* * *
– Хм, между нами – меня это тревожит… – сказал Куэйл.
– Рейли тоже.
– Да, – сказал Куэйл, но сравнение его не слишком заинтересовало. – Во всяком случае, если мутация является ошибкой, она умрет. Она не даст значительного потомства.
– А как насчет гемофилии?
– Какое количество людей страдает гемофилией? – спросил Куэйл. – Я пытаюсь смотреть на это с позиции психоисторика. Если бы в прошлом были телепаты, все могло бы пойти по-другому.
– Откуда вы знаете, что их не было? – спросил Беркхальтер.
Куэйл моргнул.
– О-о. Ну да. Это тоже верно. В средние века их называли бы колдунами – или святыми. Эксперименты герцога Рейнского… но такие случаи были обречены на неудачу. Природа ходит вокруг да около, пытаясь… э-э… вытянуть выигрышный билет, но с первой попытки ей не всегда это удается.
– Может быть, у нее и на этот раз не получилось. – Разговор привычно держался в рамках укоренившейся скромной предусмотрительности. – Возможно, телепатия лишь ступень к чему-то совершенно невероятному. Например, к чему-нибудь вроде четырехмерного сенсора.
– Для меня все это звучит слишком абстрактно.
Куэйл был заинтересован и почти забыл о собственных колебаниях. Приняв Беркхальтера как телепата, он молчаливо отбрасывал свое предубеждение к телепатии, как таковой.
– Древние германцы вечно тешили себя тем, что они не такие как все. То же самое происходило с японцами. Они твердо знали, что являются высшей расой, потому что они – потомки богов. Они были невелики ростом – наследственность сделала их застенчивыми в обращении с представителями более крупных рас. Но китайцы тоже были невысокие, особенно южные китайцы, а для них подобного барьера не существовало.
– Значит, окружение?
– Окружение, вызвавшее пропаганду. Японцы взяли буддизм и полностью переделали его в синто, приспособив к собственным нуждам. Самураи, воины-рыцари, были идеалом, кодекс чести был завораживающе бестолковым. Принципом синто было почитание старших и порабощение младших по званию. Вы видели когда-нибудь японские деревья из драгоценных камней?
– Не помню. Как они выглядят?
– Миниатюрные копии – шпалеры деревьев из драгоценных камней, с безделушками, свисающими с ветвей. И непременно зеркальце. Первое дерево из драгоценностей было сделано для того, чтобы выманивать богиню Луны из пещеры, где она пряталась, будучи в дурном настроении. Похоже, леди была так заинтригована видом безделушки и своим лицом, отражавшимся в зеркальце, что вышла из своего укрытия. Вся японская мораль была обряжена в прелестные одеяния – это тоже была приманка. Древние германцы во многом делали то же самое. Последний диктатор Германии, Гитлер, возродил древнюю легенду о Зигфриде. Это была расовая паранойя. Немцы поклонялись своему доморощенному тирану, не матери, а у них чрезвычайно сильные семейные узы. Это перешло и на государство. Они стали воспринимать Гитлера как их Всеобщего Отца, и вот так мы в конце концов и пришли к Взрыву. А затем к мутациям.
– И ко мне, – пробормотал Беркхальтер, допивая коктейль. Куэйл смотрел куда-то невидящим взглядом.
– Забавно, – сказал он через некоторое время. – Эта история с Всеобщим Отцом…
– Да?
– Интересно, знаете ли вы, насколько сильно это может влиять на человека?
Беркхальтер ничего не ответил. Куэйл виновато взглянул на него.
– Да, – тихо сказал писатель. – В конце концов, вы человек, и, знаете, я должен извиниться перед вами.
Беркхальтер улыбнулся.
– Можете забыть об этом.
– Я предпочел бы не забывать, – возразил Куэйл. – Я вдруг совершенно неожиданно обнаружил, что телепатическое чувство не столь уж необходимо. Я имею в виду, что оно не делает вас другим. Я говорил с вами…
– Иногда людям нужны годы на то, чтобы понять ваше открытие, – заметил Беркхальтер. – Годы жизни и работы с существом, которого они именуют Болди.
– А вы знаете, что я скрывал в своем сознании? – спросил Куэйл.
– Нет, я не знаю.
– Вы лжете как джентльмен. Спасибо. Ладно, пусть так, но я хочу поговорить с вами, таков мой собственный выбор. Меня не волнует, извлекли ли вы уже эту информацию из моего сознания. Мой отец… мне кажется, я его ненавидел… был тираном, и я помню случай, когда я был совсем ребенком, и мы были в горах, он бил меня на глазах у других людей. Я долго пытался забыть это. Сейчас, – Куэйл пожал плечами, – это уже не кажется столь важным.
– Я не психолог, – сказал Беркхальтер. – Если вас интересует моя первая реакция, то я лишь скажу, что это не важно. Вы больше не маленький мальчик. Человек, с которым я говорю и работаю это взрослый Куэйл.
– Хм-м-м. Да-а. Мне кажется, я и раньше это чувствовал… насколько на самом деле это неважно. Это просто подавляло мою личность. Что же, теперь я узнал вас лучше, Беркхальтер. Вы можете… войти…
– Мы будем работать вместе, – сказал, улыбаясь, Беркхальтер. – Особенно с Дарием.
Куэйл проговорил:
– Я постараюсь не создавать барьеров в сознании. Честно говоря, я не возражаю против того, чтобы говорить вам… ответы. Даже когда они носят чисто личный характер.
– Проверим это. Хотите взяться за Дария прямо сейчас?
– О'кей, – сказал Куэйл, и из его глаз исчезла подозрительная настороженность. – Я отождествляю Дария со своим отцом…
