День незаметно клонился к вечеру. Но жизнь по-прежнему бурлила в лагере на берегу озера, напоминая о том, что время военное. На закате Хейм обнаружил, что они с Даниель сидят на мысу вдвоем.
Теперь у него не было прежней уверенности. Вслед за первой встречей состоялся "пир", настолько праздничный, насколько это было возможно, под навесом, сооруженным по соседству с флайером Иррибарна. Шампанское, которое Хейм предусмотрительно захватил на борт "Мироэт", лилось рекой, утопив в себе натянутость и неловкость первой встречи. растянувшись на траве, все слушали, а многие и подпевали гитаре Вадажа. Но Хейм и Мэдилон держались несколько в стороне, пытаясь завести разговор, а ее старшая дочь молча сидела рядом.
О прошлом особенно говорить было нечего. Хейм о нем не жалел, да и Мэдилон, как ему показалось, тоже. Встретившись сейчас вот так, они увидели, насколько далеко разошлись их пути; теперь лишь взгляд, улыбка, короткая усмешка могли преодолеть разделявшее их расстояние.
– Она в высшей степени достойный человек, – думал Хейм, – но она не Конни и даже не Джоселин. А он, если на то пошло, не Пьер.
Поэтому они ограничились лишь тем, что рассказали друг другу о том, как жили все это время. Ее жизнь была вполне тихой и спокойной, пока не пришли алероны. Пьер, инженер по профессии, занимался строительством плотин и электростанций, а она воспитывала детей. Потом настала очередь Хейма рассказать о себе, и незаметно для себя он начал приукрашивать факты своей биографии самым старательным образом. Получилось это естественно и непринужденно.
То и дело он ловил себя на том, что украдкой смотрит на Даниель.
Наконец, именно с этого момента в голове Хейма начиналась путаница, когда он вспоминал все происшедшее – компания начала понемногу распадаться. Лично он не хотел спать, хотя вино шумело в голове, а тело требовало разминки. Он сказал что-то насчет того, чтобы пройтись. Пригласил ли он девушку пойти с ним, или же она сама попросилась, или Мэдилон, рассмеявшись особым грудным смехом, отослала их вместе, пошутив насчет того, что ему нужен гид? Говорили все, но отчасти из-за своего слабого французского, отчасти из-за шума в ушах он не помнил точно, что именно кто говорил. Единственное, что он помнил точно, это что Мэдилон слегка толкнула их в сторону, где лес был особенно густым – к его одной руке, ее – другой.
Некоторое время до них еще доносилась песня Вадажа, но к тому времени, когда они вышли на берег озера, вокруг раздавался только плеск воды, шелест листьев и похожее на флейту пение какой-то птицы. Аврора садилась за западный горизонт пики на фоне огненно-золотистого скопления облаков. Там такие же длинные светлые тени протянулись от солнца к нему и к ней, словно расплавленные мосты над водой. Но на востоке уже клубился туман, наступивший неторопливо, как и закат – топазовая стена, верхушка которой вздымалась знаменами цвета одуванчиков в небо, все еще по-дневному светла. Кожу слегка холодил ветерок.
Хейм заметил, что девушка обхватили себя руками.
– Вам холодно, мадемуазель? – спросил он по-французски, ужасно страшась мысли, что им придется вернуться. Даниель улыбнулась еще прежде, чем он успел снять с себя пиджак – вероятно, ее рассмешило его произношение. Хейм накинул пиджак ей на плечи. При этом его рука слегка коснулась ее шеи, он почувствовал, как напряглись ее мышцы, и поспешил отдернуть руку.
– Спасибо, – ее голос был слишком тонок для английского или норвежского; а потому родной язык в ее произношении звучал как песня.
– Но как же вы сами?
– Ничего. Все в порядке. (Проклятье! Имеет ли слово "в порядке" то значение, которое он хотел выразить? ) Я… – он мучительно подыскивал слова. – Слишком стар и… как это? – Слишком стар и слишком волосат, чтобы чувствовать холод.
– Вы не старый, мсье, – серьезно сказала она.
– Ха! – он сунул руки в карман брюк. – А вам сколько лет? Девятнадцать? У меня есть дочь, которая… которую… она… у меня есть дочь всего на несколько лет младше вас.
– Что ж… – она взяла себя за подбородок. Хейм подумал, как изящна линия, переходящая в нежный рот с чуть припухшими губами, и как задорно торчит кверху ее курносый нос, на котором кое-где проступают веснушки. – Я знаю, что вы ровесник моей матери. Но вы выглядите моложе, а то, что вы сделали, было бы под силу далеко не каждому.
– Благодарю, благодарю. Пустяки.
– Мама была так взволнована, когда услышала о вас, – продолжала Даниель. – Мне кажется, папа даже слегка ударился в ревность. Но теперь он полюбил вас.
– Твой отец – хороший человек.
Убогость собственного словарного запаса приводила Хейма в бешенство. "Что это за разговор, когда ты не можешь произнести ни одной фразы, выходящей за рамки школьной программы для первого класса?
– Могу я вам задать один вопрос, мсье?
– Задавай какой угодно.
Непокорная прядка волос выбилась из ее прически.
– Я слышала, что мы – те, которые отправятся на Землю – делаем это для того, чтобы просить помощи. Вы действительно считаете, что наша просьба будет иметь такое большое значение?
– Ну, э… видишь ли, нам необходимо было прилететь сюда. То есть, мы теперь установили связь между вашими людьми и моими в космосе. А заодно мы сможем захватить отсюда часть людей.
Между бровями Даниель на мгновение появилась озабоченная морщинка.
– Но я слышала разговор о том, насколько сложно было посадить такой большой корабль незаметно. Разве не лучше было бы воспользоваться каким-нибудь кораблем поменьше?
– Вы очень умны, мадемуазель, но…
Прежде чем он смог сконструировать прикрытие, она прикоснулась е его руке (как легко! ) и сказала:
– Вы прилетели так, рискуя жизнью ради мамы. Разве не так?
– М-м-м… ну конечно, я думал о ней. Мы – старые друзья.
Даниель улыбнулась.
– Старые возлюбленные, как я слышала. Не все еще рыцари перевелись, капитан. Сегодня я сидела возле вас, вместо того, чтобы петь вместе с другими, потому что вы так красиво смотрелись.
Сердце его подпрыгнуло, но затем он понял, что "вы" означало местоимение второго лица множительного числа. Он от всей души надеялся, что свет закатного солнца сделал незаметным краску, покрывшую его лицо.
– Мадемуазель, – сказал он, – ваша мать и я – друзья. Только друзья.
– О, конечно. Я понимаю. И все же было так мило с вашей стороны все, что вы для нас сделали. – Над его головой зажглась вечерняя звезда. А теперь вы отвезете нас на Землю. Я мечтала об этом путешествии с самого детства.
Появилась явно благополучная возможность сказать, что скорее Земля должна бы сесть на задние лапки и просить ее о чем-то, а не наоборот. Но Хейм лишь неповоротливой глыбой возвышался над ней, пытаясь найти способ выразить это как-нибудь поизящнее. Даниель вздохнула и отвернулась.
– Ваши люди тоже, они рыцари, – сказала она. – У них не было даже такой причины, как ваша, чтобы сражаться на Новой Европе. Кроме, может быть, мсье Вадажа.
– Нет, у Вадажа здесь никого нет, – ответил Хейм. – Он трубадур.
– Он так чудесно поет, – пробормотала Даниель. – Я слушала с удовольствием. Он венгр?
– По рождению. Сейчас у него нет дома.
– Андре, ты славный парень, но что-то мы говорили о тебе чересчур уж много, – подумал Хейм, а вслух продолжал:
– Когда вы прибудете на Землю, ты и твоя семья, пользуйтесь моим домом. Я приеду, когда смогу, и возьму вас в свой корабль.
Даниель захлопала в ладоши.
– О, чудесно! – весело щебетала она. – Ваша дочь и я, мы станем хорошими подругами. А потом, путешествие на боевом корабле… Какие победные песни мы будем распевать, возвращаясь домой!
– Ну… так… Возвращаемся назад в лагерь? Скоро стемнеет.
В подобных обстоятельствах лучше всего проявить себя настолько квалифицированным джентльменом, насколько это возможно.
Даниель закуталась в пиджак.
– Да, если хотите.
Хейм не был уверен, что она сказала с неохотой. Но поскольку она сразу же пошла, он не стал больше ничего говорить, и по дороге они обменялись лишь несколькими фразами.
Пикник и в самом деле подходил к концу. Хейм и Даниель вернулись как раз в тот момент, когда все уже желали друг другу доброй ночи. Когда девушка возвращала ему пиджак, Хейм отважился легонько сжать ей руку. Вадаж галантно поцеловал эту руку, напомнив придворного кавалера времен какого-нибудь Людовика.
Когда они возвращались к себе в голубых сумерках, наполненных шелестом листвы, менестрель сказал:
– Ах, ты все же счастливчик.
– О чем ты? – огрызнулся Хейм.
– Покорить такую очаровательную девушку! О чем же еще.
– Ради бога! – прорычал Хейм. – Нам просто хотелось немного размять ноги. Я пока еще не дошел до того, чтобы выкрадывать младенцев из колыбели.
– Не такой уж она младенец… Ты сам то веришь в то, что говоришь, Гуннар? Нет постой, не стирай меня в порошок. Во всяком случае, не очень мелко. Я просто хочу спросить, что мадемуазель Иррибарн очень мила. Ты не будешь возражать, если я навещу ее?
– Какого черта я должен возражать? – огрызнулся обозленный Хейм. – Но запомни: что она – дочь моего друга, а эти колониальные французы сохранили средневековые представления о нравственности и приличиях. Ты меня понял?
– Безусловно. Можно к этому больше не возвращаться.
Весь остаток пути Вадаж весело насвистывал, а забравшись в свой спальный мешок, тотчас безмятежно захрапел. Хейм же еще долго мучился, перед тем как заснуть.
Может быть, именно поэтому проснулся он поздно и обнаружил, что в палатке никого больше нет. Вероятно, Диего помогал саперам де Виньи, а Андре куда-то ушел.
Для партизан было нецелесообразно устанавливать постоянные часы приема пищи, и судя по походной плитке, светившейся тусклым светом, завтрак был уже приготовлен. Хейм сварил себе кофе, разогрел кусок дичи и отрезал ломоть хлеба, испеченного в традициях старой, истинно французской кухни и е годившегося для нежных желудков. Потом он умылся, сбрил щетину с лица, накинул кое-какую одежду и вышел наружу.
– Очевидно, для меня нет пока никаких сообщений, – подумал Хейм. – А если поступят, то мне передадут. Что-то тревожно на душе. Не искупаться ли?
Он взял полотенце и пошел к озеру.
Диана была уже высоко. Свет, проникавший сквозь листву превращался в колеблющийся сумбур черного и белого, среди которого одиноко качался луч его фонаря. Воздух нагрелся и туман рассеялся. Хейм слышал типичные для местного леса звуки: посвистывание, чириканье, кваканье, хлопанье, – и все же они чем-то отличались от земных. Когда он вышел на берег, озеро показалось ему сверкающим собольем мехом, каждая "воронка" – маленькая волна – переливалась в лунном свете. Седые снежные вершины величаво возносились к бесчисленным звездным россыпям. Хейм вспомнил, как однажды на Строне он пытался разглядеть Аврору; теперь это не составляло труда, поскольку в здешнем небе она пылала огромной яркой звездой. Его триумф, состоявшийся приблизительно тогда, когда Даниель еще только родилась…
Хейм разделся, оставил фонарь заженным, чтобы не искать потом одежду, и зашел в воду. Она была холодная, но Хейму понадобилось меньше, чем обычно, волевое усилие, чтобы заставить себя целиком погрузиться в воду, когда она дошла ему до пояса. Некоторое время он просто плескался, согреваясь, потом поплыл длинными спокойными взмахами. Лунный свет рябил на поверхности дорожки, оставшейся позади него на воде. Легкий теплый ветерок скользил по его коже, как пальцы девушки.
– Кажется, дела идут на лад, – подумал Хейм со все нараставшим удовлетворением. – У нас действительно есть неплохой шанс спасти эту планету. И если взамен, в числе прочего, я должен буду прервать свою пиратскую карьеру – я что ж, зато я вернуть на Землю.
Звучало ли эта мелодия внутри его, или какая-то птица запела в своем гнезде?
Нет. Птицы не играют на двенадцати струнах. Хейм улыбнулся и поплыв вперед, старался двигаться как можно более бесшумно. Для надпочечников Андре будет очень полезно, если сзади его схватит холодная влажная рука, а чей-то голос завопит: "Бу-у-у".
Песня становилась все слышнее. На сей раз менестрель пел на немецком языке о прекрасной Розелин.
Когда песня закончилась, Хейм увидел сидевшего на бревна Вадажа, темный силуэт которого вырисовывался на фоне неба. Он был не один.
Ясно различимый в ночной тишине, прозвучал голос девушки, вторившей певцу по-французски.
Вадаж рассмеялся, и они стали разговаривать. Из всего диалога Хейм уловил только что решь шла о Гете, о красоте природы, о песнях…
Даниель зябко повела плечами, и Вадаж подняв с земли плащ, набросил его на них обоих, снова прошептав что-то по-французски, на что девушка, словно бы колеблясь, ответила:
– Да, но мои родители…
– Пф-ф! – фыркнул Вадаж и опять что-то затараторил.
Даниель весело хихикнула.
– …песню о любви, – разобрал Хейм последние слова Вадажа, прежде чем тот мягко тронул струны, и чарующие звуки музыки слились с окружающим миром, превратились в неотъемлемую часть ночи, леса и воды. Голос певца вплетался в этот чудесный венок, делая его еще прекраснее. Даниель вздохнула и еще теснее прижалась к своему спутнику.
Хейм поплыл назад.
– Нет, – повторял он себе снова и снова. – Нет нельзя винить Андре в предательстве. Он ведь спрашивал моего разрешения.
Однако непонятная обида, сдавившая его горло, не проходила. Хейм больше не старался двигаться без шума, а рассекал воду с силой настоящего парохода.
– Он молод. А я гожусь ей в отцы. Но я упустил свой шанс. Я думал все вернулось назад. Нет. Я был смешон. О, Конни, Конни!
– Богом клянусь, – в ярости Хейм начал думать на языке своего детства. – Если он что-нибудь сделает… Я еще не слишком стар, чтобы свернуть шею такому вот шустряку.
Однако, какое мне до этого всего дело, черт побери!
Он с шумом устремился из воды на берег и едва не содрал с себя кожу, яростно растираясь полотенцем. Натянув одежду, он, спотыкаясь, пошел через лес. В палатке еще осталась бутылка, не совсем пустая.
Возле палатки его ждал какой-то человек. Хейм узнал одного из адъютантов де Виньи.
– Итак?
Офицер быстрым взмахом руки отдал честь.
– У меня есть для вас сообщение, мсье Полковник установил контакт с врагом. Они ждут делегацию в Бон Шанс, как только наступит рассвет.
– О, кей, доброй ночи.
– Но, мсье…
– Я знаю, нам нужно посовещаться. Что ж, я приду, когда смогу. Времени у нас достаточно. Впереди целая ночь.
Хейм прошмыгнул мимо адъютанта в палатку и опустился на кровать, прикрыв полог, закрывавший вход.