– Ты что серьезно навредила ей… ему? – поинтересовался я, когда нас выплюнуло из колодца уже в одном из бидонвиллей.
Спросил из вежливости и ожидал проявления безутешного горя. Однако, с этими фемами ничего не поймешь, ответный голос был у Шошаны как сухой лед.
– Пожалуй, нет. Вызвала что-то вроде шока. Думаю, что поврежден коммуникативный узел и соответствующие структуры периферийной памяти. Полная реабилитация займет, может быть, неделю. ОНО будет жить только собой все это время. Материнскому веществу придется снова решать, зачем ему нужны люди.
– Извини за этот вопрос, а также последующие и предыдущие, потому что многие из них, конечно, бестактны. Вы все действительно вылупились из той самой цистерны?
– Материнское вещество задумывалось как некий универсальный инкубатор, в котором сочеталось бы хранение общего генофонда в виде октаэдрической матрицы, его контроль, а также наделение зародышей генотипом по определенным схемам. Но, само собой, инженеры не думали, не гадали, что материнское вещество всерьез займется усовершенствованием матрицы и врожденные свойства будет подбирать не по готовым схемам, а по смыслу. Своему смыслу.
– Шошана, ты рассуждаешь о матке, как о старой умной бабусе со степенью доктора наук, но ведь в лучшем случае она что-то вроде компьютера, намастачившегося в области социогенетики. Однажды он подыскал верный способ избавиться от назойливых программистов – с помощью своей продукции, то есть вас, сестрицы.
– Если даже паршивые конгломераты кибероболочек, когда над ними поработал эволюционный ветер, проявили разумность и эмоциональность… То что уж говорить о субстанции, которая зачинает нас, как мама, взращивает, как садовник, и общается с нашими душами, пардон, протогенами… как божество. Материнское вещество для нас… это божество.
Ага, это интересно.
– Вот сейчас мы тронули самую суть, Шошана. Смею предположить, что все вы, как мухи в киселе, в психической и даже физической зависимости от вашей полужидкой богини. Однако ты все-таки рискнула святотатственно обидеть ее. Что-то здесь не так. Твоя… явно ненормальная самостоятельность и такое прочее – извини уж за комплименты – это все тоже было запроектировано маткой?
– Хотя и не исключены случайные закидоны, скорее всего да. Поэтому-то я решилась причинить ущерб материнскому веществу. ОНО обязательно предвидело такую ситуацию.
– Не просто предвидело, Шоша, но и вылепило прелестное создание, которое в подходящий момент подгадит ему самому, отстранив от реальности.
Теперь понятно, почему "создание" Шошана не рехнулась, а успокоилась и вполне отбалансировала свою психику. И почему фемы не организовали массовой облавы на нас. По их мнению, сестра Шошана подняла руку на богиню-мать, разве что с ее попущения.
– Я охотно допускаю, "сестра", что вы не числите чудес и откровений за вашей богиней, никого не режете в ее честь. Это вполне естественно, коли вам известно даже, как она устроена. Но вы же верите в нее. Причем, полезность этой веры можно испытать в любой миг. Как все-таки вы поклоняетесь ей? Отправляете ли некие ритуалы? Приносите ли жертвы в виде вкусненького или цветов? Вот, например, наша вера – космотеизм – ничего себе вера, говорю без всякого подхалимажа, ведь вблизи нет никакого начальства. У нас приняты молитвенные и медитативные формулы, обряды по поводу проводов на тот свет и посвящения в касту. Есть церемонии, в которых не обойтись без пресвитера. Например, в День Исхода – верховный духовник ударно благодарит Всезнатца за Божественный Ветер, который погнал Отцов прочь с грязнули Земли на чистые просторы Космоса.
Шошана помалкивала минуты три, наверное, соображала, что можно рассказать дураку вроде меня. Мы тем временем пробирались вдоль ржавой стены какого-то склада, почти скрытой гидропоническими лопухами.
– Благодаря настройке на материнское вещество не только выбирается верная линия поведения и соблюдается правильный энергообмен. Иногда, отделившись от всего необязательного, отрезав мир, мы подключаемся к НЕМУ для взаимопогружения и очищения. Устанавливаются такие каналы общения и такие фильтры, что мы испытываем радость от этой процедуры. И больше ничего. Для удобства назови ее ритуалом.
– Я назову ее оргией. Между прочим, я все прикидываю, намного ли вы ближе людям, чем граф Плазмонт. По крайней мере, ваши первичные стремления не попадают ни в какие человеческие рамки. Не больно похожи "сестры" на мужиков, которые из кожи и рожи лезут, чтобы запечатлеть себя в веках. То есть, не отмечены вы знаком "плюс". Однако, не видно и знака "минус". Ничего нет в вас от баб, которые искони питают древо мужицкой славы. А ведь на первичных мотивировках лежит все скопище жизненных целей и конкретных поступков. Так какими же вас слепила матка и чего она от вас требует?
– Даже генным инженерам, сотворившим материнское вещество, хотелось, чтоб из него родилась большая семья, чуть ли не Рой. Для таких как ты главное – это независимость, значимость, отличие от других. А вот несамостоятельность, подчиненность, функциональность считаешь ты недоразвитостью и убожеством. Что, наверное, правильно – для тебя. Но мы, фемы, иначе устроены, мы плаваем в едином балансовом поле с планетой, друг с другом. Мы не примазываемся к большим общим задачам, мы их решаем.
– Ладно, Шоша, а зачем вам граждане вроде меня? Они, небось, на ваш семейный взгляд какие-то несерьезные хухры-мухры, которыми можно попользоваться и спустить в унитаз.
– Наоборот, когда мы разберемся с большими-пребольшими задачами, попользуются этим не фемы, а люди. Мы, попросту, унавоживаем почву, на которой расти и расцветать станете вы. Фемы, считай, эдакие дождевые черви. Но, само собой, у нас с вами особой дружбы не будет.
– Конфликт червяков и цветов. Но хоть бы все там разорвало, лишь бы не было войны…
За таким милым разговором мы добрались до полицейской штаб-квартиры. Постовой у входа отдал мне честь – значит, пока что все близко к норме. Я вырулил прямо в свой новый кабинет и стал разбираться со сводками и прочим калом, который приплыл на сей момент. А изрядно притомившуюся Шошанку загнал медитировать на диванчик в соседней с кабинетом комнатке (интересно, кого там укладывал главный начальник и скрытый блудодей Леонтий?).
Из суда и прокуратуры пока ни ответа на привета. Майор тоже не прощупывался, видно потонул в объятиях электрических баб. И Рекс помалкивал, не гавкал. Можно подозревать, что нынче у него в голове бо-бо и пустота, отчего он преимущественно впитывает мультики в своем гостиничном номере.
Наплыла лишь обычная оперативная информация: расчлененки, воровство органов, насильственные мутации (лозунг космиканских бандюг: наша цель человек) – хватило и десяти минут, чтобы дать все необходимые личному составу директивы. "Вязы" пока нешумно себя вели. Неужто простили? Однако я могу сильно пострадать, если оставлю следующий ход за ними. Ну, а если мне атаковать? Тогда уж, как слону Ганнибала – сокрушительно, с ревом.
За вооруженное противодействие властям, то есть мне, в виде прямо-таки целого бунта, Устав префектурной полиции просто обязывает накрыть "Весну" колпаком чрезвычайного положения.
Заслать туда ОПОН, взять под контроль, зашаховать-заматюгать, а также забрать в кутузку всех смутьянов. В случае же скудости сил обратиться к воякам, на их орбитальную базу, точнее к командующему меркурианской эскадрой, чтобы тот прислал батальон космической пехоты. Ни у кого не надо спрашивать дозволения – в Васино нет более высоких должностных лиц при исполнении и ни одного Генерального Уполномоченного. Ух, страшно и подумать – чего только я могу натворить. Однако же устав уставом, но если похерены негласные соглашения между префектурной полицией и концерном "Вязы", мои действия могут быть признаны некомпетентными, злоупотребляющими служебным положением и несоответствующими занимаемой должности – опять же по уголовному кодексу Державы Космика.
И вдруг в разгар нелегких раздумий из приемной мне сообщают, что прибыл генеральный директор "Вязов" господин Николай Петров. Сам Петров! Не "номерок" какой-нибудь, а тот, кто еще на Земле был крутым начальником. Один из самых бойких участников Войны за Независимость, чья подпись стоит под Хартией Солнечной Системы, которая выбита золотыми буквами на стене Державного Музея в нашей столице, Рыньгороде. Он – ох и ах, а я – тьфу.
В кабинете оказался человек, слишком низенький для природного космика, в костюме-тройке, который увидеть можно разве в передаче с какого-нибудь важного бала-маскарада вроде Собрания Касты.
– Прежде, чем и вы, и я выступим с новыми еще более интересными номерами, – начал Петров, – предлагаю положить карты картинками вверх. Я навел справки, судя по ним, вы были ответственным, даже ревностным служакой. Отнюдь не смутьяном. Что вообще свойственно питомцам "Мамальфеи". Были да сплыли. Ну так что же случилось?
Индикатор демонизма помалкивал. Это, однако, не давало гарантии. Впрочем, отчего ж не поднять забрало. Еще более опасным Петров вряд ли станет, ну, а вдруг у него просветление наступит. Кроме того, на наличие записывающих устройств генеральный уже был просвечен – в тот момент, когда важно шествовал под притолокой двери (весь этот кабинет я пораньше обшарил). Впрочем, и попытку записи с моей стороны большой начальник засечет наверняка.
– Господин Петров, воспитанники "Берлоги" тоже ревностные, но только они, в отличие от мамальфейцев, несколько прямолинейны, и лобная кость у них толстая… Вы, должно быть, имеете справку о том, что я занимался нападением на караван "Дубков" в долине Вечного Отдыха, вернее разбирательством этого плачевного случая. Почти все серьезные эксперты усиленно кивали в сторону вашего концерна. Но я избавился от этой шелудивой версии по ходу своего расследования, хотя мне вредили (притесняли, угнетали) с упорством достойным лучшего применения – и бомбой по макушке, и гразером по колесам. Вырисовалась сложная цепочка событий, приведших к гоп-стопу на большой караванной дороге. А привел в действие это тряхомудие некто Дыня, мутант, труженик "Дубков".
Служащий компании устраивает с ведома своего руководства неприятности родимой фирме. Это должно что-нибудь означать?
Должно. А именно то, что фирма "Дубки" – двойной чемодан. Сверху навалено какое-то барахло, а под фальшивым дном – вся суть. Я много песка съел в долине Вечного Отдыха. Там, и не только там, под покровительством "Дубков" хорошо устроилась иная форма жизни и материи. Она, вместо наших белков-жиров, из нитеплазмы сделана, и вдобавок сулит всяческие гадости людям. Увы, я не могу описать ее на манер какого-нибудь мизика. В общем, это не какая-то бяка-раскоряка из детской страшилки, "иную форму" заметила еще десять лет назад на Земле наша разведгруппа и нарекла гордым именем Плазмонт. А потом материалы весьма опасных наблюдений были благополучно захоронены в секретных анналах – такое слово неизменно ассоциируется у меня с задницей – флотской разведки.
– Ну, это вопрос к Адмиралтейству. А что, лейтенант, вам все-таки понадобилось на комбинате "Весна"?
– Вначале ничего особенного. Я мастак искать и потому хотел найти свою добрую знакомую, с которой расследовал вместе караванное дело.
– И, обретя друг друга, устроили на радостях пальбу.
– Господин Петров, меня поразил уровень противодействия. На лицо, исполняющее обязанности начальника полиции, не задумываясь, поднял оружие офицер Службы Безопасности! А директор завода был вдобавок носителем споры Плазмонта. У меня ведь есть прибор для обнаружения нитеплазмы. И вообще я не могу понять, кто кого начал первым использовать, наши бюрократы нитеплазму или наоборот? Или они добровольно, ко взаимной радости, совокупились, и теперь благостно дополняют друг друга?
Господин Петров не стал рассеивать туман моего непонимания, скорее всего, он и сам пребывал в мгле. Однако выспросил кратко.
– Зачем вы сшиблись с фемами? Они ведь похоронят вас и вашу подружку.
– Ну, это бабушка надвое копала. Они, между прочим, мне ее и прислали, а вначале даже опекали мое благополучие. У фемов, кстати, ничего не происходит случайным образом. Вы слыхали о материнском веществе?
Господин генеральный директор еле заметно качнул своей знаменитой головой. Мне этого хватило, чтобы воодушевленно продолжить.
– В материнском веществе объявилась спора Плазмонта, потому, наверное, и переменилось отношение ко мне. Вы понимаете, что это означает, вселение демона в матку, если учесть мощь фемской организации.
– Очень многое, лейтенант. Если только ваши доводы и откровения не бред сивой кобылы.
– А директорша-фемка Медб К845, превратившаяся в вихрь, и потом "стертая из памяти" – это тоже бред сивого марсианского крокодила? Если нитеплазменный гад-паразит еще не успел вас обработать, то пора и вам, многоуважаемый с детства господин Петров, приоткрыть несколько карт.
– Ну, ладно, – генеральный слегка застопорился, а потом продолжил (он все-таки был решительный мужик, а вернее сущий деспот). – У нас и раньше приключалась какая-то мудистика. Человек, порой даже весомый человек, посреди всего трудового процесса несолидно пропадает, и нам остается только ставить галочки в графе "прогулы". А разве ведущая компания Солнечной Системы имеет право выглядеть беспомощной? Этого компания позволить себе не может.
Я не удержался от подобострастного: "Ну, разумеется", хотя из этой сраной напыщенности (компания видишь ли ведущая, не в гроб ли ведет?) мы в состоянии проморгать всю Солнечную Систему.
– Тем более, мы не исключали появления под видом без вести пропавшего сотрудника какого-нибудь чужака, – несуетливо продолжал великий Петров. Однажды и впрямь он попробовал появиться, но фальшивку мы – слава Хартии родной – распознали. В общем, полное стирание казалось нам целесообразным. Вы будете осуждать меня за это? Я имею в виду, конечно, не моральное осуждение.
– Я тоже говорю лишь о деле. И да, и нет. Да – после "стирания" Плазмонт не мог уже вернуть на работу препарированного им человека. Нет умыкая вашего сотрудника, демон сполна познавал его, а полиция ничего об этом не знала, не ведала. Вот и получается, если демон вначале служил ручным зверьком у каких-нибудь наших умельцев, то потом, насосавшись знаний, захотел вести собственную линию.
– Какая еще "полиция"? Всего лишь пару недель назад в вашем мозгу, лейтенант, что-то забрезжило, а до этого вы незатейливо бегали с электрической дубинкой. Не было слышно и других прозорливцев. Так что, может быть, ваше прозрение запоздало и префектура уже поехала вниз головой с трамплина. А заодно с ней вся Космика, – генеральный директор генерального концерна поднялся. – Я ухожу. Я стал отчасти понимать вас. Вы или крупно выиграете, или крупно прокакаете. Я пока что собираюсь держаться от вас подальше. Поэтому вы лучше не трогайте "Вязы", иначе, шансы на вашу победу мигом улетучатся. Со своей стороны, обещаю вас не беспокоить по поводу "Весны", какое-то время, конечно… и попробую выяснить, какие-такие умельцы могли приручать этого беса. Учтите, что своими утверждениями и действиями вы взяли на себя большую ответственность…
И генеральный значительно удалился. У меня так не получится, все эти повадки мелкой личности уже не вытравишь. Петров, объегоривший и обкрутивший сотни шибздиков вроде меня, ушел с моего горизонта до той поры, пока не выяснится, победил я или проиграл. Чтобы произвести первые поздравительные похлопывания по плечу или же сурово пригвоздить. "Он мне сразу не понравился, глазки такие торопливые. И вообще пора устроить проверку в этой самой Мамальфее. Наверняка там плохо моют пробирки." Или. "Я горжусь тем, что у нас есть Мамальфея и ее питомцы. Как жаль, что я родился на свет обычным образом."
Но в любом случае, разговор повернул направление моего главного удара на "Дубки". Тем более, что есть кончик, за который я еще должен уцепиться. Дыня. Арбуз.
Теперь явись ко мне мой верный приспешник Тереха-мл. (Кому он там будет верный после меня? – наплевать. Так сильно наплевать, что после меня, наверное, случится потоп.) Вместе со своим кибер-шпионом я проник, как юркая крыса, в пещерные файлы городской стражи и напал там на след. Что-то похожее на Дыню намедни проследовало через васинский КПП обратно в город.
Значит, немедленно требуются санкции на его арест и шмон в его жилище. (Самое простое – разрезать автогеном жизнесферку пополам и вытряхнуть содержимое, чтобы потом кибер-ищейки порылись.)
Прокурора умасливал с полчаса, уверял, что "Дубки" нежно люблю и просто хочу убрать от них вредителя. Я был убедителен и искренне взволнован, когда живописал блоху, пригревшуюся на груди великодушного НПО. Для большей доходчивости разъяснений мне пришлось незаметно пускать из кармана в сторону должностного лица аэрозольную струю "размягчителя мозгов" – вполне скромную, чтобы атмосферные датчики не всполошились и в газете не чиркнули про газовую атаку.
Обзавелся санкциями – и вперед. Тормозить нельзя – хронометр работает не на меня. Еще надо срочно высвистать Кравца и выписать на него документ, как на общественного помощника. Шериф должен сейчас загнивать где-то в недрах бара "Экстаз".
Надену, пожалуй, парадную форму лейтенанта, в кобуру спрячу сквизер, за пазуху лазерный резак, и на этом остановлю гонку вооружений. Когда я уже сунулся в дверь, из прилежащей комнаты выскочила Шошана.
– А я как же?
– А ты болей. Я думаю, если твои друзья фемы повстречают меня с тобой в "Дубках", то станут очень нервничать и даже постараются обидеть.
– Моя болезнь тебя почему-то не смутила в "Весне"… Так вот, среди "дубков" нет ни одного фема. Поэтому выписывай на меня документы, пока я тебе не впаяла промеж и по.
– Все понял. Ты хорошо объяснила, Шоша. Только оставь костыль здесь, возьми палочку. Чтобы меня не обвинили в использовании труда хворых и больных.
Кравец обнаружился довольно быстро. Кажется, ему собрались дружно обломать рога трое каких-то муташек. Или питекантропов. Когда появился я "при параде" и фемка со стальной клюкой, мутные мигом ретировались, отдавая честь.
– На этот раз вы кажется вовремя, – с еле скрываемым удовлетворением произнес шериф.
– Не мы, а ты. Придется поработать, уважаемый.
Хорошо, что он не наклюкался. По крайней мере, не сильно. Пока мы добрались до административного здания "Дубков", он уже вполне утвердился на своих каблуках.
У служебного входа к нам стал приставать вохровец.
– Стоп. Куда? – Я ткнул ему в физиономию удостоверением и ордерами. Но он собрался помариновать нас и хотел было растрезвонить по телекому известие о появлении чужаков.
Тут последовал первый ход с нашей стороны: "е2" по "е4". Шошана влупила ему – чем-то плотным и невидимым под дых. Ну, ведьма. И вохровец осел мирно на стул. Другие охранники, заметив, что старшой не противодействует, перечить ни в чем не стали. Следующим крестиком был помечен отдел контроля кадров.
Отдел на постукивания и позвякивания не откликался. Пришлось дверку лазером открывать – то есть, аккуратно срезать запорные штырьки. Раненая дверь бессильно распахнулась, а за ней нас встретил еще один бдительный вохровец со своим зорким плазмобоем. Хорошо, что Кравец соригинальничал, кувыркнулся через порог и, сделав ногами двустороннюю подсечку, уложил вторую помеху на татами. После чего явился тот, кто нам нужен, судя по ряхе – начальник отдела. Но как я ни тряс демонометр и ни менял батарейки, семечко демона в этом типе не давало о себе знать.
– Не умеют тут у вас встречать гостей, – сказал я как можно приветливее.
– Это господа из полиции, – объяснил кадровик лежащему охраннику, и я намекнул Кравцу, чтобы он прекратил своим увесистым коленом прижимать пострадавшего к ковру.
Кадровик не походил на своего собрата по несчастью (счастью?) – на "весеннего" директора. Тот испытывал гордость от приобщения и оказанного доверия, а этот будто уже приобщился, стал ласковый какой-то, резиновый, "летний". "Весенний" и "летний" были, наверное, как социализм и коммунизм. Получается, демону даже не требуется упорно сидеть внутри человека! Достаточно произвести перенастройку организма и удаляйся с чувством глубокого удовлетворения за проделанную работу.
Физиономия начальника не выражала никаких отрицательных эмоций, казалось даже, что он одобряет наши поступки.
– Присаживайтесь. Но почему вы не договорились заранее с директором, а еще лучше с правлением компании? – поинтересовался собеседник с милой улыбкой, как будто минуту назад мы не размазывали его человека по ковру.
– Может, мне еще и объявления вешать на каждом углу, чем я собираюсь заниматься? А занимаюсь я парнем по кличке Дыня. Это хитрая бестия. Истинное ему имя – Атилла С456, вот санкции на арест и обыск. Я спрашиваю, где он? По-моему, вы тот начальник, который должен быть в курсе.
Кадровик, расцветя еще большой приветливостью, поклацал клавишами своего компьютера. А потом без запинок рапортовал.
– Он в производственном секторе. Это в квартале отсюда.
– Надеюсь, ваше высказывание не является неудачной шуткой. Свяжитесь с Дыней по аудиоканалу и попросите немедленно зайти сюда.
– Я попробую. Надеюсь быть вам полезным… мне только надо нажать три кнопочки.
Кадровик пообщался с кем-то на невнятном лунарско-украинском диалекте, характерном для уроженца Кузьмабурга и, просто лучась, доложил нам.
– Немедленно высвистать его нельзя. Он сидит внутри одной из тридцати панелей управления технологическим конвейером и ковыряется с оптоэлектронными каналами. А передавать через кого-то – ни у вас, ни у нас так не принято. Он может обо всем догадаться и просто сделать ноги.
– Не очень мне верится, что от вас кто-то может сделать ноги. Ну, ладно. Мы сами прогуляемся в производственный сектор. Только вам придется соблаговолить и проводить нас. – Я потихоньку от охранника показал должностному лицу тусклый глазок сквизера.
– Это уж чересчур. У меня просто нет слов.
Лицо кадровика чуть-чуть померкло, как у старого учителя, который только что хвалил своего ученика, а он вдруг стрельнул в него шпилькой из маленькой рогатки.
– Я вам одолжу парочку слов. Для Меркурия все вполне нормально. Вы, наверное, знаете – эта глазастая штука, что отдыхает в моей руке, даже когда работает, не портит костюм, и от нее практически не ухудшается внешний вид. За исключением случаев, когда кто-то благодаря ей сильно накладывает в штаны.
В итоге, мы вереницей – кадровик впереди, наша тройка опоясывающим лишаем по бокам и сзади – двинулась к производственному сектору. В административном корпусе конвейера не было, но впечатление создавалось, будто все работнички делают что-то на счет "раз-два-три". От такого впечатления сразу тоскливо стало. Я сам не сторонник обильного просмотра мультяшек, курева, перешептываний с девушками и всякого пинг-понга в служебное время, но тут был какой-то театр кабуки.
Конвейер замечался даже первым попавшимся зрителем. Застывшие лица-маски – каменная веселость, вечный кайф, как у Емели на картинке, стылая грусть, как у Арлекино. Веселых работников видно похвалило начальство и сослуживцы прославили, печальных – недобро помянуло начальство и укоризненно окликнули сослуживцы. И хоть физиономии были восточно-славянские, улыбочки и поклончики какие-то азиатские.
Вообще, те сектора в Космике, где обитаются преимущественно русские, легко отличить, например, от немецко- или китайско- заселенных. У них там все вылизано и сияет, у нас же немало неприглядных местечек. Мы на мелочи не размениваемся, зато, если чем займемся, так уж размах и безоглядность будут, и "на ура", и "даешь". Поэтому никому кроме русских Меркурий не поддался бы. Учитывая это, верховное начальство шлет сюда "номерков", в основном, с "Мамальфеи" (Ганимед) и "Берлоги" (Титан), где банк половых клеток набран в Сибири, а воспитательные машины запрограммированы выходцами из России. Вот почему в Айзенштадте (Ио) или Бейпине (Каллисто) все улыбаются двадцать четыре часа в сутки, даже в гроб такими ложатся, а в Васино (Меркурий) народ или хмурый ходит, или ржет так, что через улицу слышно.
Короче, на Меркурии, не только легче злодею орудовать, но и сложнее всякую правильную жизнь замаскировать. Сейчас такое впечатление создавалось, что поле нормального сознания у тутошних работников резко сузилось, или вовсе дошло до точки, а вместо этого в башке какое-то радио работает. Я вспомнил слова Шошаны про функциональных людей, так вот в этих товарищах ничего кроме спущенных сверху функций не осталось. Кажется, план по дрессировке здесь выполнен успешно… Кравец, кстати, совсем ошалел и тоже стал скалиться, будто дурак.
А производственным сектором кликался просторный домище – на вид половинка яйца, снесенного сверхдинозавром. Едва мы оказались внутри, как я преисполнился нехорошими ощущениями. Прямо шкурой чувствую – скользит что-то мимо меня. Не только скользит, но и лижет. Все это напоминает купание в сопливой реке. И даже в глазах какое-то струение, будто скорость у меня не пять, а пятьдесят пять километров в час. Я думал, демонометр загорится, чуть ли не дым пустит, а он совершенно спокоен. Опять я ничего не понимаю. Уловив мои треволнения, кадровик пояснил:
– Тут у нас своего рода оранжерея. Поэтому гуляют ионизированные ветерки.
Наша процессия остановилась в некотором сомнении перед бегущей дорожкой. Та торопилась вниз по скручивающейся спирали тоннеля.
– Дыня у вас на самом донышке хранится?
– Именно. Внизу работают самые сильные специалисты – так уж устроена оранжерея. – Кадровик одарил меня своей заводной (в смысле механической) улыбкой. – Да и вам экскурсия небезынтересна будет.
Индикатор демонизма поглядывал на меня незамутненным глазком. Нитеплазмы поблизости не было, поэтому мы всей группой вступили на скользкую (то есть скользящую) дорожку.
Напоминая об небезынтересности экскурсии, стены тоннеля украсились иллюминаторами, за ними открылась пупырчатая дырчатая площадка цеха, перегороженная чем-то похожим на мембраны и даже на паруса. В ячейках, размежеванных мембранными перепонками, то ли прорастали, то ли надувались бульбы, похожие на детали реакторов, турбин и прочие полезные вещи.
– И не надо никаких штампов или форм, – похвастал "гид".
Если допустить, что бульбы эти из полимерной массы, тогда все в порядке. Мембраны-перепонки согласованным приложением сил (субнуклоновые импульсы?) лепят из пластика то, что необходимо многим людям. Причем наиболее дешевым и эффективным способом. Рапорта о досрочном выполнении правительственных заданий бодро летят на Марс.
Ниже ярусом, под "огородом", мы, смирно стоя на той же тропке, обогнули "джунгли" – ажурные конструкции, по которым поднималось что-то похожее на мочало. Или на тонкие-претонкие лианы.
– Веники что ли выращивают? – хмыкнул не особо унывающий Кравец.
Я пригляделся, мочало появлялось из гнезд еле заметными нитями. Те наливались соком и цветом, дорастали благополучно до потолка, и судя по их прыти, попадали снизу на пупырчатую дырчатую поверхность "огорода". Чтобы, в итоге, на верхнем ярусе образовывать разные полезные в хозяйстве вещи.
– А что за полимер? – попробовал выяснить я у сопровождающей нас неприятной персоны с приятным лицом.
– Широкомолекулярный, с поперечной гексагональностью. Но точнее сказать не могу, все-таки это секрет фирмы.
Мы сошли с дорожки – где-то очень глубоко – мне даже показалось, что "яйцо" не держалось на платформе, а было основательно утоплено в почву Меркурия. Потом гид воткнулся прямо в серую стену тоннеля. Она же перед ним вначале боязливо подалась назад, образовав пузырь, который аккуратно лопнул без шума, ошметок и брызг. Стена, значит, тоже полимерная, с чувствительными рецепторами и внутренними силовыми элементами. И нас она пропустила, кстати. Я слыхал, такие стеночки используются кое-где в психушках и тюрьмах.
Мы, оказавшись у подножья джунглей, протопали мимо прущей из дырок в полу полимерной массы, которая сразу прыгала на "ветки" и карабкалась вверх.
Путешествие продолжалось на лифте винтового типа, который опустил нас в цех, где там и сям торчали полупрозрачные стояки-колонны. Очевидно, через них полимерная масса и подавалась наверх, в "джунгли".
Нырнули еще на уровень вниз. Тут имелось что-то вроде аквариума, где наглядно и зримо плавал исходный полимерный студень, вызывая тошноту и законное омерзение. По своему поведению выглядел он квазиживым, потому что активно двигался (крутился, танцевал?) и, похоже, был способен к жратве и выделению. Этим меня не удивишь, внутреннюю оболочку скафандра из подобной дряни и мастерят, она даже дырки умеет заштопывать. У меня, кстати, имеется квазиживая мочалка, которая усердно съедает телесную грязь без всякой воды. Сажаешь ее на тело и она самостоятельно тебя моет. Но если задремлешь некстати, то она может уползти на кухню, почуяв запах пирога, и там беспощадно его сожрать вместо грязи. Да еще оставит кучку дерьма где-нибудь в углу. Как говорит один известный биолог – наличие кала есть первый признак жизни. Или: больше кала – больше жизни.
Кадровик завел нас в боковой зальчик, а может и цех – там стояли аквариумы поменьше.
– Господа хорошие и дорогие, я думаю, небольшое развлечение нам всем не повредит. Смотрите сюда, оркестр – "туш".
Напряженные лучи упали на нас троих, а также подсветили три больших сосуда. В них вовсю резвилась эта самая слизь, которая при виде нас стала еще хлеще кружить и извиваться, будто обрадовалась. Почувствовала гостей, что ли?
– Сейчас какая-то чуда случится, – предвестил Кравец. Я тоже ощутил, произойдет нечто большое и гнусное.
Взаправду, не прошло и жалкой минуты, как в аквариуме шустро навертелось то, что явно напоминало куски заспиртованных человеческих тел. То, что любят студенты-медики разглядывать. Одни члены еще не имели четкого образа, другие более-менее оформились. И продолжали оформлятся с каждой секундой все лучше. В результате какого-то художественного творчества первым делом получились большие безволосые головы с закрытыми глазами, которые стали кое-что напоминать…
А именно – нас. Присутствующих здесь, всех троих по отдельности.
И тошнота, естественно. И спазмы желудка, добегающие вплоть до прямой кишки.
– Какого хрена, сэр, – не удержался от воя Кравец, занося лазерный резак над головой кадровика.
– Не стоит беспокоиться. Это просто шутка, дружеский шарж, – по гадко-ласковой физиономии экскурсовода поплыло удовлетворение. – Наш, как вы выразились, полимер имеет способность к довольно глубокому копированию окружающих его предметов, в том числе и живых. Не обижайтесь, господа, на такое творчество, оно совершенно безыдейное и неконцептуальное. Считайте, что полимер просто приветствует вас.
– Я слыхал, один скульптор на Марсе, кажется по фамилии Мудодеев, тоже пользуется самокопирующими веществами, – пытаясь успокоиться, произнес я. – Но они принимают определенную форму, когда на них направляют лазерный свет, отраженный от копируемого предмета.
– Как вы смогли убедиться, мы убежали вперед от нашего времени. Поэтому нам достаточно обычного света, – похвалился провожатый.
Собравшись, со всей суровостью в голосе я напомнил ему о правилах хорошего поведения.
– В любом случае надо предупреждать и испрашивать согласия. Ведь среди нас могут оказаться нервные, вспыльчивые и даже больные люди.
– Да, я такой, – подтвердил Кравец, – один скульптор на Марсе вообще скульптуры из своего дерьма лепит. Чтобы они разноцветные получались, он всякие краски жрет, свеклу, синьку… Вот такое самовыражение через задницу.
– Я полагал, что все вы в первую очередь весьма любознательны. Кроме того, для вас экскурсия характерна бесплатностью. А в конце, между прочим, угощение за счет фирмы, – кадровик так искренне потешался, что даже не хотелось злиться. И вообще не до него стало.
Какого-то черта тот кусок в колбе, который был похож на меня, подрастал явно быстрее других. Вся наша тройка неприлично пялились на это срамное действо, будто попала в цирк.
И в самом деле. Оформлялись, переходя из состояния отростков в цивильный вид, руки, ноги, волосы. Причем не только внешний облик вырисовывался, но и внутренности. Подобия костей, мышц, сосудов вначале получались стекловидные, потом раскрашивались. Сплетались наружные ткани тела, они тоже наливались цветом и обрастали кожей. Определились и краски лица. Потом заимелась одежка. В сосуде образовался второй комплект моей парадной формы, совсем неотличимый от первого. Джинсура Кравца и Шошанин плащ (который, кстати, я ей подарил) куда хуже получились. Похоже, что на копирующий полимер я производил самое благоприятное и неотразимое впечатление.
В общем, немного погодя, в сосудах стояли наши дублики-двойнички, один к одному, только уже не крутящиеся, а совсем неподвижные.
– Все это действительно интересно, но где же обещанный Дыня?
– Да здесь же он, – радость кадровика была беспредельной. – Здесь он, мой кадр.
Свет залил еще один сосуд, в котором находился разыскиваемый Атилла-Дыня. Как бы находился.
– И это, надо полагать, скульптурный портрет. Однако, вы ошибаетесь, если посчитали, что мы торопились в художественную галерею. Ваши действия уже тянут на статеечку, – грозно напомнил я кадровику.
Проклятый чинуша – обставил так обставил. Сейчас мне придется бросать на кон очень многое.
– Я слишком нервничаю, – забормотал Кравец, – еще немного, сорвусь и все перекрушу. Давайте отсюда сматываться, девочки и мальчики.
– Вам нужен был Дыня, который Атилла. Вот он, и никакого обмана! искренний голос "гида" звенел от обиды. – Причем тут скульптурный портрет?
Кадровик хлопнул в ладоши, после чего все четыре фигуры… разлепили глаза и произнесли что-то невразумительное.
– От зараза, они нам замену подготовили, – Кравец, не став мозговать, полоснул лазерным клинком своего двойника. Но сияющее лезвие странно провзаимодействовало со стенкой сосуда. Колыхнуло ее, а потом словно впиталось, разбегаясь затухающими огоньками. Скушалось. Никакая это не стенка, а силовой экран. Похоже, не субнуклоновый экранчик – тот просто отразил бы разъяренный лазерный свет, – а нитеплазменный. Это она умеет поглощать энергию.
Полундра! Да все же вокруг нитеплазменное! Только нитеплазма здесь мощная, нитеплазма макромира, умеющая притворяться и точно изображать свойства обычной материи, окатывающая вполне обычными гравиволнами мой демонометр.
Шериф Кравец совсем несолидно дернул из малоприятного места, как пробка из бутылки с бродилом. И мы с Шошаной естественно увязались за ним с позорной быстротой. Однако свободный вроде выход тоже оказался перекрыт силовым щитом. И светлица соответственно сделалась темницей.
– Нет, нам такой забор не одолеть, – подытожил Кравец, – но эту суку в ботах мы же можем взять в заложники.
Он аккуратно дотронулся до пиджачного лацкана кадровика – товарищ как раз сиял от высокого наслаждения. Еще бы, такая сцена.
– Вроде силовым колпаком не прикрыт, – шериф на радостях послал кулак, чтобы угостить в лоб беззащитного, как ему казалось, противника.
Но пока кулак летел, во лбу кадровика обосновалась дыра, то есть, его башка, сделав фокус-покус, превратилась в бублик. А потом весь чиновничек аккуратно расстегнулся – как плащ вдоль молнии – и из прорехи стали дружно вываливаться внутренности. "Плащ" этот расстелился на полу и пополз к выходу, оставляя мокрый след. Пришедшая в нормальный вид голова совершенно ненормально катилась впереди как футбольный мяч.
– Спалю слизняка-гада, – Кравец навел широкофокусный лазерный луч, но тут из плаща выскочило что-то, почти невидимое, голубоватое, и полетело как из пушки в нашего активиста. Тот успел рубануть прозрачный снаряд и, возможно, немного сверзил его в сторону. Однако Кравец получил свое, легковесно отлетел на несколько метров и грузно шлепнулся на пол.
Замочивший шерифа прозрачный снаряд вернулся в объятия плаща, который поднялся, и вобрав внутренности, склеился снова в нормального бюрократа. Затем прокашлялся и стал прощаться:
– Пожалуй, разговор зашел не туда, так сказать, вышел из конституционного поля. Поэтому я вынужден вас покинуть. Всего хорошего, товарищи-джентльмены. Как говорится у классика, красота спасет мир. Скоро все уродливое в ваших личностях растает как туман, а все прекрасное останется.
Он многозначительно кивнул на наших двойников и спокойно вышел вон для него силового барьера как бы не существовало.
– Ну, влипли, – Кравец хоть и на полу, но заколотил кулаками и засучил ногами. – Через полчаса эти колобки, срисовавшие на себя нашу внешность, пойдут вместо нас в кабак со своими фальшивыми имперками, нас же уволокут крюками на колбасную фабрику.
– Не бойся, имперки они возьмут не фальшивые, а самые настоящие, из наших карманов, – выйдя из ступора, попытался успокоить я добровольного помощника. Вдвоем с Шошаной мы закрепили его на ногах.
– Разве эта кукла сравняется с таким крутым парнем, как ты, убедительно сказал я Кравцу. – Стул и шкаф они могут заменить на двойников, а не тебя. Раз так, то просто попугают нас и выпустят – а мы и не струхнем.
Шериф, скрипнув толстыми подметками, сделал пару приседаний, прочистил носоглотку и опять стал хорохориться.
– Они думали, что Кравца можно уложить навек каким-то сраным снарядом, нет, этим его разве что раззадоришь.
– Колбасную фабрику… влипли… колобки, – залопотал вдруг двойник Кравца, – нет, этим меня только раззадоришь…
– Ты, посмотри, – обмяк шериф, – да это же натуральный попугай. И ты говоришь, что он не сможет изобразить меня. Я же не Эйнштейн, много слов не учил, бестолковые словари не читал, поэтому долго стараться не надо. У меня уже голова болит от этого всего.
– Оттого болит, что маленькая, – повторил чью-то шутку дубль Кравца.
– Похоже, они обучаются, слушая нас. Выходит, нам лучше молчать в тряпочку, – заметил я.
– Вам лучше молчать, причем в тряпочку, – повторил мой двойник. И обернулся к остальным дубликам, презрительно через плечо показывая на "оригиналы". – Им пора помалкивать, а нам самое время общаться, дискутировать, декламировать.
"Да этот нитеплазменный колобок в курсе того, что имеется в моем багаже. Небось, изучил "литет мента", паразит этакий", – произнес я тираду, однако внутри себя.
– Паразитизм – тоже форма жизни, не хуже других, – квалифицированно оспорил мой двойник. – Это всегда вершина пищевой и социальной пирамиды.
– Ну, хватит мысли-то читать, – гаркнул я, но все равно стало зябко не по погоде.
– Какие там мысли. Снимают поверхностные почти-слова, то есть психомагнитные колебания, – заметила Шошана.
– Неправда, – опять возник мой дублик. – Лейтенанта мы досконально изучили. Мы его как словарь пролистали и запомнили. Мы теперь умеем думать, как он.
– Терентий, не расстраивайся. И в машину словарь умных слов всовывают, – возразила Шошана. – И киберсистемы умеет мало-мальски мозгами раскидывать. Главное в другом – о чем думать.
– Ладно, мальчики и девочки, хватит бодягу разводить, двинули отсюда, – предложил дублик Кравца и уточнил у "оригинала". – Ты к какой бабенке обычно шляешься?
Истинный Кравец в бессильной злобе запустил в двойника шляпу, которая благополучно пролетела сквозь кокон и была водружена на голову дубля.
И три фигуры – под прикрытием силовых экранов – спокойно покинули демонстрационный зал (цех, камеру пыток).
– Если они мне попадутся где-нибудь без коконов – я им таких бздей накидаю, что обратно в слизь превратятся с испуга. А твоему дублю, лейтенант, в самую первую очередь, – заскрежетал большими зубами шериф.
– Они рассчитывают никогда не попадаться тебе впредь, – охладил я компаньона.
Кравец сверкнул порозовевшими белками глаз.
– Еще неизвестно, что ты сам за фрукт. Почему это они тебя изучили, да еще досконально? На кого ты вообще работаешь?
– Прекратите свои мужицкие разборки, – встряла Шошана.
– Мой вопрос и к тебе относится, милашка, учитывая, что твоя двойница не проронила ни слова, – огрызнулся шериф.
– Ты страшен в страхе, – польстил я ему, одновременно нащупывая в кармане "трубку мира". Вероятно, придется закатать Кравцу в лоб, если не устанет бузить.
– Я сейчас ударю, правда, не знаю кого, может даже себя, – продолжал свирепеть шериф.
Однако, уловив, что Шошана превратила свой взгляд в стальной штырь, Кравец переключился на новое направление работы.
– Я могу и с Дыней разобраться, Атиллой этим сраным в колбе. Я с кем угодно из этих говноидов в состоянии разобраться.
Он подошел к силовому кокону, прикрывающему улыбчивого Дыню, и принялся аккуратно подносить ладонь. Сантиметра за три до "поверхности" пальцы стали тормозить, даже вязнуть, а за сантиметр замерли и уже не пропихивались дальше. При дополнительном надавливании проскочила искра, рука шерифа была словно пружинами отброшена назад, да и сама отдернулась в страхе-ужасе.
– Как будто мы с ним одинаковые полюса магнита, – вздохнул Кравец, растирая и брезгливо разглядывая свои пальцы.
– Эта двуполюсность входит в сущность нитеплазмы, – проявил эрудицию я.
– Ой, какие мы догадливые. Теоретики прямо. – Кравец сплюнул и растер. – Прежде надо было котелком варить. Предупредил бы заранее, лейтенант, и мы захватили бы какую-нибудь бомбу для этой самой нитеплазмы. Хотя бы намекнул, что неладно тут, когда в джунгли эти сраные попали, а то: демонометр, демонометр…
Да, ясно пока одно, что Плазмонт объегорил нас вместе с нашим демонометром.
Я, пытаясь быть общественно полезным, стал машинально "копать" Дыню. Или псевдо-Дыню. Со своим дублером как-то не хотелось общаться.
– Ты нанимал старателей для нападения на караван? Или этим занимался тот прежний и настоящий Дыня?
– Вопрос поставлен в оскорбительной форме. Я и есть самый настоящий. Материалы, из которых состоит тело, не имеют никакого значения. Протогены, или душа, вне зависимости от вида телесности, принадлежат личности Аттилы К678.
– А если ты будешь сделан из дерьма, то личность у тебя все равно прежней останется? – стал задираться Кравец.
Дыня сделал вид, что плюет в него, даже угрожающе вытянул шею, но из кокона – ни на шаг. Затем любезно пояснил.
– Я мог бы переписаться даже в метаново-водородное тело, похожее на пузырь, с хромосомами, состоящими из льда, но остался бы прежним Атиллой С456. Имеющий разум, а не кашу в голове, меня поймет.
– Сука, она и в метаново-водородном виде, сукой останется, – проявил редкую сообразительность шериф.
Мне тоже пришлось согласиться с утверждениями Аттилы С456.
– Дыня, я охотно верю, что совсем неважно из чего ты сделан. Главное то, чего ты добиваешься. Люди, бежавшие с прииска, благодаря тебе не раззвенели всей Космике, чем занимается концерн "Дубки", и флагман индустрии продолжил тихо-мирно зарастать нитеплазмой. Таков твой недавний подвиг, но ведь нитеплазма в производстве используется давно. Давно! Этим цехам не один месяц. И на прииске, сдается мне, не только гафний копали, но и нитеплазму, еще в прошлый сезон!
Ну и ну. В процессе вялого общения, вдруг проклюнулось зерно правды-истины. Можно будет поднять документы городской стражи и строительного управления и догадаться, в каких баночках импортировали нитеплазму в Васино, когда засевались все эти "джунгли" с "огородами".
– Эти суки из директората завезли беса Плазмонта в Васино, чтобы ткать-лепить из него разные изделия для всей Космики да план народнохозяйственный перевыполнять! – завопил в приступе озарения Кравец.
– Вот именно, только прикрутите свой динамик. Директорат хотел, чтобы дрессированная Новая жизнь превращалась во все, от станков до роботов. Только не суки они, а вполне уважаемые люди. Вы же – грубиян, – пристыдил Дыня шерифа.
– Раз ты так словоохотствуешь, кукляк, значит, уверен, что мы отсюда уже не выберемся, – свирепо забурчал, наполняясь ясностью, шериф. Раздавлю…
– Угомонись, Кравец, остынь. Адреналин так в тебе и бурлит, поэтому ты все хочешь кого-то проучить, наказать, а получается, сам видишь, наоборот, – стала увещевать дотоле пассивная Шошана.
– Значит, ты, умница, считаешь, что надо улечься, сложа ручки на пузике и зажав в зубах сигарету вместо свечи? Может, еще попросить этого колобка прочитать отходную молитву? – не хотел смиряться буйный шериф долины Вечного Отдыха.
Но когда она провела ладонью по плечу резкого парня, тот неожиданно стал стихать, будто на поверхность некоего волнующегося озерка было полито маслом. Шошана слегка похлопала и меня по спине, отчего мои иголки тоже перестали топорщится. Потом она взяла за руки нас с Кравцем и мы уселись на пол смирные, как три голубка. Я думал, это будет обычная релаксация. По крайней мере, она для начала разгладила мой умишко, прошлась как утюгом по мятым брюкам.
– Попрыскай еще водичкой, – оскалился я, а Шоша ответила спокойной усмешечкой. Сперва снялись внутренние, про себя проговариваемые четкие слова. Исчезли мыслезвуки, следом и прочие мысли были стерты, как пыль со шкафа. Я стал куда-то валиться, опять же психически, отчего появилось ненадолго тоскливое рвотное ощущение. Было слышно, что Кравец активно икает, словно с бодуна. А упав, я ощутил энергетические полюса и соответствующие им вихревые поля. Ура, на сцене снова человек-юла.
И чего только не увидишь, будучи человеком-юлой в предматериальном мире. На месте Дыни какой-то червяк, вставший по-циркачески на хвост, он же гриб, он же мутный фонтанчик. Наверное, это Дыня и есть.
Рядышком вспенилось буруном то, что, наверное, являлось Шошаной. Я сразу понял – могу поддержать ее. Причем не только добрым словом. Промеж нас забился разряд, вернее, заколотилась водянистая энергия, при каждом торможении словно вскипая и напрягаясь. Потом к нам подключился, если не ошибаюсь, Кравец. Наше общее произведение напоминало струну, которую усиленно щиплют в три руки. А еще оно смахивало на бандитское оружие стальную пружину, запрятанную в резиновую трубу.
Гибкая дубинка на счет "раз-два-три" влепила червяку по имени Дыня и, "обслужив" его, вернулась обклеенная нитевидной дрянью.
От следующего удара Дынин фонтанчик не заткнулся, но стал напоминать рой потревоженных ос – того и гляди кинутся сволочи на нас. Скорее всего, это были нитеплазменные узелки.
Но Шошанка сработала на опережение, перестроив дубинку в настоящее кнутовище, она выписала им классную восьмерку и огрела "фонтан", отчего… Мое зрение как поплавок выскочило на поверхность нормального мира. Дынина фигура уже расщепилась, превратилась в веник, который еще пытался слипнуться, срастись. Даже получилось что-то, но шибко неудачное. Жаба не жаба, а в общем гадина. Однако Шошана еще попорола-посекла ее чуток, и жаба-Дыня осел, превращаясь в слизняка, побулькивающего и рвотно пованивающего.
– Добей его теперь лазером-шмазером, – наставляет Шошана Кравца и он, радостно ошалев, с криком "есть", окатывает интенсивными лучами бывшего сотрудника "Дубков". Тот, шипя, становится облачком быстро пропадающего пара.
– Получилось, – заголосил Кравец. – Мать его за ногу, за ложноножку. Вышло у нас, а у него ни хрена.
– Если точнее: не у нас, а у Шошанки. Такое вот нитеплазменное чудище можно было ухайдакать лишь нитеплазменной дубинкой. Сегодня я снимаю перед Шошей не чужой скальп, а собственную шляпу. От кайфа и признательности.
Дерзкий Кравец на моих изумленных глазах наложил свои лапы на фемку, вставил в свои объятия и обслюнявил ей обе щеки. Я уж подготовился к тому, что она следующим тройным ударом превратит шерифа в жалкую метелку. Но обошлось. Я облегчился, в смысле выдохнул с протяжным свистом через щелочку рта.
– Я не смогла сделать нитеплазму, а просто ее украла, – пояснила Шошана, сминая что-то подвижное руками.
– Это ничего. Плазмонт не является юридическим лицом. Поэтому даже можешь повторить.
– Не надейся, Терентий. Просто сейчас у нитеплазмы был небольшой заряд подходящего знака.
Тут суматошный шериф испустил пламенный призыв.
– На приступ, граждане!
Шошана твердо встала напротив нитеплазменного забора. Ее руки взмыли, будто собралась она нырнуть в бассейн. Затем я, да и Кравец тоже, заметил еле видимые струи (голубенькие такие), которые вылетали из ее ладоней ну, просто бьющая под напором вода. Впрочем, эта "вода" ничего не смачивала, потому что была на самом деле нитеплазмой. Концы струй загнулись в сторону нитеплазменной преграды, образовав что-то вроде большого таза или параболоида. Еще и касания не было, когда проскочил разряд, похожий на пробойный ток между двумя электродами. Осточертевший забор весь превратился в молнию, та шарахнула в центр "таза", который серьезно пострадал, вернее мигом исчез. Шошану отшвырнуло, но она ухитрилась и с больной ногой открутить такое сальто, чтобы мягко приземлиться.
– За-а-бор нам боль-льше не ме-е-шает, – запинаясь, произнесла фемка. – Видимо, так реагирует нитеплазма двух противоположных знаков при мощных зарядах.
– Еще десяток раз свалиться, улететь, расплющиться, получить по кочану – и мы станем крупные спецы по этим зарядам. – Я поежился, предчувствуя многочисленные побои.
Кравец тут опомнился и решил первым выскочить в коридор, он уже истошно завопил: "Даешь на грудь аквариум, а-а-а!". Я едва успел ухватиться за клетчатую рубаху:
– Не делай этого, крутой парень. Иначе мы утонем в брызнувших оттуда соплях и ничего положительного о нашей кончине нельзя будет написать ни в прессе, ни на могилке. Отсюда нам лучше убраться по-тихому.
– Ну ты, пусти… – перестал контролировать себя Кравец и уже хотел зацепить мой нос своими пальцами, я же намеревался, поддав коленом в пах, переключить компаньона с войны на мир.
– Если будете вести себя как расхристанные дураки, я вас оставлю тут навсегда, нитеплазме на художества, – пригрозила несколько рассвирепевшая предводительница. Она аккуратно высунувшись из нашей комнаты, мазнула лучом сквизера по глазку видеокамеры – стекло объектива сразу перекристаллизовалось и стало показывать мульти-пульти.
– Это еще не все, – строго напомнила она. – Сама нитеплазма реагирует на нас. Не на слова и внешний вид, а на чувства и мысли. Поэтому будьте благоразумны. Я знаю, у вас это не принято. Но постарайтесь не будоражить себя. А еще лучше – полюбите поскорее Новую Жизнь, объединительницу всего прогрессивного человечества. Тогда, может, она примет вас за сотрудников "Дубков".
– Да я лучше полюблю большого марсианского таракана и буду лизать ему задницу, – скрипнул зубами Кравец, но вредность его была уже на излете.
Шошана взяла нас за руки, как учительница неслухов и вывела в аквариумный зал. От рук ее шло расслабление, и мне пару раз показалось, что я нахожусь где-нибудь в солярии после хорошей дозы эндорфинового размягчителя. Не знаю, что там любил сейчас Кравец, я же на место Новой Жизни подставлял Шошку, отчего она (Новая Жизнь) становилась более-менее сносной.
– Нам таким бесхитростным образом отсюда не убраться, – не смог окончательно успокоиться Кравец. – Наверху мы встретимся с превосходящими силами противника, он нас зашахует и по-своему будет прав. Надо отработать хотя бы отвлекающий маневр.
– Прекрати бухтеть, если у тебя нет конкретного плана, – цыкнул я на него.
– У меня есть конкретный план в отличие от тебя, – презрительно отразил Кравец мой выпад. – Опустошаем обойму плазмобоя, складываем кучку из металловодородных боезарядов прямо здесь, на палубе, но в уголке. Затем направляем на них лазер-шмазер, то есть среднефокусированный луч максимальной мощности. Сами спрячемся. Секунд двадцать кучке на нагрев хватит, а потом она разбомбит палубу. Все аварийные и пожарные датчики завизжат, будто затраханные бабы.
– Не буду возражать, особенно против бабьего визга. Хотя, как известно, дамы стараются только в порнофильмах… Пожалуйста, не садись на эту кучу боезарядов и научись более уважительному отношению к женщине.
И Кравец принялся реализовывать безумный план Кравца. Мы уже бросились тикать, а он там еще что-то налаживал. Когда долбануло, я даже решил, что шерифа мы потеряли, накрыло беднягу. Сразу ошметки полетели, пар повалил вонючий, гарь от паленого пластика. И свист надрывный. Однако Кравец вынырнул из смрадного тумана, багровый, кашляющий и чихающий до треска в штанах.
– Будет еще хуже чем надо, я палубу всерьез расколупал. Разгерметизация получилась, – сумел сообщить шериф, растирая кровавые сопли кулаком.
Свист рывком перескочил на два тона ниже. И ветерок задул неслабый. Конечно же, зажглись аварийные панели и замигали лампочки. Значит, Кравец дыру проковырял до внутренней полости платформы, где давление воздуха куда ниже, чем наверху.
– Сейчас сюда хлынет уйма народа. Ховайтесь, – продолжал руководить Кравец. – И не забудьте, человека в скафандре надо бить под заднее крепление шлема, лучше железякой. В этом случае враг скоро не встанет.
Устраивая наше боевое счастье, на глаза попались створки встроенных в стены шкафов с пожарным оборудованием. В один из них запихнулись мы с Шошаной, в другом засел орлом дородный мужчина Кравец, напомнив напоследок, чтобы на все стуки в дверь мы отвечали "Занято".
Первой таки на место происшествия ворвалась аварийная команда, а наши мучители опоздали. Наверное, посчитали, что мы уже благополучно растворены Новой Жизнью. А мы, нерастворенные, подсматривали сквозь щели створок. Приятно, что никто не стал ломиться к пожарному инвентарю. Вернее, один раз кто-то полез в наш шкаф, но мы держались крепко и ненастырный человек отстал со словами: "Блядские дверцы, опять заело." А то бы сразу получил по чайнику.
Впрочем, из соседнего шкафа появилась рука Кравца, снабженная ломиком и все ж таки осенила этого аварийщика. Человек, тюкнутый в основание шлема, падал плашмя, но шериф его подхватил. В клубах пара и дыма свершился обряд снимания-одевания скафандра. Затем ритуал повторили мы с Шошаной. Никому из трех оголенных скорая смерть не угрожала, хотя из-за упавшего давления кровянка пошла носом, и у охотников, и у добычи. Кравец, благодаря своему природному нахальству, еще помогал аварийной команде нести пластырь. Он первый и заметил открытый люк в палубе.
Люк распахнули, чтобы аварийщики могли прошмыгнуть под палубой и поставить заплату на дырке еще снизу. Мы этим выходом воспользовались на равных правах с остальными. Только аварийщики побежали прямо, а мы налево. Внутри платформы в полный рост не распрямишься, поэтому пришлось следовать нос в попу. Причем я постарался занять место после фемки, не доверяя ее задок шерифу. Кругом ветвились трубы пневмопроводов, извивались шнурки электропроводов и лианы оптоэлектронных кабелей, стояли емкости для воды и всякого кала, который будет выброшен, когда город поползет из нынешнего местоположения в другое, более надежное. Мы искали аварийные внешние люки – есть и такие на случай большой катастрофы. Эти щели пригодятся васинскому населению, когда спасая от огня, лучей или химикалий свои мокрые кальсоны, оно бросится из города на твердую поверхность Меркурия. Вернее, на скользкий, рыхлый и нагазированный грунт, достойный каких-нибудь дебилов, а не приличных людей.
Самым сообразительным опять оказался Кравец. Есть такие ребята вроде Ильи Муромца, которые просыпаются только с третьего удара говняным горшком по голове, но потом никто и ничто их унять не может.
– Есть, есть, я так и знал, что выходной люк будет под цистерной, полной дерьма. Назови меня лозоискателем, Тереха, а ты, женщина-мутант, расцелуй промеж усов.
И в самом деле едва мы сдвинули цистерну, как красный люк с пломбами стал ублажать взор. Кравец давай резво срывать и отстреливать пломбы, потом уже все кучно принялись крутить проржавевшие ручки. И вот люк поддался, поехал в сторону. Воздух рванулся наружу, как очумелый, Кравца он сшиб с ног и утащил в в образовавшуюся дыру. Когда устаканилось, я в разведывательных целях уронил свою голову вниз, предусмотрительно оставив тело внутри платформы.
– Кравец, если ты есть, то отзовись.
Он помолчал, оставаясь незаметным, и лишь когда его боты попали в поле моего зрения, откликнулся недовольным голосом.
– Есть, на попе шерсть. Я на поверхности Меркурия. Падайте ко мне.
Я добровольно упал вниз и сразу провалился по пояс. Жаль, что нет мокроступов. Хорошо, что Шошане не придется насмехаться, а надо будет отправиться вслед за нами.
Фемка отправилась, но не вслед. Она просочилась наружу гораздо умнее. Шошана сразу повисла на крючьях, оснащающих нижнюю поверхность платформы, потом закрыла люк – чтобы нас труднее было отловить.
Теперь нам предстояло путешествие под стальным небом, сложенным из донышек платформ. Там и сям спускалось на почву громадье колеса, покрышка шириной в два метра, всего колес в одной тележке – пятеро. Такие тележки имелись в центре платформы и по бокам. Меркурианскую землю от металлического "неба" отделяло пять метров. Соответственно впечатление создается, что находишься в какой-то бесконечной унылой пещере.
Однако, когда придет черед городу переезжать, платформы расцепятся, встанут гуськом или свиньей, включат свои моторы и потянутся на новое стойбище.
Ну это потом, а сейчас надо снова попасть в город. Естественно, через пропускной пункт. Но путь до него далек лежит, причем в весьма невнятной однообразной местности. А запасов дыхательной смеси в скафандре, снятом с аварийщика, имеется лишь на час.
Всего удобнее было путешествовать, переползая по самому "небу". Под днищами тянулись монорельсы для удобства ремонтных работ, за них цеплялись подвижные крюки на колесиках. Вот на крюк и надо было набросить страховочный конец (Кравца это слово почему-то рассмешило) и двигаться как бы на перевернутых четвереньках, отталкиваясь руками и ногами от дна платформы.
До КПП мы добрались под завязку кислорода, хорошо хоть нигде с Плазмонтом и его холуями не повстречались. Вылезли из-под городского днища, как три опарыша. Проникли через входной пандус на приемную площадку для техники. Контрольные сканеры само собой не засекли у нас никаких расщепляющихся материалов, тех самых, что по правилам должны выгружаться из тракторных реакторов на загородной топливной станции. Поэтому мы смело присоединились к веренице граждан водителей, пропускаемых через боксы.
Офицер городской стражи, угрюмо сидящий в боксе, как паук в своих тенетах, приклеил к липким пальцам наши персон-карты. Потом неприветливо спросил:
– Откуда прибыли?
– Долина Вечного Отдыха.
Он погонял какую-то информацию по экрану терминала.
– У меня нет справки с топливной станции, что вы оставляли там расщепляющиеся материалы. Номер вашего вездехода?
– У нас уже нет никакого номера. Авария, господин офицер.
– Тоннаж и модель вашего транспорта? – не унимался страж ворот.
– Я же говорю, авария. Мы не за рулем. Без транспорта мы.
Брови офицерика взмыли волной.
– Вы хотите сказать, что прибыли в Васино пешком?
– Хотим и говорим. Оцените наш изможденный вид. Только не совсем пешком. Мы потеряли машину из-за гравитационного шторма в пятидесяти километрах от Васино. Пропало все нажитое непосильным трудом! Такое еще случается. Хорошо хоть кислородные баллоны успели спасти.
– Странно. Никаких извещений о шторме нам сюда не поступало.
– Извещения… Вы же знаете, как работает на Меркурии связная аппаратура. Оттого-то и не поступили, что был шторм. Хоть там мужиков и баб по воздуху носить станет, никто не узнает – потому что заряды пыли как из картечницы бьют и туда-сюда снуют очумелые МГД-волны.
– Да, я не подумал об этом, – честно признал офицер. Когда зазуммерил интерком у него в наушничках, я расслышал. И тут мне в черепушку будто молния хлопнула. Те двойники-конвертанты, что украли наш облик и наши манеры, могли под нашими звучными именами-фамилиями такого уже наколбасить! У офицера забубнил наушничек и сразу зрачки его глаз зыркнули на нас, потом на ящик стола. Там у него наверняка или сигнализация имелась, или оружие. Ну точно, накудесили наши оборотни.
Мне и сейчас неловко вспоминать об этом, но я прямо с того места, где стоял, врезал ногой офицерику под кадык. Сидел он удобно, поэтому кувыркнулся назад и, приложившись головой к стене, обмяк. Или притворился обмякшим, не желая больше участвовать в борьбе. Кравец еще бросал изумленные взоры, когда ушлая Шошана подскочила к двери и заперла ее, а я сорвал хайратник с отключившейся головы офицера и приложил к своему уху.
"…После подавления попытки путча бывший лейтенант Терентий К123, фем с неопределенным идентификатором и старатель, известный как Кравец, скрываются в окрестностях города, предположительно нижних. При первой же их попытке проникнуть в Васино, доложите в управление префектурной полиции и попытайтесь задержать до подхода ОПОН. Допустимо открытие огня на поражение. Начальник префектурной полиции майор Леонтий К300."
– Все понял, – вежливо отозвался я, а потом пояснил сотоварищам, особенно пораженному столбняком Кравцу. – Что-то мы натворили серьезное. Если точнее, наши двойники – о которых мы, конечно, забыли, как о мелком пустяке. Короче, нас обвиняют в попытке путча и ставят вне закона. Из Хунахуна, точнее, из объятий Электрической Бабы, срочно вернулся к жизни начальник полиции Леонтий Мудрый. Что означает…
– Нас кокнут при первой же возможности, не дав времени на разъяснения, что мы на самом деле эти, а не те, – подхватил Кравец, до которого наконец дошло. – В общем, на Меркурии демоном все схвачено. А это означает…
– Что нам пора с Меркурия сматываться, – заключил я.
