Носителя копья из рода холмов посадили между Саулом и Антоном. Он снова был закутан в свою шубу, от которой теперь пахло дезинсекталем, и сидел смирно, беспокойно шевеля коротким носом: принюхивался. Было пять часов утра, занималась бледная ледяная заря. И было очень холодно.
Вадим молча вел глайдер на максимальной скорости и думал только одно: "успеем или не успеем?". Хотя бы эти бедняги не решились сразу возвращаться в поселок. Но он понимал, что больше им деваться было некуда. Это был их единственный шанс на спасение – попытаться смягчить начальника стражи рассказом о том, как они геройски защищали его посланника. Эта грубая скотина прикончит их сразу же, с горечью подумал Вадим. Если мы не успеем. Он представил себе, как они поставят Хайру перед толстым носителем отличного меча и он, Вадим, скажет: "Кайра-мэ сорината-му каро-сика!" "Вот ваш человек!" – и визгливо-жалобно завопит: "Татимата-нэ корису!" "Не сметь убивать этих свободных!" Он все время твердил в уме эти фразы, и в конце концов они потеряли для него всякий смысл. Все это не так просто. Может быть, придется вести длинный разговор. А вряд ли носитель меча добровольно согласится прикрепить к своей немытой голове мнемокристаллы. Вадим покосился на блестящий ящик анализатора. Придется его скрутить. Не зря же я тащил эти двадцать четыре килограмма от кают-кампании до глайдера.
Антон спросил:
– А что было в послании?
Вадим достал из кармана помятый листок и, не поворачиваясь, протянул его через плечо.
– Я немного подредактировал, – сказал он. – Перевод карандашом между строчек.
Антон взял листок и стал читать вполголоса:
– "Лучезарному колесу в золотых мехах, носителю грозной стрелы, слуге под самым седалищем Великого и могучего утеса, сверкающего боя, с ногой на небе, живущего, пока не исчезнут машины, к ступне повергает это донесение ничтожный стражник из рода вихрей, носитель отличного меча. Доношу первое: большая машина "воин-купол" пришла в движение от пальца в отверстии пятом и от пальца в отверстии сорок седьмом, и движение было неодолимое, быстрое и прямое. Доношу второе: явились на небывалой машине трое, не знающие речи, не носящие оружия, не понимающие установления и желающие странного. На зная их сущности, пребываю в ожидании высоких приказаний. Доношу третье: уголь кончается, а топить мертвецами по вашему милостивому слову мы за невежеством и недоумием не умеем. При сем прилагаю: первое – чертеж большой машины "воин-купол" и второе – образцы материй, приклеенных неизвестными людьми к ранам преступников". Да, здесь ничего нового, сказал Антон.
– Феодализм чистейшей воды, – произнес Саул. – Не особенно церемоньтесь с ними, не то как раз сядете на копья.
Да, церемониться неохота, подумал Вадим. И, конечно, не из-за копий. Пленник вдруг заерзал на месте и грубым низким голосом заискивающе попросил:
– Ринга…
– Сэнту! – визгливо крикнул Вадим.
Пленник замер.
– Опять варенья просит, – сказал Вадим.
– Потерпит, – сказал Саул. – "Жрать и пить, морду бить…"
– Ничего, – сказал Вадим. – Он у нас еще захочет странного.
– Вадим, – попросил Антон, – дай-ка пару кристаллов. Я хочу поговорить с ним.
– В кармашке справа, – сказал Вадим не оборачиваясь.
– Слушай, Хайра, – сказал Антон. – Если мы тебя вернем в поселок, отпустит твой начальник освобожденных, которые защищали тебя?
– Да, – быстро сказал Хайра. – А вы меня вернете в поселок?
– Конечно вернем, – сказал Антон. – Не убивать же тебя.
Вадим посмотрел через плечо. Хайра приосанился.
– Начальник строг, – произнес он. – Начальник, может быть, не отпустит их и пошлет обратно в котлован. Но вы можете надеяться на милость. Возможно, он даже отпустит вас, если вы дадите ему ценные подарки. У вас есть ценные подарки?
– Есть, – рассеянно сказал Антон. – У нас все есть.
– Что он говорит? – проворчал Саул. – Вадим, где мои кристаллы? А, вот они…
– Может быть, действительно придется выкупить их, – проговорил Антон задумчиво. – Не устраивать же драку… Мне этого совсем не хочется…
Хайра заговорил снова, и голос его был тверд и визглив.
– А мне вы дадите вот эту куртку, – он ткнул пальцем в куртку Саула. – И этот ящик, – он показал на анализатор. – И все варенье. Все равно у вас все отберут перед тем, как отправить в хижины. Вы правильно решили не устраивать драку. Наши копья остры и зазубрены, и при обратном движении они извлекают из врага внутренности. И еще я возьму вот эту обувь. И вот эту тоже. Ибо все между небом и землей принадлежит Великому и могучему… И это я тоже возьму.
Хайра замолчал озабоченно. Вадим, развлекаясь от души, оглянулся. Антон сосредоточенно смотрел в окно – видимо он не слушал. Хайра сидел на полу, скрестив ноги, и осматривал его ботинки. Саул смотрел на Хайру, придерживая у виска один из кристаллов. На лице его было бешенство. Поймав взгляд Вадима, он нехорошо улыбнулся. Хайра наставительно сказал:
– Когда вас будут раздевать, не забудьте сказать, что вот это, – он показал пальцем, – это и это мое. Я первый.
– Молчать, – тихо сказал Саул.
– Молчи сам, – с достоинством сказал Хайра. – Или мы забьем тебя насмерть палками.
– Саул, – сказал Антон. – Перестаньте. Что вы как ребенок…
– Да, он не умен, – сказал Хайра. – Но куртка его хороша.
А ведь он действительно уверен, что мы в его власти, подумал Вадим. Он уже видит это – как нас раздевают и сталкивают в котлован, и мы спим на земляном полу, покрытом нечистотами, и всегда молчим, а он гонит нас босых по снегу, колет копьем, бьет по лицу, чтобы не отставали. А вокруг люди, которые думают только о себе, которые мечтают попасть пальцем именно в ту дырку, которая приведет машину в движение, и тогда их, радостных и ликующих, запрягут в сани и погонят по снегу навстречу свободе, босиком, через заснеженные холмы, под седалище Великого и могучего… У Вадима круги пошли перед глазами от боли – так крепко он закусил губу. Я бы им устроил праздничек, подумал он с ненавистью. Это было странное чувство ненависть. Он никогда раньше не испытывал ненависти к людям. Он услыхал, как Саул страшно сопит у него за спиной. Хайра мурлыкал песенку.
Внизу показался грязный котлован. На дне его в беспорядке сгрудились машины, нелепые и дикие орудия унижения и смерти. Эх вы, пришельцы, подумал Вадим. Впрочем, что с вас взять! Вы ведь даже не гуманоиды. Вода с неба… Варенье…
Он снизился и, тормозя, пошел вдоль улицы прямо к домику охраны. Хайра, узнав родные места, разразился радостными воплями, которые не брал даже мощный анализатор.
Перед домиком было полно народу. В зеленоватом свете зари мерцал снег. На снегу, сбившись в кучку, жалкие, голые, стояли, опустив головы, два десятка бывших освобожденных. Вокруг них, опираясь на копья, расставив ноги, стояли стражники в шубах. На крыльце возвышался носитель отличного меча. Отличный меч он держал перед собой и, повернув оттопыренное ухо к мечу, водил по острию большим пальцем. Потом он заметил снижающийся глайдер и замер, раскрыв черную пасть.
Вадим посадил глайдер прямо перед крыльцом. Он распахнул фонарь и крикнул:
– Кайра-мэ сорината-му! Татимата-нэ кори-су!
Он выбрался из-за руля, сгреб носителя копья из рода холмов в охапку и поставил его на ступеньки крыльца. Начальник опустил меч и с отчетливым хрустом захлопнул рот. Хайра согнулся и мелкими шажками проворно подбежал к нему.
– Почему ты еще не убит? – изумленно спросил начальник.
Хайра, сложив руки перед грудью, быстро и басовито заворковал:
– Случилось то, что должно было случиться! Я рассказал им о величии и мощи Великого и могучего утеса, сверкающего боя, с одной ногой на небе, живущего, пока не исчезнут машины, и они в страхе пустили воду. Они накормили меня вкусной пищей и говорили со мной как покорные. И они явились сюда, чтобы склониться перед тобой.
Копейщики почтительно столпились у крыльца. Только два десятка голых стояли на месте, покорно ожидая своей участи. Начальник важно и медлительно вложил меч в ножны. Он больше не смотрел на глайдер. Он принялся равнодушно и неторопливо расспрашивать Хайру.
– Где они живут?
– У них большой дом на равнине. Очень теплый.
– Где они взяли эту машину?
– Не знаю. Наверное, на дороге.
– Ты должен был сказать им, что все небо и вся земля принадлежат Великому и могучему утесу.
– Я сказал им. Но их обувь, и одна куртка, и блестящий ящик принадлежат мне. Не забудь это потом, светлый и великий.
– Ты дурак, – сказал начальник презрительно. – Все принадлежит Великому и могучему утесу. А ты получишь то, что тебе достанется. Где послание?
– Они отобрали, – разочарованно сказал Хайра.
– Ты дурак еще раз. Это будет стоить тебе кожи.
Хайра увял. Начальник посмотрел куда-то в пространство между Антоном и Вадимом и произнес:
– Пусть они покажут свою обувь.
Саул зарычал и полез к борту.
– Тихо, тихо, – сказал Антон.
Начальник меланхолически высморкался на крыльцо.
– А какую еду ты ел? – спросил он.
– Варенье. Это не совсем варенье, но оно сладкое и радует язык.
Начальник слегка оживился.
– А у них много этого варенья?
– Очень много! – с энтузиазмом вскричал Хайра. – Но не приказывай бить меня.
– Я решил, – сказал начальник. – Пусть они отправляются домой и принесут к моим ногам все варенье. И всю другую еду. У них нет угля?
Хайра вопросительно посмотрел на Антона. Антон резко сказал:
– Потребуй у него свободы этим преступникам!
– Что он говорит? – спросил начальник.
– Он просит, чтобы ты не убивал этих преступников.
– А как ты понимаешь его речь?
Хайра указал обеими руками на рожки мнемокристаллов у себя на висках.
– Если приставить это к голове, то слышишь чужую речь, а понимаешь ее как свою.
– Дай сюда, – потребовал начальник. – Это тоже принадлежит Великому и могучему утесу.
Он отобрал у Хайры мнемокристаллы и после нескольких неудачных попыток пристроил их у себя на лбу. Антон сейчас же сказал:
– Немедленно отпусти этих людей, заслуживших свободу.
Начальник с удивлением посмотрел на него.
– Ты не можешь говорить так, – сказал он. – Я прощаю тебя, потому что ты низкий и не знаешь слов. Ступай. И принеси также письмо и чертеж. – Он повернулся к копейщикам, которые почтительно ему внимали и заорал: – Ну что вы тут стали, труполюбы? Нечего вам обнюхивать их штаны. Штаны всех людей, кто разговаривает со мной, воняют одинаково. За работу! Гоните эту падаль в котлован. Гей! Гей!
Копейщики загоготали и трусцой побежали по улице, гоня перед собой бывших освобожденных. Начальник дружелюбно хлопнул Хайру по уху и велел ему убираться. Хайра, шатнувшись от удара, юркнул в дверь. Оставшись один, начальник посмотрел на небо, посмотрел на хижины, протяжно, с прискуливанием зевнул, посмотрел на глайдер, лениво отхаркался, и, глядя в сторону, сказал скучающим голосом:
– Делайте, как я указал. Возвращайтесь в свой дом, принесите мне сюда все варенье и всю другую еду и идите в котлован, если хотите жить.
Вадим смотрел на эту громадную грязную фигуру и испытывал странную слабость во всех членах. У него было такое ощущение, как будто он во сне пытается взобраться на скользкую отвесную стену. Антон пробормотал рядом:
– Смотри, Димка, смотри хорошенько. Это тебе не мальчишка Хайра.
– Не могу, – странным бесцветным голосом сказал Саул. – Я его сейчас удавлю.
– Ни в коем случае, – сказал Антон.
Начальник гаркнул в открытую дверь:
– Зажарь мне мяса, Хайра, труполюб! И согрей ложе! Я сегодня весел. Потом он встал к глайдеру боком и, глядя на горы, заговорил, подняв грязный указательный палец: – Сейчас вы еще неразумные и окаменели от страха. Но вам надлежит знать, что впредь, разговаривая со мной, вы должны согнуться в пояснице и прижать руки к груди. И не смотреть на меня, потому что вы низкие, и взор ваш нечист. Сегодня я вас прощаю, а завтра прикажу избить древками копий. И еще вы должны помнить, что самая высокая добродетель состоит в повиновении и молчании. – Он сунул указательный палец в пасть и стал копаться в зубах. – Когда вы вернетесь сюда с вареньем, письмом и чертежом, вы разденетесь и оставите все на крыльце. Я не выйду к вам. Потом пойдите в хижины и обдерите там рубахи с мертвецов. Две рубахи брать нельзя. – Он вдруг заржал. – А то вы вспотеете на работе. Можете взять рубахи и с живых, но только с тех, у кого золотые ногти…
В полуоткрытую дверь просунулся Хайра.
– Все готово, светлый и сильный, – сказал он.
Начальник продолжал:
– Ваша судьба будет легка. Великому и могучему утесу нужны люди, умеющие двигать машины. Ибо будет же, наконец, война за земли, которые ему принадлежат! И тогда Великий и могучий утес, – он поднял указательный палец, – сверкающий бой с ногой на небе и ногой на земле, живущий, пока не исчезнут машины…
– Гад! – оглушительно рявкнул Саул. Над ухом Вадима тускло блеснул вороненый ствол скорчера.
– Не надо! – крикнул Антон.
Саул оттолкнул Вадима и схватился за руль.
– Не надо? – закричал он. – А что же надо? Терпеть и ждать, пока не исчезнут машины? Хорошо!
Страшный рывок повалил Вадима между сидений. Не закрывая фонаря, Саул бросил глайдер в воздух. Раздался треск, над кабиной пролетело расщепленное бревно. Ледяной ветер завыл в ушах, глайдер круто накренился, и Вадим успел увидеть, что начальник стоит на четвереньках на крыльце, задрав необъятный зад, а крыша дома, вертясь и разваливаясь, падает на середину улицы. Вадим попытался закрыть фонарь. Фонарь не закрывался.
– Саул! – крикнул Вадим. – Сбросьте скорость!
Саул не ответил. Он гнал глайдер над улицей, по которой уже двигались цепочки заключенных, прямо к котловану. Он скрючился, скрывая лицо за маленьким козырьком. Скорчер лежал у него на коленях. Глайдер шел неровными толчками, встречный ветер стремился перевернуть его.
Вадим все пытался одной рукой закрыть фонарь. Другой он придерживал упавший ему на колени ящик анализатора. Саул говорил сквозь зубы:
– Мерзавцы… подлецы… мучители… Машины вам? Будут вам машины!.. Земли воевать? Будут вам земли!..
Вадиму, наконец, удалось вскарабкаться на сиденье и он огляделся. Глайдер мчался прямо на котлован. Антон, вцепившись в подлокотники, щурясь от ветра, смотрел прямо в спину Саула.
– Варенья тебе? – рычал Саул. – Я тебе покажу варенье!… Сладкую еду… труполюбы…
Глайдер взлетел над котлованом. Саул замолчал и, перегнувшись через борт, выпалил из скорчера прямо вниз. Вадим отшатнулся. Ослепительное лиловое пламя выбросилось из котлована, громовой удар рванул уши и все осталось позади.
Вадим, напрягаясь так, что у него все внутри захрустело, захлопнул, наконец, фонарь. Стало тихо.
– Я им внушу другие понятия о вечности, – сказал Саул и замолчал.
– А может быть, не надо? – робко предложил Вадим. Он еще не понимал, чего хочет Саул. Ну что с них взять, думал он. Тупые, невежественные люди. Разве на них можно сердиться по-серьезному?
Глайдер с ревом мчался над верхушками холмов, разбрасывая тучи снежной пыли. Саул был очень неважным водителем, он подавал на двигатель слишком много энергии, и двигатель работал наполовину вхолостую. Зато за глайдером тянулась плотная стена изморози. Несколько птиц кинулось наперерез и сейчас же пропало в снежном вихре. А позади, над искрящейся мутью, поднимался в небо дымный столб.
– Одно жалко, одно… – снова заговорил Саул. – Как жаль, что нельзя уничтожить одним махом всю тупость и жестокость, не уничтожив при этом человека… Ну, хоть одну-то глупость в этой безмерно глупой стране!..
– Вы летите к шоссе? – спокойно спросил Антон.
– Да. И не пытайтесь остановить меня.
– И не подумаю, – сказал Антон. – Только будьте осторожны.
Теперь Вадим понял и уставился на скорчер. Кажется, начинается такое, подумал он, чего я никогда в жизни не смогу описать… и не смогу понять.
На шоссе все было по-прежнему. Как и вчера, как и сто лет назад, бесшумно, ровными рядами шли машины. Из дыма выходили и уходили в дым. И так могло бы быть вечно. Но вот Саул посадил глайдер в двадцати метрах от полотна, откинул фонарь и положил ствол скорчера на борт.
– Я на терплю ничего вечного, – неожиданно спокойно сказал он и выстрелил.
Первый удар пришелся по громадной черепахообразной машине. Панцирь вспыхнул и разлетелся, как яичная скорлупа, а платформа на одной гусенице завертелась на одном месте, сшибая идущие следом маленькие зеленые кары.
– Нельзя изменить законы истории… – сказал Саул.
С громом запылала огромная черная башня на колесах, а другая такая же опрокинулась и загородила часть шоссе.
– …но можно исправить некоторые исторические ошибки, – продолжал Саул, целясь.
Лиловая молния миллионовольтного разряда лопнула под днищем оранжевой машины, похожей на полевой синтезатор, и она, распадаясь на части, взлетела высоко в воздух.
– …эти ошибки даже должно исправлять, – приговаривал Саул, непрерывно стреляя. – Феодализм… и без того… достаточно грязен.
Потом он замолчал. Справа росла груда раскаленных обломков, а слева шоссе опустело – впервые, вероятно, за тысячи лет, – там пробегали только отдельные машины, случайно прорвавшиеся через огненную завесу. Потом пылающая гора распалась с шипением и треском, поднялся высокий столб искр и пепла, и сквозь облака дыма на шоссе хлынули новые ряды машин. Саул зарычал и снова припал к скорчеру. Снова загремели разряды, запылали, взрываясь, машины, и снова начала расти груда раскаленных обломков. Черные тяжелые клубы, прорезаемые фонтанами искр, повисли в небе. Из дыма мохнатыми хлопьями падал пепел, и снег вокруг почернел и дымился. У шоссе обнажилась земля.
Вадим сидел, упираясь ногами в ящик анализатора, вздрагивая и щурясь при каждой вспышке. Потом он привык и перестал щуриться. Снова и снова вырастала на шоссе пылающая гора, снова и снова она рассыпалась, разбрасывая горящие обломки, шумно вздыхая волнами нестерпимого жара, а машины все шли и шли неодолимым потоком, равнодушные ко всему этому уничтожению, и не было им конца.
– Наверное, хватит, Саул, – попросил Антон.
Это бесполезно, подумал Вадим. Саул перестал стрелять – кончились заряды – и уронил голову на руки. Горячее дуло скорчера задралось в небо. Вадим поглядел на покрытые копотью руки и голову Саула и ощутил огромную усталость. Не понимаю, подумал он. Все зря. Бедный Саул. Бедный Саул.
– История, – хрипло сказал Саул, не поднимая головы. – Ничего нельзя остановить.
Он выпрямился и посмотрел на ребят.
– Сердце не вытерпело, – сказал он. – Простите меня. Сердце не вытерпело. Я просто не смог. Надо было хоть что – нибудь сделать.
Они сидели и долго глядели на шоссе. Машины ряд за рядом катились своим путем, сталкивая обломки на обочины, сметая пепел, и вскоре все стало по-прежнему, только поперек шоссе медленно остывало багровое пятно, чернел испачканный снег вокруг, и долго не рассевалась над головой дымная пелена, сквозь которую, вздрагивая, глядел красный искаженный диск желтый карлик ЕН 7031.
Саул сказал непонятно:
– Это как печи… Если разрушить только печи – построят новые, и все.
Где-то неподалеку раздались знакомые до отвращения жалобные крики. Вадим неохотно повернул голову. На проселке возле шоссе стояла толпа измученных людей в мешковине, и стражники в шубах и с копьями суетились вокруг. Что им здесь надо? – равнодушно подумал Вадим. Стражники древками пик выгнали из толпы какого-то несчастного. Дрожа и оглядываясь, он прошел по черному снегу и вышел на шоссе. Громадная блестящая башня мягко катилась на него. Несчастный с отчаянием посмотрел на стражников. Те проорали что-то про руки. Преступник закрыл глаза и раскинул руки крестом. Машина сшибла его и покатилась дальше. Саул поднялся. Скорчер, глухо стукнув, упал на дно кабины.
– Хочу набить им морду, – сказал Саул. Пальцы у него сгибались и разгибались.
Антон поймал его за куртку.
– Честное слово, Саул, – сказал он, – это тоже бесполезно.
– Знаю, – Саул сел. – Вы думаете, я не знаю? Ну, почему я ничего не могу сделать? Почему я ни там ни здесь ничего не могу сделать?
Стражники вытолкнули на дорогу другого заключенного. Первый так и остался лежать, плоский, как пустой мешок. Второй раскинул руки и встал на пути красной платформы с кубическим ящиком. Платформа снизила скорость и остановилась перед ним в двух шагах. Стражники закричали. Заключенный поднял руки и, пятясь, стал сходить с шоссе. Красная машина, как привязанная, ползла за ним. Она съехала на проселок и тяжело закачалась на колдобинах. Заключенный все пятился и пятился, уводя ее от шоссе к котловану. А по шоссе все шли, шли и шли машины.
– Чепуху я сделал, – горестно сказал Саул. – Ругайте меня. Но все равно начинать здесь нужно с чего-нибудь подобного. Вы сюда вернетесь, я знаю. Так помните, что начинать нужно всегда с того, что сеет сомнение… Ну, что же вы меня не ругаете?
Вадим только судорожно вздохнул, а Антон сказал ласково:
– За что же, Саул? Вы не сделали ничего плохого. Вы сделали только странное.