Аэропорт – нечто большее, нежели просто пункт на удалении 230 миль и в часе езды на такси. Поездка туда стоит немало. Я набрал на пульте управления новый адрес, потом вызвал контору. Агент РУК пользуется свободой оплаты. Ему не нужно отчитываться за каждый свой шаг. Чтобы мне не разрешили отправиться туда, и речи быть не могло. Самое худшее – мне не оплатят счет.
– Да, вот еще что, – сказал я клерку. – Из меблированных комнат "Моника" должен прибыть комплект голограмм. Пусть компьютер проверит, нет ли среди них известных органлеггеров или сообщников Лорана.
Такси плавно взмыло в небо и направилось на восток. Я смотрел трехмерный телевизор и пил кофе, пока у меня не вышел запас монет для автомата.
Если вы отправляетесь в Долину Смерти между ноябрем и маем, когда климат там идеален, она может показаться туристским раем. Там есть полоса Дьявола для гольфа, с фантастическими грядами и соляными вершинами; Забриски-Пойнт с окружающим его загадочным мертвым пейзажем; старые заброшенные шахты и самого удивительного вида редкие растения, приспособившиеся к жаре и мертвецки сухому климату. Да, в Долине Смерти немало интересного и когда-нибудь я отправлюсь туда, чтобы полюбоваться ее чудесами. А пока что все, что я узрел – это космопорт. Но он и сам по себе производил приличное впечатление.
Посадочное поле некогда было частью очень крупного внутреннего моря. Теперь это соляное море. Идущие попеременно красные и синие концентрические круги обозначают посадочные площадки для кораблей из космоса. Столетняя эволюция космических приводов видна здесь как на ладони по размерам и форме воронок, образовавшихся от огненных или фотонных струй из тормозных сопел. И все же большая часть поля сохранила свой первозданный ослепительно белый цвет высохшей соли.
И на фоне этой соли – корабли всех форм и размеров. Вокруг них как бы танцуют различные вспомогательные машины и механизмы, а если не полениться и подождать – можно увидеть и приземление космического корабля. Ради этого зрелища стоит подождать!
Здание космопорта, расположенное на краю плоского соляного плато, представляет собой светло-зеленую башню, возвышающуюся над обширным участком светящегося оранжевого бетона. Ни один корабль на него не садился. Во всяком случае, пока. Такси опустило меня у самого входа и улетело, чтобы присоединиться к себе подобным. А я стоял, вдыхая сухой теплый воздух.
Четыре месяца в году в Долине Смерти идеальная погода. В один из августовских дней зарегистрирован рекорд – 56 градусов Цельсия в тени.
Клерк за стойкой сказал мне, что Ордац прибыл несколько минут назад. Я нашел его с еще одним служащим в лабиринте оплачиваемых ячеек, каждая из которых способна вместить два-три чемодана. В ячейке, которую открыл Ордац, был всего лишь небольшой пластмассовый портфель.
– Возможно, он использовал и другие ячейки, – заметил Ордац.
– Скорее всего, нет. У него цифровой замок. Я думаю, он вероятнее всего…
– Может быть…
– Что – может быть? – взорвался я. – Должен вам сказать, что поясовики путешествуют налегке. Дайте сюда этот портфель!
Присев на корточки, я пристально начал разглядывать цифровой замок.
Как это ни забавно, но я не испытывал ни малейшего удивления, будто всегда знал, что портфель Оуэна окажется здесь. А почему бы и нет? Он обязан был попытаться каким-то образом подстраховать себя через меня, потому что я уже вовлечен в деятельность ООН по борьбе с органлеггерами. Оставив что-нибудь в камере хранения космопорта, потому что Лоран не смог бы найти нужную ячейку или добраться до ее содержимого, если бы сумел найти, и потому, что у меня возникнут ассоциации, связывающие Оуэна с космопортами.
Шифр был пятизначным.
– Он должен был иметь в виду, что открывать его буду я. Давайте посмотрим… – и я установил число 2247. 22 апреля 2117 года, день, когда погиб Кубс.
Замок щелкнул и портфель раскрылся. Ордац был тут как тут и вытаскивал брезентовый конверт. Я не столь поспешно взял две каких-то склянки. В одной из них, герметически закупоренной от проникновения земного воздуха, находилась невероятно мелкая пыль. Пыль настолько мелкая, что скользила, как масло по внутренней поверхности наполовину заполненного стеклянного флакона. В другой пробирке находилась почерневшая крупинка железо-никелевого сплава, едва различимая невооруженным глазом.
В портфеле были и другие вещи, но главной оказалась папка. В ней находилась вся история Оуэна… во всяком случае, до определенного момента. Оуэн, должно быть, намеревался ее дополнить.
Когда он вернулся из последнего полета к богатым рудами обломкам, среди всякого прочего хлама на почте Цереры его поджидало письмо. Должно быть, он хохотал над некоторыми частями этого послания. Лоран взял на себя труд собрать полное досье на контрабандную деятельность Оуэна на протяжении последних восьми лет. Неужели он рассчитывал, что может добиться молчания Оуэна угрозой передачи этого досье таможенникам?
Возможно, это досье породило в голове Оуэна ошибочную мысль. Как бы то ни было, он решил связаться с Лораном и посмотреть, что из этого выйдет. Если бы не особые обстоятельства, он переслал бы мне это письмо, предоставив РУК честь выследить всю банду. Ведь специалистом по таким делам была все-таки эта организация. Однако в последнем рейсе у Оуэна произошло несчастье.
Его фотонный привод взорвался где-то за орбитой Юпитера. Предохранительные устройства едва успели катапультировать жилой отсек его корабля. Спасательное судно подобрало Оуэна и вернуло его на Цереру.
После оплаты спасательной экспедиции он оказался разорен. Ему нужны были деньги. Возможно, Лорану стало об этом известно и он на это рассчитывал.
Вознаграждение за информацию, которая привела бы к поимке Лорана, могло дать ему возможность купить новый корабль.
Он, следуя инструкции Лорана, приземлился в одном из захудалых космопортов, откуда люди этого сверхорганлеггера долго возили его – в Лондон, в Бомбей, в Амберг в Германии. История, записанная рукой Оуэна, кончалась в Амберге. Каким образом он попал в Калифорнию? Рассказать об этом у него уже не было никакой возможности.
Однако и во время этих переездов ему удалось узнать очень многое. Ему удалось добыть сведения о структуре организации Лорана. В папке был полностью изложен план переброски добытых преступным образом органов в Пояс и техника поиска клиентов и выхода на них. Было здесь и немало догадок Оуэна, которые в большинстве казались разумными, но практически невыполнимыми. Как это было для него типично! Я не мог найти ни признака того, что у него возникали какие-то сомнения в осуществимости своих намерений.
…И, разумеется, он не знал, что скоро наступит конец.
Здесь же были двадцать три голограммы, все – принадлежавшие членам банды Лорана. На обороте некоторых снимков виднелись пометки Оуэна, на других ничего не было. Оуэн не был в состоянии выяснить, какое место каждый из сфотографированных им органлеггеров занимает в организации.
Я просмотрел их два раза, задаваясь вопросом – не является ли один из изображенных на снимках самим Лораном? Оуэн этого так и не узнал.
– Похоже, вы были правы, – сказал Ордац. – Он не мог походя собрать такие подробности, поэтому намерение выдать банду Лорана должно было у него быть с самого начала.
– А я вам что говорил? И за это его убили!
– Да, так, должно быть, и было. Какие мотивы могли у него быть для самоубийства? – Ордац изо всех сил пытался изобразить на лице гнев. – И я также нахожу, что совершенно не могу поверить в нашего противоречивого убийцу. Вы совершенно испортили мне аппетит, мистер Гамильтон.
Я рассказал ему свои соображения о других жильцах на этаже Оуэна. Он улыбнулся и кивнул.
– Возможно, возможно… теперь это компетенция вашего управления. Органлеггерство входит в сферу деятельности РУК.
– Верно. – Я закрыл портфель и взвесил его в руке. Посмотрим, что сделает из всего этого компьютер. Я вам пришлю фотокопии всего, что здесь есть.
– Вы мне дадите знать, что выяснится в отношении других жильцов?
– Разумеется.
Я вошел в контору РУК, размахивая драгоценным портфелем и чувствуя себя на вершине успеха. Оуэн был убит. Он погиб, не запятнав своего честного имени и, пожалуй, скорее всего, не без достоинства. Даже Ордац признал это.
Запыхавшись и спотыкаясь, меня нагнал Джексон Бера.
– Что стряслось? – окликнул я его. Может быть, я не хотел упустить шанса похвастаться. У меня было двадцать три лица, двадцать три органлеггера в одном портфеле в моей руке.
Бера остановился.
– Где вы были?
– Работал. Честно. Что за спешка?
– Помните того продавца наслаждений, за которым мы следили?
– Грэхема? Кеннета Грэхема?
– Именно его. Он мертв. И виноваты в этом мы! – С этими словами он побежал дальше.
К тому времени, как я догнал его, он был уже в лаборатории.
Труп Кеннета Грэхема лежал лицом вверх на операционном столе. Его вытянутое, впалое лицо было бледным и ничего не выражающим, размякшим. Оно было пустым. Со всех сторон голову окружала различная аппаратура.
– Как дела? – спросил Бера.
– Да никак, – ответил врач. – В этом нет вашей вины. Вы достаточно быстро поместили его в глубокий холод… – Он пожал плечами.
Я тронул Бера за плечо.
– Что произошло?
Бера еще не отдышался после своего бега.
– Видимо, что-то просочилось Кеннет попытался сбежать, но мы накрыли его в аэропорту.
– Можно было и подождать. Посадить кого-нибудь с ним в один самолет. Наполнить салон СТГ-4.
– А помните переполох, когда мы в последний раз применили СТГ-4? Эти чертовы журналисты!
Бера весь дрожал. И я не осуждал его.
РУК и органлеггеры ведут очень странную игру, в некоторых деталях довольно сходную. Органлеггеры должны доставлять своих доноров живыми, поэтому они всегда вооружены иглопистолетами, стреляющими кристаллами усыпляющего вещества, мгновенно растворяющегося в крови. Мы пользуемся точно таким же оружием и примерно по той же причине – преступника следует сохранить для судебного разбирательства, а потом для правительственного госпиталя. Поэтому от агентов РУК требуется, чтобы они ни в коем случае не убивали.
В один прекрасный день я научился этой истине. Некто Рафаил Хейн, с недавних пор считающийся органлеггером, попытался добраться у себя дома до кнопки экстренной сигнализации. Если бы ему это удалось, на свободу вырвались бы самые жуткие силы ада, люди Хейна сделали бы мне укол и я оказался бы рассортированным по частям в отдельных камерах хранилища органлеггеров, принадлежавшего Хейну. Поэтому я задушил его.
Рапорт об этом был заложен в память компьютера, но только три человека знали об этом. Одним из них был мой непосредственный начальник Лукас Гарнер. Второй была Джули. Пока что Хейн оставался единственным убитым мною человеком.
А Грэхем стал первой жертвой Бера.
– Мы взяли его в аэропорту, – рассказывал Бера. – На голове у него была шляпа. Жаль, я не обратил на это внимания, не то мы могли бы действовать быстрее. Мы начали окружать его, держа наготове иглопистолеты. Он обернулся и увидел нас. Сунул пальцы под шляпу и тут же упал без памяти.
– Он убил себя?
– Да.
– Каким образом?
– Посмотрите-ка на его голову.
Я придвинулся к столу поближе, стараясь не мешать врачу, который, как полагалось по правилам, пытался извлечь из мертвого мозга информацию индуктивным методом, но у него ничего не получалось.
На самой макушке Грэхема виднелась плоская продолговатая коробочка из черной пластмассы, почти вдвое меньше колоды карт. Я прикоснулся к ней и сразу понял, что она прикреплена к черепу убитого.
– Дроуд. Нестандартный и слишком большой. В нем батарейка.
– Вы знали, что у него привычка к электростимуляции?
– Нет. Мы опасались устанавливать аппаратуру для слежки у него дома. Он мог обнаружить ее и скрыться. Посмотрите-ка на эту штуку еще раз!
"С формой дроуда что-то не так", – подумал я.
Черная пластмассовая коробочка наполовину расплавилась.
– Высокая температура? – пробурчал я себе под нос.
– Он взорвал батарейку разом, – кивнул Бера, – послав весь ее убийственный заряд прямо в мозг, точнехонько в центр наслаждения. И, господи, Джил, о чем я все время думаю – на что это было похоже? Джил, какие ощущения он мог в себе этим вызвать?
Я похлопал его по плечу, пытаясь успокоить его и сам успокоиться. Мне уже давно лезли в голову мысли по этому вопросу.
Вот лежит человек, вжививший электрод в голову Оуэна. Была ли его смерть кратковременным адом или исступленным восторгом райского наслаждения? Я надеялся, что адом, но поверить в это никак не мог.
Во всяком случае, Кеннета Грэхема больше нет в этом мире – он не объявится где-нибудь с новым лицом, новыми узорами на сетчатке глаза и отпечатками пальцев, в общем, всем тем, чем могли его снабдить подпольные хранилища.
– Ничего, – сказал врач. – Его мозг практически выжжен. Тех крупиц нервных связей, которые сохранились, недостаточно, чтобы наскрести что-то осмысленное.
– Попробуйте еще раз, – попросил Бера.
Я незаметно вышел из лаборатории. Возможно, попозже я поставлю Бера выпивку; он, похоже, в ней нуждается. Бера был одним из таких людей, в ком сочувствие к ближним очень обострено. Я понимал, что он почти физически чувствует жуткую волну исступления и краха, пережитую Грэхемом, когда он покидал этот мир.
Голограммы из "Моники" прибыли несколько часов назад. Миллер отобрал снимки не только жильцов, снимавших квартиры на 18-м этаже за последние шесть недель, но также и жильцов семнадцатого и девятнадцатого этажей. Это казалось неслыханным богатством. Меня позабавила мысль, будто кто-то спускался с девятнадцатого этажа через балкон на восемнадцатый в течение шести недель. Но в квартире 1809 не было не то что окон – в ней не было даже наружной стены, не говоря уже о балконе.
Неужели Миллера это тоже забавляло? Чушь! Это даже не могло придти ему в голову! Просто он перестарался, чтобы выказать свое рвение нам помочь.
Никто из жильцов на протяжении всего этого периода не соответствовал известным или подозреваемым сообщникам Лорана. Тогда я вспомнил о двадцати трех возможных людях Лорана из портфеля Оуэна. Я отдал их снимки программисту, не будучи уверенным, что сам справлюсь с компьютером. Он вот-вот должен закончить подготовку программы.
Я позвонил вниз: да, готово.
Я приказал компьютеру сравнить их с голограммами из "Моники".
Ничего! Между ними не было ни единого соответствия!
Следующие два часа я провел, записывая дело Оуэна Джеймисона. Программист переведет его на машинный язык и заложит в компьютер. Мне такое пока не под силу.
Мы снова вернулись к непоследовательным действиям убийцы из версии Ордаца.
Только это, плюс путаница логических тупиков. Благодаря смерти Оуэна в наших руках оказалась целая пачка новых снимков, которые в настоящий момент, возможно, уже устарели. Органлеггеры от одного подозрительного взгляда меняют свои лица. Я закончил вкратце описание сути дела, переслал его программисту и позвонил Джули. Теперь я нуждался в ее защите.
Джули, оказывается, ушла домой.
Я хотел было позвонить Таффи, но остановился, набрав только половину номера. Иногда бывает, что лучше не звонить. Мне нужно пережить плохое настроение самому. Мне нужна пещера, где бы я мог побыть один. По-видимому, выражение лица у меня было такое, что мог лопнуть экран видеофона. Зачем же передавать свое настроение ни в чем не повинной девушке?
И я отправился домой.
Было уже темно, когда я вышел на улицу. Поднявшись по пешеходному переходу над движущимися тротуарами, я стал дожидаться такси на площадке перекрестка. Вскоре такси показалось, с мигающей белой надписью "Свободно" на брюхе. Я сел в такси и вставил кредитную карточку.
Оуэн собирал свои голограммы по всему евроазиатскому материку. Большая часть из них, если не все, принадлежали зарубежным агентам Лорана. Почему же я ожидал обнаружить их в Лос-Анжелесе?
Такси поднялось в светлое ночное небо. Благодаря городским огням, облака под ним превратились в плоский белый шатер. Мы пробили облака и летели над ними. Автопилоту такси не было дела, есть ли у меня возможность любоваться окружающей (или проплывающей внизу?) панорамой.
…Так чем же я теперь располагаю? Кто-то среди десятков обитателей 18-го этажа был сообщником Лорана. Или так – или непоследовательный убийца из версии Ордаца, очень осторожный, но оставивший Оуэна умирать в течение пяти недель одного, без присмотра.
…А так ли уж маловероятен этот непоследовательный убийца?
Ведь в конце концов, этим убийцей был мой собственный гипотетический Лоран! и он совершал убийства, эти тягчайшие преступления. Он убивал методично, снова и снова, наживая при этом сказочные барыши. РУК не мог до него добраться. Не пришло ли теперь время, когда он стал небрежным?
Как и Грэхем. Как долго этот человек подбирал доноров среди своих покупателей, выбирая несколько совершенно неприметных за год? А потом, два раза за несколько месяцев, он выбрал таких клиентов, отсутствие которых всполошило родственников.
Большинство преступников не отличаются особым умом. У Лорана мозгов хватало, но приспешники его должны быть вполне заурядными людьми. Лорану волей-неволей приходилось иметь дело с заурядными личностями, с теми, кто прибег к преступлениям лишь потому, что у них не хватало ума, на который они могли бы положиться в законной жизни.
Если человек, подобный Лорану, становится небрежен, то именно в этом причина его ошибок. Он подсознательно начинает судить об уме сотрудников РУК по уму своих приспешников. Соблазнившись остроумным замыслом убийства, он мог не обратить внимания на одну-единственную деталь и оставить ее без изменений. Имея советчиком Грэхема, он гораздо лучше разбирался в тонкостях электростимуляции, чем мы. Вероятно, достаточно разбирался, чтобы доверять эффективности пагубного пристрастия к току в случае с Оуэном.
В этом случае, убийцы Оуэна доставили его в эту злополучную квартиру и больше уж никогда не видели. В этом заключался небольшой риск, на который решился Лоран и который оказался оправданным, по крайней мере, на этот раз.
В следующий раз Лоран будет еще небрежней. Когда-нибудь мы поймаем его!
Но не сегодня.
Такси отделилось от вереницы себе подобных и опустилось на крыше моего дома в Голливудских Холмах. Я вышел и направился к лифтам.
Дверь одного из них открылась и из него кто-то вышел.
Что-то предупредило меня, что-то связанное с тем, как двигался этот вышедший из лифта. Я повернулся. Такси могло послужить хорошим прикрытием, но оно уже успело подняться в воздух. Из тени возникло еще несколько силуэтов.
Мне кажется, я уложил двоих прежде, чем что-то кольнуло меня в щеку. Крохотные кристаллики мгновенно растворились в моей крови. Голова сразу закружилась, крыша начала поворачиваться вокруг себя и центробежная сила швырнула мое обмякшее тело ничком. Тени сомкнулись надо мной; потом все кануло в вечность.
Очнулся я от неожиданного прикосновения к голове. Я стоял прямо, спеленатый, как мумия, мягкими витыми повязками. Я даже не мог пошевелиться, не мог двинуть ни одной мышцей ниже шеи. Когда я окончательно это понял, было уже поздно. Стоящий позади меня человек закончил снимать с моей головы электроды и вышел вперед, оказавшись вне досягаемости моей воображаемой руки.
В его чертах было что-то птичье. Он был высокий и худой, тонкокостный, на его треугольном лице резко выделялся острый подбородок. Растрепанные шелковистые светлые волосы свисали с висков. На нем были безупречного покроя короткие шерстяные брюки в оранжевую и коричневую полоску. Широко улыбаясь, скрестив руки и наклонив голову, он стоял и ждал, когда я заговорю.
И я узнал его. Оуэну удалось где-то сделать его снимок.
– Где я? – простонал я, притворяясь, что плохо соображаю. – Который теперь час?
– Час? Уже утро, – ответил мой похититель. – Что же касается того, где вы находитесь, я предоставлю вам все возможности самому об этом догадаться.
Что-то в его манерах… догадка осенила меня и я произнес:
– Лоран?
Человек наклонил голову, но лишь самую малость.
– А вы Джилберт Гамильтон из полиции РУК. Джил Ловкая Рука.
Мне не послышалось. Однако я сделал вид, что не понял намека.
– Похоже, я совершил ошибку.
– Вы недооценили длины моих собственных рук. А также недооценили моей заинтересованности!
Хвастаться ему было нечем. Похитить сотрудника РУК не намного сложнее, чем любого простого обывателя. Для этого нужно просто застать жертву врасплох и не жалеть своих людей. В данном случае он ничем не рисковал. Полиция применяет иглопистолеты по той же причине, что и органлеггеры. Люди, в которых я попал, если это и в самом деле произошло в те считанные секунды, которые длилась схватка, давным-давно пришли в себя. Лоран, должно быть, поставил меня на ноги, спеленал, а потом поместил в состояние стимуляции сна, для чего к моей голове и были приставлены электроды. Один из них касался каждого из век, другой – затылка. Небольшой ток, текущий через мозг, усыплял меня. За один час под воздействием такого тока можно выспаться на всю ночь. Если не убрать эти электроды, то можно спать вечно.
Значит, это и есть Лоран.
Он стоял, и смотрел на меня, наклонив по-птичьи голову набок и сложив руки на груди. В одной из них был иглопистолет. Держал он его, как мне показалось, довольно небрежно.
Который все-таки час? Я не осмеливался спросить его еще раз, чтобы не дать Лорану возможности о чем-нибудь догадаться. Стоит мне продержаться до 9.45 и Джули придет на выручку…
Только куда она ее пришлет, вот в чем вопрос?
Меня охватило отчаяние. Где я? Если я сам этого не знаю, то откуда узнает об этом Джули?
Лоран намерен отправить меня в банк органов. Одна порция кристаллов лишит меня сознания, не повредив ни одной из бесчисленных тонких частей, которые и являются в совокупности Джилом Гамильтоном. А потом врачи Лорана разделят меня на эти части…
В правительственных операционных у преступников выжигают мозг одним импульсом для последующего захоронения его в урне. Один бог знает, что сделает с моим мозгом Лоран. Но все остальное во мне дышит силой и здоровьем. Даже учитывая накладные расходы Лорана, я стоил больше миллиона кредиток ООН.
– Почему меня? – спросил я. – Значит, вам нужен был именно я, а не любой агент РУК. Откуда такой интерес к моей особе?
– Именно вы расследовали дело Оуэна Джеймисона. И притом очень тщательно.
– И все-таки недостаточно тщательно, черт возьми.
Лоран удивленно посмотрел на меня.
– Вы на самом деле не понимаете?
– На самом деле.
– Сдается мне, это очень интересно, – задумчиво произнес Лоран. Очень.
– Ладно. Почему я до сих пор жив?
– Я очень любопытен, мистер Гамильтон, и надеялся, что вы расскажете мне о своей воображаемой руке.
Значит, раньше я не ослышался, и все же решил попробовать сблефовать.
– Какой руке?
– Не надо прикидываться, мистер Гамильтон. Если мне покажется, что я проигрываю, то придется воспользоваться вот этим. – Он покачал головой и указал на иглопистолет. – И больше вы не проснетесь.
Черт! Он знал. Единственное, чем я мог пошевелить, были уши и моя воображаемая рука, и Лорану это было известно! Я не смогу заманить его в пределы досягаемости.
При условии, что он действительно знает обо всем.
Мне нужно подманить его к себе.
– Так и быть, – сказал я. – Но мне бы хотелось знать, каким образом вы это выведали. Шпион в РУК?
Лоран рассмеялся.
– Хорошо, если бы так. Нет. Мы изловили одного из ваших людей несколько месяцев назад, практически случайно. Когда я понял, кто он такой, то вынудил его заговорить о вашей работе. Он смог кое-что рассказать мне о вашей замечательной руке. А сейчас, надеюсь, вы расскажете мне больше.
– Кто это был?
– Ну, в самом деле, мистер Гамильтон…
– Кто это был?!
– Неужели вы действительно ожидаете, что я буду запоминать фамилию каждого донора?
Кто же это угодил в банк органов Лорана? Незнакомец, знакомый, друг? Но разве хозяин бойни запоминает каждого зарезанного быка?
– Меня интересуют так называемые паранормальные способности, – сказал Лоран. – Я запомнил ваше имя. А потом, когда я уже почти заключил соглашение с вашим приятелем-поясовиком Джеймисоном, то вспомнил кое-что необычное о его коллеге по экипажу. Вас называли Джил Ловкая Рука, не так ли? В порту вам бесплатно подавали выпивку, если вы ее брали воображаемой рукой.
– Вдвойне, черт побери! Вы решили, что Оуэн был сыщиком, да? Из-за меня?
– Вы зря бьете себя в грудь, мистер Гамильтон. Этим вы ничего не добьетесь. – В голосе Лорана появились стальные нотки. – Поразвлекайте меня, мистер Гамильтон.
Я пошарил рукой вокруг себя, подыскивая что-нибудь, способное помочь мне высвободиться из моего стоячего узилища. Нет, не повезло. Я был упакован, как мумия, и сорвать мою смирительную рубаху было невозможно. Все, что я смог нащупать воображаемой рукой, это что я спеленат по самую шею и в прямом положении меня удерживает подпирающий стержень. Под повязками я был совершенно гол.
– Я продемонстрирую вам свои сверхъестественные способности, – сказал я, – если вы угостите меня сигаретой.
Может быть, это заставит его ко мне приблизиться? Кое-что он знал о моей руке. Он положил одну-единственную сигарету на край маленького столика на колесах и подтолкнул его в мою сторону. Я подхватил сигарету и, поднеся ее ко рту, стал ждать, в надежде, что он подойдет зажечь ее.
– Моя ошибка, – пробормотал он и, подтянув столик к себе, повторил то же самое, только с зажженной сигаретой.
Не повезло! По крайней мере, я смог закурить. Я стряхнул пепел как можно дальше – примерно фута на два. Мне приходилось двигать воображаемой рукой медленно, иначе пепел просто осыпался бы сквозь пальцы.
Лоран зачарованно наблюдал за этим. Свободно перемещающаяся отдельно от моего тела сигарета повиновалась моей воле! Глаза его следили за окурком с нескрываемым ужасом. И это было плохо. Возможно, сигарета была ошибкой.
Некоторые смотрят на пси-способности как на нечто сродни колдовству, а на людей, ими пользующихся, как на слуг Сатаны. Если Лоран меня испугался – мне не жить.
– Интересно, – произнес он. – И до какого расстояния вы можете дотянуться?
Он заранее знал мой ответ.
– На расстояние своей настоящей вытянутой руки, разумеется.
– Но почему? Другие же могут действовать на гораздо большем. А вы почему не можете?
Он находился прямо передо мной, на другом конце комнаты, в добрых девяти метрах от меня и сидел, развалившись в кресле. В одной руке у него была рюмка, в другой – иглопистолет. Вид у Лорана был совершенно беззаботный. Интересно, подымется ли он с этого удобного кресла, подойдет ли хоть немного ближе ко мне?
Комната была небольшой и пустой; казалось, что мы находимся в подвале. Кресло Лорана и небольшой складной бар – вот и все предметы обстановки, если только не было еще чего-нибудь позади меня.
Подвал этот мог находиться где угодно, в любом районе Лос-Анжелеса и даже за его пределами. Если на самом деле было утро, то в данный момент я мог быть в любом месте земного шара.
– Действительно, – сказал я, – другие способны достигать гораздо дальше, чем я. Но у них нет моей силы. Ведь это все-таки рука, хоть и воображаемая, и я не способен представить ее себе трехметровой. Возможно, кто-нибудь мог бы убедить меня, что она длиннее, и я бы попробовал. Но возможно, это могло бы и уничтожить доверие, которое я к ней испытывал. И тогда у меня будет только две руки, как у остальных. Лучше пусть останется так, как есть…
Я докурил сигарету и выбросил окурок.
– Пить хотите?
– Конечно, но только если у вас найдется игрушечный стаканчик. Другого мне не поднять.
Он нашел рюмку-наперсток и переслал ее мне на краю катающегося столика. У меня едва хватило силы ее поднять. Лоран не сводил с меня глаз, пока я не выпил и не поставил рюмку.
Старая приманка в образе сигареты. Вчера я воспользовался ею, чтобы подцепить девушку. Сегодня она помогает мне остаться в живых.
Действительно ли хотел я покинуть этот мир, крепко зажав что-то в своем воображаемом кулаке? Развлекая Лорана, поддерживая в нем интерес, пока…
Да где же я? Где?!
И вдруг я понял.
– Мы в меблированных комнатах "Моника", – сказал я. – И нигде более.
– Я знал, что вы рано или поздно догадаетесь, – улыбнулся Лоран. – Но уже поздно. Я вовремя добрался до вас.
– Не будьте так дьявольски самодовольны. Это произошло по моей глупости, а не из-за вашего везения. Мне следовало это почуять. Оуэн ни за что не забрел бы сюда по собственной воле. Вы велели ему здесь поселиться.
– Да, велел. Но тогда я уже понял, что он предатель.
– Поэтому вы и отправили его сюда умирать. Кто же это проверял его каждый день? Это был Миллер, управляющий? Он работает на вас? Это он изъял из компьютера голограммы ваших сообщников и вашу?
– Да, это он, – усмехнулся Лоран, – но он не проверял Оуэна каждый день. У меня был человек, наблюдавший за ним с помощью портативной камеры. Мы забрали ее после того, как Джеймисон умер.
– А потом вы подождали еще неделю. Прекрасный прием. – Удивительно, что я понял это так поздно. Сама атмосфера этого места… что за люди жили в "Монике"? Безликие, потерявшие индивидуальность, люди, которые без всякого сомнения, никому не нужны. Их помещали в эти квартиры, пока Лоран проверял их, убеждаясь, что они в самом деле никому не нужны, что никто их не ищет. Те, кто оказывался отобран, исчезали, и вместе с ними исчезали документы и имущество, а голограммы их изымались из памяти компьютера.
– Я хотел начать продавать органы поясовикам при посредничестве нашего приятеля Джеймисона, – сказал Лоран. – Но я вовремя понял, что он собирается меня предать. Поэтому пришлось прибегнуть кое к чему, чтобы выяснить, что ему удалось разнюхать.
– Достаточно много, – постарался улыбнуться я. – В наших руках подробные планы клиники для пересадки нелегально отправляемых туда органов. Но должен сказать вам самое главное. Ваша задумка относительно продажи поясовикам трансплантантов все равно провалилась бы. У поясовиков совершенно иное мировоззрение.
– Я был уверен, что он что-то оставил, – произнес Лоран, задумчиво глядя на меня. – Иначе мы и его самого сделали бы донором, это намного проще. И гораздо выгоднее к тому же. Мне нужны деньги, Гамильтон. Вы хоть представляете себе, сколько теряет организация, упустив одного-единственного донора?
– Что-то около миллиона. Почему же вы пошли на такие "убытки"?
– Я знал, что он что-то оставил. И не было другого способа выяснить что. Поэтому мы и пошли на риск, но он ни к чему ни привел. Все, что мы могли после этого сделать – это попытаться помешать РУК добраться до этих материалов.
– Понятно. – Теперь все становилось на свои места. – Когда кто-то исчезает бесследно, первое, что приходит в голову любому идиоту – это что к исчезновению причастны органлеггеры.
– Естественно. Поэтому нельзя было, чтобы он просто исчез, не так ли? Полиция немедленно обратилась бы в РУК, дело передали бы вам и вы тотчас принялись бы за поиски.
– В камерах хранения космопортов.
– Да?
– На имя Кубса Форсайта.
– Мне знакомо это имя, – процедил сквозь зубы Лоран. – Мне следовало бы догадаться. Знаете, когда он попался на крючок и у него выработалась привычка к току, мы пытались прижать его, вынимая из него штекер, чтобы он заговорил. Но из этого ничего не получилось. Он не мог ни на чем сосредоточиться кроме того, чтобы к черепу ему снова присоединили дроуд. Мы пытались и так и этак…
– Я хочу вас убить, – сказал я, стараясь вложить в каждое слово буквальный смысл.
Лоран наклонил голову набок и нахмурился.
– Выйдет наоборот, мистер Гамильтон. Хотите еще сигарету?
– Хочу.
Он переправил ее мне на столике. Я подхватил сигарету, держа ее в воздухе и словно рисуясь этим своим умением. Возможно, я смогу сосредоточить на этом его внимание – для него это единственный способ определить, где находиться моя воображаемая рука.
Потому что если он не будет отводить глаз от сигареты, а я в критический момент возьму ее в рот – тогда моя рука останется свободной, а он этого не заметит.
В чем же заключался решающий момент? Лоран по-прежнему сидел в кресле. Мне нужно было во что бы то ни стало выманить его оттуда. Однако любой шаг в этом направлении мог сейчас вызвать у него подозрение.
Который сейчас час? И что сейчас делает Джули? Мне вспомнился ужин на веранде самого высокого ресторана в Лос-Анжелесе, на высоте почти полутора километров. Ковер полевых цветов простирался под нами во всех направлениях до самого горизонта. Может быть, она воспримет эту мою мысленную картину…
Она должна проверить меня в 9.45.
– Вы, должно быть, были выдающимся космонавтом, – сказал Лоран. Подумать только, единственный человек во всей Солнечной Системе, который мог починить внешнюю антенну, не покидая кабины корабля.
– Для этого нужно было бы иметь более сильные мышцы, чем у меня. Значит, он знает, что я могу проникать сквозь твердые тела. Если он это предусмотрел… – Мне следовало бы остаться в Поясе Астероидов. Жаль, что я в эту минуту не на рудодобывающем корабле. Все, о чем я тогда мечтал это две здоровые руки.
– Жаль. Теперь у вас три. А вам не приходило в голову, что использование пси-способностей против людей – игра, в общем-то, грязная.
– Что?
– Помните Рафаила Хейна? – голос Лорана дрогнул. Он рассвирепел и с трудом сдерживался.
– Конечно. Органлеггер из Австралии.
– Рафаил Хейн был моим другом. Я знаю, что однажды ему удалось вас связать. Скажите, мистер Гамильтон, если ваша воображаемая рука настолько слаба, как вы утверждаете, то каким образом вам удалось тогда развязать веревки?
– Я их не развязывал. И не смог бы. Он использовал наручники. Я вытащил у него из кармана ключ… воображаемой рукой, разумеется.
– Вы употребили пси-способности против него! У вас не было на это права!
Чудеса! Каждый, кто сам не обладает парапсихическими способностями, хоть чуточку, но испытывает точно такие же чувства. Отчасти страх, отчасти зависть. Лоран считал, что может провести РУК. Он убил по меньшей мере одного из нас. Но посылать против него колдунов – это он считал в высшей мере нечестным.
Вот почему он дал мне проснуться – хотел позлорадствовать. Многим ли удавалось изловить волшебника?
– Не будьте идиотом, – покачал я головой. – Я не вызывался добровольно играть с вами или с вашим Хейном в придуманные вами игры. Правила, которыми руководствуюсь я, квалифицируют вас, как многоразового убийцу.
Лоран вскочил (который все-таки час?) и я вдруг понял, что время настало. Мой противник был вне себя от ярости. Казалось, даже кончики его длинных светлых волос шевелятся от гнева.
Я спокойно смотрел на крохотное дуло иглопистолета. С этим я ничего не мог поделать. Диапазон моих телекинетических способностей ограничен пределами досягаемости моих пальцев. Я испытывал чувства, которых никогда не знал прежде. Я чувствовал, как доза парализующего вещества растворяется в моей крови, как я оказываюсь в холодной ванне из полуледяного спирта, как скальпели режут мое тело на части.
И все мои знания умрут в тот момент, как выбросят мой мозг. Я знаю, как выглядит Лоран. Мне известно все о меблированных комнатах "Моника" и многое, многое еще. Я знаю, куда идти, чтобы испытать всю прелесть Долины Смерти, ведь когда-то я мечтал по ней побродить. Какое же сейчас время? Который час?!
Лоран поднял иглопистолет и посмотрел на свою вытянутую руку. Похоже, он считал, что находится в тире.
– Действительно, очень жаль, – сказал он. И голос его почти не дрожал. – Лучше бы вы оставались космонавтом.
Чего он дожидается?
– Я не могу высказать вам свое почтение, – огрызнулся я. – Повязки мешают. С этими словами я ткнул в его сторону окурком сигареты, чтобы подчеркнуть свои слова. Окурок выпал из моей руки, я вытянул ее, поймал окурок и…
И воткнул себе в левый глаз.
В другое время я продумал бы эту мысль более тщательно. Но сейчас времени на раскачивание не оставалось. Я решился! Лоран уже расценивал меня, как свою собственность. Живую кожу и здоровые почки, артерии и печень – все это он уже считал содержимым своего банка органов. Как вместилище всего этого, я был собственностью стоимостью в миллион кредиток. И я уничтожал свой глаз! Органлеггеры всегда охотились за глазами с особым рвением – они нужны всем, кому надоело носить очки, а заодно и самим бандитам, которым постоянно приходилось менять узоры сетчатки.
Чего я не ждал, так это боли. Я где-то читал, что в глазном яблоке нет чувствительных нервных окончаний. Значит, нестерпимую боль испытывали мои веки. Ужасную!
Но мне нужно было продержаться всего какое-то мгновение.
Лоран выругался и опрометью бросился ко мне. Он знал, насколько слаба моя воображаемая рука. Что я мог сделать с ее помощью? Этого он не знал. И не догадывался, хотя не надо было быть особым гением, чтобы об этом догадаться. Он подбежал ко мне и выбил сигарету из моих пальцев, выбил, ударив изо всех сил, так что моя голова едва не оторвалась от шеи, а потухший уже окурок рикошетом отлетел от стены. Он стоял взбешенный, потный, задыхающийся от ярости – в пределах моей досягаемости.
Мой глаз закрылся, словно маленький разбитый кулачок.
Я протянул свою руку мимо пистолета Лорана, сквозь его грудную клетку и нащупал сердце. И стиснул его…
У него сразу округлились глаза, широко раскрылся рот, спазмы стиснули горло. У него еще оставалось время выстрелить, но он вместо этого принялся царапать свою грудь наполовину парализованными пальцами. Лоран дважды сдавил пальцами грудь, судорожно хватая ртом воздух. Он думал, что у него сердечный приступ. Потом его выкатившиеся из орбит глаза наткнулись на мое лицо.
Мое лицо. Я был одноглазым хищником, рычащим от жажды убить. Я должен был лишить его жизни – пусть даже для этого мне пришлось бы вырвать сердце из его груди! Как он мог этого не понять?
И он понял!
С меня градом лил пот. Я весь трясся от изнеможения и омерзения. Шрамы! Он весь был покрыт шрамами.
Лоран выстрелил себе под ноги и упал.
Я чувствовал его шрамы своей воображаемой рукой. У него было пересаженное сердце, да и все остальное тоже. На вид ему было лет тридцать, особенно издали, но присмотревшись, ему нельзя было столько дать. Одни части его тела были помоложе, другие – постарше. Сколько от настоящего Лорана осталось в этом человеке? Какие части его тела – чужие? И большая их часть плохо стыковалась друг с другом.
Он, вероятно, был хронически болен, подумал я. А власти не давали ему тех органов, в которых он остро нуждался. И в один прекрасный день он нашел решение всех своих проблем.
Лоран лежал неподвижно и уже не дышал. Я помнил, как перестало трепыхаться в моей руке его сердце.
Он лежал на левой руке, накрыв часы. Я был совершенно один в пустой комнате и не знал, который час.
Да, я так этого и не узнал. Прошло несколько часов, прежде чем Миллер рискнул нарушить забавы своего босса. Он сунул в дверь свою круглую физиономию, увидел у моих ног распростертое тело Лорана и с визгом рванулся назад. Через минуту у дверного косяка показался ствол иглопистолета, потом водянистые глаза голубого цвета. И тут же я ощутил укол в щеку.
– Я проверила тебя пораньше, – сказала Джули. Она удобно расположилась в ногах больничной койки. – Вернее, ты сам меня позвал. Когда я пришла на работу, тебя там не было. Я еще удивилась, с чего бы это, и вдруг – бах! Это было плохо, так ведь?
– Чертовски плохо!
– Мне ни разу не приходилось сталкиваться с таким испугом.
– Не говори никому об этом! – Я приспособил койку для сидения. – Мне ведь нужно заботиться о своей репутации!
Моя левая глазница была забинтована и уже не болела. Ее место просто онемело и чувство это было навязчивым, так как постоянно напоминало о двоих мертвецах, которые стали частью меня. Одна рука. Один глаз.
Если Джули чувствовала это вместе со мной, то неудивительно, что она нервничала, все время ерзая по койке.
– Меня до сих пор интересует, который же был тогда час?
– Примерно девять десять. – Джули вздрогнула. – Мне показалось, что я лишаюсь чувств, когда этот… этот невзрачный тип направил из-за угла свой иглопистолет. Нет, не надо. Не надо, Джил. С этим покончено.
Так близко. Неужели это было так близко?
– Слушай, – сказал я. – Возвращайся на работу. Я ценю твое внимание, но это нам обоим не принесет ничего хорошего. Если мы и дальше будем обмениваться этими воспоминаниями, то в конце концов будем уже не в силах отгонять этот навязчивый кошмар.
Она кивнула и поднялась.
– Спасибо, что навестила, а также – что спасла мне жизнь.
– Благодарю за орхидеи, – улыбнулась она с порога.
Я еще не успел заказать эти цветы. Я подозвал сестру и узнал у нее, что могу выписаться вечером, после ужина, при условии, что отправлюсь прямо домой, в постель. Она принесла мне телефон, и я воспользовался им, чтобы заказать орхидеи.
Потом я опустил койку и некоторое время лежал. Хорошо чувствовать, что ты жив. Я начал припоминать обещания, которые давал и никогда не выполнял. Вероятно, настало время исполнить некоторые из них.
Я позвонил в сектор наблюдения и попросил Джексона Бера. Позволив ему вытянуть из меня всю историю моего героического подвига, я пригласил его в лазарет на выпивку. Пусть будет с него бутылка, а остальное поставлю я. Это ему, конечно, не понравилось, но я настоял на своем.
Потом, в отличие от вчерашнего вечера, я полностью набрал номер Таффи на своем ручном аппарате без изображения.
– Да?
– Таффи, это Джил. У тебя выходные свободны?
– Конечно. Можно начать даже в пятницу.
– Отлично!
– Приходи ко мне в десять. У тебя там что-нибудь прояснилось с твоим другом?
– Да. Я был прав. Его убили органлеггеры. С этим делом покончено, виновные арестованы. – Я не захотел упоминать про глаз, тем более, что к пятнице все бинты уже снимут. – Насчет выходных – как ты смотришь на то, чтобы прогуляться по Долине Смерти?
– Ты шутишь?
– Нисколько! Послушай…
– Но там ведь так жарко! Там сухо! Там такая же мертвая пустыня, как на Луне! Ты ведь сказал – Долина Смерти, не так ли?
– Сейчас там не жарко. Слушай… – и она выслушала меня до конца и похоже, что поверила.
– Я вот подумала, – сказала она после минуты молчания. – Если мы будем часто видеться друг с другом, то давай лучше договоримся сразу: никаких разговоров о работе. Хорошо?
– Прекрасная мысль!
– Дело в том, что я работаю в больнице. В хирургической. Для меня органические материалы для пересадки – предметы моей профессии, средство исцеления больных. Я далеко не сразу свыклась с этим и знать не хочу, откуда они берутся, а также ничего не хочу слышать об органлеггерах!
– Ладно, заключаем договор. Встретимся в пятницу, в десять.
Значит, она врач. Славно. Похоже, что выходные пройдут неплохо. Лучше всего иметь дело с людьми, которые подкладывают тебе сюрпризы.
Явился Бера с пинтой виски.
– Угощение мое! – твердо сказал он. – Спорить бессмысленно, потому что тебе все равно не дотянуться до своего бумажника.