После завтрака, на следующий день, я уже отправился было искать Миштиго, как он первым нашел меня. Я был внизу, у реки, разговаривая с людьми, на попечение которых мы оставили феллуку.
– Конрад, – начал вкрадчиво веганец. – Я хотел бы поговорить с вами.
Я кивнул и указал в сторону оврага.
– Давайте пройдемся. Я уже закончил здесь все свои дела.
Мы пошли пешком. Через минуту он начал:
– Вам известно, что на моей планете существует несколько систем дисциплины мозга, систем, которые время от времени приводят некоторых особ к экстрасенсорным способностям?
– Я слышал об этом, – кивнул я.
– Большинство веганцев, в большей или меньшей степени, знакомы с этими системами. Некоторые имеют даже определенные способности в этом направлении. Многие их не имеют. Но почти все мы одинаково можем ощущать наличие экстрасенсорных способностей у других, узнаем, когда они проявляются. Сам я не телепат, но понял, что у вас есть подобная способность, потому что прошлым вечером вы использовали ее на мне. Я смог почувствовать это. Среди ваших соплеменников это малораспространенное явление, и я не ожидал, что такое может случиться со мной и поэтому не предпринял мер предосторожности, чтобы предотвратить подобное. К тому же вы выбрали очень удобный момент – вечер, в результате чего мой разум был открыт для вас. Я должен знать, с чем вы столкнулись в моем разуме?
Значит, на самом деле было нечто экстрасенсорное в моих видениях. Обычно в них было то, что казалось непосредственным ощущением объекта, плюс особо выдающиеся мысли и чувства, которые он затем излагал на словах – и притом далеко не всегда я получал истинную картину.
Вопрос Миштиго указывал на то, что он не знает, насколько глубоко я проник в его мысли, а я слышал, что некоторые профессиональные психологи с Веги могли пробиться даже в подсознание. Поэтому я решил блефовать.
– Я понял, что вы собираетесь написать не просто путевые заметки.
Он промолчал.
– К сожалению, не я один знаю вашу истинную цель вояжа на Землю, – продолжал я свое вранье, – вследствие чего вы подвергаетесь определенной опасности.
– Почему?
– Вероятно, они неправильно поняли истинную цель вашего путешествия, – сказал я наугад.
Он покачал головой.
– Кто это они?
– Простите?!
– Но мне нужно это знать!
– Еще раз простите. Если вы все-таки узнаете, то я сегодня же доставлю вас в Порт-о-Пренс.
– Нет, я не могу этого допустить. Я должен продолжать путешествие. Что же мне делать?
– Расскажите мне подробнее обо всем, и я смогу тогда вам что-нибудь посоветовать.
– Нет, вы и так знаете слишком много, – он замолчал, но затем встрепенулся. – Тогда именно в этом настоящая причина, почему здесь Дос Сантос. Он из умеренных. Радикальное крыло Рэдпола, должно быть, что-нибудь узнало об этом и, как вы говорите, неправильно истолковало. Он, должно быть, знает об опасности. По-видимому, мне стоило бы пойти к нему…
– Нет, – поспешно произнес я. – Я не думаю, что так следует поступить. По сути, это ничего не изменит. И все же, что бы вы сказали ему?
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал он после некоторой паузы. – Мне тоже пришла в голову мысль, что, возможно, он не такой уж и умеренный, как мне показалось. Если это так, тогда…
– Вы хотите вернуться?
– Не могу.
– Значит, вам придется довериться мне. Вы можете мне сейчас рассказать более подробно…
– Нет! Я не знаю, что вам известно и что вам неизвестно. Совершенно очевидно, что вы пытаетесь извлечь как можно больше информации, поэтому не думаю, что вам известно слишком много. То, что я думаю, должно пока остаться в тайне.
– Я хочу защитить вас и поэтому стараюсь узнать как можно больше.
– Тогда защищайте мое тело и оставьте мне заботу о моих побуждениях и моих мыслях. Мой разум в будущем будет для вас закрыт, поэтому вам нет необходимости тратить свое время на то, чтобы рыться в нем.
Я вручил ему пистолет.
– Я посоветовал бы вам носить с собой оружие все оставшееся время нашего путешествия. Для защиты ваших побуждений.
– Очень хорошо.
Пистолет исчез под вздувшимся материалом его рубашки.
– Собирайтесь, – сказал я, – мы скоро отправляемся…
* * *
Возвpащаясь в лагерь по другой дороге, я пpиводил в поpядок свои мысли.
Книга сама по себе не могла ни восстановить, ни разрушить Землю. Рэдпол или движение за Возрождение, даже "Зов Земли" Фила, по сути мало повлияли на все это. Но это творение Миштиго нечто большее, чем просто книга. Исследование? Чего? В каком направлении? Этого я не знал, хотя должен был знать. Потому что Миштиго окажется мертвым, если его книга направлена против нас – и все же я не могу допустить его гибели, если это произведение хоть в какой-то мере могло нам помочь. А это весьма вероятно.
Следовательно, кто-то должен объявить отсрочку, пока мы не будем уверены, что нас ждет…
– Диана, – сказал я, когда мы стояли в тени скиммера, – ты говоришь, что я кое-что значу для тебя, именно я, Карагиозис.
– Разве это не очевидно?
– Тогда послушай меня. Я уверен, что в отношении веганца вы можете допустить ошибку. Не на все сто процентов, но, если вы неправы, то его убийство будет непростительной ошибкой. И по этой причине я не могу этого допустить. Воздержитесь от чего бы то ни было, пока не приедем в Афины. Затем запросите разъяснение этого послания Рэдпола.
– Хорошо.
– А как поступит Хасан?
– Он подождет.
– Он сам выбирает место и время, не так ли? Он ждет наиболее благоприятного момента, чтобы наверняка нанести удар?
– Да.
– Тогда ему нужно сказать, чтобы он воздержался от акции, пока не выяснится все во всех подробностях.
– Очень хорошо.
– Ты ему скажешь?
– Ему скажут…
– Ну что ж, этого вполне достаточно.
Я повернулся.
– А когда придет второе послание, – спpосила она, – и там будет сказано то же, что и в первом, что тогда?
– Посмотрим, – ответил я, не оборачиваясь.
Я оставил ее возле скиммера и вернулся к своему аппарату. Когда послание придет и в нем будет говориться тоже самое, я думаю, что мне это еще больше прибавит хлопот. По той причине, что я уже принял решение…
Далеко к юго-востоку от нас, на значительной части Мадагаскара, счетчики Гейгера до сих пор захлебываются воплем боли и отчаяния – и это результат искусства одного из нас.
Хасан, я это точно знал, все еще мог преодолевать любые препятствия, не моргнув своими привыкшими к смерти глазами.
Остановить его было очень трудно…
* * *
Вот и Эгейское море. Далеко внизу. Смерть, жар, грязевые потоки, новые очертания берегов. Вулканическая деятельность на Хиосе, Икари, Папосе…
Галикарнос весь ушел под воду.
Западный край Коса показался над водой, но что из этого.
Смерть, грязевые потоки, жар.
Новые очертания берегов…
Я изменил путь всего нашего конвоя, чтобы собственными глазами увидеть смену декораций. Миштиго делал заметки, а также фотографировал.
– Продолжайте турне, – сказал Лоpел. – Материальные разрушения не столь велики, поскольку Средиземное море является скопищем никому не нужного хлама. О тех, кто пострадал, уже позаботились. Кроме, разумеется, тех, кто погиб. Так что продолжайте турне.
Я пронесся низко над остатками Коса, над западной оконечностью острова. Дикая вулканическая местность, свежие, еще дымящиеся кратеры, следы приливных волн, пересекающих сушу.
Единственное, что еще осталось – это древняя столица. Фукиций поведал мне, что когда-то она была разрушена землетрясением. Ему нужно было бы увидеть это землетрясение. Мой город на севере Коса был основан еще в 365 году до нашей эры. Теперь от него ничего не осталось. Ничего и никого. Никто не спасся – ни древо Гиппократа, ни мечеть Лоджия, ни замок Родосских рыцарей, ни фонтаны, ни мой дом, ни моя жена. Все было сметено волнами или провалилось в морскую пучину.
Исчезло… навсегда… мертвое… и все же для меня лично такое бессмертное.
Чуть дальше к востоку из воды торчали несколько вершин, которые еще совсем недавно были вершинами прибрежного холма. Теперь это были крохотные островки, и пока еще некому было взбираться на их отвесные стены.
– Вы жили здесь? – поинтересовался Миштиго.
Я кивнул.
– Хотя и родились в деревушке Какринша, среди холмов Феодосии?
– Да.
– Но дом свой устроили здесь?
– Совсем недавно.
– "Дом" – универсальное понятие, – сказал он. – Я высоко ценю его.
– Спасибо…
Я продолжал смотреть вниз, чувствуя попеременно печаль, тревогу, тоску, почти безумие, затем полную отрешенность.
Афины после долгого отсутствия показались мне все тем же неожиданным местом, которое действует всегда освежающе, очень часто обновляюще и весьма часто возбуждающе.
Фил как-то прочел мне несколько строк одного из последних великих греческих поэтов, Георгия Сафериса, утверждая, что он ссылался именно на мою Грецию, когда писал:
"Страна, которая больше не является нашей страной, не является и вашей…"
Когда я указал ему, что веганцев здесь еще и в помине не было, когда были написаны эти строки, Фил находчиво возразил, что поэзия существует независимо от времени и пространства и смысл ее заключается в том, что она означает для конкретного читателя.
Это действительно наша страна. Ее не могли отнять у нас ни готы, ни гунны, ни болгары, ни сербы, ни франки, ни турки, ни, наконец, веганцы.
Народ, как и я сам, выжил. Хотя материковая Греция для меня остается такой же, как и прежде. И это несмотря на то, что Афины, как и я, мы изменились вместе, каждый по-своему.
Что бы ни происходило со мной, все такими же неизменными оставались холмы Греции, запах поджаренных бараньих ног, смешанный с запахом крови и вина, вкус сладкого миндаля, холодный ветер по ногам и ярко-голубые небеса.
Вот почему я почувствовал себя преображенным каждый раз, когда возвращался сюда. Но так, как теперь я был человеком, оставившим после себя много лет, подобные чувства я испытывал и ко всей Земле в целом.
Именно поэтому я и боролся, убивал и бросал бомбы. Именно поэтому к каким только уловкам не прибегал я, чтобы помешать веганцам скупить всю Землю. Ради этого я составлял один заговор за другим от имени правительства, находящегося в эмиграции на Таллере. Вот почему я продолжал свое дело, но уже под другим, новым именем, став одной из деталей одного огромного механизма Гражданской службы, ныне правившей этой планетой – и почему в частности посвятил себя искусству, памятникам и архивам.
На этой должности я мог бороться за сохранение того, что еще оставалось, и ждать очередного Возрождения.
Вендетта, организованная Рэдполом, испугала эмигрантов в такой же степени, как и веганцев. Они не понимали того, что потомки тех, кто пережил Три Дня, по всей вероятности не уступят лучшие места по береговой полосе морей для организации веганских курортов. Не понимали, что они не станут водить веганцев среди развалин их городов, показывая ради развлечений пришельцам наиболее интересные места земной истории. Вот почему Управление для большей части его персонала является чем-то вроде службы здоровья.
Мы призывали возвращаться потомственных жителей, основателей колоний на Марсе и Титане, но никто не пожелал вернуться. Они сильно размягчились, паразитируя на теле цивилизации, которая возникла задолго до нашей. Они растеряли свою тождественность с Землей. Они бросили ее.
И все же именно они были правительством Земли, избранным законным образом отсутствующим уже большинством.
В течение более чем половины столетия дело не сдвинулось с мертвой точки. Не было новых веганских курортов, прекратились акты насилия Рэдпола. И никто не возвращался на Землю. Возможно, вот-вот начнется новое Возрождение, оно уже как бы висело в воздухе – если чутье Миштиго не изменило ему.
В Афинах мне все казалось тусклым. Шел холодный, моросящий дождь, недавнее землетрясение оставило немало следов на афинских улицах. Однако, несмотря на все это, несмотря на шрамы на моем теле и застрявший в горле вопрос, я чувствовал себя освеженным.
Все так же стоял Национальный музей. Акрополь был еще более разрушен, чем прежде, а гостиница "Сад у Алтаря" (прежде это был Королевский дворец) хотя и покосилась немного, но стояла на месте и функционировала как обычно.
Мы прошли внутрь и зарегистрировались.
Как Уполномоченный по делам искусства, памятников и архивов, я претендовал на особый номер, номер 19.
Он был совсем не таким, как в тот день, когда я покинул его. Он был чистым и отремонтированным.
Небольшая металлическая пластинка на двери гласила:
"ЭТОТ НОМЕР БЫЛ ШТАБ-КВАРТИРОЙ КОНСТАНТИНА КАРАГИОЗИСА ВО ВРЕМЯ ОСНОВАНИЯ РЭДПОЛА И БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ВОССТАНИЯ ЗА ВОЗРОЖДЕНИЕ"
Внутри номера, над кроватью, красовалась надпись:
"В ЭТОЙ КРОВАТИ СПАЛ КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС"
Точно такую же табличку я заприметил на дальней стенке узкой продолговатой прихожей:
"ПЯТНО НА ЭТОЙ СТЕНЕ ПОЯВИЛОСЬ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТОГО, ЧТО ЗДЕСЬ РАЗБИЛАСЬ БУТЫЛКА С ЛИКЕРОМ, КОТОРУЮ ШВЫРНУЛ ЧЕРЕЗ ВСЮ КОМНАТУ КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС, ПРАЗДНУЯ БОМБАРДИРОВКУ МАДАГАСКАРА. ЕСЛИ ХОТИТЕ, МОЖЕТЕ ЭТО ПРОВЕРИТЬ"
"КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС СИДЕЛ НА ЭТОМ СТУЛЕ" – уверяла еще одна табличка.
После всего этого я с ужасом подумал о том, что меня ждет в ванной…
* * *
Обед был прекрасным. Джордж и Фил как всегда стали спорить, на этот раз предметом их спора была эволюция.
– Неужели вы не заметили, как здесь, на нашей планете, происходит конвергенция жизни и мифов в последние дни жизни? – спросил Фил.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Джордж.
– Я имею в виду то, что когда человечество поднялось из тьмы первобытного состояния, оно вынесло с собой легенды, мифы и воспоминания о сказочных созданиях. Теперь мы снова погрузились почти в такую же тьму. Жизненная сила стала слабой и неустойчивой, и наметился возврат к тем первоначальным формам, которые до сих пор существуют только как смутные образы в воображении…
– Чепуха, Фил. Жизненная сила? В каком столетии вы заблудились? Вы говорите так, будто все живое является цельным, единым разумным существом.
– Так оно и есть.
– Пожалуйста, продемонстрируйте.
– В нашем музее имеются скелеты трех сатиров и фотографии живых. Они живут среди холмов этой страны.
– Кентавров здесь также наблюдали, а также цветы-вампиры и лошадей с зачатками крыльев. В любом море теперь водятся морские змеи, завезенные к нам кpысопауки бороздят небеса. Имеются даже клятвенные заверения очевидцев, которые встречали Черного Фессалийского Зверя – пожирателя людей, костей и всего прочего. Оживают практически все существовавшие в прошлом в народе легенды, – закончил он.
Джордж вздохнул:
– То, о чем вы говорите, ничего не доказывает, кроме того, что в бесконечности времени существует возможность возникновения любой формы жизни, если только присутствуют ускоряющие факторы и подходящее окружение. Существа земного происхождения, о которых вы говорите, являются просто-напросто мутантами, созданиями, возникающими в различных "горячих" местах, разбросанных по всей Фессалии. Мое мнение не изменится, даже если в эту дверь вломится Черный Вепрь с сатиром, восседающим на его спине. И при этом я считаю, что это не доказательство ваших утверждений…
В это мгновение я бросил взгляд в сторону двери, надеясь, разумеется, увидеть не Черного Вепря, а какого-нибудь не вызывающего внешне никаких подозрений старичка или официанта, который принесет Диане вместе с заказанным питьем записку, припрятанную внутри сложенной салфетки.
Но ничего подобного не произошло.
Несколько дней я бродил по афинским улицам и оставался в неведении.
Диана вышла на связь с Рэдполом, но ответа до сих пор не было. Через тридцать шесть часов мы отправились на скиммерах из Афин в Ламию, а затем пешком по местности, где растут причудливые новые деревья с длинными бледными, в красноватых прожилках, листьями и стволами, увитыми лианами.
Мы пройдем по опаленным солнцем равнинам, испещренным извилистыми козьими тропами. Мы двинемся по высоким каменистым местам с глубокими расщелинами, мимо разрушенных монастырей. Эта затея была явно нелепа, однако Миштиго снова настоял, чтобы все было именно так.
Только потому, что я родился здесь, он считает себя в безопасности. Я пытался рассказать ему о диких зверях, о каннибалах-куретах – диком племени, бродившем здесь. Он хотел уподобиться Павсанию и странствовать пешком. Ну что ж, решил я, если не Рэдпол, так дикая фауна может позаботиться о нем.
Однако, для пущей безопасности я зашел в ближайшее правительственное почтовое отделение, чтобы получить разрешение на дуэль и уплатил полагающийся смертный налог. Если Хасана нужно будет убить, то я сделаю это на законном основании…
Из небольшого кафе на противоположной стороне улицы доносились звуки музыки. Чувствуя с одной стороны какую-то внутреннюю тягу, а с другой – что кто-то меня преследует, я перешел улицу и уселся за маленьким столиком спиной к стене.
Не переставая присматриваться, я заказал турецкий кофе и пачку сигарет и стал слушать песни о смерти, изгнании, бедствии и извечной неверности женщин и девушек.
Внутри кафе оказалось еще меньше, чем я предполагал – низкий потолок, грязный пол – настоящий сумрак. Певица была невысокой женщиной в желтом платье и сильно накрашенным лицом. В кафе было душно и пыльно, под ногами чавкали влажные опилки.
Мой столик был расположен почти у самого бара. Посетителей было около дюжины: три девушки с заспанными глазами что-то пили, сидя за стойкой бара, там же восседал мужчина в грязной феске, а другой уже уронил голову на вытянутую руку. Четверо мужчин смеялись за столиком наискосок от меня. Остальные посетители сидели поодиночке, пили кофе, слушали песни, взгляд их был рассеянный, они ждали, а может быть, уже перестали ждать, что что-либо произойдет.
Но ничего не произошло. После третьей чашки, я расплатился с тучным усатым хозяином и вышел на улицу.
Снаружи, казалось, стало на пару градусов прохладнее. Я повернул направо и, плохо соображая, долго шел, пока не добрался до обшарпанного забора, который шел вдоль высокого склона Акрополя.
Где-то далеко сзади послышались шаги. Я постоял полминуты, но вокруг простиралась только тишина и непpоглядная ночь. Пожав плечами, я вошел в ворота. От храма Диониса остался только фундамент. Не останавливаясь, я пошел к театру.
Однажды Фил высказал мысль, что история движется гигантскими циклами, подобно часовой стрелке часов, проходя одни и те же цифры изо дня в день.
– Историческая биология свидетельствует о том, что вы заблуждаетесь, – возразил ему Джордж.
– Я не имею в виду повторение того, что было.
– Тогда нам следует договориться относительно языка, на котором мы будем разговаривать, прежде чем начать дальнейшую беседу.
Миштиго рассмеялся:
– И никаких известий, никаких!
Я шел среди руин, в которые время превратило былое величие. Наконец я оказался в старом театре и стал спускаться вниз…
Я никак не думал, что Диана совершенно серьезно отнесется к глупым надписям, украшавшим мой номер.
– Им здесь и положено быть. Они на своих местах.
– Ха-ха.
– Когда-то это были головы убитых вами животных. Или щиты поверженных врагов. Теперь же мы цивилизованные люди и живем по-новому.
Я решил изменить тему разговора:
– Какие-нибудь новости в отношении веганцев?
– Нет.
– Вам до сих пор нужна его голова?
– Скажите мне, Константин, Фил всегда был вашим другом? И таким дураком?
– Он вовсе не такой уж дурак. Просто это бич недостаточного таланта. Сейчас его считают последним поэтом-романтиком, вот и лезет он из кожи вон. Он вкладывает свой мистицизм во всякую чепуху, потому что он, подобно Вордоворту, пережил свое время. Сейчас он живет в искаженном прекрасном прошлом. Подобно Байрону, он однажды переплыл пролив Дарданеллы, и теперь единственное, что недостает ему для полного удовольствия – это общество юных дам, которым он докучает своей философией и воспоминаниями. Он стар. В его произведениях время от времени появляются вспышки его прежней мощи, но весь стиль его теперь уже безнадежно устарел.
– Неужели?
– Я вспоминаю один пасмурный день, когда он стоял в театре Джонса и декламировал гимн, написанный в честь бога Пана. Его слушали человек 2ОО-3ОО – одни только боги знают, откуда их столько здесь взялось – но это его не смутило. Тогда его греческий не был еще достаточно хорош, но у него был весьма внушительный голос, и от всего его облика веяло каким-то вдохновением. Через некоторое время пошел мелкий дождь, но никто не ушел. Гром аплодисментов раздался, когда он закончил свое чтение. Слушатели прямо дрожали от восторга. Уходя, многие на него оглядывались. На меня это чтение также произвело глубокое впечатление. Затем, через несколько дней, я перечитал эту поэму – и, представьте себе, никакого впечатления. Сплошной собачий бред, набор избитых фраз. Просто важно было то, как он читал это произведение. А сейчас, вместе со своей молодостью он растерял часть этой своей мощи, и то, что осталось, и что можно было бы назвать искусством, не содержит в себе той силы, какая сделала бы его великим, которая превратила бы его в легенду. Он этим очень обижен и утешает себя туманными выражениями. И все же, если отвечать на ваш вопрос – то нет, он не всегда был таким глупым. Возможно даже, что часть его философии верна.
– Что вы имеете в виду?
– Большие циклы. Век причудливых зверей наступает снова. А также век героев, полубогов и демонов.
– Мне пока что встречались только причудливые звери.
– "КАРАГИОЗИС СПАЛ НА ЭТОЙ КРОВАТИ", – разве это не подтверждение моих слов?
