Глава 1.
Я медленно выныривал из небытия. В темной бездне как слепые рыбы мрака ворочались некие смутные тени, странные и пугающие. Я вычленялся из него тягостно, начиная чувствовать тяжесть своего тела, плотный как вода воздух, огромные свои размеры.
Воздух в мире, куда я воплотился так странно, был теплый, настоянный на запахах свежего кофе, жареных яиц с ветчиной. Я чувствовал себя непостижимо длинным как горная цепь и тяжелым как земная кора. Во мне бродили теплые реки, скрытые в глубинах, что-то поднималось астрономически неспешно, я расширялся как вселенная, расширялся и расширялся, а затем так же неспешно начал схлапываться…
Где-то шлепали босые ноги, негромкий женский голос напевал нехитрую песенку. Чувствуя себя несколько странно, я открыл глаза. Под приспущенные веки из окна напротив кольнули лучи яркой звезды оранжевого типа, некрупной, но достаточно близкой. Я чувствовал ее горячее прикосновение, а сам начал ощущать помимо своего материального тела еще и нечто мягкое внизу, шероховатое, прогибающееся.
Осторожно посмотрел вниз, чувствуя как под веками сдвинулись шаровидные глазные яблоки. Взор упал на крупное тело млекопитающего, все еще дикого: шерсть, когти, мышцы, жилы, но уже не добывающего пищу когтями и зубами, ибо когти стали плоскими и превратились в ногти, шерсти недостаточно, чтобы укрывать тело от холода, здесь явно умеют укрываться шкурами и другими одеждами…
У меня длинные мужские руки, грудь с редкими волосами, дальше укрыто одеялом, но я с пугающей ясностью догадывался, что там дальше. И когда на том конце ложа одеяло задвигалось, я уже знал, что это я сам пошевелил пальцами на ноге. И что этих пальцев там пять, четыре поменьше, а пятый просто огромный.
Да, я в теле из мяса и костей, все обтянуто кожей, кости соединены суставами и сухожилиями. Грудь медленно приподнимается, набирая воздух, как кит в океане набирает планктон, а затем так же медленно идет вниз, выдавливая отработанный, выловив необходимые частички, как тот ж кит вылавливает крохотных рачков, а воду выбрасывает обратно в океан. Слышно как бьется сердце, гоняя по всему телу кровь, без этого этот организм не выживет, как и без воздуха. Я даже ощутил как в животе повернулась какая-то жилка. Или кишка легла поудобнее. Там целый мир, без его слаженной роботы мне тоже не выжить…
Пока я с удивлением рассматривал руку, из соседней комнаты донесся нетерпеливый голос:
– Вставай, лентяюга!.. Кофе готов, а бутерброды делай сам.
Я ощутил дрожь во всем теле. Итак, каким-то странным образом я оказался в этом теле. Теле человека. А тот голос из кухни принадлежит другому человеку. Самке, здесь она зовется женщиной. Это моя самка, то-есть, моя жена. Правда, теперь уже бывшая, но время от времени заглядывает и ко мне.
Из кухни вышла, уже одетая для дороги, молодая женщина. Ее глаза смеялись, свет от окна подсвечивал ей сзади волосы, в них прыгали искорки.
– Что с тобой? – спросила она с веселым удивлением. – Раньше ты выбегал на запах кофе, как кот на валерьянку!
А еще на запах бутерброда с ветчиной, мелькнуло у меня в голове. В ответ утробно заворчало в желудке. Похоже, этот организм живет отдельно, у него свои требования и привычки.
А женщина засмеялась беззаботно и весело:
– Видишь, твой желудок с тобой не согласен!
– Да, – ответил я вынужденно, потому что надо было что-то ответить, да.
– Что "да"? – потребовала она.
– У него свое мнение, – ответил я.
Она оборвала смех, ее глаза стали серьезными:
– С тобой все в порядке?
– Ну, надеюсь…
– Что-то не нравится мне твой голос, – сказала она повелительно. – А ну-ка, покажи язык.
Я послушно высунул язык. Я вспомнил, что эта женщина любит лечить. У нее большая коробка с лекарствами, три термометра, целая полка книг по самолечению, а на кухне полшкафа забито коробочками с травами, корешками, витаминами, герболайфами и всякой дурно пахнущей дрянью.
Она наклонилась надо мной, я увидел белые молочные железы, что под действием гравитации устремились острыми сосками вниз, четко обозначив свою формы и размеры.
– Мне он не нравится, – заявила она категорично. – Правда, у тебя другого почему-то нет… Странно, конечно. Он должен быть розовым весь, а у тебя только по краям. Я добавлю в кофе.
– Что? – вырвалось у меня.
Она красиво вскинула изогнутые как луки брови:
– Молока, что же еще?.. Хорошо бы, конечно, сливок, но в гастрономе только с просроченным сроком, а Минздрав не рекомендует…
Я поспешно развел руками: крупными, с пятью пальцами, на каждом по рудиментарному когтю, что защищают нежную плоть на конце сустава:
– Как скажешь!
Только сейчас она заметила, или сделала вид, что заметила, в какую сторону поворачиваются мои глазные яблоки, засмеялась, показав на щеках милые ямочки:
– Куда уставился?.. Ты и там меня терзал до полуночи. Хватит, хватит!.. Быстро умойся, а то кофе стынет.
В маленькой прихожей две двери, она в туалет, другая – ванная. Я осторожно отворил ближайшую, под ногами кафель, слева массивная посудина для воды, в ней купаются, а напротив на стене…. Оттуда на меня смотрел молодой, или моложавый, мужчина. Вскинутые брови, глаза неглупые, но смотрят испуганно. Рот приоткрылся, показывая не совсем чистые зубы. Самец, сравнительно здоров, нормален. Повезло, меня могли бы засунуть в тело калеки, урода, собаки или таракана. Нет, вряд ли в тело таракана. То, что от меня требуется, вряд ли смогу, будучи тараканом.
С дрожью я всматривался в это тело. В нем я живу. В нем меня воспринимают. Каков я на самом деле, не могу вспомнить… Почему?
Машинально открыл кран, помочился, как делает большинство мужчин, в раковину для мытья рук, поплескал на белоснежные стенки водой, смывая желтые капли, так же автоматически завернул кран, все еще не отрывая глаз от существа, что отражалось в зеркале.
И все-таки мне оставлены воспоминания этого тела: зубы почистил так, будто это я сам чищу их каждое утро, вот эта штука зубная щетка, провел ладонью по подбородку… ладно, вчера оно брилось на ночь, а сегодня суббота, на службу не идти, можно дать отдохнуть вылезающей шерсти…
Мои кристально ясные мысли причудливо переплетались с его смутными образами и желаниями, на каждой из которой был ясный отпечаток животности, хтонности, глубинных рефлексов. Стараясь их угадывать правильно, я вытерся полотенцем, махровым, уютным, с осторожностью вышел на кухню. Сердечная мышца сокращается учащенно, я торопливо рассматривал стену с подвешенными половниками, сковородками, цветными тряпочками, быстро оглядел посудные полки, газовую плиту, массивный холодильник.
– Садись же! Кофе остывает.
Я опустился на стул, женщина улыбнулась, и я понял, что сел на то самое место, где вот уже несколько лет постоянно сидело мое тело. А кофе эти годы готовила и подавала эта молодая самка, женщина по имени Лена. Моя недавняя жена, которая сейчас ведет более эмансипированный образ жизни. Это для нее я брился на ночь.
Кухня расширена за счет одной из комнат, а попросту – убрана перегородка, на том конце этой кухни-гостиной диваны и непременная "стенка", пара кресел, работающий телевизор, на экране которого быстро сменяются новости шоу-бизнеса. Лена смотрит неотрывно, глаза блестят, переживает за скандалы и разводы своих кумиров, а я медленно разделывал ножом и вилкой яичницу. Вообще-то с яичницей, как и везде, где можно обойтись без ножа, надо обходиться без ножа, но мой разумоноситель предпочитал не терять манер даже дома на кухне, чтобы "не расслабляться", и я старался вести себя как он в точности.
Мелькнула мысль, почему это во мне заложены знания и такие, как надо… к примеру, что яичницу без ножа, и почему мой разумоноситель держался иначе, но, прерывая ход мыслей, эта особь вдруг заявила:
– Перестать двигать этими складками на лбу! Ну, подняла раньше, чем обычно. Но я хочу успеть на утреннюю электричку. Зато кофе сварила покрепче. Сейчас проснешься!
Я пробормотал нечто, что можно было понять как благодарность, согласие и даже извинение, и это существо улыбнулось мне, показав белые хищные зубы, спереди резательные, дальше по два могучих клыка сильного плотоядного хищника.
– Я тебе даже про запас смолола! А то по лени начнешь глушить растворимый, а у тебя от него сердце.
– Ага, сердце, – повторил я тупо.
– Не то ноет, не то дергается, – пояснила она, – хоть ты и скрывал! Я же знаю.
– Нет-нет, – проговорил я вынужденно, ибо отвечать что-то надо, горло перехватил страх, что вдруг да перестану говорить на языке аборигенов, но слова протиснулась хоть и хриплые, но внятные. – Пусть молотый.
Если бы она не была занята своими мыслями, то могла бы заметить, что я не совсем тот, с кем она живет, но ее взгляд как локатор шарил взглядом поверх моей головы, даже смотрел сквозь меня, наконец она заявила решительно:
– Вроде бы ничего не забыла… Вчера все собрала! Пора сажать, пора. Верно?
– Кого сажать? – пробормотал я.
Она вытаращила глаза, брови изумленно вскинула. Я сразу ощутил себя над пропастью, но ее лицо расплылось в улыбке, показались белые острые зубки среднего хищника, и я с облегчением понял, что эта особь только изобразила удивление:
– Вот ты всегда так!
– Да? – спросил я.
Она расхохоталась:
– Всегда одно и то же!.. Подумай. Может быть, поедешь?
Я порылся в памяти своего разумоносителяЁ человека или как его там, словом – меняносителя, отыскивая картинки как он себя вел, что говорил. Плечи мои передернулисьЁ из гортани автоматически пошли слова:
– НуЁ ты же знаешь… По мне бы вовсе дачи не было! Я не огородник. По мне лучший отдых на природе – это полежать на диване с книжкой.
Она отмахнулась с пренебрежением. Все людиЁ молЁ кто не ездит на природуЁ ущербные придурки. Дышат дымомЁ выхлопными газамиЁ потребляют экологически нечистую пищуЁ ничего не видят кроме четырех стенЁ портят глаза перед телевизором, а теперь еще и перед компом…
Это я знал, но теперь, в отличие от разумоносителя, был с этим вполне согласен. Однако сейчас не до маленьких туземных радостей. Надо понять, зачем я здесь, что от меня требуется. А дача, это такой крохотный домик с клочком земли далеко за городом, черт с нею. Я и раньше, когда мы еще были в браке, без всякой охоты принял этот подарок от родителей. Гораздо тревожнее то, что я не знаю, сколько мне отпущено времени!
Прихлебывая кофе, исподлобья оглядывал комнату. Все в приглушенных тонах, Лена предпочитает такой стиль, только на том конце комнаты ярко светится прямоугольник телеэкрана. Сейчас в нем скачут всадники на конях с перьями на конских и своих головах, мелькают озверелые лица, лязг металла, крики, дикое ржание, одни озверелые бородачи рубят и протыкают других озверелых бородачей, в пыль падают раненые, кровь брызжет алыми струйками, страшное зарево пожара, младенцев протыкают копьями и бросают в горящие дома…
Лена, прихлебывая кофе, одним глазом косила на экран. Поморщилась, когда крупным планом заточенный наконечник копья со следами ударов молотка с хрустом вошел в живот девчушки лет пяти. Девчушка закричала, ухватилась обеими ручонками за древко. Всадник с натугой поднял обеими руками копье, лицо побагровело, а жилы на шее вздулись. Но держать истекающего ребенка на копье прямо над головой было намного легче, и он, переведя дух, закричал красивым мужественным голосом о падении тирании злобного узурпатора, вот его последний ребенок, сорная трава вырвана с корнем…
– Рабство, гладиаторы, – произнесла она с сомнением, – странные обычаи Рима… Не знаю, хотела бы я там очутиться даже императрицей! А вот среди древних греков… Эллада, аргонавты, Троянская война, культ красивых женщин…
Глаза ее мечтательно затуманились. Я смолчал. Вряд ли из-за нее разгорелась бы война с Троей. У моего разумоносителя красивая жена, но в древности были другие каноны красоты. Елена Прекрасная – по нашим меркам всего лишь коротконогая толстушка. Даже если сравнивать наших женщин со статуей Афродиты, то у наших и грудь повыше, и бедра пошире, а талия напротив, тоньше…
А что, мелькнула неожиданная мысль, если бы меня посадили в тело древнего римлянина? Или грека, египтянина, ассирийца, хетта? Мчался бы я на боевой колеснице, бросая дротики, возлежал бы в роскошной бане, окруженный рабынями и евнухами… Гм, но я мог бы оказаться и среди приговоренных к казни, а тогда они случались чаще, чем здесь продают мороженое, меня могли бы четвертовать, вешать, распять на кресте…
Плечи передернулись, я ощутил недобрый холодок. В самом деле, я мог бы оказаться и там. Но с другой стороны, можно бы меня перебросить и в века, которые придут. Я мог бы очутиться колонистом на Марсе, на планетах Сириуса, ловцом астероидов в соседней галактике!
