Телевизионные приемники в контрольной башне снова ожили.
– Генерал Картер…
– Да, что теперь?
– Они снова двигаются, Сэр. Они вышли из уха и быстро двигаются к тромбу.
– Ха!
Он посмотрел на отметчик времени, который показывал 12.
– Двенадцать минут…
С рассеянным видом он поискал сигару и обнаружил ее на полу, куда уронил, а потом наступил на нее. Он поднял сигару, глянул на ее плоскую раздавленную форму и с отвращением отшвырнул.
– Двенадцать минут. Могут ли они все еще успеть, Рейд?
Рейд сидел, скорчившись в кресле, вид у него был жалкий.
– Они могут успеть. Они, может быть, могут даже избавиться от тромба. Но…
– Но?
– Но я не знаю, сумеем ли мы извлечь их вовремя. Вы знаете, мы не можем проникнуть в мозг, что-бы вытащить их оттуда. Если бы мы могли сделать это, мы бы в первую очередь проникли туда для ликвидации тромба. Это означает, что они должны добраться до мозга, а затем отправиться в какую-то точку, откуда их можно извлечь. Если же они не уйдут…
– Мне принесли две чашки кофе и сигару, но я не могу сделать ни одного глотка и ни одной затяжки, – ворчливо заметил Картер.
– Они достигли основания мозга, Сэр, – пришло сообщение.
Мичелз снова сидел за своими картами.
Грант стоял за его плечом, рассматривая лежавшую перед ним мешанину линий.
– Этот тромб здесь?
– Да, ответил Мичелз.
– Это выглядит довольно далеко. У нас только 12 минут.
– Это не так далеко, как кажется. Мы теперь будем плыть без всяких препятствий. Мы будем у основания мозга меньше, чем через минуту, а оттуда вообще рукой подать…
Неожиданно поток света ворвался внутрь корабля. Грант с изумлением поднял глаза и увидел снаружи громадную стенку молочно-белого цвета. Границы ее не были видны.
– Барабанная перепонка, – сказал Мичелз. – С той стороны – внешний мир.
Непереносимо острая тоска по дому охватила Гранта. Он совсем забыл, что существует внешний мир. Ему казалось сейчас, что всю свою жизнь он бесконечно скитается в кошмарном мире труб и чудовищ – Летучий Голландец кровеносной системы…
Но вот этот свет внешнего мира, просачивающийся через барабанную перепонку, исчез
– Вы приказали мне вернуться в корабль, Грант, когда мы были у волосяных клеток? – спросил мичелз, склонившись над своей картой.
– Да, я приказал, Мичелз. Я хотел, чтобы вы были в корабле, а не в волосяных клетках.
– Скажите об этом Дьювалу. Его поведение…
– Чему удивляться? Его поведение всегда неприятно, не правда ли?
– На этот раз оно было оскорбительно. Я не претендую на то, чтобы быть героем…
– Я буду свидетелем в вашу пользу.
– Спасибо, Грант. И не спускайте глаз с Дьювала.
– Конечно.
Грант рассмеялся.
Словно почувствовав, что говорят о нем, к ним подошел Дьювал и резко спросил:
– Где мы находимся, Мичелз?
Мичелз ожесточенно посмотрел на него и сказал:
– Мы почти у входа в полость паутинообразной оболочки. Прямо у основания мозга, – добавил он в сторону Гранта.
– Хорошо. Полагаю, мы войдем в мозг за глазомоторным нервом.
– Ладно, – ответил Мичелз. – Если это даст вам возможность наилучшим образом нанести удар по тромбу, мы пойдем именно там.
Грант пошел обратно на корму и, наклонив голову, вошел в помещение склада, где на койке лежала Кора.
Она сделала движение, словно хотела привстать, но Грант поднял руку.
– Нет, лежите.
Он сел на пол рядом с ней, подняв колени к груди и обхватив их руками. Он смотрел на нее, улыбаясь.
– Я уже в порядке, – сказала она. – Я просто симулирую, лежа здесь.
– Почему бы и нет? Вы самый очаровательный симулянт, которого я когда-либо видел. Давайте минутку посимулируем вместе, если вы не находите, что это звучит неуместно.
Она улыбнулась в ответ.
– Мне было бы трудно жаловаться на ваше нахальство. В конце концов, вы, очевидно, сделаете карьеру на спасении моей жизни.
– Это всего лишь часть хитрой и сверхтонкой кампании, цель которой сделать вас моим должником.
– Я самый бесспорный должник!
– Я напоминаю вам об этом в подходящее время.
– Пожалуйста, напоминайте. Нет, Грант, правда, спасибо вам.
– Мне нравится, когда вы благодарите меня, но ведь это моя работа. Для этого меня сюда прислали. Вспомните. Я принимаю решения и действую в критических ситуациях.
– Но это не все, не правда ли?
– Этого совершенно достаточно, – запротестовал Грант. – Я вставил шнорхель в легкое, вытащил водоросли из дюз, и, более того, я прикасался к прекрасной женщине.
– Но ведь это не все, не правда ли? Вы находитесь здесь, чтобы следить за Дьювалом, да?
– Почему вы говорите об этом?
– Потому что это правда. Высшие члены ОМСС не доверяют доктору Дьювалу и никогда не доверяли.
– Это почему?
– Потому что он преданный своему делу человек, совершенно наивный и совершенно увлеченный. Он оскорбляет других не потому, что хочет этого, а потому, что он честно не понимает их обид. Он не замечает, что существует что-нибудь еще, кроме его работы.
– Даже хорошенькая ассистентка?
Кора вспыхнула.
– Я полагаю – даже ассистентка. Но он ценит мою работу, действительно ценит.
Она отвела взгляд и продолжала твердо:
– Но он не предатель. Одна беда – он предпочитает свободно обмениваться информацией с другой стороной и открыто говорит об этом, потому что не знает, как скрывать свои взгляды. А когда другие не соглашаются с ним, он говорит, какие они, по его мнению, дураки.
Грант кивнул.
– Да, могу себе представить. И это заставляет каждого полюбить его, потому что люди просто обожают тех, кто говорит им, что они глупы.
– Ну, такой уж он есть.
– Послушайте. Не тревожьтесь вы тут за него. Я не подозреваю Дьювала, во всяком случае, не больше, чем кого-либо еще.
– Мичелз подозревает.
– Я это знаю. Мичелз иногда подозревает всех как в корабле, так и снаружи. Он подозревает даже меня. Но заверяю вас, что придаю этому не больше значения, чем оно, по моему мнению, заслуживает.
Кора казалась взволнованной.
– Вы имеете в виду, что Мичелз считает, что я специально сломала лазер? Что доктор Дьювал и я – мы вместе…
– Я думаю, он рассматривает это как одну из возможностей.
– А вы, Грант?
– Я тоже рассматриваю это как одну из возможностей.
– Но вы в это верите?
– Это лишь возможность, Кора. Среди множества возможностей. Одни возможности более вероятны, чем другие. Позвольте мне побеспокоиться об этом, дорогая.
Прежде чем она успела ответить, они услышали голос Дьювала, громкий и гневный:
– Нет! Я не собираюсь обсуждать это, Мичелз. Я не желаю, чтобы всякий болван приказывал мне, что делать!
– Болван! Позвольте мне сказать вам, кто вы. Вы…
Перед ними возник Грант, следом за ним Кора.
– Перестаньте вы оба, – сказал Грант. – Что случилось?
Дьювал повернулся и сказал, кипя от злости:
– Я починил лазер. Провод соскоблен до нужной толщины, присоединен к транзистору и установлен вместе с ним на прежнее место. Я только что сказал об этом здесь этому болвану.
Он повернулся к Мичелзу и отрезал:
– Я сказал болвану!
Потом он продолжал:
– Потому что он спросил меня об этом.
– Ну, хорошо, – сказал Грант. – Что же в этом плохого?
– Потом что если он говорит, что это так, это еще не значит, что это так, – горячо возразил Мичелз. – Он соединил эти штуки вместе. Я бы тоже мог это сделать. Любой мог. Откуда он знает, что лазер будет работать?
– Я знаю. Я работаю с лазерами 12 лет. Я знаю, когда они работают.
– Ну, тогда продемонстрируйте нам это, доктор. Поделитесь с ними своим знанием. Включите его.
– Нет! Независимо от того, работает он или нет. Если он не работает, я не могу починить его ни при каких обстоятельствах, потому что сделал все, что мог, и большего сделать не могу. И нам не будет хуже от того, что я подожду, пока мы доберемся до тромба и там выясним, что он не работает, а он будет работать ненадежно. Я не знаю сколько он выдержит – максимум дюжину вспышек или около того. Я хочу потерять здесь даже одну из них. Я не хочу, чтобы миссия потерпела неудачу из-за того, что я испытывал лазер, даже один раз.
– А я говорю вам, что вы должны испытать лазер, – сказал Мичелз. Если вы этого не сделаете, то, я клянусь, Дьювал, когда мы возвратимся, я вышвырну вас из ОМСС так далеко, что вы костей не соберете.
– Я буду беспокоиться по этому поводу, когда мы возвратимся. Тем не менее, это мой лазер, и я буду делать с ним то, что пожелаю. Вы не можете приказать мне делать то, что я не хочу, и Грант тоже не может.
Грант покачал головой.
– Я не приказываю вам что-либо делать, доктор Дьювал.
Дьювал кивнул и пошел прочь.
Мичелз посмотрел ему вслед.
– Я его понял…
– Он прав здесь, Мичелз, – сказал Грант. – Вам не кажется, что он вас раздражает по личным причинам?
– Потому что он называет меня трусом и болваном? А вы полагаете, что я должен любить его за это? Но независимо от того, есть ли у меня на него злоба или нет, это не меняет дела. Я считаю, что он предатель.
– Это абсолютная ложь! – гневно воскликнула Кора.
– Я сомневаюсь, – сказал Мичелз ледяным голосом, – что вы в этом случае являетесь заслуживающим доверия свидетелем. Но оставим это. Мы доберемся до тромба и там поглядим на Дьювала.
– Он удалит тромб, – сказала Кора, – если только лазер будет работать.
– Если он будет работать, – сказал Мичелз. – И если он будет работать, я не буду удивлен, если он убьет Бенеша. И не в результате несчастного случая.
Картер снял мундир и закатал рукава. Он тяжело опустился в кресло, в его зубах была новая сигара, только что зажженная. Но он не затягивался.
– В мозгу? – спросил он.
Усы Рейда казались чем-то вымазанными на концах. Он потер глаза.
– Практически у тромба. Они остановились.
Картер посмотрел на отметчик времени, который показывал 9.
Он чувствовал себя совершенно изнуренным, словно из него выпили все соки, весь адреналин, все напряжение, всю жизнь.
– Думаете, они успеют?
Рейд покачал головой.
– Нет, не думаю.
Через 9 минут, может быть, через 10, и люди, и корабль должны будут стоять перед нами в натуральную величину, разорвав при этом тело Бенеша, если не сумеют вовремя выбраться из него.
Картер подумал о том, что сделают с ОМСС газеты, если эта миссия провалится.
Он слышал речи, которые будут произнесены политическими деятелями страны, а так же другой стороны. Насколько будет ограничена деятельность ОМСС? И сколько понадобится месяцев – или лет – чтобы им снова обрести себя?
Он начал в уме составлять письмо об отставке.
– Мы вошли непосредственно в мозг, – объявил Оуэнс со сдерживаемым волнением.
Он снова включил освещение корабля, и все стали смотреть вперед и изумлением, которое на какое-то время вытеснило из их сознания все остальное, даже мысль о кульминационной точке миссии.
– Как изумительно, – пробормотал Дьювал. – Вершина творения.
Грант на мгновение почувствовал то же самое. Действительно, человеческий мозг представляет собой наиболее сложный объект во вселенной, упакованный в минимально возможный объем.
Вокруг них стояла тишина. Клетки, которые они могли рассмотреть, были неровными, неодинаковыми, с выступавшими здесь и там древовидными волокнами, похожими на куст ежевики.
Пока они плыли через промежуточную жидкость вдоль проходов между клетками, они могли видеть переплетавшиеся над головой ветви волокон, а в какой-о момент они прошли под чем-то, похожими на искривленные сучки деревьев древнего леса.
– Посмотрите – они не касаются друг друга, – сказал Дьювал. – Можно ясно различить синапсы. Всегда есть зазор, который может быть преодолен химическим путем.
– Они кажутся наполненными светом, – заметила Кора.
– Просто иллюзия, – ответил Мичелз с ноткой раздражения в голосе. Выкидывает фокусы отраженный миниатюризированный свет. Он не дает реальной картины.
– Откуда вы знаете? – тут же возразил Дьювал. – Это важная область для изучения. Отражение миниатюризированного света обязательно тонко реагирует в соответствии с содержимым молекул клетки. Могу предсказать, что этот вид отражения станет более могучим средством для изучения микроструктуры клеток, чем любое из ныне существующих. И, может быть, исследовательская техника, которая родится в результате нашей миссии, будет намного более важным делом, чем судьба Бенеша.
– Вы собираетесь таким образом оправдаться, доктор? – спросил Мичелз.
Дьювал покраснел.
– Извольте объяснится!
– Не сейчас! – повелительно произнес Грант. – Больше ни одного слова, джентльмены.
Дьювал сделал глубокий вдох и отвернулся к окну.
– Но тем не менее, вы видите свет? Посмотрите наверх. Понаблюдайте за ветвями, когда они приблизятся.
– Я его вижу, – сказал Грант.
Это не было обычное мерцающее отражение, которое они видели в других местах тела, вспыхивающее то здесь, то там и выглядевшее, как густое облако огненных мушек. Вместо этого здесь искра света пробегала вдоль ветви, и новая вспыхивала еще до того, как прежняя доходила до конца.
– Знаете на что это похоже? – сказал Оуэнс. – Кто-нибудь видел старинные рекламы, которые писались с помощью электрических лампочек? С бегущими светлыми и темными пятнами?
– Да, – сказала Кора. – Это очень похоже. Но почему?
– Когда раздражается нервное волокно, по нему проносится волна деполяризации, – пояснил Дьювал. – Изменяется концентрация ионов, ионы натрия проникают в клетки. Это изменяет величину заряда внутри и снаружи и снижает электрический потенциал. Каким-то образом это воздействует на отражение миниатюризированного света, который в этом случае играет именно ту роль, на которую я указывал, и то, что мы видим, представляет собой деполяризованную волну.
Теперь, когда Кора обратила внимание на это явление – или потому, что они продвинулись еще дальше в мозг – бегущие волны вспышек были видны повсюду. Они взбегали и опускались по волокнам, переплетаясь в невообразимо сложную систему, в которой на первый взгляд не было заметно никакого порядка, но которая тем не менее все же давала ощущение порядка.
– То, что мы видим, – сказал Дьювал, – представляет собой человеческую сущность. Клетки – это мозг с физической точки зрения, но эти бегущие мысли представляют собой мысль, человеческое сознание.
– Разве это сущность? – грубо спросил мичелз. – А я было подумал, что это душа. Где же человеческая душа, Дьювал?
– Вы считаете, что ее не существует, потому что я не могу ткнуть в нее пальцем? – отпарировал Дьювал. – А где же гениальность Бенеша? Ведь мы находимся в мозгу. Покажите мне его гениальность.
– Довольно! – сказал Грант.
– Мы почти на месте! – крикнул Мичелз Оуэнсу. – Сверните в капилляр в обозначенной точке. Только влезьте в него.
– Это внушает благоговейный страх, – задумчиво сказал Дьювал. – Мы не просто в мозгу человека. Здесь, вокруг нас, мозг научного гения, такого, которого я мог бы поставить в один рад с Ньютоном.
Он замолчал на минуту, потом процитировал:…
– Где статуя стоит Ньютона,
С призмой и лицом безмолвным
– Навеки в мрамор воплощенный разум…
Грант вклинился почтительным шепотом:…
Неведомое море мысли бороздящий.
Оба на мгновение умолкли, а потом Грант сказал:
– Вы считаете, Вудсворд когда-либо думал об этом или мог подумать, когда говорил о "неведомом море мысли"? Это ведь буквально море мысли, не правда ли? И неведомое к тому же.
– Я никогда не думала, что вы любите поэзию, Грант, – сказала Кора.
Грант кивнул.
– Только мускулы, никакого мозга. Вот кто я.
– Не обижайтесь.
– Когда вы кончите бормотать стихи, джентльмены, – сказал Мичелз, посмотрите вперед.
Он указал пальцем. Они снова были в потоке крови, но красные кровяные тельца (с голубоватым оттенком) двигались не в каком-то определенном направлении, а лишь слегка дергались под воздействием Броуновского движения. Прямо впереди была какая-то тень.
Лес ветвей был виден через прозрачные стеки капилляра, по каждой пряди, по каждому прутику бежала своя искра; но теперь медленнее.
После какого-то момента искры исчезли совсем.
"Протерус" остановился. Секунду или две было тихо, потом Оуэнс негромко сказал:
– Я полагаю, мы у цели?
Дьювал кивнул.
– Да. Тромб.
