– Ты из калликанзаридов, – неожиданно сказала она.
Я повернулся на левый бок и улыбнулся в темноте.
– Свои лапы и рога я оставил в Управлении…
– Так ты слышал это предание!
– Моя фамилия – Номикос! – Я повернулся к ней.
– На этот раз ты намерен уничтожить весь мир? – спросила она.
– Об этом стоит подумать, – я рассмеялся и прижал ее к себе. – Если именно таким образом Земля погибнет…
– Ты ведь знаешь, что в жилах людей, родившихся здесь на Рождество, течет кровь калликанзаридов, – сказала она, – а ты как-то говорил мне, что твой день рождения…
– Все именно так!
Меня поразило то, что она совсем не шутит. Зная о том, что время от времени случается в древних местах, можно без особых на то усилий поверить в различные легенды – вроде тех, согласно которым похожие на древнегреческого бога Пана эльфы собираются каждую весну вместе, чтобы провести десять дней, подпиливая Древо Жизни, и исчезают в самый последний момент с первыми ударами пасхального перезвона колоколов.
У меня не было обыкновения обсуждать с Кассандрой вопросы религии, политики или эгейского фольклора в постели, но, поскольку я родился именно в этой местности, многое все еще оставалось в моей памяти.
Через некоторое время я пояснил:
– Давным-давно, когда я был мальчишкой, другие сорванцы поддразнивали меня, называя "Константином Калликанзарос". Когда я подрос и стал уродливее, они перестали это делать. Во всяком случае, в моем присутствии…
– Константин? Это было твое имя? Я думала…
– Теперь оно Конрад! Забудь о моем старом имени!
– Оно мне нравится. Мне бы хотелось называть тебя Константином, а не Конрадом.
– Если это тебе доставит удовольствие…
Я выглянул в окно. Ночь стояла холодная, туманная, влажная – как и обычно в этой местности.
– Специальный уполномоченный по вопросам искусства, охраны памятников и Архива планеты Земля вряд ли станет рубить Древо Жизни, – пробурчал я.
– Мой Калликанзарос, – отозвалась она поспешно, – я не говорила этого. Просто с каждым днем, с каждым годом, все меньше становится колокольного звона. У меня предчувствие, что ты каким-то образом изменишь положение вещей. Может быть…
– Ты заблуждаешься, Кассандра…
– Мне и страшно, и холодно…
Она была прекрасна даже в темноте, и я долго держал ее в своих объятиях, чтобы прекратить ее болтовню, чтобы прикрыть ее от тумана и студеной росы…
* * *
Пытаясь восстановить события этих последних шести месяцев, я теперь понимаю, что, пока мы стремились окружить стеной страсти наш октябрь и остров Рос, Земля уже оказалась в руках тех сил, которые уничтожают все октябри. Возникнув извне, силы окончательного разрушения медленно шествовали среди руин – обезличенные и неотвратимые. В Порт-о-Пренсе приземлился Корт Миштиго, привезя в допотопном "Планетобусе-9", наряду с другими грузами, рубахи и башмаки, нижнее белье, носки, отборные вина, медикаменты и свежие магнитные ленты из центров цивилизации. Он был богатым и влиятельным галактотуристом. Насколько он был богат, мы не узнали и через множество недель, а насколько влиятелен – я обнаружил всего пять дней тому назад.
Бродя среди одичавших оливковых рощ, пробираясь среди развалин средневековых французских замков или мешая свои следы с похожими на иероглифы отпечатками лапок чаек, здесь, на морском песке пляжей острова Кос, мы просто убивали время в ожидании выкупа, который мог не прийти, который фактически никогда и не пришел…
Волосы у Кассандры были цвета оливок из Катамара, и такие же блестящие. У нее мягкие руки, крохотные нежные пальцы. У нее очень темные глаза. Она всегда хороша собой. И всего лишь на четыре дюйма ниже меня, и потому, если учесть, что мой рост немного превышает шесть футов, ее изящество является немаловажным достоинством.
Конечно, любая женщина кажется изящной, когда идет рядом со мной, потому что я начисто лишен всех этих качеств. Моя левая щека напоминает карту Африки, сотканную из разноцветных лоскутков – дикое мясо, последствия лишая, который я подцепил, раскапывая один курган, под которым теперь музей Гугенгейма в Нью-Йорке с его знаменитыми полотнами.
Глаза у меня разного цвета (я гляжу на людей правым жестким голубым глазом, а когда мне хочется познакомиться с кем-нибудь, я смотрю карим глазом – воплощением искренности и доброжелательности). У меня волосы настолько покрывают лоб, что между ними и бровями остается незаросшая полоса шириной всего в палец. Я ношу ортопедическую обувь, поскольку моя правая нога короче левой.
Кассандра вовсе не нуждается в том, чтобы быть контрастом на моем фоне. Она на самом деле красива.
Я повстречался с ней случайно, отчаянно гонялся за ней, женился на ней против собственной воли (последнее было ее идеей).
Сам я, по сути, об этом не думал даже в тот день, когда вошел в гавань на своей шлюпке, увидел ее на берегу и понял, что жажду ее. Калликанзариды никогда не были образцом в семейных делах. В этом я тоже какое-то исключение.
Утро было ясное – утро нашего третьего месяца вместе и последнего моего дня на острове Кос – минувшим вечером я получил вызов.
После ночного дождя все еще было влажно. Мы сидели на крыльце и пили турецкий кофе, закусывая апельсинами. Дул свежий бриз, и от него кожа покрывалась пупырышками даже под свитером.
– Отвратительно себя чувствую, – сказал я и закурил, так как с кофе было уже покончено.
– Понимаю, – сказала она, – успокойся.
– Я ничего не могу с собой поделать. Приходится уезжать отсюда и оставлять тебя здесь. И от этого все кажется мерзким.
– Возможно, это продлится всего лишь пару недель. Ты сам об этом как-то говорил. А затем ты вернешься.
– Надеюсь, что так и будет, – кивнул я, – если не потребуется больше времени. До сих пор я не знаю, где буду.
– Кто это, Корт Миштиго?
– Актер с Веги, журналист. Важная персона. Хочет написать о том, что осталось на Земле. Поэтому-то я и должен показать ему ее. Я! Лично! Черт возьми!
– А разве можно жаловаться на перегрузку в работе, беря десятимесячный отпуск и плавая праздно из одной местности в другую?
– Да, я имею право жаловаться – и буду! Предполагалось, что эта моя должность будет синекурой.
– Почему?
– Главным образом, потому, что я сам все подобным образом обставил. Двадцать лет я тяжело трудился над тем, чтобы музеи, памятники и Архив были такими, какими являются теперь. Десять лет назад я все устроил так, что мой персонал сам по себе может справиться с чем угодно. Мне же остается только время от времени возвращаться, чтобы подписывать бумаги, в промежутках занимаясь тем, что мне самому заблагорассудится. Теперь этот подхалимский жест – заставить самого управляющего сопровождать писаку с Веги, хотя это мог бы с успехом сделать кто угодно из персонала! Ведь обитатели Веги вовсе не боги!
– Ну-ка, погоди минутку, пожалуйста, – перебила она меня. – Что за двадцать лет?
Я почувствовал, что тону.
– Тебе же нет и тридцати лет, – продолжала она.
Я почувствовал, что опустился еще глубже. Я немного выждал, затем стал подниматься наверх.
– Э-э… Есть кое-что, о чем я никогда прежде не говорил тебе… Сам не знаю, почему… А сколько тебе лет, Кассандра?
– Двадцать.
– Хо-хо. Что ж… я почти в четыре раза старше тебя.
– Не понимаю?
– Я и сам не понимаю… так же, как и врачи. Я как будто остановился где-то в возрасте от двадцати до тридцати лет и таким остаюсь до сих пор. Мне кажется, что это нечто вроде… какой-то только мне свойственной мутации. Да разве все это имеет какое-нибудь значение?
– Не знаю… А впрочем, да.
– Но тебя же не волнует ни то, что я хромаю, ни моя избыточная волосатость, ни даже мое лицо. Почему же тебя беспокоит мой возраст? Я молод во всех отношениях!
– Это далеко не одно и тоже по сравнению со всем остальным, – сказала она не допускающим возражения тоном. – А что, если ты никогда не состаришься?
Я закусил губу.
– Обязательно состарюсь! Рано или поздно, но это все же произойдет!
– Но если это будет поздно? Я ведь люблю тебя, и я не хочу состариться раньше!
– Ты проживешь сто – сто пятьдесят лет. Пройдешь специальный курс омоложения. Это от тебя никуда не уйдет.
– Но все равно я не буду такой молодой, как ты!
– И вовсе я не молодой. Я родился стариком.
Но это не подействовало. Она расплакалась.
– До этого момента еще долгие и долгие годы, – старался утешить ее я, – кто знает, что может случиться за эти годы?
От этих слов она расплакалась еще больше.
Я всегда был импульсивным. Голова у меня работает, как правило, весьма неплохо, но мне всегда кажется, что я сначала действую, а потом все обдумываю, что сказать. Вот и на этот раз я испортил всю основу для дальнейшего разговора.
Именно это еще одна из причин, почему я выбрал компетентный персонал, обзавелся хорошей радиосвязью и стараюсь большую часть времени проводить на воле. Хотя и есть, конечно, некоторые обязанности, которые нельзя никому перепоручить. Поэтому я сказал:
– Смотри. В какой-то степени радиация коснулась и тебя тоже. Целых сорок лет я не мог понять, что я вовсе не сорокалетний. Возможно, нечто подобное произойдет и с тобой.
– Тебе что, известны другие случаи, подобные твоему?
– Ну…
– Неизвестны?
Помню, что тогда мне больше всего хотелось оказаться на борту своего судна. Не того огромного великолепного корабля, а в своей старой лоханке под названием "Золотой Идол". Оказаться где-нибудь подальше отсюда, ну, хотя бы в гавани. Помню, что мне хотелось снова вот так стоять на мостике и опять увидеть Кассандру во всем ее великолепии. Хотелось начать все еще раз с самого начала – и либо сказать ей обо всем прямо тогда, либо все это время, пока я с ней был, даже рта не раскрывать о своем возрасте.
Это была прекрасная мечта, но, черт возьми, медовый месяц уже заканчивался.
Я молчал, пока она не перестала плакать.
– Так что же? – спросил я в конце концов.
– Все хорошо, не обращай внимания…
Я взял ее за руку и поднес ее пальцы к губам.
– Может быть, это все же неплохая мысль, – сказала она, – что ты должен уехать на некоторое время.
Холодный бриз снова обдал нас ледяной влагой, заставив съежиться. Наши руки задрожали. Бриз стряхнул листья с деревьев и они закружились над нашими головами.
– Не преувеличиваешь ли ты свой возраст? – спросила она. – Ну хоть чуть-чуть?
Судя по ее тону, с моей стороны сейчас самым умным было согласиться с ней. Поэтому я ответил:
– Да, – стараясь, чтобы голос мой звучал, как можно более убежденно.
Она улыбнулась мне в ответ, как бы благодаря за это признание.
Вот так мы и сидели, держась за руки и наблюдая за тем, как рассветает. Через некоторое время она начала напевать, почти не открывая рта. Это была печальная песня, ей было много сотен лет. Баллада о молодом борце по имени Фомоклос, борце, которого никто не мог победить. Постепенно тот стал считать себя величайшим из всех живущих тогда борцов. Он бросил вызов богам, взобравшись на вершину горы. Поскольку обитель богов была неподалеку, они не заставили себя ждать. Уже на следуюий день появился мальчик-калека, верхом на огромном, дикого вида псе. Они боролись три дня и три ночи, Фомоклос и мальчик. А на четвертый день мальчик сломал спину гордецу. Там, где пpолилась кровь не знавшего поражений богатыря, вырос цветок без корней, с лопатовидными листьями, питавшийся кровью, который стал ползать по ночам в поисках утраченного духа павшего человека. Но дух Фомоклоса покинул Землю, и поэтому эти цветы обречены вечно ползать и искать.
Все это сейчас излагалось попроще, чем у Эсхила, но ведь и мы, простые люди, не то, что были некогда, особенно живущие в материковой части. А кроме того, все на самом деле было иначе.
– Почему ты плачешь? – неожиданно спросила она.
– Я думаю о картине, изображенной на щите Ахиллеса, – сказал я. – И о том, насколько ужасно быть образованным зверем… И к тому же я не плачу. Это влага падает на меня с листьев.
– Я приготовлю еще кофе.
Пока она готовила кофе, я вымыл чашки. Потом я сказал ей, чтобы она присматривала за "Идолом", пока я буду отсутствовать. Если я вызову ее к себе, то нужно будет вытащить лодку на берег.
Она внимательно все выслушала и обещала исполнить.
Солнце поднималось все выше. Высоко в небе, как вестник чего-то страшного, появился летучий кpысопаук. Мне страшно захотелось сжать пальцами рукоятку своего пистолета 38-го калибра, открыть шумную пальбу и увидеть, как падает это чудовище. Но огнестрельное оружие сейчас было на борту "Идола", и поэтому я просто наблюдал за ним, пока он не скрылся из виду.
– Говорят, что они внеземного происождения, – сказала она мне, глядя на исчезающего вдали кpысопаука, – и что их завезли сюда с Титана для показа в зоопарках и подобных заведениях.
– Верно.
– И что они очутились на воле в течение трех дней и одичали. Они стали крупнее и более агрессивными, чем у себя на родине.
– Однажды я видел животное, имевшее размах крыльев почти десять метров.
– Мой двоюродный дед однажды рассказал мне историю, которую он слышал в Афинах, – начала она, – об одном человеке, который убил одного кpысопаука безо всякого оружия. Чудовище схватило человека прямо на пристани, где он стоял – в Пирее – и взлетело с ним. Но человек голыми руками сломал ему шею. Они оба упали с высоты тридцать метров в залив, и человек остался жив.
– Это было очень-очень давно, – кивнул я, – задолго до того, как Управление развернуло кампанию по истреблению этих бестий. Тогда их было повсюду великое множество, и в те дни они были гораздо смелее. Теперь же они стараются избегать городов.
– Насколько я помню, того человека звали Константином. Может быть, это был ты?
– Его фамилия была Карагиозис.
– Ты тоже Карагиозис?
– Если тебе так хочется. Только почему?
– Потому что он позже помогал разыскать в Афинах возвращенца Рэдпола, и потому, что у тебя очень сильные руки.
– Ты что, заодно с возвращенцами?
– Да, а ты?
– Я работаю в Управлении. У меня нет политической ориентации.
– Карагиозис подверг бомбардировке курорты.
– Да, он совершил это.
– Ты желаешь повторения бомбардировки?
– Нет.
– Я почти ничего о тебе не знаю.
– Ты знаешь обо мне все, что угодно. Если хочешь узнать что-то неизвестное тебе, только спроси.
Она засмеялась.
Я поднял голову к небу и произнес:
– Мое воздушное такси приближается.
– Я ничего не слышу, – пожала она плечами.
– Сейчас услышишь.
Через мгновение оно скользнуло с небосвода прямо к острову Кос, следуя сигналу радиомаяка, который я установил во внутреннем дворике.
Я встал и поднял ее на ноги.
Шестиместный скиммер жужжал уже совсем низко. Лучи солнца играли на его прозрачном плоском днище.
– Ты хотел бы взять что-нибудь с собой? – спросила она.
– Ты знаешь, что хотел бы, но не могу.
Скиммер совершил посадку, открылась дверь пилота, и человек в очках повернулся к нам лицом.
Я помахал ему рукой.
– У меня такое чувство, – сказала она, – что тебе грозят какие-то опасности.
– Весьма сомневаюсь, Кассандра, – рассмеялся я. – Прощай!
– Прощай, мой Калликанзарос.
Я залез в скиммер, который тут же взмыл в небо. Мне осталось только вознести молитву Афродите, полагаясь на умение пилота управлять машиной.
Внизу Кассандра махала мне.
За моей спиной все ярче разбрасывало сеть своих лучей солнце. Мы летели на запад. От Коса до Порт-о-Пренса четыре часа лета – четыре часа серых волн, бледных звезд и моего безумия…
