***
На площадке вновь появился Миша Гофман. На этот раз он шел быстро и, проходя совсем рядом с Корой, не повернув головы, быстро произнес:
– Если со мной что-нибудь случится, ты должна оставаться здесь как можно дольше. Не пытайся уйти самостоятельно, даже если тебя будут звать. Твоя задача все узнать…
Чтобы иметь возможность договорить, Миша присел завязать шнурок на казенном ботинке.
– Меня требуют к докторам. Они мне не доверяют. Но я буду и дальше играть роль дебила. Из столовой выбежала медсестра.
– Вот вы где, Гофман! – пробасила она укоризненно. – Ведь доктор вас ждет. Неужели это так непонятно?
– Я не хочу к доктору, – тупо произнес Миша, глаза его остекленели, в углу рта появилась слюна.
Медсестра жестко взяла его под локоть и повлекла к административному зданию.
"Бедный Мишка", – подумала Кора. Она еще не знала, чем это кончится, но боялась за него.
Стало темнее. Плотная, почти непроницаемая для лучей света туча тяжело перевалила через стену гор и, набирая скорость, покатилась по склону к морю. Она толкала перед собой стену воздуха, та в свою очередь поднимала тучи пыли, веток, листьев и даже мелкие камешки.
Коре показалось, что со стороны административного корпуса донесся крик.
Но тут же все звуки были сожраны раскатистым и долгим громом, который вызывали молнии, пока еще не добравшиеся до вершины горы и лишь озарявшие черную тучу огненными зарницами.
Каково же профессору там, в горах? А что, если он заблудится?
Странно, как меняются человеческие отношения. Три дня назад она соперничала с Вероникой за сердце инженера Всеволода. Теперь он здесь, рядом, и сам тянется к ней. И нет соперницы. Но нет, инженер стал неинтересен – он был спутником для вольного отдыха в тихом месте, он был романтической принадлежностью махолета и олицетворением риска…
И оказалось, что ей интереснее всего немолодой очкастый профессор из середины прошлого века, которому давным-давно лежать бы в могиле. Они с этим профессором даже ни разу не заговорили на личные темы: не до этого. Она даже забыла расспросить, как же профессор здесь оказался – в самом ли деле вычислил дорогу сюда или шутит? И профессор тоже никакого особого внимания к Коре не проявлял – просто он был чудесный.
От шума ветра и пыли Кора не сразу увидела, что в ворота въехал, вернее ворвался, автомобиль, вроде джипа, синий с зеленой крышей.
Разгоняя радиатором песок и ветки, джип промчался к административному корпусу. Молния, сорвавшаяся с неба, ударила в землю рядом с джипом, будто природа была недовольна его появлением. Джип подпрыгнул, но не остановился. Он развернулся у входа в корпус и только тогда замер. Из джипа выскочил генерал Лей. Порывом ветра с него тут же сорвало высокую фуражку, и он побежал за ней.
Фуражку несло к Коре, и той ничего не оставалось, как включиться в погоню.
Они с генералом настигли фуражку посреди плаца, и их руки столкнулись над добычей.
– Спасибо, – сказал генерал, глядя пронзительными светлыми глазами на коленки Коры. Та выпрямилась и сделала шаг назад. – Ты из этих? – Да, я с Земли, – сказала Кора. – Ага, вспомнил, – сказал генерал, – я тебя видел в лабиринте.
Вблизи он еще более казался солдафоном. Был он приземист, подобен горилле, его сильные широкие руки опускались до колен. Низкий лоб прикрывала челка, но глядевшие из глубоких глазниц глаза были живыми и умными, как бывают у обезьяны.
Они стояли друг против друга – генерал был ниже ростом, но широк и уверен в себе, так что Кора чувствовала себя тростиночкой перед пнем.
– Ну и как? – спросил генерал, стараясь перекричать шум ветра. – Домой хочется?
– Не знаю, – ответила Кора. – Если это не опасно, то хочется. – А ты чего боишься?
– Разбиться, – честно ответила Кора, – я до половины долетела, а если вы меня отправите обратно, то не исключено, что я пролечу остаток пути.
Генерал не стал отвечать, а крепко натянул фуражку, и в это мгновение в последний раз за тот день солнце смогло отыскать щелочку в тучах и прорваться лучом к земле. Этот луч упал на кокарду генерала Лея, изображавшую кулак в дубовом венке – знак гвардейского полка, полученный им в память о столетии разгона непокорных туземцев в горах Тодрей Нивилей.
Генерал пошел к административному корпусу, твердо ступая кривыми ногами кавалериста.
– А когда вы нас будете отправлять обратно? – крикнула вслед ему Кора.
Генерал остановился не сразу. Но остановился и обернулся.
– По очереди, – сказал он. – Ввиду неизвестности, куда вы попадете. Кора кивнула.
– Начнем сегодня с господина Гофмана, подозреваемого в шпионаже, – сообщил генерал и ступил под козырек здания. Больше он не оборачивался.
Значит, Мишу уже сейчас готовят к возвращению домой. Но почему такая неожиданная спешка? Надо отыскать профессора. Он что-то может знать.
Она забежала в столовую и схватила халат, брошенный там инженером. Пусть послужит вместо зонтика.
И, убедившись, что ее никто не видит, а солдат у ворот спрятался в будку, она, пригибаясь, пробежала к началу тропинки. И через три минуты уже была в безопасности на заросшем кустарником склоне.
Коpa отчаялась отыскать профессора. Она поднялась чуть ли не до половины горы, до того места, где тропинка раздваивалась и от нее начиналась узкая дорожка к вилле "Радуга".
Ветер налетал шквалами, и сверху было видно, как по морю гуляют два больших смерча, легко касаясь воды тонкими гнучими пальцами. Дождь было начался, взбил пыль, но тут же прекратился, словно еще не набрал дыхания.
И тут Кора увидела Калнина. Он стоял на тропинке, прижимаясь спиной к коренастой горной сосне, и потому его можно было бы увидеть, только подойдя совсем близко. – Эдуард Оскарович! – окликнула она профессора. Профессор обернулся, синим отсветом тучи блеснули очки. – Кто? Что нужно? И тут он узнал Кору.
– Как вы меня испугали, – произнес он, потом улыбнулся.
– Я уж боялась, что не найду вас, – сказала Кора. – Что-нибудь еще случилось? – Приехал генерал Лей.
– Зачем? – спросил профессор и тут же добавил: – Откуда тебе знать.
– Я говорила с ним, – сказала Кора. – Он сказал, что нас отправляют домой. Но не всех сразу, а по очереди. И первым – Мишу Гофмана. – Ты уверена?
– Совершенно. Потому что за несколько минут до прилета генерала Рай-Райи и два доктора провели Мишу в административный корпус.
– Может быть, какое-нибудь очередное обследование?
– Вы же слышали, как сегодня полковник отказался от обследований!
– К Гофману они относятся с опаской. Они полагают, что он мог быть специально заслан сюда. – Чем он вызвал их недоверие? – Очень проста, – ответил профессор прижимаясь к стволу гигантского платана, чтобы на него не попали крупные капли начинающегося дождя. – У Гарбуя есть установка, позволяющая видеть то, что происходит по ту сторону… на Земле. Как я понимаю, наблюдатели засекли встречи Гофмана с посторонними людьми. – А кто там посторонние?
– Все просто, Кора. Например, они знали, что ты и Всеволод приехали туда отдыхать и даже на скалу попали далеко не в первый день и случайно, да и падение инженера было естественным. Они не такие дураки, как тебе кажется.
– А мне это не кажется, – ответила Кора. – Может, они хотят еще что-то узнать у Гофмана? – Ничего хорошего это нам не сулит. – Почему?
– Потому что, – сказал профессор, – я не могу понять, с чего они, построив какие-то планы, связанные с Землей, вдруг откажутся от них и обо всем забудут, отправив нас домой.
– Значит, мы им не верим? – спросила Кора. – Разумеется, не верим.
– И вы здесь кого-то ждете?.. Только вы можете мне не говорить, если не хотите.
– Вряд ли у тебя большой выбор для догадок, – усмехнулся профессор. – Это сам Гарбуй?
– Ты права, – сказал профессор. – Это сам Гарбуй. Он обещал прийти сюда к часу. Сейчас уже скоро два, а его все нет.
– Может, за ним следят?
– Все может быть. Но лучше бы он не опаздывал. – Вы его так близко знаете? – удивилась Кора. – Я его близко знаю, – согласился профессор. – Может, мне уйти?
– Уходи, девочка, – сказал профессор. – Есть вещи, которых тебе лучше не знать. И я не хочу, чтобы Гарбуй заподозрил неладное.
Кора не стала спорить. Она быстро пошла прочь, надеясь успеть в лагерь до того, как начнется настоящий ливень. Профессору же она оставила халат инженера, который утащила из столовой.
После короткой настороженной паузы, когда ничто не шевелилось – ни листок, ни ветка, ни лепесток, ни насекомое, все замерло, даже волны перестали бежать по морю, хлынул настоящий ливень. Наконец-то!
Кора еле успела выбежать на плац и, за сто шагов промокнув до нитки, спряталась в столовой. У окна стоял ротмистр Покревский. – Самое время бегать по грибы, – сказал он. Кора не ответила, она думала о профессоре, казнила себя за то, что оставила его одного в лесу. Никакой Гарбуй не придет в такую погоду.
– У вас не найдется чего-нибудь пожевать? – спросил ротмистр. Кора вспомнила, что ротмистр был отлучен от обеда за невежливое поведение. Лицо его хранило следы нападения Нинели.
Кора сказала, что у нее нет ничего съестного, и хотела было сходить на кухню, но в дверях стояла одна из злобных медсестер, которым досталось вчера, от них милостей ждать не приходилось. Покревский это тоже понимал. Но тут появилась принцесса. Она подошла к ротмистру и протянула ему кусок хлеба.
Как странно – у них нет общего языка, ротмистр с утра чуть не избил эту красавицу прошлых эпох, а сейчас она сама – ротмистр не стал бы просить у нее – догадалась, что он голоден.
– Не надо, – сказал Покревский, все еще злясь на принцессу.
– Перестаньте, корнет, – сказала Кора. – Я ротмистр.
– А я думала, что корнеты – это молоденькие и очень обидчивые курсанты.
– Хорошо. – Покревский заставил себя улыбнуться, взял кусок хлеба у принцессы, и она. .смотрела,, как он ест, стараясь не спешить.
– А Миша Гофман не возвращался? – -спросила Кора.
– Откуда? – Покревский явно не видел его. – Его отвели в административный блок. Ливень хлестал по окнам, и снаружи не было ничего видно – Кора лишь угадывала силуэт джипа генерала Лея, стоявшего у двери в административный блок. Значит, генерал все еще здесь. Что ему там делать? Пережидает ливень? Впрочем, может, и на самом деле пережидает ливень?
И тут Кора увидела, вернее угадала, как отворилась дверь в административный блок и оттуда выскочил, борясь с дождем и ветром, человек в низко-надвинутой фуражке. Он был коренаст и широк – генерал Лей.
За ним выбежал полковник Рай-Райи и вынес зонтик, которым пытался прикрыть генерала, но зонтик тут же поломало и вырвало из руки полковника. И пока он боролся с ним, генерал, придерживая фуражку, влетел в предусмотрительно распахнутую изнутри шофером дверь. Полковник подбежал к машине, но машина уже рванула с места и, обдав без того мокрого полковника грязью из-под колес, помчалась прочь.
Должно было случиться нечто чрезвычайное, чтобы заставить генерала выбежать из дома в такой ливень!
Полковник юркнул обратно в здание. Беззвучно для зрителей хлопнула дверь.
– Все-таки – у них очень развито чувство долга, – сказала Нинеля, подходя сзади. – Что мы знаем! – философски заметил Покревский.
– Я сейчас уйду, – сказала Кора, впустив профессора в его кабинку. – Он не пришел?
– Значит, не происходит ничего экстраординарного, – ответил профессор. – И это утешает. А что у вас?
– Мишу так и не выпустили. Генерал Лей только что уехал. Даже не испугался ливня.
– Странно, здесь очень опасная в дождь горная
дорога.
– Что-то происходит, – сказала Кора. – Я всей шкурой чую, – согласился профессор. – Ну, идите, идите, вас хватятся. Пойдут сплетни.
"Какие сплетни? – хотела спросить Кора. – О вас и обо мне?" Но конечно же, ничего не сказала.
– Я на этом пострадала, – прошептала Нинеля Коре на ухо. – Мы с Райечком только устроились, как ворвался этот солдафон.
Интересно, что она тоже называет Лея солдафоном. – Ты что-нибудь слышала? – спросила Кора. – Нет, они сразу меня выгнали, – ответила Нинеля. – И ты там не видела Мишу Гофмана? – Нет, мы были в другой комнате. – Значит, слышала?
– Они что-то делали. Он даже закричал, но потом больше ничего не говорил.
Пришел Журба, он жевал сухарь, видимо, припрятанный.
Выплеснув первую ярость, дождь шел густо, косо, чуть ли не параллельно земле, но не так бешено. И когда от леса появилась фигурка профессора, Кора сразу его увидела.
– Надо найти что-то сухое, – сказала она, – он может простудиться.
– Что же, интересно, заставило его отправиться в такую погоду за пределы лагеря? – подумала вслух Нинеля.
– А вам какое дело? – огрызнулась Кора. – Мы здесь – сообщество земляных жильцов, – ответил за Нинелю Журба. – И как таковые должны противостоять проискам иностранцев, неужели вам непонятно? – Понятно.
– А когда некоторые из нас, не поставив власти в известность, отправляются под дождиком гулять в лес, это вызывает у меня подозрение.
Профессор вошел, пошатываясь, его встретили возгласами: "Где вы были!", "Надо бы стакан водки"… Профессор сказал, что пойдет к себе. Он был мрачен. Значит, Гарбуя он не дождался.
– Я вас провожу, – сказала Кора и повела профессора под руку. Никто не оспаривал ее права гулять с промокшими профессорами.
К ужину полковник Рай-Райи не вышел.
Каша была недосолена, вместо мятного чая, которым здесь поили три раза в день, 'раздали какую-то бурую жидкость, видимо, кофе для бедных инопланетных пришельцев.
Потом пришел один из офицеров – помощников Рай-Райи, принес отпечатанные на машинке протоколы допросов пленников – чтобы прочли и подписали. Вопросы, которые им задавали, были стандартными, и поэтому, даже сложив все протоколы вместе, невозможно было бы составить объективное представление об истории Земли или отношениях там. Сведения были подобны сообщению о том, что паровоз пускает пар, гудит и едет по рельсам. А вот как ходит поршень в паровом котле, из этих бумаг выяснить было невозможно.
– Если они захотят забраться к нам и утащить самолет или пушку, – пояснил Всеволод, – они смогут забивать ими очень большие гвозди или колоть очень крупные орехи. Понимаешь?
– Понимаю, – согласилась Кора, которая и сама, читая протоколы, пришла к подобному заключению. – И все же не считаю их полными идиотами. На что-то они рассчитывают. На предателей?
– Предатели появляются, как правило, когда твоя сторона противостоит сильному противнику. Когда ей грозит поражение. Когда есть за что предателя купить. А здесь?
– Страх, – сказал ротмистр Покревский. Он читал свой протокол, отмечая галочками на полях отдельные места. Потом принялся вычеркивать строчки.
– Вы поосторожнее, – сказал Журба. – Все-таки официальный документ. Власти могут составить о вас неблагоприятное впечатление.
– Вот Влас Фотиевич мог бы от страха стать предателем, – отомстил ему Покревский.
– Нет, – сказала Нинеля, которая ела вторую миску каши, предназначавшуюся, видно, Мише Гофману, – Влас Фотиевич от страха никогда бы предавать не стал. Только если по указанию свыше.
– Вот именно, – согласился Журба. – По указанию свыше я на все пойду.
– Это и есть страх, – заметил Эдуард Оскарович. – Только превратившийся в безусловный рефлекс.
– Тоже мне, академик Павлов, – фыркнула Нинеля, которая, видно, в свое время изучала газетные статьи о наших приоритетах в области условных рефлексов.
Офицер забрал протоколы, даже не посмотрев на них. Журба был разочарован.
– Ничего, – сказал он, – потом посмотрят и сделают надлежащие выводы.
Дождь успокоился, он лил мирно, как будто хотел растянуть удовольствие на несколько лет. – Как в Макондо, – сказала Кора, подходя к окну. – Там было жарко, – сказал инженер, который тоже читал Маркеса.
Остальные не поняли. Они были куда старше колумбийского писателя Маркеса.
.Вошел полковник Рай-Райи. Вошел быстро, наткнулся на стол и замер, выстукивая пальцами нервную дрожь по его краю.
– Тишина! – приказал он. – Важное сообщение! Все подошли ближе. Лица были серьезными и напряженными – судя по всему, добра ждать не следовало.
– Тяжкая трагедия обрушилась на наше государство, на нашу родину, – отчеканил по-дикторски полковник. – Сегодня на пути из отпуска в столицу самолет нашего высокочтимого президента потерпел аварию и разбился в горах. Подробности происшествия разбираются правительственной комиссией. Вместе с президентом погибли члены его свиты. До выборов нового президента, которые состоятся через месяц, во избежание беспорядков и сепаратистских выступлений в национальных районах власть возложил на себя чрезвычайный временный совет в составе командующего армией генерала Лея, начальника службы государственной безопасности, корпусного генерала Грая, а также госпожи Куфетти ар Рей, правительницы автономной области Рей-колья.
Кора посмотрела на профессора. Он был бледен. – А Гарбуй? – выкрикнул он. – Его там не было? – Советник Гарбуй пока жив, – осклабился полковник.
Остальные внимательно слушали, стараясь понять, имеет ли отношение это событие к их судьбе, и когда полковник кончил читать, Журба спросил: – Чего же он поездом не поехал? Никто ему, конечно, не ответил. – Что, попал в грозовой фронт? – спросил Всеволод. – Мы надеемся, что это не было диверсией, – ответил полковник.
– Кому надо, разберутся, – сказала Нинеля, – для этого они поставлены. Наше дело – не вмешиваться.
Кора вспомнила ухмылку генерала Лея. Теперь никто не помешает ему напасть на Землю – какой бы глупой ни казалась эта акция, к каким бы жертвам она ни привела!
– Нам надо написать письмо! – воскликнула Нинеля. – Какое письмо? – не понял полковник. – Сочувственную ноту, как положено в таких случаях. Ведь здесь еще нет нашего посольства. Мы должны взять на себя его функции. Только у нас нет хорошей бумаги. Вы прикажете нам выдать хорошей бумаги?
– Вы озверели, что ли? – вдруг озлился полковник. Он стукнул кулаком по столу. – Не понимаете?
– А что? – спросил Покревский. – Что мы должны понимать?
– Что власть перешла к армии. К власти наконец-то пришли здоровые силы нации. Хватит армии находиться на вторых ролях, подбирая крошки со стола продажных политиков! Мы намерены навести порядок. – Включая и Землю? – спросила Кора. – Включая и Землю. Какие еще вопросы? – А нас будут возвращать домой? – спросил инженер. – Ведь вы еще сегодня обещали.
– Как только я получу инструкции из центра, я доведу их до вашего сведения. Еще вопросы будут? А то мне пора идти.
– Я хотела спросить: где Гофман? Куда он пропал? – спросила Кора.
– Пришелец Гофман проходит специальные исследования на предмет возвращения на Землю. – Он вернется сюда?
– Когда закончатся исследования. Больше вопросов нет? Больше вопросов не было.
Профессор Калнин стоял у полковника на пути. – Я хотел бы связаться с коллегой Гарбуем. Можно, я позвоню ему?
– Нет, нельзя, – ответил полковник. – Почему? Он болен?
– Пока не закончится расследование обстоятельств гибели нашего возлюбленного президента, он останется под стражей, так как был среди тех, кто последним видел президента перед отлетом из виллы "Радуга".
Полковник резко отстранил профессора и совершил необычное действие. Он подошел к высокому постаменту, на котором стоял бюст президента, опрокинул его на себя и, откинувшись от тяжести назад, поволок к выходу из столовой.
Кора вспомнила отвалы бюстов и статуй у горной дороги. Теперь на отвал будет больше. Заговорили не сразу. Но шумно, бестолково. – Это заговор!
– Они убили собственного президента! Как это отразится на нашей судьбе?
– Не говорите чепухи! Почему им нужно убивать президента? Вы же видели, какая гроза – кто просил его улетать… – Но они нас отпустят? – Может, теперь отпустят.
– А может быть, наоборот – именно теперь не отпустят.
– Плохо бунтовать в синих байковых халатах без пуговиц, – сказал Эдуард Оскарович.
– Чепуха! – возмутился вдруг Покревский. – У меня есть мундир. Я не намерен возвращаться в синем халате.
– Я пойду, – сказала Кора Эдуарду Оскаровичу. – Мне нужно увидеть Мишу Гофмана. Я боюсь, что они сделают с ним что-то плохое.
– Но там такой дождь… – растерянно возразил профессор, будто сам только что возвратился с горы.
– Подскажите мне, как проникнуть в административный корпус. Я же не знаю. Они меня схватят.
– Простите, но я всегда ходил туда через дверь, – ответил профессор.
– Кора, душечка, – сказала Нинеля. – Хочешь, я тебе подскажу? – Ты знаешь?
– А я от полковника уходила, он меня вывел, он тоже не хочет портить репутацию.
– Не неси чепуху, Нинеля! – остановил ее Журба. – Блудница рода человеческого. Ты у меня в холодной насидишься!
– Господи! – сказал Покревский. – Как вы мне надоели!
Подошла принцесса, защебетала, Покревский прислушивался. Кора подумала: как ей объяснить, что пора бы вымыть волосы? Дикие времена, дикие нравы! Вернее всего, принцесса не выдерживает психологического давления обстановки.
– Я сейчас не пойду, – сказала Нинеля. – Пускай сначала стемнеет и дождик кончится. Потом я тебе покажу, как туда пройти.
Профессор начал кашлять. Кашель был сухой, нехороший. Кора пошла на кухню. Медсестры ели курицу. Пахло соблазнительно. На Кору они даже не оглянулись. Кора поставила котелок, вскипятила воды. За это время никто не покинул столовую. Все;ждали дальнейших событий. Смерть президента была каким-то образом связана с их судьбой, обязательно связана – и это понимали все. И понимали, насколько они беспомощны. Когда Кора возвратилась с горячей водой, Нинеля витийствовала – громко и агрессивно – видно, от неуверенности в себе:
– Я уверена, что нас не оставят, не бросят. Родина никогда не бросает в беде своих героев. Возьмем, к примеру, эпопею папанинцев, которых посадили на льдину. Я как сейчас помню восторг всей страны, когда их сняли с такой вот махонькой льдиночки, негде ножку поставить…
Кора подошла к окну, на улице начинало неуверенно темнеть.
– Пойдите поспите, – сказал профессор. – А вы?
– Я боюсь пропустить весть от Гарбуя. Он может прислать человека. Его судьба меня беспокоит.
Кора пошла к себе, прилегла и скоро заснула, безмятежно и глубоко; хорошо, когда тебе двадцать лет.
Проснулась она как от толчка. За окошком было черно. Занудно шумел дождик.
Кора поднялась, в раскаянии от того, что все на свете проспала, побежала в столовую. Там никого не было, если не считать инженера, который что-то чертил на листе собственных показаний, которые он не возвратил офицеру.
– Что-нибудь случилось без меня? – спросила Кора.
– Ты откуда получила сведения? – Из твоей анкеты, – соврала Кора, которая никогда бы не смогла объяснить, почему она подарила Нинеле именно этот, а не иной чин. Что-то глубоко внутри подсказало ей… потом вспомнила: Кольский полуостров, железная дорога, тамошний командир – старший лейтенант госбезопасности…
– Не могла ты видеть мою анкету… – отрезала Нинеля и тут же спросила: – Значит, все дела хранятся, а вы операцию готовили? – Так пойдешь или нет?
– Иду, иду, чего кричать! Сержант я, до старлея не дослужилась.
– Глупый вопрос. Ты ушла, если не ошибаюсь, часов в пять, а сейчас десять. Радио у нас нет, газет нам не показывают. Все сидят по каютам, ждут ужина, а вот будет ли ужин, я сомневаюсь, потому что медсестры так и не появлялись.
– Ничего, вскипятим чаю, а ты покажешь мне, как залезть в кладовку.
– Это неприлично, – сказал инженер и тут же углубился в рисунок очередного махолета.
Кора пошла к Нинеле. К счастью, Нинеля не спала, а раскладывала пасьянс из самодельных карт.
– Влас Фотиевич нарисовал, – сообщила она, – сейчас он спит, а мне дал. Они прошлую ночь с Покревским и инженером в преферанс дулись. Ты не представляешь – белогвардейская сволочь, полицмейстер и твой дружок из коммунистического будущего. Компания!
– Нет у нас коммунистического будущего, эксперимент не удался, битва за урожай проиграна.
– Ну ладно, ладно, я это уже от Мишки Гофмана слышала. Пока они его не разоблачили. А сам рукам волю дает.
– А при коммунизме бы не давали? – Там все иначе, там бы я никому не отказывала, потому что все люди друзья и братья с сестрами.
Нинеля не была лишена чувства юмора, и вроде бы поражение коммунизма не нанесло ей травмы. Хотя черт ее знает, где она искренняя, а где притворяется. – Ты обещала провести меня к Мише Гофману. – А он твой хахаль был? – Не говори чепухи. Я просто беспокоюсь. – А не стоит о нем беспокоиться, – посоветовала Нинеля. – Если он на обратном пути к нам попадет, им наши займутся. – Пошли? – Там дождик идет.
– Не успеешь промокнуть, старший лейтенант госбезопасности, – сказала Кора. Нинеля вдруг напряглась.
Нинеля и в самом деле просто и быстро провела Кору через незапертую дверь с обратной стороны административного корпуса. Дверь вела в подвал к мусоросборнику, оттуда лестница поднималась на второй этаж. Здесь они расстались – Нинеля не хотела рисковать.
В главном коридоре, разделявшем здание пополам, еле-еле светили плафоны. В боковых ответвлениях было совсем темно.
Впрочем, это и помогло Коре. Миша содержался в подвале, и Кора сразу догадалась, где это, потому что ход туда перегораживал стол, за столом сидела мускулистая медсестра и спала, положив голову на скрещенные руки. Притом мирно похрапывала басом. За спиной медсестры находилась стеклянная дверь, и Кора открыла ее. Мишу она отыскала в тупике подвального коридора. Перед боксом был стеклянный тамбур. В боксе Миши горела яркая лампа без абажура, оттого казалось, что там проводят ремонт. Миша сидел на продавленной койке на сером одеяле, скрестив ноги и покачиваясь. Кора попыталась проникнуть к нему, но эта дверь была заперта. Кора тихонько постучала в стекло. Миша услышал, поднял голову, удивился, потом обрадовался. Он попытался подбежать к перегородке, но ничего не получилось, он согнулся в три погибели, схватился за живот. Лицо его исказила гримаса боли. – Ты что, Миш, – спросила Кора. – Отравился?
Миша подошел к круглому отверстию в стекле, забранному частой сеткой.
– Нет, не отравился, – сказал Миша. – Они мне вкололи какую-то гадость, а теперь наблюдают, как я загибаюсь. – Зачем? Не может быть!
– Как раз с ними и может быть. Вспомни лабиринт, вспомни другие идиотские и жестокие тесты. Ах да, тебя еще не было!
– Ты думаешь, что это испытание? Тест? – А что еще? – спросил Миша. И тут его вырвало. На четвереньках он кинулся к ведру, что стояло в углу палаты. Он опустился на колени спиной к Коре – завел руку за спину и жестом прогнал девушку.
За спиной Коры во сне забормотала медсестра. Кора замерла.
– Я еще приду, – шепнула она в переговорное устройство. – Ты не бойся. Но Миша, судя по всему, ее не слышал. На цыпочках Кора миновала медсестру, которая уже почти проснулась, но, к счастью, жалела расстаться со сном.
Дальнейший путь вниз прошел без приключений. Кора пробежала до барака. Испытание? Зачем такое испытание?
Так она и сказала профессору, который лежал у себя на койке.
– Его отравили! Его точно отравили! И вы знаете, что я подумала? А вдруг теперь, когда начнется заварушка с переменой власти, они решили от нас отделаться: нет человека – нет проблемы. – Зачем?
– Они же тоже боятся. Судя по протоколам допросов, у них есть представление о том, что наша цивилизация обогнала их… намного. Так что замахиваться на нас все равно, что замахиваться на паровоз. – Они об этом не думают, – усомнился Калнин.
– Но почему? Почему?
– Мне надо увидеть Гарбуя. Если он жив, он, по крайней мере, что-то знает.
– Тогда я пойду с вами, – твердо заявила Кора. – Зачем?
– Я скажу вашему Гарбую, что над Мишей Гофманом проводят эксперименты! Он должен их остановить. В ином случае пускай поможет мне вернуться обратно. – Боюсь, что все это – не в его власти. – Сначала вы уверяете меня, что он – изобретатель этой системы…
– Но президента убили! А без президента Гарбуй – только тень самого себя. – -А мы-- подопытные кролики? Профессор Калнин ответил неожиданно: – Я оказался здесь, потому что не хотел быть кроликом, тем более мертвым кроликом. – Если так, то вы, по крайней мере, живы. – Пока жив, – согласился профессор. Кора выглянула в окно. Дождь все продолжался. Было темно – хоть глаз выколи, ветер налетал волнами и пригибал к земле тонкие вершины кустов у забора из колючей проволоки. Там светили прожектора – лагерь с десятком беспомощных пришельцев тщательно охранялся. Хотя, впрочем, убежать оттуда было легче легкого.
– Сейчас совсем темно и ливень, – сказал профессор, словно рассуждая сам с собой. – Но если к утру дождик успокоится, я схожу к вилле. В комнату без стука заглянула Нинеля и сказала: – Быстро в столовку! Быстро, говорю! Там полковник чрезвычайное сообщение произносит. Она затопала тяжелыми ногами по коридору. – Надо идти. – Эдуард Оскарович, с трудом поднялся с кровати.
– Вы одеяло возьмите, закутайтесь в него, – сказала Кора. – А может, вам вообще не ходить?
– Нет, я любопытный, – возразил Калнин. – Белье я поменял, а в одеяле во мне появляется что-то от римского сенатора.
Все уже собрались в столовой. Полковник стоял во главе стола.
– Ну вот, – сказал он, криво усмехнувшись при виде опоздавших. – Спасибо, что почтили нас своим присутствием.
– Безобразие! – вслух произнесла Нинеля. – Люди стараются, а они ноль внимания.
Полковник постучал по столу небольшим кулаком, откинул назад маленькую усатую голову и сообщил, словно начинал торжественную речь на юбилее:
– Я рад сообщить вам, что только что закончилось заседание чрезвычайного Временного совета. На нем разбиралось много вопросов, как из области политики и экономики, так и военных. Создано переходное правительство, в которое вошли ряд известных военачальников. В частности, принято решение свернуть как экономически нецелесообразный, а политически вредный проект профессора Гарбуя по контактам с параллельным миром. Вы меня поняли?
– Нет, не поняли, – сказал Покревский. – Вы будете отправлены обратно. В ближайшее же время. У нас нет лишних денег на бесперспективные направления в науке.
– И вы хотите отправить людей, не проверив сначала, что с ними будет? – спросил Калнин. Полковник добродушно развел руками. – Вы нас недооцениваете, профессор, – сказал он. – Есть доброволец, Михаил Гофман. Если мы убедимся, что он окажется в сегодняшнем дне, значит, предсказания Гарбуя подтвердятся. Тогда и вы полетите. Ясно?
Многое было неясно. Пришельцы начали было осаждать полковника вопросами, но тот резко повернулся и покинул комнату. Кора так и не успела докричаться – что же в самом деле с Мишей и можно ли к нему пройти.
Но она знала, что проберется к нему до ухода с профессором к Гарбую. И если плохо, то попытается помочь. Сама еще не знает как, но постарается. Должен же быть выход для подопытных кроликов.
Через две минуты после ухода полковника – не успели даже пленники обсудить ситуацию – вошли две медсестры с большим ящиком. Хлопнули его на пол, и одна из медсестер сказала басом: – Разбирайте, ваше.
Они отошли в кухню и оттуда посматривали, как пришельцы двинулись к открытому ящику, как будто к упавшей, но неразорвавшейся бомбе. Потом принцесса вдруг затараторила, и в слезы! Темной обезьяньей лапкой она вытянула из груды тряпок и предметов, наполнявших ящик, длинную одежду в блестках – тащила ее, отступая от ящика, и Покревский пришел ей на помощь, освободил подол длинной одежды от запутавшихся в нем ботинок, которые, как оказалось, принадлежали инженеру.
– Ребята! – воскликнул он радостно. – Нам же одежду варвары вернули!
И только тогда все сообразили, что местные хозяева не шутят и в самом деле решили отпустить пришельцев домой – иначе зачем бы им возвращать одежду и обувь и все вещи, что были с ними в момент перемещения.
– Мой сюртук! – рычал Журба, отталкивая Кору. – Надо проверить!
Он погружался в ящик, выбрасывая оттуда вещи – в поисках своего сюртука, он был страшен в упорстве и силе, употребленной на эти раскопки. Но из его деятельности прочие люди извлекали пользу – по крайней мере, Влас Фотиевич не дал людям устроить кучу-малу, навалиться на ящик одновременно. Вылетавшие оттуда платья, чулки, туфли, сумки тут же находили хозяев – не так уж много народа было в комнате. И когда все разобрали выкинутое Журбой и тот отыскал свой драгоценный сюртук и полосатые брюки, оказалось, что в ящике еще остались вещи Миши Гофмана.
Их взяла Кора – как бы наследница Гофмана – и никто не стал спорить.
Оттолкнув медсестру, Журба вышел на кухню, и та подчинилась. На кухне он стал громко петь народную песню, которую Кора в школе не проходила: "Эх, полным-полна коробушка, есть и ситец и парча!"
Какое счастье, что вы вымерли, подумала Кора, еще до того, как я родилась. Возвращайтесь лучше к себе!
Некоторые потянулись к своим комнатам, чтобы переодеться в тишине, другие спешили, переодевались прямо в столовой. Инженера, например, не беспокоили соображения стыдливости. Зато принцесса унесла все свои одежды, а их оказалось немало – в свою норку.
Но каждому хотелось одного – как можно скорее скинуть унизительный синий халат и серое арестантское белье. Причем халат не был таким унизительным еще час назад, потому что все были равны в унижении и не было из него выхода. А вот теперь люди снова стали разными – будто их уже выпустили на свободу.
Кора переоделась у себя в комнате. Ей переодеваться было несложно. Тем более что возвратили далеко не все – разворовали. Правда, у нее осталась куртка Миши Гофмана – он не обидится, если она наденет ее в ночной и утренний походы – они еще предстоят Коре. Так что пока Кора была девицей студенческого возраста и положения, отдыхающей в Симеизе, – одежда на грани сексуального риска, но не далее.
Переодевшись и с удивлением посмотревшись в зеркало, ибо за три дня отвыкла от себя настолько, что не сразу узнала. Кора поняла, что более оставаться одна не может, и хотела было пойти к профессору, но ноги сами принесли ее обратно в столовую. И не только ее одну.
– Земляне и землянки!.. – так их назвал инженер Всеволод Той.
Он был одет просто, без затей, как одеваются славные изобретатели махолетов, когда поднимаются в воздух над склонами Ай-Петри, все на нем было облегающим, упругим, хлопковым, шерстяным, с буфами, притом в обтяжку – человек-птица!
Покревский изменился в поведении и даже внешности. На нем был черный мундир, на левом рукаве нашит щит с черепом, под ним золотые шевроны, на груди Георгиевский серебряный крестик. Мундир был не нов, пропоролся в одном месте, на колене черные галифе протерлись. Фуражки у капитана не было – потерял, но погоны были, хоть без звездочек. Но главное – изменилась его выправка.
Тут вошел, облаченный в полосатый пиджак и черные брюки, Журба – с радостным криком: – Нашел! А ведь не хотели возвращать! Жулье! Он держал в руке большой черный бумажник с золотой монограммой. – Там деньги? – спросила Кора. – Мало что осталось. – Журба сразу замкнулся. – А ты спрячь, – сказала Нинеля, которая оказалась одета просто и грубо, в короткой суконной юбке, срезанных ниже колен кожаных сапогах, в гимнастерке без знаков отличия, но перетянутой солдатским ремнем. Она приподняла валик надо лбом, взбила локоны и изменилась, пожалуй, более всех.
Остальные, кто пришел в столовую, крутили головами от собеседника к собеседнице – как поворачивают голову за мячом зрители на теннисном корте.
Журба отошел к обеденному столу и, открыв бумажник, стал вынимать из него ассигнации, раскладывать их на столе и разглядывать, словно это было сладкое, давно желанное чтение.
Профессор пришел одним из последних. Он, как оказалось, почти не изменился. Он сменил халат на старый костюм, поношенный, домашний, в котором любил работать в кабинете. Кора его удивила.
– Так будут носить? – спросил он. – Через сто лет? – А что? – смутилась Кора. – Некрасиво?
– Нет, что вы! У каждой эпохи свои вкусы. Только на мой взгляд… несколько откровенно. – Я не могу изменить моду.
– Не хочешь! – возразил Журба, не поднимая головы от своих бумажек. Он все замечал и не одобрял.
Последней пришла готская принцесса. Покревский ждал ее, все глядел на дверь, даже продвигался в том направлении, но что-то удерживало его от того, чтобы побежать за девушкой.
Ее появление было предварено удивленным возгласом медсестры – охранник увидел принцессу идущей по коридору. Она вошла медленно – видно, хотела, чтобы ее разглядели.
Она настрадалась, может, более других – грязная маленькая цыганка, не понимающая ни слова, и один лишь у нее заступник – уродливый от страшного шрама, издерганный, худой белогвардеец, о котором принцесса не знала, что он белогвардеец, – он был ей непонятен, но заботился и даже защищал.
Принцесса остановилась в дверях и замерла, будто не решаясь шагнуть в столовую, где возле пустого исцарапанного деревянного стола стояли кучкой пришельцы, все выше ее, шумнее, разговорчивей, все связанные знанием общего языка – несчастные, украденные, но не такие одинокие, как эта смуглая девица.
Вернее всего, подсознательно – уж очень она была от них далека и вряд ли думала о мести или насмешке, – но она причесала свои тугие, черные, раньше забранные в неаккуратный узел на затылке волосы, распустила их по плечам из-под золотого венца, по сторонам которого свисали тяжелые, изысканные, с ладонь, подвески. И от этого лицо возникло в обрамлении золотой изысканной рамы и само как бы впитывало часть света, излучаемого золотом, усеянным драгоценными камнями. Какой-то золотой пудрой или краской принцесса Парра тронула веки и даже ресницы, серебром – губы и превратилась в создание ювелирное, искусственное.
