***
Полковник смотрел на Кору, как ему, видно, казалось, пронзительным взглядом.
– Ну, расскажи, – заявил он. – Как жила, почему к нам проникла. Кто тебе приказал?
– Я вас не понимаю, – сказала Кора. – Я никуда не проникала. Я гуляла, я хотела кинуть цветы в память об инженере Toe, но тут не удержалась и упала…
– Похоже? – Неожиданно полковник обратился к сизолицему.
– Мы составили такое же представление об этом инциденте, – сказал тот. – Они всей толпой стояли там, на точке сброса. Ближе всех к ней находился Гофман. На кинопленке видно, как он ее толкнул.
– Не может быть! Он такой милый дядечка! – воскликнула Кора. – Кроме того, я прошу объяснить, почему я была там, а он уже здесь, почему он был там, а я здесь и он здесь?
– Да, кстати, – повел усами полковник, – как вы это можете объяснить?
– Объяснение этому математическое, – сказал морской слон. – За ним можете обратиться к профессору Гарбую.
– Ну, ты у меня допрыгаешься! – возмутился полковник. – Никакой Гарбуй и даже президент тебя не спасет. Тут решаю я!
– Но и над вами есть власть, – твердо прогудел морской слон, и полковнику пришлось подождать минуты две, прежде чем он снова обрел дар слова и смог возобновить допрос Коры.
– Значит, ты у нас невинный цветочек, ничего не знаешь, ничего не видишь… – Полковник сказал эту фразу так, словно надеялся, что Кора с гневом кинется ее опровергать. Но Кора ничего не опровергла. И подумала, что когда-то, готовясь к зачету по истории искусств, просматривала альбом картин двадцатого века. И там ее юное воображение потрясло полотно "Допрос партизанки". Так героически стояла эта девушка, так бессильно злобствовали фашисты, окружавшие ее! И было совершенно очевидно, что ничего эти фашисты от нее не добьются. И вот теперь наступила ее очередь…
Но допрос закончился на какой-то обыденной и скучной ноте.
– Что ж, – произнес полковник. – Не то чтобы добрая, отзывчивая душа к нам пожаловала, но мы от любой не откажемся. Неизвестно еще, на что тебя можно будет пустить. Все пригодится в нашем хозяйстве. Считай, что тебе сказочно повезло: ты попала в наш мир, светлый, веселый, справедливый. Ты будешь приобщена к нашему передовому строю. Твои физические данные обещают интерес к тебе со стороны нашего мужского пола.
Тут полковник позволил себе откинуть голову назад и немного посмеяться, а солдаты, стоявшие у стен комнаты, тоже посмеялись, но грубее, чем офицер. Сизолицый доктор Крелий ограничился улыбкой. Морской слон поморщился.
– А теперь садись, голубушка, за этот белый столик, возьми карандаш и бумагу и напиши нам свою биографию: где родилась, кто родители, – ответишь на все вопросы анкеты. Доктор, у тебя анкета есть? – Есть, ваше постоянство.
– И медицинскую сторону объясни: чем болела, какие вирусы в себе носишь, к чему есть иммунитет. Нам не хотелось бы устраивать эпидемии из-за грязных пришельцев. И не спорь. Не зря же мы вас тут в карантине держим!
Кора не стала спорить. В конце концов сведения, относящиеся к ее жизни на Земле, вряд ли принесут много пользы этому полковнику.
Вскоре полковник, пошептавшись с доктором Крелием, ушел. Анкета оказалась десятистраничной, половина вопросов были глупыми, а половина – очень глупыми. К тому же анкета была снабжена грифом "Крайне секретно. Разглашение влечет за собой наказание".
Что же удалось ей узнать за первые часы в параллельном мире? То, что здесь периодически низвергают кумиров, и, судя по бюсту президента, который глядел на нее из угла комнаты, этими кумирами были президенты или диктаторы. Значит, и ты, мой дорогой неизвестный друг, тоже скоро угодишь на свалку истории. Что еще? Да, здесь есть внутренние, и довольно острые, противоречия между неким неизвестным ей Гарбуем, который пользуется поддержкой президента и которому подчиняется доктор, похожий на морского слона, и военными в лице полковника и верного ему сизолицего доктора. Этого было мало… если не считать и грустной новости: неизвестно как попавший сюда раньше Коры Миша Гофман находится в опасности. Он разоблачен как земной шпион, и с ним могут жестоко расправиться. На чем он мог попасться?
– Пришелец Орват, – сказал доктор Крелий, – поторапливайтесь с анкетами. Не вечно же мне тут с вами сидеть, прохлаждаться. А то в столовой все сожрут.
– А вы не здесь живете? – спросила хитрая разведчица Кора.
– Я живу на севере, – -туманно ответил доктор. – Я здесь в служебной поездке из-за вас. Свалились на нашу голову!
– Мы не валились, – возразила Кора, понимая, что доктор прав: она-то, конечно, буквально свалилась в этот мир.
– Свалились, и теперь с вами разбирайся, а тут Гарбуй палки в колеса ставит со своей чертовой наукой. Мы бы давно приняли меры, если бы не его саботаж. – А кто такой Гарбуй? – спросила Кора. – Спроси у Калнина, – таинственно ответил доктор Крелий. – У Эдуарда Оскаровича.
Кора беспрепятственно покинула четырехэтажное здание, где познакомилась с докторами и полковником Рай-Райи и вышла на залитый солнцем плац, разделявший большой дом и длинный одноэтажный беленый барак, в тени которого на газоне, протянувшемся вдоль него, в вольных позах расположились, видно, в ожидании ужина пришельцы с Земли. Слово "пришельцы" отложилось в памяти Коры – кто-то уже произнес его. Двоих из них Кора уже знала. По Земле. Вот сидит на корточках похудевший, словно месяц его не видела, серый лицом Миша Гофман, вчерашний шутник, трепло и записной весельчак. А рядом вытянулся во весь рост на траве и дремлет, смежив веки, инженер Той. Дальше – еще несколько человек. Их всех объединяет странность – та, что как бы вводит Кору в их компанию: на них синие байковые больничные халаты, из-под которых виднеется грубое казенное белье. Будто все они – пациенты старинного сумасшедшего дома.
Кора остановилась, оглядывая пациентов. Пациенты разглядывали ее.
– Зачем они все это делают? – спросила Кора. Так как она не обращалась к кому-либо конкретно, то прошло с полминуты, прежде чем ей ответила кухонным голосом коренастая, средних лет смачная полногрудая баба с толстыми ляжками, белеющими из-под короткого халата. Была та женщина крашеной блондинкой, но с момента ее последнего визита в парикмахерскую минуло немало времени, и ее волосы, отросшие неровно, были двухцветными: ближе к голове бурыми, а к концам белыми. Спереди волосы были закручены валиком, а пряди сбоку распрямились соломой.
– Все изучают, – сказала она. – А потом дадут вид на жительство или не дадут. Проверка идет.
– Свежо предание, Нинеля, – сказал Миша Гофман, – да верится с трудом. Мы им нужны для какой-то зловещей цели. Но я никак не могу их раскусить.
– Правильно. Верить им нельзя, – согласился молодой человек с уродливым шрамом. – Никуда от этих сволочей не убежишь.
– Я бы посоветовал вам держать ваши высказывания при себе, господин капитан, – произнес с угрозой пожилой мужчина, ватный сверху, широкобедрый снизу. Его халат упорно распахивался на животе, показывая несвежие кальсоны.
Кора окинула их взглядом – так вот они, гордые жители гордой Земли!
– Больше всего вы похожи на стадо коров, которое ждет у бойни, – -сообщила Кора.
– Коров не спрашивают, – отозвался, не открывая глаз, инженер Той, – а нас все время о чем-то спрашивают. – Но вы должны действовать! – Как? – заинтересовался Миша Гофман. – Может быть, ты подскажешь?
– Сначала мы должны создать какую-то организацию, – сказала Кора, – а потом принимать общие решения.
– Каждый из нас сквозь это уже прошел, – сказал Миша Гофман. – Но все оказывается куда сложнее. – Это оттого, что вы спасовали! – Кора, – лениво отозвался инженер Той, – не надо недооценивать и упрощать. Ты здесь полчаса, а я – уже скоро месяц.
– Чепуха! – возмутилась Кора. – Ты попал сюда за день до меня. Я только повторила твой маленький подвиг.
– Не было никакого подвига. Был порыв ветра, шквал, случайность, и, слава богу, они меня подобрали. И случилось это, может, месяц, а может, тысячу лет назад.
– Инженер прав, – сказал человек со шрамом. Его сапоги высовывались из-под больничного халата. – Почти все сюда свалились месяц назад. Я делаю зарубки – как день, так зарубка.
– Этого не может быть, – решительно заявила Кора, – это нарушает все законы физики.
– Нет, гражданка, – ответила женщина Нинеля. – Не знаешь ты ни хрена законов физики. Не мы их придумали, не нам их менять. Но вот использовать их в интересах строительства социализма и борьбы с международной реакцией мы обязаны. Понимаете, гражданка?
– Хорошо, – сказала Кора, которая прогуливалась вдоль ряда сидевших у стены, – тогда я хочу познакомиться со всеми. Надеюсь, вы не возражаете. Вы ведь, как говорите, давно здесь и знакомы. А я – нет. – Мы – по-разному, – тихо сказал Миша Гофман. – Вот сейчас и разберемся, – с суровостью двадцатилетней богини правосудия заявила Кора.
– Замечательно, товарищ! – вдруг обрадовалась крашеная Нинеля. – Я тут у доктора Крелиялист бумаги сперла. А карандаш у Журбы взяла. Так что вы допрашивайте, а я буду фиксировать в письменном виде. Я давно ждала, что к нам пришлют руководящее лицо.
– Ну, не будем называть это допросом, – смутилась Кора, – я хотела побеседовать.
– Молодец, – сказал человек со шрамом, – называть мы, конечно, не будем. Но как ни назови, все равно полезай в кузов, точно?
Кора не ответила ему, а пошла к краю ряда отдыхавших людей, где лежал ватный в плечах толстобедрый человек с жирным тупым лицом, каковые создаются десятилетиями заседаний и застолий, подлых подсидок и доносов.
Почему-то Коре показалось, что этот человек откажется ей отвечать, но тот приветствовал начинание, даже приподнялся на локтях, отчего халат совсем разъехался.
Он так и сказал:
– А я, господа, приветствую ваше начинание. Во всем нужен порядок. Без списков мы не можем создать общество и организовать сопротивление врагам отечества, лишившим нас свободы.
– Тогда вы говорите, а вон та… гражданка будет записывать.
– Я готова, – сказала воинственная женщина Нинеля.
Кора обернулась к широкому человеку с тупым лицом, но тот был далеко не так туп, как казался.
– А мне бы, – сказал он, устремляя взор маленьких острых глаз к Коре, – хотелось сначала узнать, кто это меня допрашивает. И про тебя, Нинеля, неплохо нам узнать. А то и в самом деле получается беспорядок. Я не имею возражений против переписи, но в любом благом начинании должен быть порядок.
– Простите, – сказала Кора, понимая, что ватный чиновник прав. Если ты просишь людей рассказать о себе, откройся сама. – Зовут меня Кора Орват. Я студентка…
– Погоди! – прервал ее чиновник. – Что за фамилия такая? Был у нас в уезде один венгр, но его звали Хорватом.
– Говорят, что я родом из поляков, – покорно ответила Кора. – Но вообще-то я русская, у меня бабушка под Вологдой живет, в деревне.
– Значит, будешь из крестьян? Отец что делает? – спросил чиновник.
– Еще чего не хватало! – вдруг возмутился молодой человек со шрамом. – У нас здесь не выборы гласных, а вы не полицмейстер.
– Нужен порядок, – буркнул чиновник, но настаивать на более подробном отчете не стал.
– Я студентка, – продолжала Кора, – учусь в Суриковском институте.
– Это еще что такое? – спросил человек со шрамом. – Художественный институт, – пояснил инженер Той.
– Как сюда попала? – спросил чиновник. – Я здесь на каникулах. Отдыхаю со своей подругой. В Симеизе. И вот нечаянно упала из Птичьей крепости. – Нечаянно?
– Я могу подтвердить, – сказал Миша Гофман. – Я присутствовал.
– Значит, как и все, – заметил молодой человек со шрамом.
– Я записываю? – спросила помощница Коры. – Погодите, – вмешался в разговор пожилой человек в толстых очках, отчего его зрачки казались громадными. – Вы не могли бы сообщить нам, Кора, когда этот… инцидент произошел с вами? – Вчера, – ответила та. – Вчера, 27 июля 2094 года. – Спасибо, – ответил человек в очках. Кора снова отметила для себя, как красиво и четко у него очерчены губы.
– Чепуха, – сказал чиновник. – Получается, что мы сюда попали в одно и то же время, а вот у себя живем – в разное время. Это для меня загадка, неразрешимая загадка.
– Ну что, мы переходим к опросу? – спросила помощница Нинеля.
– Неееет! – пропел чиновник. – Так не пойдет. Мне желательно о тебе знать. Туманная ты личность. И сейчас спешишь на меня разговор перевести, чтобы тебя забыли.
Все стали разглядывать помощницу Коры, будто увидели впервые. Та совсем не была смущена общим вниманием. Даже выпрямилась, чтобы и без того пышная упругая грудь туже натянула ткань халата.
– Я сюда попала из далеких военных времен, – сообщила помощница. – По паспорту я Нинель Иосифовна Костяникина. Друзья зовут Нинеля. Русская, член партии с 1939 года.
– Какой такой партии? – спросил чиновник. – Партий у нас много, одна другой хуже.
– Браво! – воскликнул человек со шрамом. – Очень точное наблюдение.
– Партия у нас одна! – вдруг рассердилась Нине-ля. – Так было, и так будет всегда. С другими мы, слава богу, разделались.
– Вот они говорят, – пожаловался чиновник Коре, – даже объясняют, а для меня все это – невозможное крушение основ.
– Прошли твои времена, управа, – огрызнулась Нинеля.
– Простите, – снова заговорил мужчина в очках. – В каком году вы перешли с Земли в этот мир?
Почему-то этот простой вопрос Нинелю возмутил. Она даже топнула толстой крепкой икрястой ногой и сжала руку в кулак.
– Как так перешла? – спросила она. – Что вы подразумевали, а?
– Ничего. Кроме календарной даты. – А вот этого я тебе не скажу! Я своему долгу не изменяла. Если бы не обстоятельства, я бы с такими, как вы, иначе разговаривала.
– Скажи, скажи, – вдруг вмешался в беседу чиновник. – Твой долг оставь при себе. Я понимаю, что Эдуард Оскарович хочет точно разобраться, ты ему не мешай.
– Ну ладно, ладно, – вперив в пространство желтые пуговицы глаз, буркнула Нинеля. Почему-то она не хотела признаваться, когда и при каких обстоятельствах покинула Землю. – Меня сбросили на парашюте в помощь партизанам. Но меня выдали. Немцы скинули меня с обрыва. Летом сорок третьего года. Вот я и здесь. – Какие такие немцы? – спросил чиновник. – Надо историю учить!
– Как же он будет учить, – сказала Кора, – если он, может быть, жил раньше.
– Они меня пытали, – сказала Нинеля, – но числа я не помню.
– Мне большего не нужно, – сказал Эдуард Оскарович. – Тысяча девятьсот сорок третий год. Разброс значительный.
– Все? – спросила строго Нинеля. Коре казалось, что она видела ее прическу и тонко нарисованные дугами брови в каком-то историческом фильме.
– Все, – согласился чиновник. – Все ведет к умопомешательству. Неужели России это суждено?
– Ваша очередь, – сказала Нинеля, – давайте поговорим про вас, гражданин Журба.
– Это слово мне, Нинеля, не нравится. Так вам и скажу.
– А какое же нравится? – спросила Нинеля. – Можно – ваше превосходительство, ибо имею чин статского советника.
– Мамонт! – сказала Нинеля, обращаясь к Коре за поддержкой. – Он до революции жил.
– А разве вы об этом раньше не разговаривали? – удивилась Кора. – Вы же вместе живете здесь две недели.
Вместо Нинели, которая затруднилась с ответом, заговорил мужчина в толстых очках:
– Во-первых, мы сюда прибыли в разное время, в различных обстоятельствах. Я должен сказать, что некоторые находились в ненормальном состоянии – слишком сильной оказалась травма.
– Старик прав, – сказал человек со шрамом. – Я был убежден, что нахожусь на том свете. Честное слово.
– А что сказать? Конечно же, я думал, что в ад угодил. Или в рай, считай как знаешь, – сказал чиновник. – Тем более что всю неделю сидел в отдельной комнате или камере – понимай как знаешь. Никого не видел, кроме этих мясников. Кора поняла, что он имеет в виду медсестер. – Мы только в самые последние дни соединились, – пояснил инженер Той.
– Почему? – спросила Кора, не ожидая что ей ответят. Но мужчина в толстых очках сказал:
– Они сами не знали, что делать. Они же не верили Гарбую. До конца не верили, что есть контакт с Землей. А теперь они оказались в положении мальчика, который вгрызся в слишком большой пирог. Отступать некуда, а наступать невозможно. И пока они не выяснят отношения между собой, наша судьба тоже не решится. Тогда, охваченная сомнениями, Кора спросила: – А все здесь знают, куда попали? – Я постарался всем объяснить. Но не уверен, что все меня понимают. Нинеля толкнула Кору в бок:
– Так мы до ужина проваландаемся. Давай, майор. – Как?
– Ладно, пошутила. Но своих всегда угадываю. – А у вас был чин? – спросила Кора. – Сержант госбезопасности, – ответила Нинеля. – И не думай, что это чепуха. – Я не думаю.
– Тогда веди допрос, раз я тебе инициативу отдала. Кора обратилась к чиновнику. Тот ответил сразу: – Всю эту абракадабру про параллельные миры я, конечно же, не принимаю, как иудейские штучки. Но нахожусь в недоумении, почему и стремлюсь к порядку. В настоящее время убежден, что попал в неволю к каким-то из наших соседей. Может, к немцам или к туркам. Точно не скажу.
– А когда вы родились? – спросила Кора. Чиновник попытался затянуть халат потуже на пузе. Он продолжал:
– Я имел честь родиться в светлый день освобождения крестьян в государстве Российском, а именно 19 февраля 1861 года от Рождества Христова.
Чиновник обвел всех взглядом, в котором Кора неожиданно прочла гордыню: чиновник всю жизнь полагал себя отмеченным перстом Божьим. – Дальше.
– Крестили меня Власом, Власом Фотиевичем, и в последнее время, до несчастья, имевшего место 23 июня 1907 года, Я трудился на ниве управления государством, пользуясь почетом и уважением сограждан города Бабиловичи Могилевской губернии, где состоял полицмейстером.
– И что же случилось? – подбодрила его Кора, видя, что чиновник загрустил.
– А случилось то, что, отдыхая в Ялте, в пансионе "Марина", было решено посетить Байдарские ворота, где встретить восход солнца с возлияниями и весельем. Мы взяли с собой дам, наняли экипажи… Господи, неужели все это было только вчера? – Когда же это было? – спросила Кора. Нинеля записывала. Быстро, мелко, подложив под лист бумаги квадрат фанеры из стопки, лежащей у стены, – видно, до появления пришельцев здесь намеревались начать ремонт.
– Когда? – спросил Влас Фотиевич Нинелю, к которой испытывал определенную близость.
– Через два дня после меня, мы с тобой считали, Фотиевич. То есть две недели назад.
– А я этого не понимаю, – упрямо заявил Журба. – Помню, как с Байдарских ворот ехали, кто-то сказал, что крепость покажет, – мы к крепости пошли, я над обрывом на перилах спьяну плясать начал. Я ведь как выпью – заводной… И полетел я птицей по чистому небу… – В голосе Журбы заурчали слезы.
Конечно, более отдаленное от птичьего племени существо, чем Влас Фотиевич Журба, было трудно представить. Но это было не важно – интереснее для Коры был странный человеческий и даже русский феномен: все здесь присутствующие, независимо от того, насколько они могли осознать, что произошло, с самим фактом перемещения из мира в мир вполне смирились. Для одних в том была Божья воля, для других – произвол судьбы, для третьих – физический феномен, но никто не собирался бунтовать, восставать и бороться с Богом, судьбой-феноменом. Ждали. Ждали, пока Там решат, что делать дальше.
Когда Журба смахнул слезу, сопровождавшую воспоминание о его птичьем полете, хотя полет, конечно, был пьяным и безобразным. Кора, прежде чем обратиться к следующему, спросила:
– А в поездке – ну, в карете, в пролетке… вы были не один?
– Ни боже мой! – откликнулся полицмейстер. – Иннокентий Илларионович из Ялтинской городской управы…
Он оборвал себя, в глазках появилось загнанное выражение проговорившегося гимназиста.
– Не трать времени. Кора, – сказала Нинеля, – пошли дальше, а то до ужина прочикаемся.
Кора подошла к девушке, сидевшей на корточках, что выдавало ее, с точки зрения Нинели, восточное происхождение. Потому что она с убежденностью произнесла:
– Из татарок. Но эти… они с ней разговаривают, они ее Паррой называют. А так она языка не знает. – Парра? – спросила Кора. Девушка грациозно поднялась и встала перед Корой. Она была черномазой – это слово к ней подходило более других – с жирными, нечесаными волосами с воткнутым в них костяным гребнем. Смуглая кожа и мелкие черты лица, опущенные глаза как-то стушевывали лицо, делали его незаметным, прятали в сутолоке волос. Руки у девушки – а она была совсем молода – были слабые, с тонкими пальцами, они безвольно висели вдоль бедер. На безымянном пальце правой руки было тонкое золотое витое колечко. И Кора вдруг поняла, что эта девушка не ее современница, что она пришла из далекого прошлого. Может, она и есть та самая древняя принцесса, которая первой превратилась в птицу?
– Вы меня понимаете? – спросила Кора по-гречески – когда-то она учила этот язык, увлекшись мифами Эллады, это было еще на Детском острове.
Парра подняла глаза. Глаза оказались карими, и лицо ее озарилось мгновением истинной потаенной красоты. Тут же ресницы опустились вновь. Парра не ответила.
– Она – готская принцесса, – сказал Эдуард Оскарович, который знал не только многое, но и то, о чем и знать-то вроде был не должен. – Это был такой народ, о котором известно мало, – готы Крыма. О них упоминает автор "Слова о полку Игореве".
Кора вздохнула. Она помнила название этого стихотворения, но о чем оно и кто его написал – представления не имела, – то ли болела в тот день, то ли прогуляла урок.
– И она тоже попала сюда недавно? – спросила Кора.
– Она не могла попасть давно, я же говорил вам, – ответил человек в толстых очках. – Они все попали сюда, когда активно заработала установка Гарбуя. И она стала вытягивать сюда всех, кто погибал или пропадал без вести в точке соприкосновения наших миров. – То есть сколько лет этой девушке? – Наверняка больше пятисот.
Сообразив, что речь идет о ней, Парра сказала несколько фраз Коре. Язык звучал красиво, звучно, но Кора не все поняла.
– Так и запиши, – сказала Кора, – готская принцесса. – Я уже написала, – ответила Нинеля. – И должна сообщить о том, что у этой гражданки есть отношения с Покревским.
– А какое нам дело до этого? – спросила Кора. Она еще не знала, кто из присутствующих Покрев-ский; оставался, правда, лишь молодой человек со страшным шрамом.
– Нам должно быть до всего дело, – сказала Нинеля. – Мы с вами комитет по управлению соотечественниками за рубежом. Моральный уровень наших товарищей должен быть на высоте. Ведь не на пустом месте сидим, а на глазах у враждебной общественности. А вернемся домой, и нас спросят: а как вы себя вели, не уронили ли достоинство советского человека?
Кора даже открыла было рот, чтобы ответить этой законсервированной красавице, но сдержалась. Ее функция – наблюдать, запоминать и понимать, что происходит. А кто с кем спорит, кто за кем наблюдает – это ее не касается.
– Господин Покревский? – спросила Кора, улыбнувшись притом и как бы ставя себя на сторону Покревского, который имел полное право дружить с любой готской принцессой.
– Я, – сказал молодой человек со страшным шрамом. Он продолжал лежать на земле, прикрыв глаза и разведя ноги в сапогах.
– Мне он не нравится, – сообщила Нинеля. – Сволочь недобитая.
– Вы мне тоже не нравитесь, мадемуазель, – ответил молодой человек. – Потому что вы шлюха. – Ну вот, видишь!
– Расскажите нам о себе, – попросила Кора. – Что считаете нужным.
– Я ничего не считаю нужным, – ответил молодой человек, а когда Нинеля заорала, чего он, видно, и добивался, то молодой человек приоткрыл правый глаз. – Только не дотрагивайся, – закончил он свою речь. – А то отвечу действием.
– Можно, я его? – спросила Нинеля. Она не была уверена в себе – признав главенство Коры и находясь в центре внимания, она предпочитала изображать подчиненную.
– Отставить! – рявкнула Кора и не узнала своего голоса.
– Слушаюсь – отставить, – сразу покорилась Нинеля. И в глазках загорелось странное тяготение к Коре, в которой для Нинели воплотился идеал хозяйки. Ее можно любить, и ей можно подчиняться. Но Нинеля была схожа с дрессированной пантерой: послушна, пока видит хлыст. И не дай бог укротителю отвернуться! – Расскажите о себе, – попросила Кора. – Я нахожусь во сне, из которого не могу вылезти, – ответил Покревский. – Не знаю, каково остальным, но для меня случившееся – это смерть и то, что наступает после смерти. Я даже думаю – тут, в чистилище, и смешиваются души разные – мы собрались вместе – и жертвы, и палачи. И вчерашние, и завтрашние. Был бы я человеком глубоко верующим, я бы забился в угол и молился, вымаливал себе прощение за грехи, и просил бы о праве уйти отсюда, от этих монстров. – И Покревский обвел рукой присутствующих.
– Хорошо, – согласилась Кора, сказала громче, чтобы заглушить хруст зубов озлобленной атеистки Нинели. – Давайте сейчас не спорить – мы же хотим понять наше положение…
– Независимо от того, чистилище это или уже ад, – вмешался Эдуард Оскарович.
– Мое жизнеописание, – сказал Покревский, – умещается в двух строчках личного дела: служил в пятнадцатом гренадерском Тифлисском, был дважды ранен, в чине поручика перешел на службу к генералу Корнилову, совершил с ним Ледовый поход, а после смерти генерала примкнул к дроздовцам. Карьеры не сделал – опять ранили… – Покревский дотронулся до шрама, – потом болел тифом… войну кончил ротмистром, командовал экскадроном. Когда большевики вошли в Крым, попал в засаду, спасался, прыгнул с утеса… попал сюда. Коня жалко. Конь меня столько раз спасал… А что касается этой девушки, несчастной и особенно одинокой, то прошу грязными руками к ней в душу не лезть.
– Мы учтем твое пожелание, – сказала Нинеля, вложив в голос столько яда, что воздух стал горьким.
– Значит, это было в двадцатом году? Осенью? – спросил Калнин. – В ноябре, – ответил ротмистр. – Записала? – спросила Кора. – Записала.
Дальше сидел, вытянув длинные ноги, инженер Той. – Ты все знаешь, – сказал он Коре. – Пожалуйста, – попросила она. – Скажи, как все. Чтобы все знали.
– Хорошо. Всеволод Николаевич Той. Инженер. Попал сюда в 2094 году во время неудачного испытания махолета. Еще не во всем разобрался…
– В каком году, простите? – Это был голос Калнина. – Мы уже слышали эту дату.
– Он прав, – сказала Кора. – Я попала сюда на следующий день после него.
– А вот этого не может быть! – закричала вдруг боевая Нинеля. – Инженер твой здесь уже вторую неделю. Он сразу за мной прибыл.
– Ничего особенного, – сказал тогда мужчина в толстых очках. – На переходе между мирами действуют совершенно иные законы пространственно-временного континуума. И не столь важно, кто и когда сюда попал. Попадать сюда вы начали тогда, когда заработала установка. Она же вытягивает людей из точки пространства, а не из точки времени. Почему вас так волнует появление инженера днем раньше или днем позже, но совершенно не удивляет то, что принцесса Парра покинула Землю, очевидно, более полутысячи лет назад и прибыла вместе с нами? А уважаемый Влас Фотиевич вылетел из пункта "а" в пункт "б" за полвека до меня.
Кора дождалась, пока Калнин кончит говорить, и сразу же обратилась к нему со стандартным вопросом:
– А теперь расскажите о себе. Когда вы сюда попали и кто вы?
– Меня зовут Эдуардом Оскаровичем, – ответил тот. – Я физик, физик-теоретик. В сентябре 1949 года я оказался здесь в отпуске, из которого не вернулся. Не совсем по той же причине, как вы, но по причине близкой.
– Эдуард Оскарович, ваша фамилия! – потребовала вдруг боевая подруга Коры. Что-то ей не понравилось в имени физика.
– Моя фамилия Калнин, – ответил очкарик спокойно. – Но это вам ничего не скажет.
– Мне все и всегда говорит, – ответила боевая подруга. – И мне даже интересно, не приходитесь ли вы родственником комдиву Калнину Оскару, который проходил по делу военных вредителей в оборонной промышленности на процессе 56-ти в октябре 1938 года? – А вы откуда знаете?
– Здесь вопросы задаю я, – ответила боевая подруга, и Кора вдруг испугалась, не слишком ли быстро та забирает власть, и потому решила сбить с нее спесь.
– Дайте-ка я проверю, что вы там изобразили, – сказала она. – У меня почерк плохой.
– Давай, давай, когда велят, – вступился за Кору полицмейстер Журба, – должна быть проверка.
Как и можно было заподозрить, грамотность и каллиграфия не были сильными сторонами разведчицы Ни-нели. Строчки норовили уехать вниз, видно, стесняясь тяжелого груза многочисленных ошибок.
– Я потом перепишу, – сказала Нинеля. Молчание Коры казалось ей укором. – Ты не волнуйся, все будет как положено, протокол, выступления, анкеты.
– Ну, смотри, – строго сказала Кора и перехватила улыбку Эдуарда Оскаровича. Будто он все понимал. А чего такого? Ему лет пятьдесят – совсем старик. Наверное, уж набрался жизненного опыта. Революцию пережил и гражданскую войну. Только надо будет как-нибудь спросить, за кого он – за белых или за красных? Или он уже забыл?
Кора возвратила список помощнице, и та вздохнула с облегчением: организационных выводов и выволочки не будет.
Как ни странно, никто так и не поставил под сомнение право Коры задавать вопросы. Впрочем, девушка понимала одну из причин этого: все эти люди попали сюда из разных эпох и потому еще не осознали движения времени и пропастей, разделявших их. За исключением Парры они говорили на одном языке, а как только их заставили одинаково одеться, они стали пассажирами ковчега, на котором сломаны часы. И тут трудно бравировать утонувшим прошлым.
– Расскажите нам, кто вы такой, – обратилась она к Мише Гофману.
Миша потряс головой, словно хотел отделаться от воды в ухе.
– Они его наказали, – сказала Нинеля. – Они его заподозрили в шпионаже и обработали…
Кора почувствовала, что все симпатии Нинели находятся на стороне сил порядка, тех, кто умеет и может обрабатывать.
– Вы не можете говорить? – спросила Кора, давая Мише лазейку.
– Еще чего не хватало! – возмутилась Нинеля. – Другие докладывают, а этот сачковать? Не пойдет, мать его ети!
Лицо Нинели, скуластое, узкоглазое, угорское, и требовало маленького вздернутого носа, но нос почему-то выдался крупным и склонным к верхней губе. Волосы, валиком нависающие над покатым лбом, были плохо расчесаны и свисали двухцветными сосульками за ушами.
– Я не возражаю, – поспешил с ответом Миша. – Я отвечу. Я уже и им отвечал. Я песни сочиняю. Понимаете, я всего-навсего сочиняю песни и не знаю никаких ваших врагов?
– Миша, – кинулась к нему Кора. – Не волнуйтесь. Я же понимаю. Вас никто не укоряет.
– Кора, милая, – пояснил инженер Всеволод, – укоряют его местные власть предержащие. Как я понимаю, у них есть возможность наблюдать за нами в месте контакта наших миров. Мишу они уже видели, и тебя, и меня… Но Мишу заподозрили в том, что он не совсем тот, за кого себя выдает…
– Я пишу песни! – закричал Миша. – Хотите, я вам напишу песню? Веселую, жизнерадостную песню…
– Не надо, – сказала Кора. – Все. Опрос закончен. Если, конечно, больше здесь нет пришельцев с Земли.
– Здесь нет, – сказал Всеволод. – За две недели мы бы заметили.
– Значит, – сказала Кора, протягивая руку, и понятливая Нинеля положила ей на ладонь лист с записями, – давайте подведем и без того очевидные итоги. Вот кто здесь собрался. Я, Кора Орват, попала сюда из конца двадцать первого века. Из того же времени здесь оказались еще два человека – Всеволод Той и Миша Гофман. Эдуард Оскарович прилетел из середины двадцатого века. Чуть раньше покинула Землю Нинеля.
– На шесть лет, – уточнила Нинеля, будто это играло роль.
– В начале века расстались с Землей Покревский и Влас Фотиевич. И, наконец, когда-то очень давно – принцесса Парра. Итого нас восемь человек. Правильно?
– Да, – подтвердил Эдуард Оскарович. – Здесь нас восемь человек.
– И мы хотим вернуться домой, – сказала Кора. – Не знаю, – ответил Покревский. – Как так? – удивилась Кора. – Как только я вернусь домой, – сказал ротмистр, – красные воины бандита Махно догонят меня и порубят саблями, чего они чуть-чуть не успели сделать недели две назад. Но на этот раз со мной не будет коня…
– Где-то по большому счету он прав, – поддержала ротмистра Нинеля. – Меня ведь тоже догонят. А ведь лучше смерть, чем когда пытать будут.
– А я хочу домой, – детским голосом сказал Миша Гофман. – Они мне делали так больно…
Наступила странная неловкая пауза. Оказалось вдруг, что именно возвращение домой, как казалось Коре, такое желанное, пропастью и разделило людей.
– Я лучше останусь тут, – сказал Покревский. – И Парре там делать нечего.
Парра вскинула голову на звук своего имени, робко улыбнулась ротмистру, и Кора поняла, что сплетни Нинели не лишены оснований. Кора обернулась к Эдуарду Оскаровичу. – -Я ничего не понимаю, – -сказала она. – Но может быть, вы, как физик, объясните нам, можем ли мы вернуться домой. А если вернемся, то куда?
– Еще никто не вернулся, – сказал профессор Калнин. – Я имею в виду людей…
– Неужели никаких опытов не делали? Ну, с птицами, с насекомыми?
– Есть такие предположения, – сказал осторожно Калнин. – Для этого вы должны представить себе время. Время как физическую реальность…
Но профессор не смог в тот раз развить свою идею. Через залитый вечерним теплым светом плац по траве к ним шла медсестра.
– Кто здесь будет Кора Орват? – спросила она. – Я.
– К доктору Крелию на осмотр, – приказала медсестра.
Кора непроизвольно обратилась за поддержкой к остальным. Но никто не стал ее защищать.
– Ничего плохого не сделают, – сказал инженер Всеволод. – Всех осматривали. Такой порядок.
– Такой порядок… – вторила ему Нинеля. – Вы мне листок оставите? – Нет, он мне нужен.
Медсестра провела Кору в административный корпус, в кабинет сизолицего Крелия, где Кора уже бывала.
Доктор был благожелательно настроен и, очевидно, в самом деле собирался Кору исследовать. Но девушку удивило его поведение: вместо того чтобы включить диагностический комплекс, должный осмотреть Кору и сделать все нужные выводы, он сам занялся ее изучением, как будто был тайным развратником, который под предлогом осмотра пользовался случаем, чтобы трогать, щипать и переворачивать пациентку. Будучи девушкой прямой, Кора спросила доктора:
– Вы всех женщин так изучаете или только молодых? – Не понимаю, – возмущенно откликнулся доктор. – Что вас смущает? Я веду обследование по стандартной программе. И будь на вашем месте старенький дедушка, я бы вел себя точно так же.
И тут Кора сделала вывод о том, что медицина в параллельном мире значительно отстала от земной: она увидела в руке доктора небольшую треугольную бритву.
– Что вы намерены делать? – спросила она дрогнувшим голосом. Воспитанная на гуманных традициях медицины двадцать первого века, которая ставит во главу угла принцип "не разрежь", Кора оказалась лицом к лицу с медициной отсталого параллельного мира, представитель которого намеревался ее резать.
– Дайте мне палец и не устраивайте истерик. Дети в яслях – -и те не боятся! – прикрикнул на Кору доктор. Кора в ужасе подчинилась приказу и протянула ему руку. Доктор крепко ухватился за безымянный палец, и Кора пережила одно из самых страшных жизненных испытаний: доктор полоснул бритвочкой по пальцу, и капля ее драгоценной крови показалась на коже. – Зачем эта пытка? – прошептала Кора. – Затем, – ответил доктор, – чтобы сделать вам анализ крови.
– Но разве для этого режут людей? – Я вас еще не резал, – сообщил сизолицый Крелий. Он принялся давить раненый палец, выжимая из него сок – каплю за каплей кровь своей пациентки.
Трудно и страшно пересказывать мучения, сквозь которые прошла агент ИнтерГпола Кора Орват в этой пыточной камере. Достаточно сказать, что, не удовлетворившись издевательством над пальчиком Коры, доктор воткнул ей страшную иглу в сгиб руки – объяснив, что берет кровь из вены. Именно так! А затем… Кора увидела орудие пытки, именуемое здесь "шприц".
– У нас по соседству холера гуляет, – сообщил доктор, – мы всем прививки делаем.
Кора героически снесла и это. Она читала в книгах, видела в фильмах, как герои и тайные агенты подвергались пыткам и казням. Теперь же наступила и ее очередь.
– Вот и все пока, – сказал доктор, насытившись ее мучениями. – Завтра продолжим. – Только не это! – проговорила Кора. Она теперь поняла, какая невероятная пропасть разделяет наш цивилизованный, воспитанный мир от дикого, агрессивного параллельного мира, в который она угодила.
Правда, когда Кора, вернувшись в барак, стала за ужином рассказывать Нинели, какие пытки она претерпела, то сначала Нинеля, а потом и другие ее соседи – Покревский, Эдуард Оскарович и даже полицмейстер Журба – подняли Кору на смех, утверждая, что и на Земле еще недавно к телам людей относились без должного пиетета и кололи их, резали, кромсали в угоду медицине. Хотя, конечно же, это никак не спасало людей от страшных болезней и ранней смерти.
"Какое счастье, – подумала тогда Кора, – что я родилась в современном мире! Ведь могла же появиться на свет в двадцатом веке и мучилась бы всю свою короткую восьмидесятилетнюю жизнь".
– А что со мной дальше будет? – спросила Кора, когда прошла боль.
– Вы у нас побудете, отдохнете, придете в себя, – заурчал Крелий. – Потом мы найдем вам занятие по душе. – Но я теперь свободна?
– Ни в коем случае! – возразил Крелий. – Пока что вы находитесь в карантине. Вы – источник очень опасных бацилл.
– И долго я буду томиться в этой тюрьме? – Ай! – возмутился доктор. – Разве это тюрьма? Вы находитесь здесь в обществе ваших друзей. Вам будет интересно.
– Вы разговариваете со мной, как с идиоткой! – Нами все остаются довольны, – возразил Крелий. И он склонился над столом, где лежали записи, сделанные им во время обследования Коры. Он изучал, словно позировал для исторического полотна, на котором полководец, склонившись над картой, решает, куда же нанести решительный удар.
По сигналу, явно произведенному, но не замеченному Корой, в кабинет вошли две медицинские сестры в мясницких клеенчатых халатах.
– Обработать, – произнес Крелий, не поднимая головы, – и отвести в палату номер восемь.
Медсестры ловко подхватили Кору под локти, словно ожидали сопротивления, и вынесли из кабинета. В коридоре ее толкнули в направлении приоткрытой двери, за которой находилось узкое, уходящее в темную даль помещение, перегороженное рабочим столом. За столом сидел медицинский работник в привычном уже мясницком фартуке, а по обе стороны от него тянулись вглубь полки, уставленные ящиками, коробками, бутылками и прочими предметами.
Человек ждал Кору, он поднялся из-за стола, согнутый и кривой, тускло поглядел на нее единственным глазом и закричал:
– Где я ей обмундирование добуду – размер сорок четыре, а рост шесть футов?
И тут же скрылся в проходе и начал вываливать на пол коробки, шуровать в них и оттуда, издали, донесся вопрос: – Какой размер обуви?
– У меня своя, – догадалась Кора. – Не надо обуви. – Положено, – заметила одна из медсестер. Кладовщик уже мчался к ним по коридору, кинул на стол синий халат, кипу арестантского белья, чулочки, намотанные на картонку, и потребовал: – Орват, расписывайтесь здесь. И здесь. И здесь. Все ее арестантские вещи он покидал в серый мешок с какими-то лиловыми печатями на нем, протянул мешок Коре и тут же спрятал тетрадку с подписями в ящик стола. А медсестры снова подхватили Кору и повлекли ее вдоль коридора прочь от кладовой. – Да я сама дойду! – рассердилась Кора. – Нельзя. Не положено, – откликнулась сестра. – Вы проходите как больная. На излечении. – От чего? – спросила Кора. Ей не отвечали – все втроем скатились вниз по лестнице, снова побежали по коридору. Здесь были окна под самым потолком. Окна, забранные решетками. На другой стороне двери. Вот и дверь восемь. – Где ключ? – спросила сестра. – Где ключ? – еще громче воскликнула вторая сестра.
Ключ был в дверях, и Кора на всякий случай повернула его и потом, вынув из замочной скважины, спрятала в кулаке. Он мог пригодиться.
– Не прячь, – сказала медсестра, толкая дверь. – Куда ты от нас сбежишь? Вокруг пограничники.
Комната, которая отныне принадлежала Коре, была невелика – три метра в длину, два в ширину. Как раз достаточно, чтобы в ней поместилась койка, застеленная одеялом с вытканным на нем изображением тигра с ветвистыми рогами. Возможно, подобное экзотическое животное здесь водится. Кроме того, в комнате умещался унитаз и рядом с ним умывальник. Остальное пространство, очевидно, предназначалось для прогулок.
– А этот тигр? – спросила Кора. – -- Он здесь водится или вы его истребили?
– Этот выбрис, – ответила медсестра, – еще сохранился в труднодоступных местах, но далеко отсюда. Так что можете не беспокоиться.
– Вы меня радуете, – сказала Кора. – -А то я боялась выходить на прогулку.
Медсестры повернулись и, потолкавщись в дверях, вылетели наружу. Параллельный мир удивил Кору. Она ожидала увидеть нечто другое. Хотя бы более технологически оправданное и продвинутое. Судя по тому, что она здесь увидела, он отставал от Земли лет на сто с лишним. Тогда почему они затаскивают сюда людей, а не наоборот?
Интересно, Гофмана в самом деле разоблачили? Она же сама, как агент, должна молчать и делать вид, что ничего не случилось. В хорошую же компанию она попала!
