– Вот она – долина Вечного Отдыха. Похожа на ложку. Только какое-то время назад эта ложка зачерпнула нехорошего дерьмового варева. Похоже, что нас нынче ждут – не дождутся с хлебом-солью, чего однако не было в прошлый раз, когда я приехал не с тобой, а с Мухиным и прочим ОПОНом. Но их с тобой и сравнивать смешно.
Несмотря на пылевую завесу я различаю заграждение – цепочку тракторов, которая протянулась поперек тракта. В любом случае придется с заград-отрядом поздороваться.
Цепь была настроена воинственно, даже с приличного расстояния проглядывались серебристые дула плазмобоев. А мы будем демонстративно миролюбивы. Я остановился метрах в десяти от ближайшей машины. Ни в одном диапазоне заград-отряд со мной общаться не захотел. Приглашают, значит, на выход. Я без особой охоты напялил скафандр, из оружия ничего кроме маленького лазерного ножика, да пары плоских гранат не взял. Если и пригодятся боеприпасы, то только незаметные. Когда я выбрался в сумерки, один из вездеходов, вернее прицепная кабинка, просигналил мне.
Внутри нее сидели трое господ в довольно скованных картинных позах и еще двое мужланов строго стояли со сквизерами. Эти двое хотели было отцепить у меня пушку, но я демонстративно развел руки и заулыбался, показывая, что дружелюбен и миролюбив. Среди встречающих был шериф Кравец, у которого теперь растекался синяк на оба глаза, но по счастью отсутствовал пахан дядя Миша, которого мне пришлось обидеть в прошлый раз. Физиономии присутствующих не вызывали бурного оптимизма, напротив, от них хотелось взгрустнуть.
– Ну, представь, меня, шериф, публике, – вздохнув тяжко, вступил я в игру.
– Пару недель назад этот тип был лейтенантом полиции из Васино. Кто он сейчас такой, я не знаю и знать не желаю.
Кравец, судя по широкой фигуре типа "шкаф", родом из питомника "Берлога", что на Титане. Как, впрочем, и Мухин. Там, во-первых, не умеют давать малькам приличные имена, а, во-вторых, накачивают их мускулатуру искусственной тяжестью. Оттого Мухин с Кравцом такие внушительные на вид. И негибкие умом.
– Фу, какой моветон. Шериф, так не принято в высшем свете, – напомнил я. – Это еще хуже, чем пускать ветры при дамах.
– Ты лучше молчи, пока не спросят. Это будет полезно для твоего здоровья. Давай-ка свою персональную карту, – устало сказал густоусый человек, находящийся во главе стола. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять – он тут главнокомандующий.
– А, мент, к тому же не при исполнении, – недружественным тоном произнес усатый командир, пропустив мою карточку через идентификатор.
– Если точнее, в отпуске. Кроме того, я не из "Дубков" или "Вязов", а из префектурной полиции, – голос мой завял от безнадежности.
– Да все вы одной какашкой мазаны. "Дубки", "Вязы", префектура… глубокомысленно произнес командир. – Думаешь, отпуском своим нам головы заморочишь. Не на тех нарвался, синьор помидор. Так вот, если в течение часа не уберешься отсюда, я тебя велю расстрелять.
– Мне почему-то всегда казалось, что меня велят повесить… Послушайте, генерал, я уважаю ваши решения, также законы и даже красивые старинные обычаи, но мне не хватит кислорода и воды на обратный путь. Я рассчитывал прикупить здесь.
– Значит, тебе не повезет. Ты не в магазин попал. Я все сказал.
Хоть садись в трактор и тарань всю эту шеренгу дураков в лоб.
– Почему ты не хочешь растолковать мне причину такого недружелюбия, командир? Я ведь пригодиться вам могу не только в виде высохшего трупа. Я поспешил сюда пару недель назад, потому что хотел вычистить все гадство из вашей долины. Так мне тут никто слова по-доброму не сказал. Своих покрывали, да? Мол, хоть и бяка, но своя.
Ну и кого покрыли? Эта история, в которую влипли ваши озорные и вороватые ребятки, не поперхнувшись сжевала их, как карамельки. Кому вы навредили, чудаки. Мне? Посмотрите в мои проницательные глаза… не отводите взор. Я единственный, кто может с этим мокрым делом разобраться. Потому что "Вязы" с "Дубками" здесь крупно порезвились, в том числе потанцевали и на старательских косточках.
– И "Вязы", и "Дубки"? – Шериф даже привстал.
– Сядьте, Кравец, вы не на стадионе. Просто кому-то надо, чтобы Совет Уполномоченных, широкие и узкие народные массы не узнали о тайне долины раньше времени. Поэтому кто-то расследование мне перекрывает и на пути сюда пытается угрохать. Вначале налетают коптеры и хотят сделать из меня цыпленка табака своими бомбушками, когда же я выписываю огромный крюк и снова возвращаюсь на старую дорогу, то меня ковыряют стокиловаттным гразером. Посмотрите на заплаты моего трактора. Ну, неужели я только врагам нужен?
Общество над чем-то задумалось, возможно о сроках расстрела.
– Все-таки без кислорода и воды тебе хана, поэтому тебе есть резон красиво говорить, – проницательно, как ему показалось, заявил густоусый.
– Машину мне сделал механик Филимон – которого я в свое время спас от вязовской пули, безвинно заточив в тюрягу – у этого трактора мощность на треть выше среднестарательской – реактор-то кипящий. И вооружения у меня хватает. Так что, если припрет, я смогу одолжить у первого встречного – и кислород, и водород. Но я хотел бы пообщаться с парнем по имени Дыня. При умелом подходе он стал бы многословен, как Шахерезада, и просветил бы нас во многих вопросах.
– Скажи ему, командир, – неожиданно вмешался Кравец со своим протежированием, – скажи лейтенанту. Он, действительно, страдалец, потерял здесь три машины и угробил половину своих опоновцев. И, кстати, не такой гад, как все остальные в этой самой префектурной полиции.
"Не такой гад" в данных условиях выглядело почти комплиментом. Усатый, недолго пожевав волоса под носом, показал мне на стул.
– Садись уж, коли пришел. Действительно, видели тут одного наглого мутанта, с башкой-дыней, еще из себя расследователя корчил. Нет, пожалуй, ему бы подошла кличка Арбуз, он был зеленый, как человек полежавший недельку в пруду. После того как он здесь пофланировал, нам вообще невмоготу стало. Накрылись все наши экскаваторы, буры и прочая техника. В основном, усталостный износ и электрохимическая коррозия, но в каком-то диком виде. А потом гафния не стало. Только железо и калиевая соль. Например, вчера копали гафний, потом пробежались какие-то голубые огоньки и одна ржавчина под ногами лежит. Я где-то читал, что такое бывает от импульсов мощных субнуклоновых генераторов, которые атомы перепаивают, но тут же ничего подобного.
В этот момент лампочки внутри фургона замигали.
– Тьфу, опять электрогенератор скис, – сплюнул третий из сидящих за столом, коренастый и жилистый, как пенек. – Опять унитаз лишь от педалей работать будет.
– Все время заморочки с электрогенераторами, потому что в обмотках какой-то запирающий слой образуется и само собой начинается быстрый разогрев. Принялись было питаться от термопар, один кончик суем в реактор, другой на холодок. И опять не то – урановое топливо перестало тепловые нейтроны давать. Это уж вообще ни в какие ворота не лезет. Вместо нейтронов пфуканье и лучики света, от урана двести тридцать пятого (сто мозолистых имперок за грамм отдавали, кстати) свинец один остается, которому красная цена – тощая имперка за килограмм. Аккумуляторы разряжаются, будто какая-то пиявка несносная из них весь заряд выпивает. А на улице пробойный разряд так и норовит ударить тебя в пятку. Усек, легавый? И чем ближе к прииску "Дубков", тем больше этой срани, – унылым голосом рассказал усатый, как будто даже удивляясь, зачем он вообще толчет воду в ступе невесть для кого.
– И вам, наконец, это надоело. "Доколе?" – воскликнули вы и, расправив плечи, отправились на прииски для крутой разборки. Разве не так было? – я решил проявить ментовскую прозорливость. – Я вас не знаю, что ли.
– Разобрались… Отправились туда кодлой в двадцать человек, думали разметаем все… Мы даже не добрались до прииска, и половина вообще домой не вернулась.
Тут уже все присутствующие не выдержали и заголосили разом.
– На хреновую карусель попали… Там еще такая голубая дымка была… Едешь в одно место, а попадаешь в другое… Назад уже тронули, а все равно из круговерти не выбраться… У кого мотор заглох, тот и выкарабкался, а кто очень старался, того и след простыл… Вот вам и Дыня…
– Цыц! – густоусый показал, кто тут хозяин.
– Знакомая песня. Прелести аномального движения мне как-нибудь известны, – поддержал выступающих я. – Тоже попался, только у лукоморья Старательских слез. Вывод напрашивается, господа старатели – кто-то умело этими аномалиями пользуется!.. Ладно, чувствую, что растопил ваши каменные сердца. Где можно остановиться?
Немного смутившись своим переходом от роли главаря расстрельной тройки к душевному собеседнику, чуть ли не собутыльнику, густопсовый забормотал.
– Чуть левее курса, по которому ты пилил, в пяти километрах отсюда есть скала по имени Две Титьки. За ней склад. На замке входного шлюза набираешь пароль "восход". Диктую по буквам: Ваня, Озирис, Сарданапал, Хуй-Нэн…
– Принцип понял, дальше не надобно.
– Там возьмешь, что тебе нужно, только не забудь в кассовом аппарате след оставить… Ты – один?
Неприятный вопрос. Надеялся, что обойдется без него.
– Я с напарником.
– Давай его персон-карту.
– Это – фем, – решил предупредить я, словно был хозяином большой злой собаки или, скажем, полуручного удава.
– Только такого напарника нам не хватало, – выражение лица у всех присутствующих было сродни тому, что бывает при внезапном недержании мочи.
– Что делать, командир. Мы выбираем, нас выбирают, – пустился в уговоры я. – Однако, фемы на нашей стороне. Они отнюдь не в друзьях с этой голубой дрянью, которая всех нас в оборот взяла. Кроме того, они минимум три раза поспособствовали моему пребыванию в списках живых. Может, эти брутальные бабы и задумали что-нибудь нехорошее насчет мужиков; например, отобрать у нас все яйца и записать в свои ряды. Но сейчас без них с голубой заразой не управиться.
Командир с минуту казалось прогревал мыслительный аппарат под озабоченное сопенье остальных.
– Ну, ладно. Мы или крупно просрем с тобой, или крупно выиграем. Поезжай, с фемом, с кошкой, с крысой, с кем хочешь.
Я вернулся в свой трактор и сообщил довольно напряженной подружке.
– Расслабься, свои люди. Очень обрадовались.
Шошана поскребла меня "наждачным" взглядом.
– Это вы так долго обо мне говорили?
– Мы так долго о тебе мечтали.
Через полчаса склад, наконец, прорисовался на мониторе. Хотя Две Титьки скорее напоминали пару зубов. Впрочем, понятно, в какую сторону работает фантазия у обитателей долины.
– Шоша, я сейчас в пакгауз за баллонами. Лучше не откладывать это до утра, потому что, кто его знает… в общем, хватай, пока дают. А ты здесь посиди, у кассы, потому что не дамское дело баллоны таскать.
Я развернул машину бортом к складу. Место это не слишком понравилось – многим известно, что я здесь побываю. Потому хотелось поскорее. Проскочил через бортовой шлюз, затем, проваливаясь и озираясь, почесал по насту к двери склада. Скоренько, но чин чином набрал код на замочке, преодолел один люк, затем другой. А когда уже сделал шаг навстречу припасам, какая-то дрянь набросилась на меня сверху и сзади. Что-то вроде мускулистой сетки или сплетения питонов. Локти были моментом прижаты к животу, ладошки к забралу, пятки к заднице, коленки к груди. Комочек какой-то из меня получился. Потом то, что напало, змеиный узел этот, пару раз шмякнул мной об пол. Когда я снова стал шевелить членами тела и мыслями головы, то сетки уже не было поблизости, но чувствовался раструб плазмобоя, приставленный к моему шлему в районе застежек.
При пальбе голова оторвется и горшок шлема можно будет снять вместе с содержимым. Да уж, стоило торопиться навстречу такой процедуре.
Свет неторопливо залил помещение и послышался голос вполне знакомый. Я вспоминал недолго. Это был пахан долины Вечного Отдыха, Михайло Потапыч.
– Я так и знал, что ты вертанешься, – начал он сладким голосом Серого Волка из мультфильма.
– Что это было? – выдавил я, страдая от сотрясения – электрорезиновая или квазиживая сетка?
– Это совесть твоя была.
Он уселся на табуретку, не снимая меня c прицела, мне же предложил под седалище достаточно удаленный ящик, до которого я еле добрался. Физиономия у него действительно переменилась. Не знаю, в добрую ли сторону. Но хищное выражение вместе с частью щечных морщин, каковые образуются от жевания, снялось.
– Уж я теперь тебя с мушки не спущу, знаю как-нибудь твои ухватки, елейным голоском продолжал собеседник.
– Решил поквитаться, дядя Миша?
– Да, прилично ты меня отоварил в прошлый раз. Но я и раньше не был кровожадным. А теперь вообще завязал.
– Что случилось с твоим мировоззрением, Михайло Потапыч? От чего рассиропился пламенный мотор? Почему ты отказался даже от некрофильства?
Взгляд его стал еще менее цепким, даже начал таять в пространстве.
– Над Меркурием солнце всходит, Терешка. Иное солнце. Которое сеет семена Новой Жизни.
Видал я уже таких жлобов. Поживут они, так сказать, страстями, самыми что ни на есть грубыми, потом у них что-то заекает в прямой кишке или зазудит в носу, и бросаются они с прежним рвением, только не губить, а спасать душу. Чужую, конечно – своя душонка-то быстро превращается из дерьма в конфетку, едва они кончают пить с утра пораньше, сморкаться на пол и поминать чужую матушку сомнительным словом.
– Да ты в проповедники ударился, дядя Миша. Сладкие песни запел. Как там у поэта: "Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил".
– Зачем мне рисовать красивые картинки, если и в тебя это семечко заброшено, – не обращая внимания на мои происки, поведал экс-пахан, – оно наверняка тебе уже помогает строить и жить. Но его проращивать еще надо, живой водичкой окроплять. А та фраерская кодла, которая тебя встретила в долине – просто булыжники, на них зерну не взойти.
Как бы мне выяснить, отчего он вслед за Шошаной мне про какое-то осеменение талдычит, фанат-сектант ли он бешеный или просто игрок? В первом случае Михайло Потапыч будет взахлеб декламировать свои дурацкие теории, а когда притомится, то пришьет меня. Во втором, покажет, какой наживкой удовлетворится.
– Складно историю травишь, дядя Миша, надеюсь, что подпишешься под всеми словами. Правда, на мой взгляд, живая вода – это то, что крепче девяноста семи градусов. Я только не понял, сколько у твоей Новой Жизни ручек, ножек и где она прописана. Кстати, почему она так пренебрегает булыжниками? Сгребла бы их в кучу, да как следует бы побрызгала живой водой. Глядишь и эти несносные каменюги будут облеплены Новой жизнью, как гнилой помидор плесенью.
Зубы я заговариваю, баки забиваю, а сам пошныриваю глазами и мускулами незаметно двигаю. Но пока нырнуть некуда, фанат ли он, игрок ли, а раскурочит меня на мелкие кусочки своим верным плазмобоем. Еще где-то в уголке зверская сетка своего момента дожидается. Но пока что этот позер меня вежливо просвещает.
– Новая жизнь может нас всех в два счета захоботать. Захочет и сразу подключит. Только от нас в таком случае мокренькое место останется, трупный материал, пшик один. К Новой жизни надобно добровольно приближаться, что говорится, без повестки, по зову сердца.
Кривая рожа его посветлела, значит, все-таки фанат-сектант.
– И останется только скомандовать "ать-два".
– Новая Жизнь – не начальник большой, не вождь, она – сумма, то, что получается в итоге. Только она способна приручить косное подлое вещество. И камни, и скалы, и пыль, и твердь станут теплыми, живыми. Своими станут. Усек, парень, какая культурная Жизнь начнется?
Убедительно, ничего не скажешь. Это еще надо разобраться, почему демоны частенько воркуют о том же, что и ангелы.
– Будем считать, что ты меня сгоношил, что все, сказанное тобой, гнусная правда. Обязательно сяду на грядке и стану проращивать в себе семя, хотя это довольно противно звучит. Но, может, сейчас нужно что-нибудь оперативно совершить для пользы общего дела? Не требуется подложить мину под штаб старателей? Или свистнуть у них кассу-общак?
– Зачем шкодить по-мелкому, начальник? Да эти фраера с бурилками сами сгниют в тени нашего единения. Не это ты должен. Ты обязан сбагрить мне фемку.
Вот так номер. Сексуальный уклон.
– Да ты бесстыжий, Михайло Потапыч. Чутьем, достойным лучшего применения, почувствовал близость пиписьки. Решил потрахаться перед Междупланетным Днем Старателя, предварительно усыпив объект страсти снотворной пулей, чтоб он тебя не лишил мужского естества одним движением промежности. Вот какая в тебе Новая Жизнь играет, проповедник.
– Ошибаешься, начальник. У меня тут есть две профуры, одна мясная бабенка, другая кибернетическая, не чета твоим фемкам. Но раз уж ты довел фемку до полового созревания и приучил ее кувыркаться с тобой в походной койке, так уж и быть, одну из своих тебе подарю. В обмен на мутантку. Центряк? Тогда подписывайся.
Может и нет у нашего проповедника сексуального уклона, а просто хочется ему свести счеты с какой-нибудь фемкой.
– Странно. Я считал, что фемская шобла ближе других подступила к этой самой Новой Жизни. Ведь фемки умелые и они вместе.
– Да только живут по другому букварю. Думают, что им хватит законов симметрии. Никогда им вещества не оживить. А помешать они могут, потому что гордые слишком. Вот и надо, чтобы Новая жизнь раскумекала их, да жало им вырвала.
Михайло Потапыч заметно погрубел, когда заговорил о деле.
– Не буду я скармливать своих друзей Новой жизни, даже если она не чавкает за столом и вытирает рот салфеткой.
Собеседник посмотрел умудренно, как пес, пережравший требухи.
– Чудачок. У фемок – ни корешей, ни приятелей, у них только связи. Ты их еще не знаешь. В так называемые "друзья" у них лишь те попадают, из кого можно выжать что-нибудь…
– Твои слова особо наших фемок не порочат. А кто не выжимает друзей-товарищей?
– Наивный ты. Только на вид тертый-жеваный, – упрекнул Михайло Потапыч. – Твои мутантки сожительствуют с тошнотворной дрянью, генетическим монстром. Это их матка, второй по старшинству центр симметрии, по совместительству любовник, и много еще чего… Может, долетел до тебя звон про материнские камеры? Так это вовсе не кубрик в общаге, а просто емкость, большая параша, в которой, не вылезая, торчат маленькие фемы. В этих баках плещется жижа, она у фемок со всех сторон, в легких, в желудке, кишечнике, во всех дырках. И даже когда мутантки подрастают, им обязательно надо туда окунаться снова для большого оттяга. Бултыхаются, они там, тащатся, булькают от восторга. А ты фемкам понадобился лишь затем, чтобы узнать, как семечки Новой Жизни прорастают, чтобы подобрать к ней, в итоге, удавку.
Кажется, я про фемок поверил. По-крайней мере, поверил в то, что они и есть та самая мафия, которая насаждает Новую жизнь, а также водит меня за нос, используя всякие аномалии. Что я у фемок и "новожизневцев" как крыса в лабиринте.
Дядя Миша смотрелся незлобивым и довольным. Следующее его предложение показалось вполне милым:
– Давай-ка я тебя сейчас отпущу. Конечно, вместе с баллонами, радующими организм. Только, чур, без обид, лейтенант. Плазмобой и та сеточка пригодились лишь для того, чтобы ты послушал меня без всяких выкрутас. Большего сейчас и не требуется.
Он перестал уделять мне повышенное внимание. Я, навьючившись, напряженно зыркая глазами и вертя локаторами в поисках сеточки, приводящей приговор в исполнение, выбрался в шлюз. Ну, все, наружный люк открылся, а меня еще не задушили, не сделали "салазки". Можно подойти к отсеку жизнеобеспечения своего трактора и вставить емкости в штатные места хранения. А теперь, пора в кабину.
Что за хреновина? Отсутствует компаньонка. Я пригляделся: стаканчик с кофе упал, на палубе следы каблуков – такие остаются, когда весьма бесчувственное тело тащат за руки. Украли тело, а вместе с ним Шошану. Да кто же смог совладать с бой-бабой? Вспомнилась чертова сеточка – эта может пересилить даже фемку. Я выскочил из трактора, вокруг скопище следов от колес и траков – но какие из них относятся к той машине, которая подъехала и уехала за время беседы? Эх, жаль, что на сраном Меркурии даже звуки не живут. Ну, а вдруг Шошка внутри пакгауза?
Я тут же, ощерясь гразером, поливая сквизером, ворвался в пакгауз и надо же – не то что фемки, нет там ни Михайло Потапыча, ни его невода, оба утекли. Ясно теперь, кто к этому похищению ручонки приложил. Поскольку на главную складскую дверь я непрерывно посматривал, значит, смылся участник похищения через запасной вход-выход. Давайте, ищите внимательные мои глазные палочки и колбочки.
Ну вот, обнаружился люк на подволоке, замаскирован плафоном. Поставил я ящики друг на дружку сообразно размерам – вылитый шимпанзе, если со стороны смотреть – взобрался и, отвернув два винта, вылез через крохотный шлюз на крышу, ближе к торцу. Отсюда хорошо были заметны следы на площадочке с другой стороны пакгауза. Там и дожидался трактор Михайло Потапыча.
Итак, поставили мне мат в два хода, сперли напарницу. Шошана, может, и была неискренней, ну, а, скорее всего, она просто выполняла задание, особо не вникая в планы своего генетического монстра или кто там у нее за начальника. Сейчас уж какой из нее член могучего коллектива – накрылась синхронизация через центр симметрий. Нынче она просто девчоночка-скороспелка, не более, чем двадцати годков, в которой все нормальное пробивается наружу, разбрасывая "усовершенствования", как шелуху. Она выручала меня, я защищал ее – значит, не могли мы с Шошкой не прилепиться друг к дружке. А получилось так, что я ее почти сдал совершил это мысленно, чего, однако, хватило.
А что, если в самом деле подсадили мне в организм наблюдателя, Контроллера какого-то? Новая Жизнь и подсадила. Угнездился он внутри и теперь знакомится со всеми мыслишками, которые по клеточкам моего мозга проскакивают. Что же это за фигня такая, Новая Жизнь? "Дубки" ли с "Вязами" ее придумали, или является она природной живностью? И в последнем случае опять вопрос – дикая она или прирученная мафией? Ну, хватит – я запретил себе зацикливаться на этой бредятине и принудил к нормальной розыскной работе.
Сперва обследовал площадку с противоположной стороны пакгауза. Один след от траков мне показался более свежим, чем остальные. Тем более, что он скруглялся не у самого домика, а чуть подальше, за холмиком – для пущей скрытности должно быть.
Я вернулся в свой трактор, включил галогеновые фары на полную мощь, поехал медленно и вкрадчиво, пытаясь не потерять полосы. Грунт вначале был мягкий, поэтому и след пропечатывался хорошо, однако, потом пошла гранитная щебенка. Кроме того, здесь изрядно покатались другие трактора. Заодно они погадили там и сям, где радиоактивными сбросами, где простыми фекашками.
Проехался еще немного и встал. Умственно и физически. Все, что ли, поискам капец? Я вылез из машины как будто покурить. Нет, легче не стало или…
Некая волна пробегает по мне, вначале довольно томительная, потом весьма приятная. Похожее я чувствовал, когда в пакгаузе принудительно высиживал рядом с опроповедившимся гангстером. Особенно, если соглашался с ним. Там, на складе, я старательно подавлял гадкое родственное чувство, а теперь, наоборот, приходилось его форсировать, отряхиваясь от ненужных шмоции-эмоции. Гнусное чувство превращалось в пульсирующий проводник, который куда-то манил. Как тянет винный магазин в субботний вечер через все естественные и искусственные преграды.
Отправился пешочком – так лучше нюх работал – а на тракторе включил режим автоматического сопровождения. Спокойно протопал с километр, затем попал в зону, где танцевало свое танго какое-то марево. Пульсация, которую я отслеживал, стала размываться, теряться. Но чутье подсказало: надо опуститься, уронить себя спиной на грунт, и отдыхать, глядя в сумерки над головой.
И действительно, вновь затрепетали мои полюса – крутящиеся поля, расплываясь и размазываясь, будто оживляли все вокруг. На арене человек-юла! Когда пыль, камни, глыбы и прочие мертвые вещества сделались куда подвижнее, путеводная пульсации вновь стала прощупываться. Но она была уже тоненьким ручейком в многослойном многоструйном потоке с заводями и быстринами, в который я непременно должен был нырнуть.
Там били не какие-нибудь ламинарные и турбулентные потоки, а струи рвущие и жгущие, струи распирающие и струи сжимающие, струи, дающие устойчивость, и струи, уносящие невесть куда. Все они откликались на полюса, которые имелись в моем распоряжении.
Что это за Река такая? Как называется? Может, я увидел иномирье, подноготную всех вещей, те корешки, из которых растет все живое, полудохлое и неживое.
Марсианин, прости меня за многословность, я знаю, ты этого не любишь. Кроме того ты уверен, что я неверно подбираю слова. Струи, волны, иномирье – еще куда не шло, просто худ.лит. Полюса, напряжения – это уже хуже, какое-то жалкое наукообразие, подражание мизикам. А пульсации – просто липа, абстракция, дрисня, размазанная по стене.
Раз так, перехожу к сути. Там в "зазеркалье" находилась порча – некая паразитическая структура, сокращенно гад-паразит. Он, как настоящий сутенер, жил за счет Реки, использовал ее и заодно отравлял. Он отличался от нее в первую очередь целеустремленностью и боевитостью. Путеводная пульсация имела прямое отношение к этой порче.
Гад-паразит выдавал превеликое множество пульсаций, они, как щупальца здоровенного спрута-активиста, извивались там и сям, бултыхались в струях, питались ими и набухали почками. Серьезно, я там видел почки, которые должны были распуститься уже в нашем самом обычном мире.
Помню, на Ганимеде тоже водилась одна препротивная тварь. Ученые ее называли просто полипептидным соединением. Но такое, с позволения сказать, "соединение" охотилось на людей. Вполне возможно, эта полипептидная штука не замышляла ничего дурного. Должно быть, она просто вступала в реакции разложения с окружающими веществами и специально общественную мораль не нарушала. Однако же, тем гражданам, кого она ловила для этих своих реакций, казалось, что их харчит огромный липкий слизень. И вряд ли их утешала мысль, что все проделывается не со зла.
Щупальце гада-паразита проводило меня в местность, где из земли повылезало много камней, отчего она напоминала зубастую пасть крокодила. А потом впечатление изменилось, потому что прущие из земли скалы выглядели расщепленными, они смахивали на тощие сталактиты и даже пучки волос. Судя по всему, шевелюра эта была металлической, хорошо хоть не заостренной. Вездеход застрял меж каких-то зубьев, запутался в волосне, и я не стал его вытаскивать, благоразумнее ему остаться там.
Я своим ходом перся через "волосы", и те, подчиняясь грустному процессу облысения, падали. Наверное, потому что внутри них – в самой сердцевинке – сидела гниль, которая слушалась меня! Эта гниль произрастала не из нормальных благопристойных струй Реки, а из почек гада-паразита. И слово "гниль" не очень-то подходило. Скорее уж ткань, скопление упругих НИТЕЙ.
Я понял, что не стоит обходить даже самые крупные скалы, напротив, можно двигаться свободно и непринужденно. Достаточно мановения, мысленного толчка и огромная подгнившая каменюга превращается в труху. Я был просто поглощен своими успехами на поприще скалодробительства.
На это было бы приятно посмотреть со стороны. Ты надвигаешься лоб-в-лоб, еще немного, и врежешься в твердь. И вдруг эта неприступная твердь жалко расщепляется, истончается словно от страха перед тобой. Впечатление такое, что прочесывает ее здоровенная гребенка, в итоге скала становится толпой иголок, которая перед твоей грудью просто рассыпается в пух и прах. Может, гад-паразит не такое уж противное создание, раз природа теперь мне так покорна?
Пылевая подушка стала более разреженной, завиднелись звезды, из-за горизонта в одном месте проявился красноватой змеей мощный солнечный протуберанец. Батюшка-Меркурий был почти красив. Почти, причем своей хищною красой.
Наконец, прогулка закончилась, потому что дополняя пейзажную лирику промеж двух закаменевших всплесков металла, похожих на свежевылезшие рожки, показался переквалифицировавшийся пахан.
– Меня ищешь? Или тянет к Новой жизни, как стакан к бутылке водки? стал глумиться он.
– А, ты про эту дрисню? Ничего, и с ней разберемся, подотрем. Узнаем даже, как ваша мафия ее использует. А теперь, ты, драный умыкатель женщин, отдавай мою фемку обратно. Не зли меня, я ведь импульсивный, сначала стреляю, а потом уже придумываю, как с начальством объяснится за очередную ликвидацию.
– Чего тебе злиться-то? Ты теперь сильный. Эта, как ты выражаешься, дрисня, тебе могущество дала. А взамен такую малость попросила – одну пчелку из фемского улья.
Кажется удивление, любопытство, сомнение, прочие высоконаучные чувства, даже страх отступили перед тем, что называется здоровой яростью. Я взял на мушку сквизера разбрехавшегося пса. Только бы суметь подранить его, а потом он мне все подробненько расскажет и покажет, это я ему могу гарантировать.
Аккуратно совместил сетку целеуказателя и прицельный вектор. Промашки вроде не должно быть – этот пес стоит картинно как мишень на стрельбах. Мыслеусилием нажал на спуск. Михайло Потапычу хоть хны. Я быстро поменял ствол в руке – сквизер уступил место гразеру, который проткнул бы даже субнуклоновые поля – но самочувствие фаната пучок гамма-лучей не ухудшил.
Подтверждая доброе здравие, дядя Миша хлопнул в ладоши. Между его рук родился разряд, который заторопился в мою сторону. Не настоящее это электричество, по крайней мере, не то, к чему привыкли наши физики и прочие эдисоны. Это все те же НИТИ, только очень напряженные. Возможно, такой липовый разряд и погубил мою машину во время первой ходки в долину Вечного Отдыха.
Ох и шарахнуло меня! По-моему, стало хуже чем на электрическом стуле, потому что не на чем было сидеть. Детская забава этот ваш электрический стул. Пришлось удариться оземь, кататься и корчиться на голой земле. Покорчился, но в итоге отрешился от страданий, почувствовал себя человеком-юлой.
И осенило меня. Чтобы одолеть молниеносца нужен боевой робот-трансформант. Вроде тех, что я видел на военных учениях. Громадный цельнометаллический аппарат без шарниров.
Я не безумен… Тот, кто сидит во мне, нашептывает, что я на многое способен. Он знает, что говорит, потому приходится родственником (сыном, отцом) гаду-паразиту. Контроллер тоже нитяной, его ниточки пасут сейчас мои нервные клетки. Я чувствую эти ласковые стебельки.
Как сделаться общественно-опасной движущейся махиной, от которой будут дрожать земля Меркурия и сердца врагов?
Вспомнились крылатые слова моего ротного командира: "Настоящий солдат даже из сапога чай заварит". А я что? Ненастоящий, что ли, резиновый?
Гордо напоминая башенные орудия линкора, завращались мои поля, выстреливая самое большое напряжение. Я отчетливо видел Контроллера. Налип темным студнем на сплетения моих каналов-пульсаций и доит их. И с каждым глотком выбрасывает очередную порцию длинных подвижных шипящих нитей. Такое зрелище я бы не рекомендовал для просмотра детям моложе сорока лет.
Нити вытаскивают металл из почвы и наплавляют остов робота методом холодного литья…
Нити закаляют металл корпуса, насыщают молибденом и титаном грудь и плечи, широкие ступни, объемистые кулаки, мощный утюг головы.
Нити прокладывают энергетические трассы и устраивают слоистые сочленения из мягкого железа.
Нити прошивают кристаллические матрицы, которые запоминают тысячи жестов, поз, движений, приличных и неприличных.
И тем не менее, очень хотелось, чтоб никто меня не застукал за этим делом – особое чувство стыда, присущее меркурианским копам, сохранилось несмотря на все передряги.
На сцене с ревом возникает тиранозавр рекс – добро пожаловать из мезозоя. Как можно понять из имени – царь зверей, он же генсек животных, по сравнению с которым лев – просто секретарь райкома. Но лязг металла указывает на то, что наш тиранозавр к тому же и король машин.
Раскаленное сердце из расщепляющихся материалов, по сверхпроводящим жилам токи разбегаются по телу и приводят в движение железные мускулы. Ни одного шарнира – слои чистого металла легко скользят друг по дружке. Мускулы и суставы – сплошная кристаллическая и молекулярная механика. Кулаки – просто грубые кинетические снаряды, разгоняемые в соленоидах. Глаза – большие и красивые, и вдобавок гамма-лазерные. Изо рта пышет водородная плазма, нагретая огненным сердцем, заодно работает МГД-генератор, из носа летят молнии, в каждом ухе вертится по четыре локатора. И это все – я. Все адаптированно ко моей незаурядной личности. Кое-какие части нового тела я чувствую так, будто они обычные мои органы, остальные члены – агрегаты, чуткие к моим неумелым приказам, или вообще самоуправляемые.
– Похоже, ты занялся производством видеоклипов для горнорудных компаний, – уничижает голосом бандит-проповедник.
– Я, человек-гора, посоветовал бы тебе сделаться сейчас поделикатнее, – голос мой грохочет куда внушительнее.
Но тут причина неделикатности становится понятной и близкой.
Передо мной поднимается другая фигура – пятиконечная звезда из текучего металла. Немного погодя она преобразуется во что-то, смахивающее на гигантскую гориллу. Препротивную и, более того, откровенно мерзкую (это, конечно, на мой взгляд). Голова похожа на бульдозер и утоплена промеж холмистых плеч, кулаки свисают до земли, задница отклячена.
– Ну и хам. Эдакое мурло приятно ударить любому. Такого бессовестного урода оскорбила бы даже монашка. Если бы у меня был такой кошмарный вид, я бы спрятался со стыда в какой-нибудь сортир, – пытаюсь словом смутить соперника, но он, кажется, вполне доволен собой.
Тогда я решительно двинулся вперед, чтобы поскорее избить негодяя.
Легким напряжением пускаю луч из своих глаз прямо в горилловы гляделки, но монстр прикрывает их ладошкой. Я разбегаюсь, подпрыгиваю, и, слегка опершись на хвост, наношу двумя ногами удар в бюст, похожий на борт корабля. Горилла резко становится в пол-оборота, перехватывает правую мою ногу и хочет ее обломать. И только хвост спасает меня. Продолжая опираться на него, ловко переношу свою левую ногу через правую. Я теперь спиной к Кинг-Конгу, к немалому его разочарованию, но моя правая еще в захвате. Чуть подаюсь к сопернику, и, резко оттолкнувшись обеими задними лапами от его корпуса, вырываюсь. Кувырок через голову – и я снова в боевой стойке, вся аппаратура работает нормально.
И вот мы снова друг напротив друга. Теперь атакует Кинг-Конг, его кулак вылетает со скоростью двенадцать километров в секунду и хочет прямым ударом смахнуть мне голову. А она у меня не просто так, в ней, между прочим, несколько миллиардов органических молекул с непрочными двойными связями, в которых накоплена уйма информации. Я вовремя осознал тяжесть этого кулака. Нырнул вниз, выставив верхний блок. В итоге, макушку из-под удара увел.
И тут горилла второй рукой влепила мне апперкот, то есть, снизу врезала. Я ни сблокировать не успел как следует, ни увернуться. Только выдохнул от огорчения. Но когда кулачина мне в челюсть въехал, вместо хромированной стали он уже состоял из мяконького свинца. По-моему, при интенсивном выдохе сработал у меня субнуклоновый излучатель, который расколотил кучу гравитационных ячеек и вращающиеся заряды из них повылетали. (Надеюсь, ни один дотошный марсианин не забыл, что масса – это феномен вращения).
Но все равно, Кинг-Конг заработал немало очков – тьма молекул под моей черепной крышкой расщепилась, и знания унеслись в виде бесполезного пара. От помутнения в голове я основательно прибалдел и принялся срочно считывать запасные носители информации в спинном столбе – ферромагнетики и полупроводниковый пигмент. Этим воспользовалась горилла, ухватив меня руками за затылок и подбородок, чтобы вообще отвернуть башку, принялась заодно наводить двумя потенциалами мощные разогревающие токи. Я вклинил свои руки между двух вражеских домкратов-электродов, рывком отжал, но потом смирился с тем, что на верхние конечности эта тварь побольше направляет мощности. Пыхнул плазмой прямо ей в морду, а она равновеликой порцией мне ответила. Два снопа столкнулись и улетели вверх сияющим облачком.
Оставался последней шанс, субнуклоновым излучением я переслал много тяжести из груди в хвост, отчего выше пояса насытился титаном, а сзади свинцом. А потом рванул гориллу на себя, упираясь сначала одной, потом другой ногой ей в брюхо. И она стала-таки валиться на меня. Распластавшись спиной по земле, я как следует толкнул пятками проклятое многотонное брюхо. Огненный полюс разорвал множество химических и ядерных связей в силовых узлах. Освободившаяся энергия ринулась в конечности и распрямила там пружиноподобные мускулы-спирали из упругой стали.
И горилла полетела с хорошим моментом вращения. Весь мой прием соответствовал броску через голову в падении, принятому в вольной борьбе.
Кончилось тем, что гнусное обезьяновидное чудовище, перемахнув через меня, уткнулось в скалу. Осталось только с разбегу врезаться в него. Это уже был настоящий реслинг. Не выдержав такого наезда, скала и чудище усвистали с обрыва вниз.
Я просто услышал, как комментатор кричит: "Свирепый Тираннозавр одолел великолепную Гориллу. А какое замечательное зверство! Финальная агрессия приносит невыносимому монстру убедительную победу!"
Я, сотрясая почву и горделиво вздымая руки, обхожу трибуны под рев восхищенной публики и вдруг замечаю Михайло Потапыча в исходном белковом теле. Чуть было не забыл о нем после такого апперкота. Сейчас экс-пахан для меня какой-то непредставительный клоп.
– Где фемка? – впечатываю вопрос в мозг жалкого образования.
– Она у скалы Трон Кощея. Видишь, Новая жизнь даровала тебе победу, но лишь для того, чтобы показать, кому ты обязан силой.
Даже сейчас гад проклятый продолжает идеологические разговоры.
– Беседа окончена, мусор. Я никогда не был экологом, выступающим ввиду отсутствия слонов в защиту всяких насекомых.
Столб-нога опускается на дядю Мишу – не стоит и смотреть, что там осталось. Наверное, в моей откровенной жестокости виновата большая разница в размерах и силах. Я не виноват, что воспринял его, как клопа.
И, наверное, как следствие такого проступка, нити Контроллера выскочили из моего металлического роботячьего тела, которое мигом расползлось. Я был сброшен обратно в свой прежний поджаренный организм. Поднялся, стеная от изгибов ошпаренной кожи и растяжки обваренных мышц. Но все-таки жизнедеятельность еще продолжалась. На том месте, где недавно среди рожек дерзко маячил экс-пахан, виднелась лишь шапка из застывшего металла, которая прикрыла и рога, и подлеца.
Все, семя гада-паразита из меня вывалилось. Вместе с Контроллером, этим центром управления великими силами. Я, совершив пребольшие дела, теперь снова мелочь, опять таракашка и опять вполне человек. Кем лучше быть? История рассудит, а сейчас лучше улепетывать отсюда.
Скала Трон Кощея. Далеко ли? Я вывел на экраны хайратника карту местности. Час резвого верчения колесами. И тут что-то бултыхнулось в колодце моей памяти. Ах, да, солнечный отлив – он уже на подходе.
