Пять дней по календарю Строна? Шесть? Хейм точно не знал. Кошмар длился слишком долго.
Поначалу все шло неплохо. Местность очень плавно поднималась вверх, покрытая редким лесом, который помогал путникам прятаться от тех, кто высматривал их с воздуха, и в то же время продолжать путь. Все находились в довольно сносной физической форме. И что было уже совсем странно броня их скафандров казалась почему-то эталоном легкости и компактности.
А между тем, вдобавок к весу скафандра и гравитации, каждый нес груз, превышавший его собственный вес на Земле. "Неплохо" означало в среднем чуть более одного километра в час. Затем местность пошла под уклон, и они очутились на склонах предгорий хребта Кимрет. Хуже всего было то, что к этому времени начали появляться совокупные последствия нагрузки и перенапряжения. Это было не просто изнеможение. Не имея изолирующей палатки, они не могли ни на минуту снять скафандры. Рецилкуляторы нейтрализовали летучие побочные продукты метаболизма; но мало-помалу ничтожный процент этих вредных веществ, всякий раз ускользавший от химической сорбции, стал нарастать. Зловоние и зуд стали невыносимыми. Слишком много альдегидов, органической кислоты и другой дряни.
А высокая гравитация оказывала на сердце более тонкое и более пагубное влияние, чем простая перегрузка. Она приводила в полное расстройство хрупкий и очень точный баланс жидкостей в теле – баланс, выработанный за миллионы лет у человека, жившего на одной и той же планете меньшего размера. Плазма стала просачиваться сквозь стенки клеток. Кровь приливала к конечностям, и лодыжки опухали, в то время как мозг, лишенный тока крови, отказывался работать. На Строне этот процесс идет не быстро, но идет.
Люди не протянули бы и трех дней, если бы в их аптечках не было медикаментов: граванола, кинестана, различных стимуляторов и обезболивающих. Однако лекарства вскоре должны были иссякнуть, и тогда останется, быть может один день, в течение которого люди еще смогут идти дальше, прежде чем упасть и умереть.
– Чего ради все это и стоит ли этого наша цель? – то и дело проскальзывала не ясная мысль сквозь жернова, словно бы вращающиеся в голове у Хейма. – Почему мы не вернулись домой? Теперь я уже не помню.
Мысли вновь смешались. Все остатки внимания надо уделить сизифову труду: поднять одну ногу, перенести ее вперед, опустить на землю, поднять другую ногу, перенести ее… Тем временем правое плечо навалилось, на него навалилась смертельная тяжесть.
– О, да, Джоселин, – вспомнил он как будто из далекого прошлого.
Оставшиеся вынуждены по очереди помогать ей двигаться вперед. Джоселин споткнулась, и оба они едва не упали.
– Надо отдохнуть, – раздался ее нерешительный искаженный голос.
– Ты отдыхала всего десять минут назад… Пошли! – Он грубо дернул за связывающую их импровизированную упряжь.
Пошатываясь и спотыкаясь, они продолжали путь в течение очередных пятидесяти секунд. Когда они истекли, Вадаж окликнул "Время! "
– Люди опустились на землю и легли, распластавшись на спине и тяжело дыша.
Наконец Хейм встал на колени. В глазах у него немного прояснилось, и в голове шумело не так сильно. Он даже каким-то краем сознания отметил, что окружавший пейзаж был великолепным.
К востоку горы по которым он с таким трудом поднимался, резко устремлялись длинными хребтами и каньонами вниз, к необозримой подернутой дымкой долине. Мягкий свет вечернего солнца сменил их окраску рыжевато-коричневую с каменными красными расплывчатыми пятнами в тех местах, где рос лес – на великолепной краске тлеющего заката. Неподалеку ярко сверкал ручеек, извиваясь между валунами, чтобы потом разветвиться на несколько пенистых водопадиков, чей шум напоминал звон колокольчиков в неподвижном воздухе. Над образованными им озерками роились похожие на насекомых существа цвета смарагды с радужными крылышками.
На западе горы высились черной громадой, освещаемой лучами заходящего солнца, которое словно бы зацепилось за их вершины. Снежный пик Лохан, красотой и совершенством напоминавший Фудзи, поражая своей неземной зеленовато-голубой окраской на фоне фиолетового неба. Вокруг него скалы отбрасывали густые тени, скрывая от глаз Хейма то, что ждало его впереди. Но он мог различить лес, до которого было чуть больше километра. С помощью полевого бинокля он определил также, что лес этот довольно густой, с подлеском и зарослями кустарников. Но обходной путь был бы слишком велик даже в бинокль не видно было ни северной, ни южной оконечности леса – в то время как ширина его могла оказаться совсем небольшой.
Вадаж тоже смотрел в ту сторону.
– Мне кажется, на сегодня хватит, – сказал он.
– Еще рано, – возразил Хейм.
– Но солнце вскоре скроется за этим высоким горизонтом. А мы чертовски устали, и к тому же завтра нам придется продираться через эту чащобу. Хороший отдых – для нас все равно, что хорошее капиталовложение, Гуннар.
– Черт, мы и так спали по девять часов из восемнадцати! – подумал Хейм, взглянул на остальных. Почти не видя их лиц. Он уже научился легко узнавать их по скафандрам. Джоселин уже отключилась. Утхг-а-К-Тхакв был похож на блин, растекшийся по земле. Вадаж и Брэгдон сидели по-турецки, но согнув спины. И в теле самого Хейма каждый нерв трепетал от страшного переутомления.
– Хорошо, – сказал он.
Есть особенно не хотелось, но он заставил себя развести водой немного порошка и протолкнул эту кашу сквозь специальный шлюз для питания. Когда с этим было покончено, Хейм вытянулся на спине, насколько позволял рюкзак. Прошло некоторое время, прежде чем он осознал, что спать не хочется. Изнеможение, боль и шум в голове – да, все это было, но желание спать отсутствовало. Он не знал, что тому виной: переутомление или зуд давно небритого лица немытой кожи.
– Боже мой, боже мой, чего только не отдал бы я за душ, чистое белье и свежий воздух!
Он отогнал от себя эту мысль. Положение и так было тяжелым, и лишний психологический риск был ни к чему.
Рывком поднявшись, он сел и стал смотреть, как гаснет свет на горе Лохан. Небо темнело, возвещая о близости ночи, уже на нем задрожало несколько звезд, и почти в самом зените неподвижно застыл маленький полумесяц внешней луны.
– Вы тоже?
Хейм повернулся, чтоб разглядеть сказавшего. Рука Хейма непроизвольно потянулась к пистолету. Рядом был Брэгдон.
Брэгдон насмешливо улыбнулся.
– Спокойно. Слишком надежно вы нас обезоружили, обезопасили.
И спустя мгновение, добавил:
Чтоб вам провалиться!
– А кто первый заварил эту кашу? – огрызнулся Хейм.
– Вы – еще тогда, в Солнечной системе. Я слышал, что по мнению Иисуса, сама смерть является актом искупления. Быть может когда мы умрем здесь, на Строне, вы частично искупите свою вину перед тем кого нам пришлось здесь похоронить.
– Не я его застрелил, – процедил Хейм сквозь зубы.
– Данная ситуация возникла по вашей вине.
– Заткните вашу глотку, пока я не дал тебе хорошего тычка.
– О, я не претендую на безгреховность. Я должен был организовать все более тщательно. Вся человеческая раса по уши погрязла в грехе.
– Прежде я уже слышал это высказывание, но я с ним не согласен. Человеческая раса – это не что иное, как агломерат отдельных видов. Индивидуум ответственен за свои персональные поступки.
– В том числе, и за такие, как организация частных войн? Говорю вам, Хейм – этот человек был бы сегодня жив если бы вы оставались дома.
Хейм украдкой бросил взгляд сквозь мрак. Он не мог ни разглядеть лицо Брэгдона, ни разобраться в нюансах искаженного голоса.
– Но послушай, – сказал он, – я мог бы обвинить тебя в убийстве с целью вмешательства во внешнюю политику. Моя экспедиция носит легальный характер. И возможно, у нее даже больше сторонников, нежели противников. Мне страшно жаль Грега. Он был моим другом. Однако ему была известна вся степень риска, и он пошел на это добровольно. Умереть, сражаясь за стоящее дело – не самый худший способ смерти. Вы же слишком много на себя берете.
Брэгдон попятился назад.
– Хватит, молчите!
Хейм продолжал безжалостно долбить:
– Отчего вам не спится? Уж не Грег ли тревожит ваш сон? Не задумывались ли вы о том, что вашей шумливой породе ненависть придает больше сил, чем любовь? Не возникало ли у вас желание отрубить палец нажимающий на спусковой крючок оружия, если оно нацелено на человека, пытавшегося сделать все, что можно, ради Земли? И хватит ли у вас сил назвать кого-нибудь убийцей?
– Подите к черту? – Брэгдон вскрикнул – Подите вы к черту!
Он отполз на четвереньках от Хейма. В нескольких метрах от него он остановился скрючился и плечи его затряслись.
– Может быть, я был слишком жесток с ним, – подумал Хейм. – Он искренен… Плевать на это. Искренность – это одна из добродетелей, которую мы почему-то более всего склонны переоценивать.
Он снова прилег на мох и незаметно уснул.
Его разбудил восход, озаривший гору и Лохан в огненный цвет. С каждой зарей Хейм чувствовал себя все более закоченевшим, и собственная голова казалась ему пустой, но сон все же помогал продолжать движение, заставляя преодолевать нежелание принимать пищу, и каждое утро начиналось с холодного завтрака и с кипячения свежей порции воды.
Брэгдон молчал, как рыба, да и другие не особенно много говорили. Но когда начался долгий путь по направлению к лесу – целый километр вверх по горе – Вадаж запел.
Снова бьет барабан, начинается
война.
Снова бьет, барабан начинается
война.
Эт ри, эт ра, ра-па-та-план,
начинается война.
Допев до конца, он перешел к "Римини", "Маршалу через Джорджию", "Британским гренадерам" и "Из Сиртиса в Цидонию". Хейм и Джоселин и даже Брэгдон подпевали ему задыхающимися голосами, и может быть, Утхг-а-К-Тхакв находил какую-то поддержку в маршевых ритмах и знакомых образах Родины. Вскоре они добрались до леса, чувствуя себя, нежели ожидали.
– Спасибо, Андре, – сказал Хейм.
– Ты ведь знаешь, это моя работа, – ответил венгр.
Прежде, чем углубиться в лес, люди сделали короткий привал, во время которого Хейм более внимательно приглядывался к растительности. Издалека при свете восхода он видел, что лес пересекал горы неправильной линией, так четко ограниченной словно он был искусственный. Поскольку северо-западный склон возвышался крутой стеной прямо над Хеймом, он издалека заметил также странный маслянистый выброс почвы с этой стороны, огибавший склон и исчезавший за пределом зрения. Теперь же он находился слишком близко, чтобы увидеть что-либо, кроме самого барьера.
– Оказывается, не так уж много кустарников, – с удивлением заметил Хейм. – Всего лишь один вид. Что ты об этом думаешь?
– Я не ксеноботаник, – пробурчал инженер.
Деревья были около четырех метров высотой. На Строне ничего не бывает слишком высоким. И толщиной они были не больше чем с человеческую руку. Но вдоль стволов, от корней до самой вершины росли бесчисленные гибкие ветки, каждая из которых расщеплялась, в свою очередь, на множество побегов. Местами ветви переплетались так густо, что образовывали сплошную стену. Листья росли только на верхних ветках, но и те тоже сплетались вверху в красноватую крышу, под которой подлесок казался черным, как ночь.
– Тут нам без мачете не обойтись, – сказал Хейм. – Однако, терять прежний ритм передвижения нельзя. Кто-то один будет рубить – на первый взгляд это не очень тяжело, в то время как остальные будут отдыхать. Начну я.
Он крепко сжал в руке нож.
Вжик! Вжик! Дерево было мягким, с каждым взмахом ножа ветки летели направо и налево4. Мужчины сменялись каждый час, исключив из очереди Джоселин, и вскоре небольшой отряд углубился далеко в лес.
– А ведь прошла всего пара часов с тех пор, как рассвело, – ликовал внутренне Хейм.
– Смени меня, Гуннар, – попросил Вадаж. – Я уже весь мокрый, как мышь.
Хейм поднялся и пошел к венгру вдоль узкого прохода. Внутри которого было жарко и тихо. Сквозь листья сочился густой багряный сумрак. И уже в нескольких шагах начего не было видно. Кругом шелестели ветви, упруго сопротивляясь проходившему человеку. Хейм взмахнул мачете, и почувствовал, как вибрация передалась сначала ножу, затем к запястью, потом – всему телу.
– Ха. Странно. Впечатление такое, будто зашевелилась вся эта переплетнная гуща.
Деревья вздрогнули и зашелестели. Однако ветра не было и в помине.
Джоселин взвизгнула.
Хейм резко обернулся. Вдоль ее скафандра, извиваясь, наподобие змеи, ползла ветка. Что-то ударило его в спину. Он поднял мачете – и попытался поднять – дюжина зеленых щупалец вцепилась ему в руку. Он рванулся и высвободил ее.
– Гул землетрясения прокатился сквозь мрак. От толчка Хейм потерял равновесие и упал на одно колено. Удар отозвался в ноге острой болью. Дерево перед его глазами клонилось вниз. Нижние ветви растения, покрытые множеством отростков, коснулись земли и мгновенно зарылись в нее. Листья расцепились с треском, похожим на треск сучьев в горящем костре. Хейм успел мельком взглянуть на небо, но тут же стекло его шлема залепили ползущие по нему листья.
Хейм вскрикнул и взмахнул ножом. Вокруг него образовалось небольшое чистое пространство. Дерево высвобождало из земли свои корни. Тяжело вздыхая и вздрагивая, цепляясь за землю, оно неуклюже двинулось вперед.
Весь лес теперь был на марше. Поступь его была не быстрой – не быстрее, чем мог бы передвигаться на Строне человек – но она была непреодолимой. Хейм поднялся, с трудом продираясь сквозь ветви, но тут же снова упал на спутанный клубок зеленых щупалец. Сквозь скафандр и шлем он чувствовал их хлещущие удары. Пошатываясь, Хейм снова поднялся и попятился назад. Ствол дерева, укрепившись в горизонтальном положении, нанес ему удар прямо в живот. Хейм рыгнул и выронил мачете. Почти мгновенно нож исчез под зеленой массой, по мере того, как ветви отрывались от земли, передвигаясь вперед, вновь цеплялись за грунт. Хейм собрав всю оставшуюся силу и бросился на них. Они сопротивлялись с демоническим упорством. Хейм сам не знал, как ему удалось спасти клинок.
Сквозь треск и оглушительный шелест снова раздался крик Джоселин, в котором слышалось не удивление, а смертельный ужас. Хейм упал на колени, пригнулся как можно ниже и лихорадочно огляделся. Сквозь качающиеся, кренящиеся стволы, извивающиеся подобно змеям сучья, цепляющиеся ветви, мрак и раскаленные добела копья солнечных лучей, он увидел ее. Она лежала на земле, пригвожденная двумя деревьями. Еще мгновение, и они раздробят ей кости или изорвут в клочья скафандр.
Клинок взлетев в руке Хейма. Издав боевой клич, он ринулся к женщине, словно воин, прорубающийся сквозь ряды врагов. Стебли и ветви вдруг стали вопреки всему совершенно не гнущимися, и словно имели мускулы, которые теперь напряглись. Нож отскакивал от них, как от плотной и упругой резины. Из разрезов струей била какая-то липкая жидкость.
– Гуннар, помоги! – снова раздался в этой каше крик Джоселин. Наконец, прорубив последние оплетавшие ее лианы, он наклонился и помог ей встать.
– С тобой все в порядке? – он вынужден кричать, чтобы его было слышно в этом адском шуме. Она прижалась к нему и всхлипнула. Еще одно дерево, наклонившись, потянулось к ним.
Хейм, отстранившись, встряхнул Джоселин за плечи что было сил прогрохотал:
– Эй! Сюда! Ко мне!
Извиваясь, к ним подполз Утхг-а-К-Тхакв, расчищавший своим телом путь для Брэгдона. Следом за ними появился и Вадаж, который умело лавировал и потому довольно быстро двигался среди этого хаоса.
– Джос – в середину, – скомандовал Хейм. – Остальные – спина к спине вокруг нее. Удрать от этой дряни мы не сможем, оставаться здесь тоже нельзя. Мы бы вскоре окончательно выдохнулись, если бы пытались просто удержаться на ногах. Вперед.
Его клинок поймал солнечный луч и ослепительно вспыхнул в нем.
Все, что последовало за тем, была сплошная рубка, упорная борьба, лавирование и бегство от движущегося кошмара. Сознание Хейма обрело какую-то холодную ясность; он смотрел на происходящее, находил решение и выбирал способ его осуществить. Но сила, поддерживавшая его, исходила из какого-то внутреннего источника. Это было большее, чем просто страх перед смертью. Что-то внутри него восставало против мысли о том, что его кости могут навсегда остаться здесь, разбросанные среди этих шагающих троллей.
Брэгдон сдался первым.
– Я… не могу… больше… это… поднять, – простонал он, падая на землю, зеленые пальцы тотчас сомкнулись вокруг одной из его ног.
– Утхг-а-К-Тхакв освободил его.
– Ну, становись в середину, – сказал наквс, я сам, – а вы Лори поддерживайте его.
Прошла, казалось целая вечность – и вот уже Вадаж тоже опустил свое мачете.
– Прошу прощения. – Голос его был единственным различимым в этом шуме. – Идите дальше без меня.
– Нет! – сказал Хейм. – Либо мы все выберемся отсюда, либо никто.
– Разреши мне попробовать, – робко попросила Джоселин, передав Вадажа на попечение Брэгдона, который к тому времени уже немного пришел в себя. Она взяла у венгра его нож. Ее удары были несильными, она использовало орудие скорее как лом, но этого оказалось достаточно, чтобы можно было расчищать себе путь.
И… солнечный свет, чистое небо, мох возле священного пика Лохан. По инерции они прошли еще несколько метров, прежде чем рухнуть навзничь.
Через пару часов Хейм очнулся. Некоторое время он, прищурясь, глядел в небо, на облака, отыскивая среди них всякие причудливые формы, как, бывало во времена своего детства на Гее. Когда сознание полностью вернулось к нему, он сел и вполголоса выругался.
Деревья все еще двигались мимо них. Однако Хейму казалось, что это движение значительно замедлилось. На северо-западе противоположно направлению их марша, виднелся след из взрыхленной земли. След этот уходил за пределы горизонта, но оттуда покрывая его, уже появилось какое-то бледно-желтое пятно – это всходила новая поросль.
– Утхг-а-К-Тхакв был единственным кроме Хейма, кто тоже проснулся. Наквс подошел к нему и плюхнулся рядом.
– Ну что же, шкипер, теперь мы знаем, что такое "Ходячий Лес".
– Хорошо бы еще увидеть, как это делается – отозвался Хейм.
Отдых на время прояснил его сознание и ответ вдруг возник как бы сам.
– Конечно, это лишь предположение, – сказал он через минуту, – но возможно, это происходит как-нибудь так: ультрафиолетовый солнечный свет делает химию растений дьявольски энергичной. Данному конкретному виду для роста необходимо нечто, быть может, какой-нибудь минерал. В тех местах, где геологические трещины обнажают его жилы появляется лес.
– Вряд ли это минерал, – возразил Утхг-а-К-Тхакв, – Жизнь не может зависеть только от геологических случайностей.
– На большой планете геология играет роль намного более высокую, чем на планете земного типа, В. И. – сказал Хейм. Однако, я согласен, что только на ее основе более-менее сложная экология вряд ли возникает. Дай подумать… О'кей, скажем, существует некая бактерия, закладывающая основу для органической материи определенного вида в подходящих для этого условиях. Подобные отложения должны быть весьма многочисленны и встречаться почти повсеместно. Эти деревья, допустим, могут разбрасывать споры, способные веками лежать в спячке, дожидаясь случая прорасти. Хорошо. Затем они с чудовищной быстротой поглощают питательную бактерию. Достигнув зрелости, такой "лесок" вынужден двигаться, поскольку почва под ним истощена. Репродуктивность слишком замедлена. Деревьям приходится передвигаться самим. Очевидно, стимулом к передвижению для них служит солнечный свет. Вспомни, они не шевелились до середины утра, а теперь, в полдень, начинают постепенно останавливаться.
– А что происходит, когда они съедают все отложения?
– Они погибают. Их останки уходят в почву. Постепенно все перерабатывается в необходимый для них продукт, и оставленные ими споры просыпаются. – Хейм сделал гримасу – Какого черта я пытаюсь изобразить из себя ученого? ! Чтобы оправдать эту гадость? Я вынужден верить, что все естественно.
Мы прошли сквозь него и остались живы, – спокойно сказал Утхг-а-К-Тхакв, – разве этого недостаточно?
Хейм не ответил. Взгляд его обратился к западу, куда ему еще предстояло идти. Видел ли он легкий султанчик тумана на нижних уступах Лохана? Расстояние было слишком большим, чтобы точно знать, что это не обман зрения. Но "Дым-Гора"? Что бы это ни было, беспокоиться об этом пока еще рано. Надо еще миновать район "Машин-убийц".