Семь часов спустя, в самую темную пору Мандштейн понял, что время пришло.
Он проснулся и натянул свою рясу. В доме было тихо. Он вышел из спальни в коридор и спустился вниз по лестнице. Вскоре он уже находился на площадке между жилыми домами.
Ночь была холодной. Здесь, в горных районах, жара не удерживалась долго после захода солнца. Поеживаясь от холода, Мандштейн шел по пустынным улицам. Постов не было: изолированной колонии некого опасаться. Правда, где-нибудь мог бодрствовать эспер, пытающийся поймать чужие мысли. Но от Мандштейна не исходило никаких подозрительных или враждебных импульсов. Он сам не знал, куда и зачем он шел. Силы, гнавшие его вперед, исходили из мозгового центра инстинктов и находились вне сферы телепатии. Они управляли его моторными реакциями, а не мыслительными.
Он подошел к информационному центру – кирпичному дому без окон. Его рука нажала на идентификационную шайбу, за несколько секунд поверхность его ладони была сверена специальным устройством с кадровым листком, и дверь открылась. Внезапно он понял, что ему здесь нужно: голографическая камера.
Такие вещи обычно хранились на втором этаже, и Мандштейн отправился наверх. Он вошел в кладовую, открыл стенной шкаф и вынул оттуда компактный предмет длиной сантиметров тридцать. Сунув камеру в рукав, он не спеша вышел из дома.
Автоматически перейдя еще одну площадь, он направился к зданию 21-а, где находилась лаборатория, проводящая опыты по удлинению жизни и где обычно брали его ткани для проб.
Миновав автоматические двери, он спустился по лестнице в подвальное помещение и вошел в первую комнату слева. На одном из столов лаборатории, стоящем у задней стены, находился ящичек с микрофотографиями. Мандштейн включил автоматическое устройство, фотографии одна за другой потекли через проектор, появляясь под объективом для просмотра.
Мандштейн привел камеру в действие и сделал голограмму с каждой фотографии. Это было очень легко: луч лазера вспыхивал, отражался от изображения и пересекал другой луч под углом сорок пять градусов. Без специального устройства полученные таким образом голограммы расшифровать невозможно. Только другой луч, направленный под таким же углом, мог перевести голограммы в изображения. Изображения были объемными и очень чувствительными к ошибкам. Но сейчас Мандштейн об этом не думал. Он даже не знал, зачем все это делает.
Закончив манипуляции с микрофотографиями, он прошелся по лаборатории и снял все, что могло пригодиться. Камера могла сделать несколько сотен изображений, и Мандштейн работал до тех пор, пока не запечатлел практически все… После этого он вышел из здания, вынул капсулу с голографическими пластинами из камеры и сунул ее в нагрудный карман: капсула была не больше спичечного коробка. После этого отнес камеру туда, откуда он ее брал и вернулся к себе в спальню.
Не успела его голова коснуться подушки, как он забыл не только то, что делал в лаборатории, но и то, что вообще выходил из спальни.
Утром Мандштейн предложил Каподимонте:
– Может, нам съездить к Фриольскому каньону?
Тот улыбнулся, польщенный:
– Я разбудил ваш интерес?
Мандштейн пожал плечами.
– В какой-то мере. К тому же у меня странное настроение. Вид руин поможет рассеяться.
– Мы можем поехать в Пуйе. Там мы еще не были. Грандиозный вид и совсем в другом роде…
– Нет, нет, именно к Фриольскому каньону, – сказал Мандштейн. Договорились?
Они получили разрешение на выезд из Центра – для техников низшего ранга это было нетрудно – и ранним утром выехали на запад в сторону индейских руин.
Машина мчалась по дороге, ведущей в Лос-Аламос, где в прошлую эпоху находился секретный атомный центр. Однако не доехав до Лос-Аламоса, они повернули налево и тряслись около тридцати миль по проселочной дороге.
В каньоне никогда не бывало много народу, но сейчас, когда летний сезон уже кончился, здесь было вообще пустынно. Они не заметили ни одного человека и прошли вниз по главной дороге мимо руин древних поселений, построенных из вулканических пород. Извивающаяся тропа привела их ко входу в пещеры. Подойдя к большой пещере, где раньше совершались церемонии древних индейцев, Мандштейн сказал:
– Обождите секундочку, я только брошу взгляд внутрь.
Он поднялся по деревянной лестнице наверх и протиснулся сквозь узкое отверстие. Стены пещеры почернели от копоти. Мандштейн увидел целый ряд ниш, служивших особым ритуальным целям. Спокойно, почти механически, он вынул из кармана капсулу с голограммами и положил ее в уголок самой дальней ниши. Потом огляделся и начал спускаться обратно.
Каподимонте сидел на круглом камне из песчаника и смотрел на высокую красноватую стену каньона.
Мандштейн сказал:
– Ну как, двинемся дальше?
– Куда? К руинам Фриольво?
– Нет. – Мандштейн показал на стену каньона. – В Япаши. Или к каменным львам.
– Это около пятнадцати миль. Мы не вернемся и к ночи. К тому же мы там были в середине июля. Но мы могли бы сходить к Церемониальные пещеры. Это недалеко.
– Согласен, – сказал Мандштейн. Они быстро зашагали по дорожке. Мандштейн был неплохим ходоком, а Каподимонте уже через полчаса начал тяжело дышать. Однако Мандштейн продолжал сохранять прежний темп. Каподимонте начал отставать. Наконец они добрались до пещер, побродили там немного и повернули обратно. Когда они достигли исходной точки, Каподимонте захотел немного отдохнуть и перекусить.
– Конечно, – сказал Мандштейн, – отдохните, а я тем временем схожу в магазин сувениров.
Как только Каподимонте скрылся в закусочной, Мандштейн подошел к магазину сувениров и исчез в телефонной будке. В памяти всплыла комбинация цифр, гипнотически всаженная в его мозг. Сунув в щель монету, он набрал номер.
– Вечная Гармония, – отозвался чей-то голос.
– Говорит Мандштейн. Дайте мне кого-нибудь из тринадцатого отдела.
– Минуточку.
Мандштейн ждал, ощущая какую-то пустоту в душе. Он действовал как лунатик. Внезапно в трубке послышался астматический голос:
– Мандштейн? Очень хорошо! Сообщите нам подробности.
В нескольких словах Мандштейн объяснил, где он оставил капсулу. Его поблагодарили, и он, повесив трубку, вышел из будки. Перед магазином он встретил Каподимонте, который выглядел отдохнувшим и сытым.
– Ну как, нашли что-нибудь подходящее? – спросил Каподимонте.
– Нет. Или дешевка, или очень дорого. Поехали!
Каподимонте сел за руль. Мандштейн смотрел на проносящиеся мимо пейзажи и размышлял. Зачем ему надо было приезжать сюда сегодня? Он никак не мог этого понять. Он не помнил ничего, ни одной детали. Все связанное с передачей информации вычеркнули из памяти.