…Войско покатилось дальше по гулким пустым коридорам, и тогда он бросил брату: "Я проверю…" – и быстро зашагал, почти побежал по отполированным тысячами шагов ступеням лестницы. "Проверю…" Что? зачем? – замок был пуст, он знал, он чувствовал это – все ушли, чтобы остаться там, перед высокими вратами, створы которых, окованные черным железом, были сейчас распахнуты настежь. Он не мог больше видеть этих спокойных, даже в смерти спокойных лиц – лиц Людей, вышедших на бой – в молчании, таком, что был слышен в тишине шелковый шелест их знамени – черного знамени без знака, без герба, – в молчании шедших в битву, и умиравших – в молчании… Он знал – они там, за черными вратами, все они, кому смерть не сумела закрыть глаз, они смотрят в низкое предзимнее небо, похожие чем-то на сбитых влет черных птиц – в молчании. Словно ждут – его, в этот день увидевшего, какой бывает смерть.
Двери распахнуты настежь. Пусто. Великие Валар, как же пусто, как тихо, до звона в ушах, до озноба – невероятно тихо, только эхо его шагов мечется по коридорам, забивается в уголки комнат, испуганно прячась от тишины.
Он остановился перед единственной закрытой дверью. Толкнул ее ладонью, ощутив прохладу резного дерева, и отступил на шаг, сжимая меч.
Тишина.
Он вошел, настороженно озираясь, мгновением позже осознав, насколько нелепо и страшно выглядит здесь с покрытым коркой спекшейся крови мечом.
Потому что здесь были – книги. Ряды и ряды книг, бережно уложенные на полки свитки – больше книг, чем он видел за всю свою жизнь; книги в переплетах из плотной тисненой ткани, из тонких древесных дощечек, в узорных серебряных окладах… Он, затаив дыхание, замер на пороге. Здесь не было так пусто и холодно, как в других комнатах, куда он заглядывал; здесь было другое – может, какой-то запах, неуловимое ощущение, он не знал.
Подошел к столу, на котором заметил небольшую книгу серебристо-зеленый переплет с тисненым рисунком ветвей какого-то незнакомого дерева, – и собирался было раскрыть ее, когда осознал, что все еще сжимает в руке рукоять бесполезного меча. Меч он прислонил к невысокому резному креслу и раскрыл книгу. Зеленоватая бумага с проступающим рисунком трав и цветов, легкие летящие знаки, похожие на Тэнгвар – слишком похожие на Тэнгвар, и все же – другие, больше говорящие душе, чем глазам – или ему просто так казалось?..
Тропы памяти
зарастают травой забвенья.
Но если раздвинуть стебли…
Он не успел удивиться тому, что без труда разбирает написанное незнакомыми знаками неведомого языка. Он стоял, повторяя про себя горчащие на губах слова: тропы памяти… Не думал больше о том, чтобы уйти – сел, не отрывая глаз от страницы, потом медленно перевернул ее. И еще одну. И еще…
…память подхватила его, как высокая волна, захлестнула, обжигая холодом, и соленые капли морской воды текли по его лицу, застилали взгляд пеленой тумана, мир терял отчетливость, мир дробился на тысячи граней, режущих ледяных осколков, мир плавился, менялся, тек, словно река, менялись, перетекая друг в друга, очертания, образы, лица, скользящие перед ним в радужной соленой дымке, и в шорохе волн угадывались голоса и слова, мелодии и звон струн, и песни флейт…
Он очнулся – и ощутил на губах привкус соли; провел ладонью по лицу, стирая соленые брызги… слезы?.. Слово… имя – его имя – Эллорн.
…и волна отхлынула, оставив его одного на берегу, он лежал, раскинув руки, и белое безжизненное небо нависло над ним – небо-без-дня, небо-без-ночи, пустое и светлое, а у берега лениво колыхалась мертвая зыбь, и не было даже птиц моря – хэйтэлли, одними губами выговорил он забытое слово, – он попытался приподняться, но песок рассыпался под пальцами сверкающими режущими осколками, алмазной пылью, воздух резал легкие – я болен, подумал он, я болен… Он поднялся и, пошатываясь, побрел прочь, в мертвое сияющее марево никуда…
Дрогнувшими пальцами он перевернул последнюю страницу и прочел начертанное знакомым летящим почерком
На сердце моем печаль,
но в Долине
Белый ирис еще цветет,
и можно помедлить…
Нет, это выпал снег.
Он поднялся, пряча книгу под плащом на груди – бережно, словно то было живое существо. Кружилась голова. Взял меч, неловко перехватив его у основания клинка, вздрогнул от прикосновения холодного металла к ладони, и вышел, тихо, тихо затворив за собой дверь…
Брат сидел у стены, обхватив голову руками и тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, словно пытался монотонными движениями убаюкать, унять боль. Меч его валялся рядом: видно, сам отбросил бесполезное, уже ненужное оружие. И Эллорн, остановившись перед ним, произнес еще одно имя, проснувшееся в памяти:
– Эннэт…
Брат поднял на него пустые от отчаянья глаза:
– Ты… уже знаешь… Что мы сделали… что мы с ним сделали…
Эллорн опустился на одно колено рядом с братом, положил руку ему на плечо – хотел успокоить, но тот дернулся, словно от прикосновения раскаленного металла и заговорил быстро, захлебываясь словами:
– Я стоял и смотрел, как они вели его… я хотел понять, кто он, почему он – такой… и я увидел… и все, что нам говорили… все это ложь, все, все… я узнал его… он… он посмотрел на меня – обернулся, словно почувствовал взгляд… вздрогнул и проговорил – имя, мое имя, одними губами, но я все равно услышал… И… больше не было ничего, они увели его, а я остался стоять, я смотрел ему вслед – хотел броситься за ним – ноги не держали… хотел крикнуть, и – не мог…
– Эннэт… алхо-эмэ, тайро… – подступило к сердцу чувство непоправимой беды, он с силой отчаянья выдохнул это – "кровь моя, брат мой", – что…
И, не успев окончить вопрос – понял.
– Я пойду, – вдруг четко выговорил Эннэт.
– Куда? Зачем?..
– Там Тайо. Я вспомнил… Тайо. Я должен ему сказать…
– Лаурэ…
– Тайо, – резко оборвал Эннэт. – И я хочу, чтобы он тоже вспомнил.
– …Тайо!
Золотоволосый резко обернулся; сдвинул брови:
– Мое имя Лаурэ.
– Нет! Выслушай… все равно уже ничего не исправить, но мы можем хотя бы помнить. Ты – Тайо, и ты должен остаться здесь. Потому что там ты забудешь все.
– Что ты говоришь, Нолдо?..
Губы искривились в горькой усмешке:
– Я из Эллери Ахэ. Как и ты. Из Эльфов Тьмы. Он был нашим Учителем. Вспомни – деревянный город в Лаан Гэлломэ…
– Эльфы Тьмы? Ты безумен, – высокомерно бросил золотоволосый.
– …и яблони, и серебряные сосны, и вересковые пустоши у Хэлгор, и Лаан Иэлли… ты помнишь – Праздник Ирисов? Йолли была Королевой Ирисов, а Учитель…
– Что?!
– Тайо, я умоляю тебя!..
– Ты безумен, – холодно и размеренно повторил золотоволосый. – Это наваждение Моргота. Сама эта земля отравлена злом. Владыка Снов излечит тебя…
– Снова? Разве ты не помнишь – так уже было? И я теперь не уйду, я не хочу терять память, я не отпущу тебя, ведь мы – последние, и… задохнулся, лицо мучительно исказилось, – он не Враг, он – Учитель. Наш Учитель, Тайо.
– Замолчи!..
Эллорн закрыл глаза. Алхо-эмэ, тайро… зачем ты пошел туда… зачем ты…
Он стоял, а на его плечи, на волосы ложился легкими хлопьями снег первый снег этой зимы, заметая поле, невесомым покровом одевая мертвых, и не было птиц, и не было ни Людей, ни Элдар – не было больше никого, ничего живого, он был один, теперь – один, и только повторял непослушными губами, прижимая к груди книгу – словно живое существо, которое может замерзнуть на ветру, – повторял беззвучно, теряя смысл слов: нет, это выпал снег… выпал снег… И ветер подхватывал слова, едва они успевали сорваться с его губ, и уносил в снежную круговерть – и не было больше слов, и не было боли – не было ничего, только там, внутри, бездонная пустота, – и тогда он пошел вперед. Ветер швырял ему в лицо снежные хлопья, а он все шел, не зная – куда, не ведая – зачем, зная только одно: некуда возвращаться, значит, надо идти вперед. Надо идти.