете им визит.
– Да, – мягко ответил Хейм. – О, да.
Через час "Конни" уже набирала скорость, возвращаясь с орбиты к планете.
Сидя на мостике, Хейм слушал гудение яхты и биение собственного сердца в такт мелодии Фламенго, исполняемой Вадажем. Некоторое время оба молчали, не отрывая глаз от зрелища в иллюминаторах.
Строн, диаметр которого в два с половиной раза, а масса – в девять с половиной раз больше земной, гигантским шаром катился среди непроглядной тьмы. Моря сияли благородной голубизной; континенты, испещренные пятнами белоснежных областных скоплений, были коричневато-желтыми или цвета киновари. Вдоль линии горизонта атмосфера образовывала неистовый яркий обод; и над всем этим озаренное горячим солнцем класса Ф-5, струилось свечение, превращавшееся возле полюсов в огромное знамя зари, взметнувшиеся высоко вверх, в космос. Позади виднелись две луны, сиявшие леденистым светом, а еще дальше мерцали странные созвездия.
– Когда я вижу что-нибудь наподобие этого, – пробормотал Хейм. – Я всегда удивляюсь
Вадаж перестал играть и по-птичьи наклонив голову, взглянул на него.
– Чему удивляешься?
– Какого черта мы теряем время на то, чтобы ненавидеть и убивать, когда мы можем его потратить на… А, не имеет значения. – Хейм достал свою трубку. – Все это только служит поводом для раздоров.
Вадаж пристально смотрел на него.
– Я уже изучил тебя достаточно хорошо, Гуннар, – сказал он. – Ты не подходишь для роли Гамлета. Что случилось на самом деле?
– Ничего!
– А, прости, если я сую нос не в свои дела, но успех всего этого предприятия зависит от тебя. Причиной для расстройства послужило появление леди, не так ли?
– Я был всего лишь удивлен, не больше. Когда-то мы были друзьями. Хейм принялся старательно набивать трубку. Но твердый взгляд венгра заставил его продолжить. – Несколько лет тому назад мы с женой довольно много общались с четой Лори. Незадолго до смерти Кори они улетели на Уранию, в систему Ипсилон-Инди, что бы оборудовать в тамошней колонии фабрику по изготовлению станков. Должно быть, дела там пошли не очень хорошо, потому что в прошлом году она вернулась оттуда, будучи уже в разводе с мужем. Конфликт с алеронами находился уже в серьезной стадии, хотя еще не дошло до нападения на Новую Европу, и она стала активно участвовать за мир. У нее совсем не было свободного времени: постоянные разъезды, митинги, собрания… Поэтому мы виделись всего несколько раз, да и то мельком, на больших официальных встречах, где любят много и без толку болтать. Я… э… почти не сомневался, что она не захочет говорить со мной теперь, после того, что я сделал.
– И теперь приятно удивлен, э? Она действительно привлекательна. И тебе это особенно должно быть заметно.
– Что ты хочешь этим сказать? – огрызнулся Хейм.
– О… – улыбка Вадажа была обезоруживающей. – Не стоит слишком пристально присматриваться к интимной жизни своего ближнего. Однако, Гуннар, хотя ты был слишком занят, я чувствовал, что ты совершаешь ошибку, не… как бы это сказать… в общем, не подготавливая себя к длительному путешествию в исключительно мужском обществе.
Хейм ухмыльнулся ему в ответ.
– Мне и так стоило немалого труда сочинять всякие небылицы в оправдание твоих отлучек. Как я мог сказать, что ее герой занят любовными похождениями?
– Тише! – Вадаж стал красным, как помидор, и принялся радостно дергать струны на гитаре.
– Однако, в его словах, быть может, есть доля правды, – подумав решил Хейм. – Я мог бы… Конни поняла бы меня. Так же, как когда-то поняла в отношении Джоселин. Одному богу известно, сколько с тех пор могло быть других женщин… Может быть, я слишком много думал о Мэдилон, оставшейся на Новой Европе. Проклятая глупость. О… не знаю, все перепуталось.
Вот что он понял потом и вспомнил.
Не совсем уверенно он нажал кнопку на ее двери. Она открыла когда еще не стих звон колокольчика.
– Гуннар, – сказала она и взяла обе его руки в свои. – Я так рада, что ты смог прийти.
– С твоей стороны было очень мило меня пригласить, – сказал он.
– Ерунда, когда два старых друга встречаются снова на полпути между домом и Южным Крестом, что еще они могут сделать, кроме как устроить небольшой при наедине? Ну, входи же…
Дверь за ним закрылась. Он огляделся. Ее каюта была большая и комфортабельная, и Джоселин еще сумела сделать ее уютной. Хейм узнал некоторые вещицы из ее бывшего дома в Сан-Франциско – репродукции Матисса и Хиросиги, насколько потрепанных томиков Катулла, Иетса, Тагора, Пастернака и Мозуник-Лопенса, Флейту… Когда-то ему нравилось слушать, как она на ней играет. Были здесь и сувениры из системы Ипсилон-Инди – не столько с Урании, сколько с застывшего Нового Марса. Затем его внимание вновь переключилось на хозяйку, и он замер. На Джоселин было электрическое голубое платье и ожерелье из массивного серебра, какие носят на Геане. Ее туалет был одновременно и скромным, и ошеломляющим. Или так просто казалось, поскольку под ним легко угадывались знакомые линии.
– Очнись парень, – внутренне сказал себе Хейм, а вслух произнес:
– Ты не изменилась.
– Лгунишка. Однако, благодарна. – Ее глаза задержались на нем. – А вот ты изменился. Усталый, сердитый человек.
– Ну почему же, нет, сейчас я чувствую себя счастливее, чем… – она не дала ему договорить, отпустив его руки и направившись к столу, на котором стояли бутылки и лед.
– Давай чего-нибудь выпьем, – сказала она. – Насколько я помню, ты любишь шотландское виски. А вот еще Глинтвейн.
– Как? Ведь ты всегда предпочитала легкие вина?
– Видишь ли, Вик… ну, ты, конечно, понял – доктор Брэгдон… он разделяет твои вкусы и любезно предоставил в наше распоряжение свой бар.
Она начала разливать вино. Мгновение бульканье льющегося вина в бокал было единственным звуком во всей вселенной.
– Черт мня дери, какое право я имею ревновать? – подумал Хейм и тут же нарушил молчание:
– Я не совсем понял, что ты тут делаешь вместе с ним.
– Официально я – секретарь при экспедиции. Определенные навыки этой работы я получила еще до замужества, а затем постепенно утратила их, вступив в движение за мир. Потом они мне снова пригодились на других планетах, включая планеты, где для жизни требуется специальное снаряжение. Мне приходилось довольно часто бывать на Новом Марсе – якобы для того, что бы сопровождать геологоразведчиков с Эдгара, а на самом деле – просто чтобы куда-нибудь убраться… Но это неважно. Все это в прошлом. Когда я услышала об этой экспедиции, я подала заявление с просьбой об участии и, к своему удивлению, получила положительный ответ. Наверное, потому что по-настоящему соответствующие этой должности люди боялись оказаться в такой близости от большого коварного Алерона, а отчасти потому, что я смогу справиться с этим.
Она подала ему бокал и подняла свой.
– Добро пожаловать на борт нашего корабля, Гуннар, за прежние дни.
Они молча чокнулись бокалами.
– За те дни, когда жизнь была проста и прекрасна, – добавила Джоселин. Сделав глоток шабли, она снова произнесла тост, на этот раз с вызовом: – А теперь за будущее, мы сделаем его таким же.
– Что ж, будем надеяться.
Уголки его губ приподнялись. Джоселин всегда любила чересчур все драматизировать, но ему, с его флегматичностью, это даже нравилось.
– Садись, – взмахом руки она указала ему на кресло, но он сел на стул. Джоселин усмехнулась, и, опустившись в кресло, принимающее форму тела, расслабилась.
– Ну, а теперь, – сказала она, – расскажи мне о себе.
– Разве ты еще не наелась сообщениями обо мне в глазах?
– Да уж, недостатка в них не было. – Она прищелкнула языком. – Вся Солнечная Система пришла в волнение. Половина требовала повесить тебя и бросить на Францию водородную бомбу за содействие твоей авантюре. Остальные… – От ее юмора не осталось и следа, – Я не знала что ваша политика имеет столько сторонников среди населения. Твой шаг как бы слил их всех воедино, выкристаллизовал в одно целое.
Усилием воли подавив вспыхнувшие эмоции, Хейм сказал:
– Честно говоря, именно на это я и рассчитывал. Один решительный жест, чтобы пробиться сквозь эту чертову путаницу… О'кей, ты можешь выставить меня вон.
– Нет, Гунна, никогда. – Она наклонилась и легко похлопала его по руке.
– Я считаю, что ты неправ, ужасно неправ, но я никогда не сомневалась в честности твоих намерений.
– То же самое я мог бы сказать о тебе, разумеется. Хотелось бы мне, чтобы это относилось и к некоторым из твоих союзников. Да и из моих тоже чего греха таить. Не могу сказать также, чтобы я питал особую любовь к некоторым довольно мерзким фанатикам.
– Я тоже. Военные… Я покинула их организацию, когда они начали открыто аплодировать насилию толпы.
– Они пытались шантажировать меня через мою дочь, – сказал Хейм.
– О, Гуннар! – Она сжала его пальцы. – А я даже не навестила тебя за все это время. Постоянно было столько дел… Сначала это движение за мир, потом полет на Венеру, и когда я вернулась и узнала обо всем, уже все закончилось и ты улетел. Но… это ты серьезно? Неужели люди Ио и в самом деле…
– Я все уладил, – сказал он. – Давай больше не будем об этом говорить. Нам приходится держать это в секрете. Я рад, Джос, что ты порвала с ними.
– С ними, но не с тем, что они представляли их себя в самом начале, уточнила она. В ее продолговатых карих глазах внезапно блеснули слезы. Хейм не мог понять, чем они вызваны. – Еще одна причина разрыва – мое ежедневное желание покинуть Землю. Все превратилось в такую отвратительную мешанину… Где ни начни искать – нигде не найдешь ответа на вопрос: что такое "хорошо" и что такое "плохо".
Она перевела дух и продолжала с чудесной искренностью:
– Но неужели ты не видишь, какой вред принесла Франция? Все, вроде бы, говорило за то, чтобы конфликт с алеронами можно было уладить мирным путем. Теперь сторонники мира объединились в легальную организацию, и это единственное, что они и могут сделать, чтобы не дать экстремистам взять контроль над Парламентом в свои руки, делегация Алерона заявила, что она больше не собирается ждать, и отбыла домой. Нам придется посылать за ними, когда мы найдем выход из этого тупика.
– Или пуститься за ними в погоню, если этот выход приведет туда, куда рассчитываю я, – сказал Хейм. – Вы не можете, не хотите видеть одной простой вещи, а именно: алероны не собираются заключать настоящий мир. Они хотят, чтобы Земля вообще убралась из космоса.
– Но почему? – с мольбой в голосе спросила Джоселин. – В этом же нет никакого смысла!
Хейм нахмурился, глядя в бокал.
– Готов признать, что это кажется довольно странным. Для них это имеет смысл, но они думают не так, как мы. Взгляни на перечень их дел, а не их красивых слов, с те пор, как мы впервые столкнулись с ними. Включая доказательства, подтверждающие, что они намеренно напали на Новую Европу и намеренно осуществляют свои действия по уничтожению французской колонии на этой планете. Твоя фракция отрицает подлинность этих документов, но будь же честной сама с собой, Джос.
– Ты тоже будь честным Гуннар… Нет, посмотри на меня. Что может сделать один – единственный капер кроме того, как лишь еще больше обострить враждебность и усложнить ситуацию? Ведь ты же прекрасно понимаешь, что никто больше не последует твоему примеру. Пока что Франции и ее союзником удается удерживать Парламент от объявления твоей экспедиции вне закона. Но Министерство запретило все сделки по передаче кораблей в частные руки, и Франция не в силах устроить такой законодательный переворот, который отменил бы данный запрет. Ты погибнешь здесь, Гуннар, в одиночестве, ни за что ни про что.
– Я надеюсь, что во Флоте начинается движение, – сказал он. – Если, как ты выразилась, мне удастся обострить враждебность… Угу, не думай, что это мания величия. Просто надежда. Но мужчина обязан думать и делать то, что в его силах, даже если это не бог весть что.
– Женщина тоже, – вздохнула она.
Затем, внезапно вскочив с кресла, взяла у Хейма бокал, чтобы снова наполнить его, и улыбнулась, с усилием, но без притворства.
– Хватит споров, давай остаток этого вечера будем сами собой. Мы так давно не виделись.
– Уж это точно. Мне хотелось тебя увидеть, и я собирался непременно это сделать после твоего возвращения на Землю, но мне думается, мы оба были слишком заняты. Да и случая, вроде бы, как-то не выпадало.
– Слишком заняты, потому что слишком глупы, – кивнула она в ответ. Настоящие друзья – в лучшем случае – большая редкость. А ведь когда-то были таковыми, не правда ли?
– Правда, – сказал он, стараясь как и Джоселин, не сворачивать с безопасной на первый взгляд дороги. – Помнишь нашу пирушку в Европе?
– Как я могу забыть? – Она бросила на него ответный взгляд и снова села, но на этот раз прямо, так что ее колени касались его.
Эта смешная маленькая таверна в Амстердаме, где ты стукался головой о потолок всякий раз, когда вставал, и в конце концов тебе пришлось взять у полисмена напрокат его шляпу. И вы с Эдгаром все время орали что-нибудь из Эдды, и… Но как вы оба были прекрасны, когда мы в предместье Парижа, раздетые донага, наблюдали восход солнца.
– Вы, женщины, были намного прекраснее, поверь мне, – сказал он, чувствуя себя несколько неловко. Последовало молчание. – Мне очень жаль, что у вас с Эдгаром все так получилось, – наконец отважился нарушить тишину Хейм.
– Мы совершили ошибку, отправившись за пределы системы, – кивнула Джоселин. – К тому времени, когда мы поняли, как губительно действует нам на нервы окружающая обстановка, было уже слишком поздно. Сейчас он нашел себе очень хорошую жену.
– Ну что ж, это кое-что.
– А как насчет тебя, Гуннар? Это был такой ужас… Я о бедной Конни. Но ведь прошло уже пять лет, и неужели ты…
– Да, пять лет, ничего, – бесстрастно сказал он. – Не знаю, почему.
Она чуть-чуть отодвинулась и спросила очень мягко.
– Я не смею льстить себя надеждой, но не я ли была тому виной?
Он покачал головой. Лицо его зарделось.
– Нет. С этим давно покончено. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Конечно. Ведь вечер нашего воссоединения должен пройти весело. Салют!
Снова зазвенели бокалы.
Она начала говорить о прошлом, он поддакивал и дополнял банальность, присущая всякой дружбе: а ты помнишь, как бы там ни было, мы тоже, однажды, ты сказал, мы подумали, а помнишь, и потом там еще был, мы надеялись, а помнишь? И время, и слова, и пустые бокалы… И наконец как-то само собой вышло так, что она начала играть для него на флейте "О клер де ля Лун", "Гаудеамус игитур", "Сентябрь", "Геннандоа". Звуки мелодии, яркие и холодные, смешались в хороводе, кружили голову и наконец Хейм перебрался в кресло и, откинувшись на его спинку, стал смотреть на блики света, отражавшегося в волосах Джоселин и исчезавшего затем в глубоких тенях внизу. Но когда она запела "Девушку из Скрайдострупа"…
Может быть, ее я должен был
любить тогда,
цветущей весной каменного века…
Флейта упала ей на колени, и Хейм увидел, что ее глаза закрылись, а губы задрожали.
– Нет, – сказала она. – Просто. Я не думала. Это ты научил меня, Гуннар.
Он сел прямо и положил ставшую вдруг странно нежной руку на ее плечо.
– Забудь об этом, – сказал он. – Не надо было мне раскрывать свою пасть. Лучше было помалкивать. Но особого вреда ведь не было. Это было более, чем… не более чем одно из обычных увлечений. Конни не держала на тебя зла. Она очень умело и осторожно освободила меня от этого наваждения.
– Мне повезло меньше, – прошептала Джоселин.
Ошарашенный, он мог лишь произнести, запинаясь:
– Джос, ведь ты сама не хотела продолжать!
– Я не смела. Но именно это было главной причиной, которая заставила меня уговорить Эдгара, покинуть Землю. Я надеялась, Гуннар, когда я вернусь, почему мы оба были такими идиотами?
Потом она вдруг рассмеялась низким грудным смехом, подошла к нему и сказала:
– Но ведь еще не поздно, не так ли? Даже сейчас?