***
Хлопнула дверь. Кора догадалась, что ушел Миша Гофман.
– Не нравится мне этот Гофман, – сказал Покревский.
– Потише, ваше благородие, – откликнулся полицмейстер. – Они могут быть заодно. Пошли снаружи поговорим.
Когда Кора вышла из кабинки, у крана никого не было. Она решила воспользоваться коробкой смелом, почистила зубы пальцем и поразилась способности людей разных эпох одинаково приспосабливаться к невероятным обстоятельствам.
– Доброе утро, – сказал Эдуард Оскарович Калнин, который вошел в туалетную.
Кора передала ему мел, а Эдуард Оскарович снял очки и начал протирать их с мелом.
– Знаете, что любопытно, – сказал Эдуард Оскарович, отставив очки на вытянутой руке и проверяя, хорошо ли они очистились, – если бы нас подержать здесь с полгода, получилась бы славная коммунальная квартира! Вы знаете, что это значит? – Нет, а что это такое?
– Господи, как же это получилось! – воскликнул Калнин. – Мы одинаковые, но не имеем ничего общего.
И тут Коре показалось, что дверь чуть-чуть приоткрылась, – их подслушивали! Она подняла палец к губам, предостерегая Калнина.
– А я молчу! Хотя, впрочем, и не понимаю, кому здесь нужны доносы.
– Этот ужасный Гарбуй хочет все знать о нас и устроить вторжение на Землю.
– Не переоценивайте Гарбуя, – возразил профессор, – он пешка в чужой игре. – Вы с ним знакомы?
– Разумеется. Он, подобно мне, сделал ошибочную ставку. История непредсказуема. Угадать будущее хоть один раз – это все равно что выиграть в лотерею миллион рублей или автомобиль "Победа", понятно? Если бы я мог избавиться от гипноза бессмертия вождя, если бы я хоть раз остановился и трезво поглядел на то, что Сталин – это старик, который всю жизнь губил свой и без того некрепкий организм водкой, вином и распутством, что не сегодня завтра он гикнется, я бы все мои действия построил иначе. Но я был под тем же гипнозом, под которым находилась вся страна.
– Вы хотите сказать, что Сталин не должен был умереть, но умер? – Да. – -А что вы сделали?
– Как что? Попал сюда! Эмигрировал. Скрылся. – Ой! – Кора была потрясена. – Значит, сто пятьдесят лет назад был человек, который догадался про параллельный мир и сюда перепрыгнул?
– До какой-то степени вы можете считать, что именно так.
Из кабинки вышел ротмистр Покревский и принялся умываться. Он не прислушивался к разговору Коры с Эдуардом Оскаровичем. А если и прислушивался, то ничем этого не показал.
– А вы кто по специальности? – спросила Кора Калнина.
– Я физик. Физик-экспериментатор. Это вам что-нибудь говорит, моя дорогая прапраправнучка?
– Разумеется, – сказала Кора. – Вы делали атомную бомбу.
Снова зазвенел колокол, к нему присоединилась отвратительным звуком сирена. – Зовут на завтрак, – сказал Эдуард Оскарович. – -А вы не очень молодой… – осторожно произнесла Кора.
– Я был профессором, – сказал Эдуард Оскарович. – И даже должен был баллотироваться в члены-корреспонденты Академии наук. Но не успел. – Потому что перешли сюда?
Профессор ничего не ответил. Он смотрел на спину ротмистра, который дожидался, пока тонкая струйка воды наполнит горсть, и плескал в лицо. Они пошли на завтрак.
За завтраком Кора оказалась рядом с Покревским.
– Мне не хочется есть, – сказала Кора, когда медсестра кинула перед ней миску с кашей, на кучке которой чуть набок сиротливо лежала котлетка.
– Мне тоже, – ответил Покревский. Но взял тарелку Коры и подвинул ее сидевшей рядом чернявой принцессе.
– Бессловесным животным хуже всего, – сказал он. Птичка сказала что-то ротмистру. – Вы ее понимаете? – спросила Кора. – А чего ее понимать, – лениво ответил Покревский. – Она говорит, что эту дрянь есть не хочет, но из уважения ко мне слопает котлету.
Медсестра поставила перед Корой кружку с чаем. Чай был на удивление крепко заварен. Но без сахара.
– Они на нас экономят, – сказала Кора. – Воруют. Все тащат.
Покревский щелкнул пальцами. Медсестра принесла сахарницу. – Вас слушаются?
– Меня боятся. Я этот долбаный лабиринт прошел с первой попытки и прикончил ихнего солдата, который изображал дракона или еще какую-то нечисть.
Так как Кора не ответила и ничем не показала своего восхищения или недоверия, ротмистр агрессивно спросил:
– Вы мне не верите? Конечно же, вы не верите! А я знаю почему – вы селениты. Вы знаете о таком писателе – Герберте Уэллсе?
– Я его любила, когда была девочкой, – сказала Кора. – У нас была одна кассета в библиотеке. "Война миров".
– А я цитирую книгу "Первые люди на Луне". Он ее недавно написал.
– Или очень давно… с моей точки зрения. Принцесса положила маленькую тонкую ладошку на руку ротмистра.
– Ты ешь, – сказал тот. – Черт знает, сколько нам еще придется наслаждаться прелестями мирной жизни. Вы москвичка, Кора?
– Нет, я найденыш, – сказала Кора. – Я из приюта. Но моя бабушка живет под Вологдой.
– Что-то они сегодня не торопятся угощать нас скудным завтраком, – сказал Журба, сидевший напротив Коры. Но стол был широким и потому разделял, а не объединял сидевших по разные стороны.
– А на рассвете три вертолета прилетели, – сказал инженер. Он был ухожен, побрит, пострижен, казалось даже, что от него пахнет одеколоном. Покревский перехватил взгляд Коры и сказал:
– Он на особом положении. Как консультант по летательным машинам. А вы думаете, что аппараты тяжелее воздуха в самом деле завоюют воздушное пространство?
Кора поглядела на него в растерянности, потому что непонятно было, шутит ли он. Ведь он здесь живет уже несколько дней. Но взгляд ротмистра был чист и честен.
– Да, – сказала Кора. – И мы научимся летать между звезд, как учил ваш любимый Герберт Уэллс. – Чепуха, – сказал Покревский. Принцесса стала теребить его, заговорила, и ротмистр склонился к ней, будто стараясь выделить в щебете какой-то смысл. Лицо у него было белым, шрам – темно-красным, неровным, глаза очень светлыми и оттого дикими. Прядь волос все падала на узкий высокий лоб, и ротмистр нервно откидывал ее. Сонно вползла в комнату запоздавшая Нинеля.
Медсестра словно поджидала ее в дверях – метнуда миску и чашку сразу, как только женщина села на свой стул.
– Поосторожнее, – сказала Нинеля. – Я этого не люблю.
Нет, она куда больше похожа на разведчицу, чем на самоубийцу от любви.
– Ой, Корочка, если бы ты знала, что былоГ-- зашуршала она на ухо Коре. – Что еще?
– Я от тебя ночью шла, а он меня подстерег. Ужас какой-то… какой мужик, я ни минуточки ночью не спала, меня еще никто так не… не радовал! – Ты о ком?
– Ну, ты же знаешь! Полковник Рай-Райи. Наш с тобой полковник. – -Ну уж не наш.
– С него бетон, оказывается, до полночи сбивали. Он рассказал. Чуть живой остался – налицо попытка превращения руководящего военного специалиста в статую.
Нинеля заразительно расхохоталась. И смех ее был таков, что все за столом обернулись.
А Нинеля попробовала кружку с чаем и крикнула медсестре, которая торчала в дверях:
– Этого еще не хватало! Холодным чаем будете поить. Сама пей эту бурду.
А так как медсестра не двинулась с места, то Нинеля смахнула со стола кружку. Кружка разбилась о бетонный пол, и большая темная лужа чая образовалась сзади стульев.
Все замерли. Оробели. Все-таки каждый чувствовал себя бесправным пленником.
Медсестра подошла к Нинеле и остановилась. Потом стала поднимать руку, намереваясь, видно, ударить ее, и Нинеля, понимая, что переборщила, стала клониться, уходя от удара, – и все это происходило как в замедленном кино.
– Ну-ну, – благодушно произнес полковник Рай-Райи, входя в столовую и прекращая назревавший конфликт. – Нинеля, сколько раз я тебе говорил, не спеши с выводами. Как говорится, близость – это еще не повод для знакомства.
И полковник рассмеялся, как бы приглашая всех остальных присоединиться к его веселью. Затем прошел за свое место в торце стола и сказал: – С сегодняшнего дня будем тренироваться по возвращению на исходные позиции. Хватит, нагостились, покушали нашего хлебушка. Никто не понял полковника. Он пояснил: – Великий эксперимент, который проводила моя держава, подходит к концу. Следовательно, мы благодарим иностранных участников эксперимента и готовим их к возвращению домой.
– Как так домой! – неожиданно вскинулся капитан Покревский. – Я бежал оттуда, предпочтя смерть. Да, смерть. А вы хотите вернуть меня! Человек может покончить с собой единожды, у человека бывает только одна смерть. А я уже мертв.
– Этот вопрос находится в стадии обсуждения, – сказал полковник. – Сегодня произойдет совещание на самом высоком уровне. Вами занимаются, и ваша судьба небезразлична. Но вы, друзья, тоже должны понять: у нас свои проблемы, и мы вам не няньки. Каждый сам зарабатывает себе на хлеб.
Допив чай, полковник вышел строевым шагом. Нинеля кинулась было за ним, подняв головку вверх в надежде, что ее погладят или потреплют по загривку. Не вышло. И хоть полковник вызывал у Коры омерзение, ей было приятно, что Нинеля унижена. Это создание было хуже полковника, потому что тот имел какие-то убеждения, а Нинеля – только преданность, притом она готова была ею торговать, как картошкой. – Это странно, – сказал Эдуард Оскарович. Он поднялся из-за стола, держа в руке кружку с чаем, и пошел к окну. Он рассуждал вслух, и Коре было интересно, что же он скажет.
– Это странно, – повторил профессор. Он видел, что Кора подошла к нему, и не возражал против этого. – Мне казалось, что верх возьмет Гарбуй. В конце концов они признают его главой проекта. С точки зрения здравого смысла любое их действие против Земли двадцать первого века обречено на неудачу.
– А если они на самом деле решили отказаться от планов? – спросила Кора.
– Кстати, это любопытная мысль, – капитан Покревский стоял рядом, держа принцессу за ручку. Вид его был нелеп, потому что нельзя носить сапоги со шпорами под синим байковым халатом, который мал тебе на два размера. Принцесса была похожа на его дочку-замарашку.
– Боюсь, что это практически невозможно сделать. – Полковнику я не верю, – сказал профессор. – Хотел бы я знать, известно ли об этом Гарбую.
– А если мы вернемся, – задал самый важный для всех вопрос Покревский, – то куда?
– Первый вариант, – сказал Эдуард Оскарович, – все появляются на Земле в тот момент, в который исчезли.
– Но ведь они на земле уже погибли или почти погибли! – крикнула Кора. – Всеволод разбился на своем махолете, Покревский и принцесса бросились со скалы…
– Значит, им ничего не остается, как довершить начатое, – сказал профессор. – Долететь до камней и разбиться вдребезги.
– Вы с ума сошли! – рявкнул Журба. – Я-то за что? Я в пролетке ехал с компанией. У меня и мысли погибать не было.
– Не я придумал эту вероятность, но с точки зрения гармонии природы она самая удобная. Восстанавливается статус-кво.
– Ничего не понимаю! – сказала Кора. – Здесь царит обычный бардак двадцатого века, – ответил Эдуард Оскарович, сердито блеснув очками. – И мы можем стать жертвами этого бардака, если хитрая голова Гарбуя не родит очередной мысли.
И как бы в ответ на слова профессора вместо полковника во главе стола уже восседал господин Гарбуй, как хороший толстый мальчик, который завершил экзерсисы на скрипочке, скушал тарелочку геркулеса с вареньем и вот отпущен бабулей поиграть немножко с уличными мальчиками и девочками.
– Мы с вами – коллеги, – сказал Гарбуй. – Мы все – ученые, которые собрались в этом отдаленном районе для того, чтобы выяснить, как функционирует мироздание. Великая задача, поставленная перед нами судьбой, требует к себе адекватного отношения. Если кто захочет кофе, поднимите руку, вам дадут.
Почти все подняли руки. Гарбуй крикнул медсестрам, что наблюдали за сценой от двери на кухню: – Кофе, попрошу всем горячего сладкого кофе! Медсестры не пошевелились. – Вы меня слышите? – крикнул Гарбуй. – Нету кофе, – откликнулась одна из медсестер, вытирая сильные мужские руки о мясницкий фартук. Шапочка была у нее надвинута на самые глаза, из-под нее выдавались неровные пряди. Кора вновь усомнилась, женщины ли эти медсестры.
– Значит, кончился? – с надеждой спросил Гарбуй. – Тогда приготовьте еще. – Не кончился, а нет, – ответила вторая медсестра. Все смотрели на Гарбуя.
Он был готов смириться. И видно, ему выгоднее было бы смириться. Но восемь пар глаз, которые смотрели на него испытующе, заставили его вскочить так, что свалился стул, и мелкими шагами побежать к кухне. Гарбуй катился к двери, как тяжелый бильярдный шар, пущенный сильным ударом кия.
Гарбуй натолкнулся на медсестер, которые как бы незаметно сдвинулись, перекрывая вход на кухню, но он врезался в них, как колун в пень, разбросав их локтями и плечами, и исчез на кухне, откуда почти тут же донеслись протестующие голоса и грохот посуды.
Все ждали.
Через секунду или минуту – все равно никто не шевельнулся – Гарбуй выкатился из кухни с большим медным чайником в руке. Чайник был тяжел, он оттягивал руку.
Гарбуй прошел к столу и, левой рукой отодвинув принцессу, стал наливать кофе ей в кружку, но рука у него дрожала, струя хлынула мимо кружки, принцесса взвизгнула, кинулась в сторону, упала на ротмистра, а Гарбуй отскочил, крышка чайника зазвенела, прыгая по бетонному полу, – горячий кофе хлынул водопадом, разливаясь лужей, так что тем, кто сидел за столом, пришлось подобрать ноги.
– Ничего у вас не получится, господин советник Гарбуй, – произнес от двери незнакомый Коре генерал, пришедший в сопровождении полковника Рай-Райи.
– Что вы здесь делаете? – Гарбуй окончательно потерял самообладание. – Почему я не могу в спокойной обстановке встретиться с пришельцами?
– Лишнее это, – ответил новый генерал. – Вы только мешаете нашим планам.
У генерала было такое узкое лицо, что хватало одной черной густой брови на оба глаза, внутренние концы которых почти смыкались, потому что нос казался вырезанным из тонкого картона. Зато ротик у генерала был круглым, алым, очень удобным для засасывания червяков.
– Сначала я проведу беседу с жителями Земли, – торжественно заявил Гарбуй. – Я имею на это разрешение самого президента.
– Мы об этом не знаем, – ответил полковник. – Именно поэтому генерал дивизии Грай сам решил уделить время такой беседе.
– Тогда я могу предупредить вас об одном! – закричал Гарбуй. – Не верьте ни слову из того, что будут вам втолковывать эти генералы. Они хотят втянуть вас, нас и всю страну в дикую и кровавую авантюру. – Вы ответите, Гарбуй! – завопил генерал.
"Толстый и тонкий" – кажется, у Чехова есть такой рассказ, подумала Кора. Но она была встревожена: конфликт между силами на этой Земле достиг критической точки, и возможно, он кончится открытой войной. А в таком случае в первую очередь пострадают беззащитные.
– Говорить мы будем не здесь! Я тут же сообщаю президенту о вашем самоуправстве! – Гарбуй быстро выкатился из комнаты, остервенело хлопнув за собой дверью. С притолоки упал кусок штукатурки и чуть не угодил по голове Нинели, которая взвизгнула так, что узколицый генерал Грай закрыл ладонями уши.
– Тааак. – Генерал прошел к столу и медленно обвел глазами стоявших вокруг стола пленников. – Наступает решительный момент. И нам не хочется, чтобы у нас под ногами болтались разного рода авантюристы.
Он говорил мягким, заговорщицким тоном, и Нинеля, которая внимательно прислушивалась к поведению начальства, прочувствованно откликнулась: – Правильно! Как правильно! – Не перебивать! – прикрикнул на нее полковник. – Хорошо, лапочка, – прошептала Нинеля. Полковник поморщился, инженер неожиданно хихикнул.
Но генерал Грай не слушал пришельцев. Он намеревался изложить свою гуманную концепцию.
– Наше мнение, – произнес он, – это мнение не только министерства войны и мира, но и рядовых людей нашей страны, которые из-за карантина не знакомы с вами, но с интересом и сочувствием следят за каждым вашим шагом. Да, я честно скажу – разные были среди нас мнения. Например, известный вам профессор второго ранга Гарбуй, который, к сожалению, еще пользуется некоторым влиянием на любимого нами президента, намеревался навечно заточить вас в этом бараке. Да, именно так! – И генерал поднял узкую костлявую ладонь, останавливая возмущенный гул собравшихся.
– Но сейчас побеждает здравый смысл. Я должен вам сказать – давайте жить мирно, давайте жить дружно! Возвращайтесь домой. Несите слово дружбы и мира к своим правительствам и друзьям. Какие замечательные перспективы открываются перед нами.
Интересно, подумала Кора, а зачем он на самом деле к нам пришел?
И как бы отвечая на ее мысли, генерал Грай продолжил: – Вы спросите, зачем я пришел к вам? Неужели эти же слова вы не могли услышать из уст любимого вами полковника Рай-Райи? Но я подозреваю, что полковник слишком близок к вам, чтобы быть поистине авторитетным.
– Нет, он ничего, – ответил полицмейстер Журба. – Он авторитетный. Если что, то вполне.
– Ах, я же не об этом! – обиделся генерал. – Я о гуманизме!
– Вот именно, – сказал Журба, который в свое время такому слову не обучался.
– Главное, – воскликнул генерал Грай, – чтобы вы поняли: скоро наступит светлое время вашего возвращения. Нам удалось наконец найти научное объяснение вашему появлению у нас и отыскать способ, как вас всех без вреда для здоровья вернуть домой. И потому я обращаюсь к вам с просьбой: не препятствуйте нашим медикам и специалистам готовить вас к переходу домой, совершить последние исследования, анализы и уколы – это нужно для вашего блага. Мы очень боимся, как бы не принесли на родину каких-нибудь опасных бацилл. Так что вас будут возвращать совершенно стерильными. Надеюсь на ваше сотрудничество.
Генерал откашлялся, орлом оглядел маленькую аудиторию и спросил: – Вопросы будут?
– Будут, – сразу же ответил Покревский. Его главный вопрос не давал ему покоя уже несколько дней. – Куда вы нас вернете?
– Как так куда? На Землю-2, – ответил генерал, поражаясь тупости пришельца со шрамом.
– Не о том вопрос, не о том! – закричала вдруг Нинеля. – Вы скажите нам – в какое время мы попадем! Мы же здесь все из разных времен, неужели не понятно?
– Разумеется! – Очевидно, для узколицого генерала вопрос был неожиданным.
– Так куда мы попадем? – повторил вопрос ротмистр.
– Я так понимаю, что в сегодня, – ответил генерал без убежденности.
– А вот этого я не допущу! – сурово ответил полицмейстер Журба. – И полагаю, что среди нас еще есть такие, – он указал на жалкое чернявое лохматое существо в криво сидящем синем халате – готскую принцессу. – Куда вы ее денете?
– Так… А вы что думаете, полковник? – спросил Грай у своего коллеги.
– Есть разные мнения, – ответил тот. – С одной стороны, переходная рама Гарбуя настроена на наш день. – А что с другой стороны? – спросил строго генерал. – А с другой стороны – черт их всех разберет. – Что у вас, кроме Гарбуя, физиков хороших нету? – разозлился генерал. – Я сегодня же подниму этот вопрос! Проводят операцию глобального значения, а оказывается, не знают простейшей вещи – куда вы будете забрасывать человеческий материал!
Последние слова недалекого, но воинственного генерала Коре очень не понравились. Она укрепилась в мысли, что гуманизм местных военных имеет под собой какое-то подлое основание. Она посмотрела на Мишу Гофмана. Тот глядел перед собой и как будто не слушал, о чем идет речь. Тогда Кора обернулась к Эдуарду Оскаровичу. И тот сразу же ответил – негромко, словно прочел мысли Коры:
– Они в самом деле не придали значения этой проблеме. А зря…
– Я требую возвратить меня домой! – вопил между тем полицмейстер.
– Какого черта я должен погибать дважды! Хватит одного раза! – вторил ему Покревский.
Это были два наиболее четко выраженных полюса интересов. Остальные в большей или меньшей степени примыкали к одной из этих партий.
– Кстати, я могу остаться и здесь, – сказал Покревский. – Дайте мне работу, я никакой работы не чураюсь. Мы с Паррой будем жить, никому не помешаем.
– Нет, нет и еще раз нет! – Генерал Грай поднялся и направился к выходу. Полковник торопливо зашагал за ним. – Почему вы мне не доложили, что у вас такой бардак? – спросил генерал на ходу.
– А у меня, простите, за плечами пехотное училище, а не университет, – огрызнулся полковник.
Военные, чеканя шаг, покинули комнату. Наступила тишина. Скорее от растерянности – каждый примерял к себе непонятное будущее.
– Почему же они так заспешили от нас избавиться? – спросил Эдуард Оскарович. Он первым пошел наружу, на плац. Инженер Всеволод последовал за ним. – А я рад, что они хотят от нас избавиться. Независимо от их целей я скоро вернусь к своей работе. Соскучился.
– А вы уверены, что вам это удастся? – спросил Эдуард Оскарович.
– Надеюсь. – Инженер смотрел на небо так, словно надеялся увидеть там свой махолет.
– А вы как думаете, – тихо спросила Кора, – куда мы попадем?
– Насколько я знаю, – ответил Эдуард Оскарович, – Гарбуй ставил уже опыты – живые существа, которых он отправлял на Землю, попадали в тот момент, которого Земля достигла к настоящему времени.
– Значит, у полицмейстера Журбы и принцессы мало шансов увидеть родных?
– Почти никаких. Если природа не сыграет с нами злой шутки.
– А вы сами, я забыл, – спросил Всеволод, – из какого времени?
– Из середины двадцатого века, – напомнил Калнин. – Не хотел бы я загреметь к вам, – вздохнул инженер. – Дикое время. Ни материалов, ни технологии. Типичное средневековье. – Пожалуй, оно миновало раньше. – Я в переносном смысле. Стыдно было с такой технологией выходить в космос. – Средневековье выражалось в ином. – Я понимаю. Вы имеете в виду общественные отношения, – согласился Всеволод. – Но когда ваш Сталин умер, вы скоро вышли в космос.
– В каком году запустили первый спутник? – спросил Калнин.
Ответа инженера она не услышала, а сама, к сожалению, забыла – в школе проходили, а так забыла. Там еще был космонавт, который потом разбился на самолете…
Остальные тоже выходили из барака, но далеко от него не удалялись.
– А расскажите мне, – попросила Кора инженера, – что здесь было… в прошедшие дни?
– Из всех действующих лиц с нами общался только Гарбуй, – сказал Всеволод. – -- Полковник появился потом. Со всей охраной… Нас даже держали не здесь, а у самого моря, на вилле "Радуга".
– И нас было меньше, – сказал инженер. – Мы с поручиком.
– С ротмистром. – Покревский серьезно относился к своему чину. Будь его воля, подумала Кора, повесил бы Георгиевский крестик на синий халат.
Он погладил принцессу по плечу, и она прильнула к нему, запрокинув голову, смуглое матовое лицо и темные глаза в длинных ресницах. Красива она или нет? Разве красавицы водятся в богадельнях?
– А последними – вы и Эдуард Оскарович, – сказал инженер. – Вся компания. Интересно, кто будет следующий?
– Полагаю, что следующих не будет, – уверенно сказала Кора.
Облака плыли низко и медленно, от них исходила теплая, душная, утробная влажность. Чайки летали над помойкой в углу двора и выхватывали оттуда куски пищи и бумаги, как будто бычков из воды.
– Сначала они удивлялись нам, – сказал инженер. – А мы удивлялись им. Взаимная угадайка. Как собаки – знаете, они еще не знакомы и боятся друг дружку, ходят кругами и косят глазом.
Покревский засмеялся. Принцесса, глядя на него, тоже улыбнулась.
– Несколько дней назад я был вшивым и отчаявшимся офицером погибшей армии, – сказал Покревский, как бы оправдываясь перед Корой. – И я добежал до смертной черты. А теперь рядом со мной есть женщина – ребенок, моя птичка… мы ни черта не умеем говорить, а все понимаем. Смешно, правда?
– Смешно, если учесть, что ей на пятьсот лет больше, чем вам, – сказал инженер.
– Поэтому я так испугался сегодня, когда узнал, что возвращение может оказаться разлукой. Безнадежной, – сказал Покревский.
Над площадкой прошел вертолет. За ним второй. Они снижались за колючей проволокой.
Кора прошла к лабиринту. Он так и остался полуразрушенным, словно его топтали слоны. Кому могли понадобиться эти опыты?
Эдуард Оскарович, который стоял в тени стенки лабиринта и, приставив козырьком ладошки ко лбу, смотрел на опускающиеся машины, почувствовал, что подошла Кора.
– Сегодня все решится, – сказал он. – Мы попали палкой в муравейник, и все муравьи спешат первыми сожрать гусеницу.
– Вы говорите загадками, – сказала Кора. – Здесь все загадки. И лабиринт – загадка. Зачем эти игры?
– Вы когда-нибудь видели в музее одежду сибирского шамана? Да? Помните, сколько ненужных бранзулеток украшает его халат? Это игры в большую науку.
– Простите, – сказала Кора, – но заверяю вас, что на Земле двадцатого века я была бы среди лучших специалистов по карате. Девушке надо уметь защитить свою честь.
– Дело не только в ваших умениях… – Вот именно. Мне хочется понять, кто такой Гарбуй. Профессор поглядел сквозь Кору и сказал: – В конце концов ваша голова – вы ею и распоряжаетесь. Но я вам помочь не смогу.
– Спасибо за искреннее предупреждение, – сказала Кора. – По крайней мере, я знаю, на что мне можно рассчитывать.
Калнин был напряжен и прислушивался к звукам, которые были для Коры неочевидны. Халат его был туго обмотан вокруг тела – ему достался широкий халат – и подпоясан веревкой, отчего у Калнина был вид католического нищенствующего монаха; низкое утреннее солнце отражалось в толстых линзах очков.
– Очевидно, некто, имеющий информацию о нашем с вами существовании, не заинтересован в том, чтобы делать ее достоянием гласности, и даже боится этой гласности. И если появилась опасность, что о нас узнают соперники, то он потеряет преимущества…
– Разве мы сами по себе можем быть преимуществом в борьбе за власть?
– Видите ли, я не успел сказать о борьбе за власть, но вы уже догадались, что мы можем стать орудием в этом. – Почему?
– Не мы сами, нет. Но существование Земли. Существование нашего мира. Допустите, что некто хочет сыграть на страхе перед Землей. – На страхе?
– Скорее, это партия президента, а значит, и Гарбуя. Иные, то есть военные, намерены кусаться, зажмурившись.
Еще один вертолет сделал круг над лагерем пришельцев и пошел на посадку за загородкой.
Облака постепенно истончались и пропускали к Земле все больше откровенной солнечной жары. Уже образовались тени, и приходилось щуриться от яркого солнечного света.
Профессор смотрел мимо Коры. Туда, где из облака пыли возник севший вертолет с яркими опознавательными знаками на борту.
– Я думаю, – сказал профессор, – что мне лучше туда сходить и поговорить с Гарбуем. Меня все это тревожит…
– Тогда я пойду с вами, – сказала Кора. – Еще чего не хватало! Неужели вы всерьез думаете, что я обременю себя девушкой, которую может сломать порыв ветра?!
Эдуард Оскарович не спеша оглядел окрестности. Пленники толпились в тени у стены лабиринта, никто не смотрел в сторону Коры и профессора. Охрана также не обращала на них внимания: пост на вышке над лабиринтом был снят, медсестры неизвестного пола сгинули в глубинах кухни и, как полагала Кора, утешали себя, допивая кофе.
– Может быть, – сказал Калнин, – даже удобнее гулять с вами по окрестностям. Разрешите? Он взял Кору под руку.
Профессор несколько уступал Коре ростом, но был плотен, тверд и уверен в движениях, так что никак не казался невысоким или слабым.
– Возмутительно, конечно, что нас заставляют носить эти больнично-арестантские хламиды, – сказал Калнин. – Но это делается сознательно. Это любопытнейший психологический феномен. Получая стандартную одежду, желательно неудобную и уродливую, человек сразу съезжает вниз по социальной лестнице. Единообразие в одежде – символ рабства. Даже если эта одежда подобна синему кителю вождя.
Рассуждая так, Калнин уверенно прошел к зарослям акации в дальнем конце плаца. Забор за кустами покосился, в нем были дыры, словно никому не пришло в голову проверить ограду.
Они спокойно вышли на склон горы. Там была протоптана тропинка, значит, они здесь были не первыми. Тропинка кружила, виляла, порой пересекая поляны, где царила густая жара. Эдуард Оскарович все чаще останавливался перевести дух и вытереть пот со лба большим чистым платком, само существование которого здесь было неестественным.
– Я веду вас таким неудобным путем, – сказал он, нарушив долгое молчание, – чтобы выйти к вилле "Радуга" сверху и получить возможность не спеша приглядеться к тому, что там происходит.
Крупные мухи нагло жужжали над головой, норовя вцепиться в руки, байковый халат казался жестким и тяжелым – о том, что он смертельно жаркий, и говорить не приходилось. Но профессор Калнин упрямо карабкался все выше, подражая барашку.
Наконец они вышли на скрытую со всех сторон площадку, нависавшую над крутым склоном, поросшим колючими кустами, где гнездились сердитые осы, которые тут же начали делать предупреждающие круги над пришельцами. Но Эдуард Оскарович умел абстрагироваться от внешних раздражителей.
– Ну вот, – сказал он, – они все перед нами как на ладони.
Зрелище, открывшееся Коре, оказалось любопытным. Вилла "Радуга" была построена на плоской широкой площадке, от которой к морю спускалась широкая лестница. Стиль, в котором была сооружена вилла, Коре был незнаком, да, пожалуй, и не мог быть знаком, но более всего вилла походила на рыцарский замок, родившийся в воображении кондитерского ученика. В нем были и башенки, и переходы, и отрезки зубчатых стен, и круглые окна, и стрельчатые окна, и квадратные окна, а также террасы и лестницы многообразного облика. Все это было выкрашено в различные кремовые цвета – то есть старание, с которым ученик-кондитер хотел сделать здание похожим на сладкий торт, было столь велико, что даже сейчас, через несколько лет после ремонта, пролетавшие мимо птицы по наивности кидались на виллу, надеясь отщипнуть кусочек. Следы этих заблуждений были видны на углах здания, исклеванных до бетона.
Перед виллой торчала громоздкая раскрашенная статуя "Юный президент побеждает льва".
– Там никого не видно, – сообщила Кора профессору.
– Вот именно, – согласился тот. – Они заседают в конференц-зале. И это к лучшему. Будем надеяться, что нам повезет.
С этими словами профессор достал из кармана синего халата небольшое зеркальце и принялся баловаться – пускать солнечные зайчики, стараясь попасть в одно из окон второго этажа. Это удалось ему не сразу, но все же он в конце концов попал в цель и торжествующе воскликнул: – Знай наших!
Пока он занимался столь интересной игрой, Кора рассматривала окрестности виллы. Перед ней расстилалось ровное зеленое поле – газон размером с футбольное поле и оформленный как футбольное поле – с беговой дорожкой, белой разметкой и даже воротами. Но Кора была уверена, что все это – обман. Людям, которые владели виллой, поле было нужно как посадочная площадка.
На футбольном поле стояло четыре армейских вертолета камуфляжной окраски и один вертолет гражданский, серебряный.
Возле вертолетов лениво передвигались механики и охранники, стараясь не вылезать на солнце. – Смотри! – радостно воскликнул профессор. И в то же мгновение Кора была вынуждена зажмуриться, потому что ей в глаза запустили солнечный зайчик.
Кто-то подавал ответный сигнал из виллы. У профессора там нашлись друзья.
– Все в порядке, – сказал Эдуард Оскарович, – пошли вниз. Только прошу соблюдать максимальную осторожность. Мне бы не хотелось, чтобы по вашей милости мы погибли в двух шагах от цели.
Коре хотелось спросить, в чем же заключается их цель, но она побоялась, что профессор сочтет ее нетактичной.
Тропинка стала еще уже, кусты сомкнулись так, что приходилось продираться сквозь них, оставляя на их колючках клочки одежды и собственной кожи. Жара в зарослях стояла недвижная и пахнущая гнилью.
Они вышли к задам виллы в том месте, где располагалась свалка. Ворота, в которые въезжали грузовики, вывозившие мусор, были приоткрыты. Стражей, то ли по причине отвратительных миазмов, царивших в этой жаркой котловине, то ли из-за того, что все были заняты в другом месте, не оказалось.
– Я бы мог дать им несколько полезных уроков по вопросам безопасности, – сообщил профессор. – Так легкомысленно вести себя в моем присутствии недопустимо.
– А вы разведчик? – с надеждой спросила Кора, которой хотелось бы иметь рядом с собой побольше сотрудников одной организации.
– Нет, я держусь подальше от этой сволочи, – неожиданно признался Калнин. – Но у меня есть голова на плечах, а это чего-то да стоит.
Притом профессор оставался мрачен, и голос его звучал сварливо, будто он говорил о несвежем жарком, поданном ему в ресторане.
Они прошли дорожкой, которая заканчивалась у дверей на кухню.
Профессор уверенно толкнул дверь, и они оказались в полутемной кладовке. Знакомый голос спросил: – Хвоста за собой не привели? – Кто полезет по горам в такой день? – сказал в ответ Калнин.
– Тогда подождите здесь три минуты, дайте мне уйти. Никто не должен видеть нас вместе. – Знаю, – буркнул Калнин, – не надо меня учить. Послышались быстрые шаги. Неясная тень мелькнула в дверях, тяжелые шаги удалились по коридору.
– Теперь наша с тобой очередь, – сказал Калнин. – Я знаю, куда идти. Я здесь уже был. Только умоляю: ничему не удивляйся, не подавай голоса… Ты, конечно, простужена?
– Кажется, нет.
– Это только кажется, что нет, а в решительный момент ты, конечно же, начнешь чихать. – Мне подождать вас здесь? – обиделась Кора. – Еще хуже – прошипел профессор. – Чтобы тебя заметил случайный лакей или охранник и когда тебя начнут спрашивать, откуда ты заявилась, ты, конечно же, все расскажешь. Тут нам с тобой и смерть придет. – Как в сказке?
– Как в сказке, только больнее, – поправил Кору Калнин.
