Воздушные путешественники спустились на землю среди огромного города, на обширной площади, обсаженной прекрасными деревьями и окруженной грандиозными памятниками. Синтезу захотелось несколько пройтись по ней, чтобы поразмять свои ноги после непривычного для него способа путешествия.
Его спутники нашли это намерение вполне естественным.
Синтез тихо зашагал по площади, бормоча про себя:
– Итак, вот этот таинственный город Томбукту, некогда едва известный нашим современникам, а теперь столица мира! Наша цивилизация, которою мы гордились, исчезла почти без всякого следа, самая земная ось переместилась, прежние моря и материки исчезли, расы изменились, изменилась даже самая сущность человеческого организма, а этот прежде незначительный город уцелел и сделался лучшим рассадником современной цивилизации!.. Париж… Лондон… Петербург… Берлин… Рим – эти имена звучат теперь так же странно, как в мое время звучали имена Вавилона, Фив или Ниневии, от которых сохранилось одно только воспоминание… От всей нашей славы не осталось ничего!! Ничего! Вот результат нашей былой цивилизации!
Синтез печально опустил голову.
– А Томбукту, из негритянского города сделавшийся китайским, быстро развивается под африканским солнцем… Там, где прежде была знойная пустыня, теперь красуется пышная флора… Черно-желтая раса благоденствует, мои забитые соплеменники служат рабами на той самой земле, где прежде процветало лишь черное рабство…
Голос Та-Лао-Йе вывел Синтеза из этих печальных размышлений.
– Вы мне выражали желание посмотреть на наши школьные занятия, говорил старичок. – Вот одна из наших школ. Теперь там собралось очень много учеников. Зайдите послушать, как учат у нас маленьких представителей будущего поколения.
Синтез безмолвно кивнул головою и направился вместе со своими спутниками к огромному зданию, служившему училищем. Здесь, в противоположность нашим школам, было тихо, как в могиле. Путешественники проникли в обширную залу, имевшую вид амфитеатра, где на скамьях неподвижно сидели целые сотни детей. Можно было подумать, что это какие-то статуи, а не живые люди.
При виде такой необычной картины Синтез не мог удержаться от удивления.
– Странно, как эти маленькие "мозговые" люди мало разговорчивы! Я не вижу ни одного жеста, не слышу ни малейшего звука… Какая железная дисциплина царит здесь!!
– Напротив, Шин-Чунг, – заметил Та-Лао-Йе на ухо своему новому другу. – Наши дети даже не знают, что вы называете дисциплиной.
– Отчего же происходит в таком случае эта неподвижность, это мертвое молчание, словно все дети находятся в состоянии каталепсии?
– Да очень просто, – оттого, что они спят.
– Спят?!. В школе-то?
– Да, спят! Учение детей во время их сна у нас считается самым употребительным средством, чтобы укрепить в молодом мозгу, притом без малейшего утомления, всевозможные знания. Но вы послушайте, пожалуйста, учителя.
Синтез обратил внимание на преподавателя. Последний говорил тихо, подобно всем своим соплеменникам, но в то же время очень быстро, как будто хотел в самое короткое время наговорить как можно больше. Заметив посетителей, он дружески кивнул головою Та-Лао-Йе, а на Синтеза взглянул с большим удивлением. Казалось, он спрашивал себя, что может иметь общего с "мозговыми" людьми этот гигантский Мао-Чин с седою бородою, к которому его спутники, видимо, относились с почтением.
Учитель терялся в догадках, тем не менее, по знаку Та-Лао-Йе, снова принялся за свой урок – космографии, как понял Синтез, уловив несколько слов из быстрой речи профессора. Прислушавшись внимательно, ученый узнал даже, что говорят о планетах нашей солнечной системы, именно о Марсе. Профессор с мельчайшими подробностями описал обитателей этой планеты, их нравы и обычаи, их историю, цивилизацию, промышленность.
Чем более слушал Синтез, тем более удивлялся, как это "мозговые" люди имеют точные сведения не только об очертании планеты Марса, но об ее жизни, как будто до Марса громадное расстояние в 320000000 верст для них не существует.
Заметив удивление своего гостя и узнав причину его, Та-Лао-Йе предложил гостю самому присутствовать при обмене сношений между Землею и Луною. По его словам, жители планет уже давно находятся в общении друг с другом.
– А скоро это будет? – спросил Синтез, с невольною дрожью при мысли о том громадном расстоянии, какое отделяет нашу планету от ее спутника.
– Мне кажется, лучше подождать ночи, – с улыбкою отвечал старец.
– Хорошо! – проговорил Синтез.
– Я намерен показать вам весь наш мир, так новый для вас, – продолжал Та-Лао-Йе, – и постараюсь сдержать свое обещание. С этой целью я выработал подробный план нашего путешествия. Мы осмотрим все, что может интересовать вас, а потом вы сможете специально изучить тот или другой предмет, который особенно привлечет вас к себе.
– Совершенно согласен с вами, Та-Лао-Йе. Теперь мне хотелось бы еще послушать вашего профессора.
Но урок кончился: "мозговые" люди, как видно, строго держались гигиенических правил и избегали мозгового переутомления. Учитель прервал свою речь, просто сказав ученикам:
– Встаньте!
Мгновенно со всех концов обширной залы раздались радостные крики, представлявшие поразительную противоположность с царившим раньше безмолвием. Школьники вскочили со своих скамеек, вспрыгнули на воздух и завертелись там, подобно мячикам. Потом один за другим они стали быстро улетать через широкую дверь. Через минуту зала опустела; в ней остался только учитель, Та-Лао-Йе, Синтез и их четыре спутника.
– Ну-с, Шин-Чунг, – с торжествующей улыбкою обратился к Синтезу старичок в очках. – Что вы думаете о нашем методе преподавания? Можно ли достигнуть больших результатов как-нибудь иначе?
– Я думаю, – думаю, что понял ваш метод.
Та-Лао-Йе с глубоким удивлением посмотрел на своего собеседника.
– Это невозможно! Каково бы ни было ваше знание, какова бы ни была ваша прежняя цивилизация, я все-таки не могу допустить, чтобы ваши современники знали принцип, на котором основана наша система преподавания.
– Однако, он был известен еще во второй половине 19 века. Я сейчас объясню вам. Когда ваши дети придут в школу и займут свои места, учитель говорит им: "усните"! Так как они приучены к этому с самого раннего возраста, то усыпление происходит почти мгновенно. Дети впадают в особое состояние, похожее на сон, с тем лишь отличием, что во время его дух и тело их вполне подпадают влиянию того лица, которое сказало: "усните". Так ли у вас?
– Совершенно так, – отвечал удивленный Та-Лао-Йе. – Продолжайте, пожалуйста.
– Когда ученики впадут в подобное состояние, между ними и учителем образуется как бы нервный ток, на все время их сна. Что же остается делать учителю? Он читает или рассказывает свой предмет, а слушатели, подчиняясь его влиянию, не пропускают ни одного слова из его речи, так как находятся в самых лучших условиях для восприятия чужих мыслей. При таких условиях даже самые ленивые ученики станут внимательно слушать учителя по той простой причине, что они не могут делать ничего другого: мозг без их ведома усваивает мысли учителя. Это, впрочем, только подготовительный труд. Когда лекция кончится, учитель внушает своим слушателям помнить, по пробуждении, все, что было им произнесено. Этот способ, изумительный по своей простоте, представляет то неоспоримое преимущество, что избавляет преподавателей от утомительного труда биться с неразвитыми учениками и ускоряет учение. Подобные явления были известны в наше время под именем гипнотических. Я сам производил много опытов по этому предмету.
– Однако, Шин-Чунг, это открытие – сравнительно очень недавнее, так как наши более древние книги, считающие себе 7000 лет, еще ничего не говорят о нем. Если не ошибаюсь, так называемый вами, гипнотизм открыт у нас не раньше, как за 4000 лет до настоящего времени.
– Как это удивительно! Знание, приобретенное людьми посредством усидчивого труда, впало потом в полное забвение, так что новейшим поколениям пришлось снова открывать его.
– Да, это так! – заметил после некоторой паузы Та-Лао-Йе, мнение которого о неразвитости доисторических Мао-Чин значительно поколебалось, с тех пор как он все чаще и чаще стал слышать, что между ними существовали такие лица, которые с честью заняли бы место и между "мозговыми" людьми.
– Как бы то ни было, – продолжал Синтез, – вам принадлежит большая заслуга, что вы уничтожили медленное преподавание и заменили его, так сказать, непосредственным переливанием знания. Однако, ваш метод преподавания, превосходный в принципе, мне кажется, имеет и свою слабую сторону. Именно, все учение у вас сводится только к слушанию слов учителя, ваши ученики лишены возможности, во время урока, видеть те предметы, про которые им говорят.
– Неправда, Шин-Чунг! Вы судите только по тому, что видели сейчас; но это очень недостаточно. Не ограничиваясь только словесным объяснением, наш способ преподавания восполняется сериями демонстраций. У нас есть обширные коллекции по тем предметам, которые преподаются в школах, и каждый ученик, когда ему покажут что-нибудь из коллекции, должен повторить все, сказанное по этому поводу учителем.
– В добрый час! По правде сказать, другого я и не ожидал от вас… А нельзя ли мне посмотреть ваши коллекции, которые должны быть настоящими музеями?
– Отчего же? С удовольствием. Начнем хоть с нашего национального музея в Томбукту, где по преимуществу находятся коллекции доисторических предметов. Они должны быть для вас вдвойне интересны, так как, быть может, вы найдете там следы вашего времени.
– Вы меня крайне заинтересовали.
– Пойдемте, когда так, осматривать их. Галерея доисторических предметов здесь же, только по другую сторону этих зданий, образующих наш университет.
Путешественники, с Та-Лао-Йе во главе, прошли несколько шагов и вышли на четырехугольный двор, в 150 квадратных сажень, где на воздухе стояло множество предметов, совершенно незнакомых Синтезу, который окинул их рассеянным взглядом. Потом посетители проникли в огромную залу, выстроенную из фарфора и сверху покрытую стеклом. Здесь внимание Синтеза привлек один странный предмет, продолговатый с круглым отверстием, шедшим внутри по всей длине.
– Пушка! – вырвалось невольно восклицание у Синтеза. – Один из тех чудовищных снарядов, которые фабриковали в 19 столетии для истребления людей!
Ученый швед оглянулся кругом и увидел множество разных предметов его эпохи: тут были железнодорожные рельсы, бомбы, гранаты, колеса вагонов и прочие вещи; все это было симметрично расставлено, снабжено надписями и занесено в каталог.
Синтез молча оглядывал все эти близко знакомые ему предметы.
Добрый Та-Лао-Йе, думая, что молчание гостя происходит от незнания, принялся объяснять ему значение бывших в музее вещей.
– Здесь собраны предметы железного века, бывшего, по моим соображениям, на несколько веков позднее вашего времени. Впрочем, за достоверность этого не ручаюсь, так как наши книги немы на этот счет, а все документы, начиная со времени наших завоеваний, к несчастью были истреблены нашими предками.
Синтез утвердительно кивнул головою, но не сказал ни слова, – его внимание привлекли картины, повешенные над некоторыми предметами. Они изображали разные предметы, бывшие в музее, такими, какими, по представлениям "мозговых" людей, их употребляли Мао-Чин. Но эта реставрация была так неправдоподобна, что Синтез, несмотря на всю свою серьезность, едва мог удержаться от смеха.
А Та-Лао-Йе, не замечая этого, продолжал свои объяснения.
– Вот эта картина представляет езду на санях у ваших сородичей Мао-Чин, как о том дают нам знать эти длинные, тяжелые палки.
Говоря об этом, Та-Лао-Йе указал на два железных рельса, на которых еще виднелись отпечатки шпал.
– На этих полозьях Мао-Чин, вероятно, катались по своим гиперборейским льдам. Теперь их потомки позабыли искусство обделывать металлы и употребляют лишь деревянные полозья. Что вы думаете об этой реставрации?
– Я нахожу ее очень искусной, – отвечал Синтез, к которому уже возвратилась вся его серьезность. Потом он прибавил в сторону: Любопытно, какое назначение дадут мои новые друзья вот этим гранатам и ядрам, пущенным американцами в употребление всего в 1878 году.
Как бы угадав мысли своего гостя, Та-Лао-Йе принял торжественный вид человека, уверенного в своем знании. Посмотрите на эти цилиндрически овальные палки и железные шары, – сказал он, – их целая дюжина, заметьте эти подробности. А теперь взгляните на пояснительную картину. Что вы видите на ней?
– Мао-Чин, играющих в кегли!
– Да! Наши рабы уже с давних пор питают сильную страсть к этой пустой игре, впрочем, вполне соответствующей их слабому умственному развитию. Для этого они берут двенадцать кусков дерева, грубо обделанных в виде конусов, и забавляются, сшибая их деревянными шарами. Кто больше всех собьет конусов, тот и выигрывает. Играют обыкновенно вчетвером. Эти железные предметы, конечно, тоже кегли, только, как видно, люди железного века совсем не знали употребления дерева. Таким образом эта картина может служить для наших детей наглядной связью между настоящим и отдаленным прошлым. Не правда ли, нет ничего интереснее реставрации этих отдаленных эпох, которые, благодаря нескольким следам, оставленным ими, как бы оживают перед нашими глазами?
– Да, интересно, – подобно эху, подтвердил Синтез.
Простодушный Та-Лао-Йе не заметил легкой иронии, сквозившей в ответах гостя, и продолжал свои объяснения.
– Что касается этой огромной железной плиты, – говорил он, показывая на железную доску, – то, мне кажется, она несомненно служила для жертвоприношений. Все в ней: форма, крепость, величина, – все подтверждает это предположение.
– А почему вы полагаете, – спросил Синтез, – что доисторические люди не употребляли других алтарей?
– Есть ли что удивительного в том, что люди железного века, употреблявшие железо предпочтительно пред другими материалами, воспользовались им и для приношения жертв своим идолам?
– А какие у вас данные касательно божеств доисторических людей?
– Вот это металлическое чудовище, – отвечал Та-Лао-Йе, показывая на пушку, замеченную Синтезом. – Только в нем очень трудно признать первобытную форму, так как время значительно изменило его.
– Однако, при всяческом усилии воображения, в этом… предмете довольно трудно найти подобие человека.
– Кто же вам говорит, что доисторические люди старались дать железному богу образ человеческий? Я думаю, что это скорее всего символ, созданный согласно верованиям…
– А скажите-ка, зачем он выдолблен внутри? – спросил Синтез, едва удерживаясь от смеха.
– Без сомнения для того, чтобы он был легче. Наверное не знаю, я могу говорить только по догадкам. Вообще воссоздать по памятникам прежнюю эпоху очень трудно. Но, по всей вероятности, все эти предметы, найденные нами в глубоком песке, принадлежали к предметам культа железного века. Отмечу вам странную особенность людей этой эпохи – создавать массивное, великое, наперекор их слабости и несовершенству средств.
– Сцена жертвоприношения изображена вашим художником очень искусно проговорил Синтез по-прежнему бесстрастно. – Но это, ведь, человеческое приношение!
– Огромное количество скелетов, найденных около этих железных предметов, дают все шансы утверждать это. Чьи кости могут быть здесь, как не кости несчастных жертв, приносимых некогда в жертву Мао-Чин?
– Совершенно справедливо!
– Может быть, мои слова и не совсем согласны с истиной, так как земля подвергалась постоянным переворотам… Ну, теперь отправимся в галерею глиняных предметов.
Группа посетителей вышла из железной галереи и повернула направо, в обширную залу, всю занятую разнообразными глиняными предметами. Посреди лежала… длинная заводская труба. Многие части ее были поломаны.
– Этот предмет, – объяснял Та-Лао-Йе, – представляет собою часть подземного водопровода, который некогда устроили люди Мао-Чин. По-видимому, древность его восходит ко временам, очень отдаленным, может быть древнее эпохи железного века. Его нашли в самых глубоких пластах земли… Заканчивая теперь обзор нашего музея, я обращаюсь к вам, Шин-Чунг, с вопросом, правильны ли наши теории об отдаленных эпохах, и заслуживают ли наши попытки одобрения серьезных ученых?
– Я думаю, что археологические исследования очень интересны и поучительны, – был ответ Синтеза, ни одним звуком не выдавшего своих откровенных мыслей.
Но чего стоило ему удержаться от резких ответов, когда он видел, как "мозговые" люди определяли назначение самых обыкновенных предметов его времени?! Значит, не только цивилизация белых исчезла без всякого следа, но и самый быт, нравы, обычаи, – все забыто или удержалось в таком странном виде, что лучше бы было даже совсем позабыть их.
Синтез задумался: вот она "vanitas vanitatum et omnia vanitas" (суета сует и все суета) – вспомнилось ему древнее изречение.
