– Зайдете? – спросил Том Фолкнер.
– Пожалуй, – пожала плечами Кэтрин Мэйсон.
Он открыл дверь своего дома, и она вошла.
Они изъездили за полдня почти весь Альбукерк. Она оставила свою маленькую дочку у соседки и не уставала напоминать себе, что пора возвращаться домой, но все откладывала и откладывала… И вот они в его доме.
Он только теперь смог ее рассмотреть. В машине, когда она сидела рядом, не было возможности сделать это. И сейчас он смотрел на нее, не отрываясь.
– Думаю, нам следует хранить все происшедшее в тайне, – нарушила затянувшееся молчание Кэтрин.
– Вы правы. Ведь не хочется, чтобы нас посчитали лунатиками? сдержанно улыбнулся он.
– Зато теперь мы можем основать новую религию, – улыбнулась в ответ она. – В качестве конкурентов Фредерику Сторму. Заложим храм и начнем проповедовать евангелие от Наблюдателей…
– А кого объявим богом? Миртина или Ворнина?
– Том, не надо…
– Я пошутил. Хотите что-нибудь выпить?
– Не возражаю.
– У меня довольно скромный выбор: эрзац-виски, кое-какое вино и…
– Мне все равно, – перебила его Кэтрин. – Главное – с пульверизатором.
– Едва ли самый элегантный способ пить спиртное, – заметил Фолкнер.
– А я вовсе не претендую на элегантность, – отпарировала она.
Он улыбнулся и предложил ей поднос с пульверизаторами. Она, не глядя, взяла один, он, чтобы не показаться невежливым, последовал ее примеру.
– Ваш муж, насколько я помню, служил в ВВС?
– Да. Теодор Мэйсон. Он погиб. В Сирии.
– Извините. Я не знал его. Он служил в Киртлэнде?
– До своего перевода за океан.
– Это большая база. Очень жаль, но я действительно не был с ним знаком.
– Почему вы так говорите?
– Не знаю, – смешался он. – Просто потому что… ну, потому что он был вашим мужем и… было бы очень приятно, если бы я… о, черт! У меня просто язык заплетается, не так ли? А как это выглядит со стороны? Перезрелый юнец сорока трех лет! Еще выпьем?
– Не хочется.
Он тоже воздержался. Она достала фотографию. Рука его слегка дрожала, когда он протянул руку за глянцевым стереоснимком голой девчушки двух-трех лет, улыбающейся ему из высокой травы.
– Бесстыжая девчонка, а?
– Я по мере возможности пытаюсь привить ей скромность, но пока что не слишком преуспела в этом. Может быть, лет за пятнадцать…
– А сколько ей сейчас?
– Три года.
– О, тогда у вас еще масса времени впереди, – засмеялся Фолкнер.
Она не ответила. Разговор зашел в тупик. Они старались не вспоминать людей со звезд, хотя понимали, что рано или поздно должны будут коснуться этой темы.
После нескольких минут молчания Фолкнер не выдержал.
– Думаю, они уже достигли своей базы отдыха и начали курс лечения. Как вы думаете, вспоминают ли…
– Уверена, что вспоминают.
– Но как? Как добросердечных волосатых обезьян, которые так трогательно о них заботились?
– Это нечестно! Вы же знаете, что они более высокого мнения о нас!
– Почему? Разве мы ровня им? Опасные обезьяны с атомными бомбами!
– В массе своей – может быть, – кивнула Кэтрин. – Но не по отдельности. Не знаю, как было у вас с Глэйр, но Ворнин уважал меня как личность. Понимая, что я только человек, он все же никогда не смотрел на меня свысока, никогда в душе не насмехался надо мной.
– У меня с Глэйр было то же самое. Так что беру свои слова назад.
– Они – весьма своеобразные существа, – задумчиво сказала она. – Но я уверена, что независимо от того, какие чувства питали к ним мы, они отвечали нам взаимностью. Были сердечными… добрыми…
– Интересно, а каковы краназойцы? – сменил тему разговора Фолкнер.
– Кто?
– Их галактический соперник. Разве Ворнин не рассказывал вам о холодной войне в космосе?
– О, да!
– Вот ведь что забавно, Кэтрин. Мы даже не знаем, какие они, как вы бы выразились, в массе своей. Двое, которых мы повстречали, были очень хорошими, но они – только солдаты в войне, которую затеяли правительства. И, может быть, краназойцы в действительности имеют больше прав на нашу Землю, чем дирнанцы… Нам приоткрыли щелочку в космос, мы заглянули в нее чужими глазами, и до сих пор не знаем причин и целей этой вселенской борьбы. Наше небо кишит космическими кораблями, с которых другие расы следят за нами, плетут хитроумные заговоры, стараясь переиграть друг друга…
– Ворнин уверял, что когда-нибудь срок действия соглашения закончится, и тогда они смогут открыто вступить с нами в контакт.
– Глэйр тоже говорила об этом.
– Но когда же истечет этот срок?
– Может быть, через пятьдесят лет. А может – через тысячу. Не знаю.
– Будем надеяться, что скоро.
– Почему, Кэтрин?
– Чтобы Ворнин вернулся. – Она опустила голову. – И ваша Глэйр. И чтобы мы встретились с ними…
– Это опасное заблуждение, Кэтрин. Даже если соглашение отменят на следующей неделе, вы никогда больше не увидите Ворнина. А я – Глэйр. Разрыв был окончательным. Любовная связь между существами разных планет не может иметь будущего. Они мудры и сделают все, чтобы мы никогда больше не встретились. Когда любовь обрывают таким образом, сердце истекает кровью, но они намерены дать этой ране зажить и больше не открываться.
– То есть, вы считаете, что надеяться глупо?
– Послушайте! – воскликнул он. – Сохранить любовь достаточно трудно даже для двух человеческих существ. А если другой не является человеком?
– Не думаю, что это так трудно – полюбить, – покачала головой Кэтрин. – Или сохранить любовь. Даже если этот другой – дирнанец… – Она запнулась. – Ладно. Я, кажется, говорю глупости. Их больше нет. Остались мы с вами, люди, которым было дано пережить нечто необычное и замечательное, и которые обречены всю жизнь хранить в душах осколки разбитого счастья…
Фолкнеру послышался в ее словах намек. Нет, не так скоро. Когда-нибудь, возможно, они с Кэтрин склеят эти осколки. Но сначала нужно постараться понять не только ее – понять себя самого, нового себя, возрожденного из пепла дирнанкой по имени Глэйр. Еще раз открыть душу другому человеку… Рано. Еще рано.
– Стемнело, – сказала Кэтрин, поднимаясь. – Мне пора домой. Джил будет капризничать.
– Я отвезу вас.
Выйдя на улицу, они оба непроизвольно взглянули на небо. На звезды. Потом взгляды их встретились, он улыбнулся, она ответила ему улыбкой, и оба рассмеялись.
– С нашей стороны будет не очень хорошо, если мы их забудем, правда? – спросила Кэтрин.
– Конечно. Но мне кажется, что мы просто не сможем этого сделать. На несколько недель нашей жизни к нам снизошли звезды. Такое не забывается. Но они вернулись на свои орбиты, а мы остались…
Он открыл перед ней дверцу автомобиля.
– Спасибо за этот чудесный день, – улыбнулась Кэтрин.
– Вам спасибо. Думаю, такое неплохо было бы повторить.
– И как можно скорее.
– Очень скоро, – твердо пообещал Фолкнер.
Ему хотелось сказать больше, гораздо больше. Все это будет сказано. В свое время. Он не принадлежал к числу тех, кто открывает душу незнакомым людям. Он чувствовал, что очень скоро они перестанут быть чужими друг другу. Слишком многое связывало их: только им двоим была знакома гладкая, прохладная кожа, искусственная кожа пришельцев, едва не ставших жертвами галактической политики. И они почти одновременно пережили ни с чем не сравнимую боль внезапного расставания без возврата… Пережитое влекло их друг к другу, противопоставив остальным четырем миллиардам живущих на этой планете.
Он улыбался, выжимая сцепление. Она тоже улыбалась. Над ветровым стеклом простирался небесный свод, поглотивший Ворнина и Глэйр.
Мысленно они пожелали им благополучного возвращения домой.
