15 апреля
Доктор Мартин Филипс прислонил голову к стене пультового зала; штукатурка давала ощущение приятной прохлады. Перед ним четверо медиковтретьекурсников, прижавшись к стеклянной перегородке, в полнейшем благоговении следили за подготовкой пациента к компьютерной аксиальной томографии. Это был первый день их факультатива по радиологии, и они начинали с нейрорадиологии. Филипс привел их посмотреть на томограф в первую очередь, так как знал, что это впечатлит их и сделает более покладистыми. Студенты-медики иногда проявляли самоуверенность.
Внутри машинного зала лаборант перегнулся, проверяя положение головы пациента по отношению к гигантскому сканеру округлой формы. Он выпрямился, оторвал кусок липкой ленты и закрепил голову пациента на пенопластовой доске.
Дотянувшись до панели, Филипс взял направление и карту пациента. Он просмотрел то и другое в поисках клинической информации.
– Пациент Шиллер, – произнес Филипс. Студенты были так поглощены подготовкой, что не обернулись на его слова. – Основная жалоба – слабость в правой руке и правой ноге. Сорок семь лет. – Филипс посмотрел на пациента. Опыт подсказывал ему, что тот, скорее всего, ужасно напуган.
Филипс положил направление и карту, а в машинном зале сканера лаборант привел в действие стол. Голова пациента медленно вдвигалась в отверстие сканера, как будто на съедение. В последний раз проверив положение головы, лаборант повернулся и вышел в пультовую.
– О'кей, отойдите на минутку от окна, – велел Филипс. Четверо студентов послушались мгновенно и стали рядом с компьютером, лампы которого мигали в предвкушении. Как и предполагалось, студенты были впечатлены до состояния покорности.
Лаборант запер дверь, ведущую в машинный зал, и снял микрофон с кронштейна. – Не шевелитесь, мистер Шиллер. Полная неподвижность. – Указательным пальцем лаборант нажал пусковую кнопку на пульте. В машинном зале громадная округлая масса, окружающая голову Шиллера, начала совершать резкие ритмические вращательные движения, подобные движению главной шестерни гигантских механических часов. Механический звук, громко слышимый Шиллеру, по другую сторону перегородки был приглушен.
– Что сейчас происходит? – сказал Мартин. – Машина производит по двести сорок рентгеновских замеров на каждый градус вращательного движения.
Один из студентов показал своему коллеге гримасу полного непонимания. Мартин не стал придавать этому значения и прикрыл лицо ладонями, приложив пальцы к глазам, осторожно потер, а затем стал массировать виски. Он еще не выпил кофе и чувствовал себя не в своей тарелке. Обычно он заходил по пути в кафетерий госпиталя, но сегодня утром из-за студентов у него не было на это времени. Филипс, в качестве заместителя заведующего отделением нейрорадиологии, вменил себе в обязанность лично проводить ознакомление студентов-медиков с нейрорадиологией. Строгое следование этому принципу доставляло ему много неприятностей, так как оставляло мало времени для исследовательской работы. Первые двадцать-тридцать раз ему было приятно производить на студентов впечатление своим исчерпывающим знанием анатомии мозга. Но ощущение новизны притупилось. Теперь приятное чувство возникало лишь при появлении особенно умного студента, а в нейрорадиологии это случается не очень часто.
Через несколько минут сканер прекратил вращательное движение, и тогда ожила панель компьютера. Это было впечатляющее зрелище, напоминающее пульт управления из научно-фантастического фильма. Все взоры переключились с пациента на мигающие лампы, и только Филипс опустил взгляд на руки и стал соскребать небольшой кусочек омертвевшей кожи у ногтя указательного пальца. Мысли его блуждали.
– В течение следующих тридцати секунд компьютер одновременно решает сорок три тысячи двести уравнений по замерам плотности ткани, – сказал лаборант, который был рад взять на себя роль Филипса. Филипс это поощрял. По существу, он просто читал студентам обычные лекции, давая возможность проводить практические занятия сотрудникам Нейрорадиологии или великолепно обученным лаборантам.
Подняв голову, Филипс следил за студентами, замершими перед пультом компьютера. Переведя взгляд на окно из свинцового стекла, Филипс мог видеть только босые ноги Шиллера. Пациент мгновенно стал лишь статистом в разворачивающейся драме. Студентам машина была бесконечно более интересна.
Филипс посмотрелся в небольшое зеркало на аптечке первой помощи. Он еще не брился и щеки были покрыты густой однодневной щетиной. Он всегда приходил на добрый час раньше всех в отделении и привык бриться в раздевалке хирургического отделения. Обычно, встав и сделав пробежку трусцой, он принимал душ и брился в госпитале, а затем заходил в кафетерий выпить кофе. У него при этом оставалось два часа, чтобы без помех заняться своими исследованиями.
Продолжая глядеть в зеркало, Филипс провел рукой по своим густым рыжеватым волосам, отводя их назад. Между светлыми концами волос и более темными их основаниями была такая большая разница, что некоторые сестры подтрунивали над Филипсом, утверждая что он обесцвечивает волосы. Ничего общего с действительностью это не имело. Филипс редко задумывался о своей внешности и иногда стригся сам, если некогда было сходить к госпитальному парикмахеру. Но, несмотря на это, Мартин был красив. Ему исполнился сорок один, и морщины, недавно появившиеся у глаз и рта, только украшали его, так как раньше у него был несколько мальчишеский вид. Теперь он выглядел строже и, как заметил один из недавних пациентов, он был больше похож на телевизионного ковбоя, чем на доктора. Это замечание доставило ему удовольствие и было не совсем беспочвенным. При росте примерно метр восемьдесят у него была тонкая, но атлетическая фигура, и лицом своим он не производил впечатления кабинетного ученого. Оно имело угловатые очертания при идеально прямом носе и чувственном рте. Его живые светло-голубые глаза более чем что-либо иное отражали присущий ему интеллект. В 1961 году он окончил Гарвард с отличием.
Электронно-лучевая трубка на выходной панели ожила и на ней появилось первое изображение. Лаборант поспешно отрегулировал ширину окна и яркость, добиваясь наилучшего качества. Вокруг небольшого экрана, похожего на телевизионный, студенты столпились так, как будто предстояло смотреть захватывающий матч, но увидели овал с белыми краями и зернистой структурой внутри. Построенное компьютером изображение внутреннего строения головы пациента расположено было так, как будто на Шиллера смотрели сверху, а у него отсутствовала верхняя часть черепа.
Мартин посмотрел на часы. Без четверти восемь. Он рассчитывал, что вот-вот придет доктор Дениз Зенгер и займется студентами. Этим утром на уме у Филипса была только встреча с Вильямом Майклзом, вместе с которым он проводил исследования. Майклз позвонил накануне и обещал прийти рано утром с маленьким сюрпризом для Филипса. Сейчас любопытство Мартина обострилось до предела, и ожидание сводило его с ума. Вот уже четыре года они вдвоем работали над программой, дающей возможность компьютеру заменить радиолога и читать рентгеновские снимки черепа. Требовалось так запрограммировать машину, чтобы она проводила качественную оценку плотности определенных зон снимка. В случае успеха выигрыш был бы потрясающим. А поскольку проблемы интерпретации снимков черепа практически не отличаются от проблем интерпретации других снимков, программу можно было в дальнейшем использовать во всех разделах радиологии. А если им удастся это…
Филипс иногда позволял себе помечтать о собственном исследовательском отделении и даже о Нобелевской премии.
На экране появилось следующее изображение, и Филипс вернулся к действительности.
– Этот срез находится на тринадцать миллиметров выше предыдущего изображения, – произнес лаборант нараспев. Пальцем он указал на нижнюю часть овала. – Вот здесь мозжечок и…
– Есть отклонение от нормы, – сказал Филипс.
– Где? – спросил лаборант, сидящий на небольшой табуретке перед компьютером.
– Здесь, – сказал Филипс, пробираясь поближе. Пальцем он коснулся зоны, которую лаборант только что назвал мозжечком. Этот светлый участок в правом полушарии мозжечка не соответствует норме. Он должен быть той же плотности, что и с другой стороны.
– Что это? – спросил один из студентов.
– Пока трудно сказать, – ответил Филипс. Он нагнулся, чтобы поближе рассмотреть сомнительное место. – Интересно, нет ли у пациента отклонений в походке.?
– Есть, – откликнулся лаборант, – в течение недели у него наблюдалась атактическая походка.
– Вероятно, опухоль, – предположил Филипс, продолжая стоять в согнутом положении.
Лица всех четырех студентов-медиков, разглядывавших невинного вида светлый участок на экране, мгновенно выразили смятение. С одной стороны, их потрясла такая яркая демонстрация могущества современной диагностической техники. С другой стороны, их напугало само понятие опухоли в мозге, возможность ее существования у кого угодно, даже у них.
На месте этого изображения стало появляться следующее.
– Вот еще один светлый участок в височной доле, – произнес Филипс, быстро указав область на изображении, уже заменявшемся следующим. – На следующем срезе будет видно лучше. Но потребуется контрастное исследование.
Лаборант поднялся и пошел в машинный зал, чтобы ввести в вену Шиллера контрастный материал.
– А что делает контрастный материал? – спросила Нэнси Макфадден.
– Он помогает очертить образования типа опухолей в случае разрушения барьера между кровью и мозгом, – Филипс оглянулся, чтобы посмотреть, кто входит в комнату. Он слышал, как открылась дверь из коридора.
– Он содержит йод?
Последнего вопроса Филипс не слышал, потому что Дениз Зенгер уже вошла и тепло улыбалась Мартину из-за спин полностью поглощенных темой студентов. Она выскользнула из своего короткого белого пальто и, протянув руку, повесила его рядом с аптечкой первой помощи. Таким образом она обычно приступала к работе. Филипс сразу утратил всякое желание работать. На Зенгер была розовая блузка, плиссированная спереди и окаймленная сверху тонкой голубой лентой, которая была завязана бантом. Когда она, вешая пальто, вытянула руку, груди ее натянули блузку, и Филипс, подобно знатоку, оценивающему произведение искусства, восхитился этим зрелищем – Мартин считал Дениз одной из самых красивых женщин, каких он когда-либо видел. Она утверждала, что ее рост 165 сантиметров, хотя в действительности это было 162,5. Сложена она была изящно, весила сорок девять килограмм, груди ее не отличались величиной, но зато обладали чудесной формой и упругостью. Свои густые блестящие каштановые волосы она гладко зачесывала назад и стягивала одной заколкой на затылке. Светло-карие глаза с серыми крапинками придавали ей живой озорной вид. Мало кому могло прийти в голову, что три года назад она была лучшей выпускницей медицинского института, и не многие верили, что ей двадцать восемь лет.
Кончив заниматься своим пальто, Дениз проскользнула мимо Филипса, незаметно пожав его левый локоть. Все было сделано так быстр_ _*****************_ _ _ _ _ _ Ј®ў®аЁв?
‘в㤥вл ўб¬ ваЁў “Ёбм ў Ё§®Ўа ¦ҐЁҐ, Ў®пбм Ї®иҐўҐ“Ёвмбп. ЋЁ згўбвў®ў “Ё ᥡп в Є, Ўг¤в® пўЁ“Ёбм гЄжЁ® ЎҐ§ ¤ҐҐЈ Ё ¬ “Ґ©иҐҐ ¤ўЁ¦ҐЁҐ ¬®Ј“® Ўлвм Ёбв®“Є®ў ® Є Є § пўЄ Ї®ЄгЇЄг.
– „ ў ©вҐ, п ў ¬ ¬ҐЄг, ЇаҐ¤“®¦Ё“ ”Ё“ЁЇб. – ‘®Ўб⢥® ¬®§Ј®ўлҐ ®Їге®“Ё ®Ўлз® Ґ¤ЁЁзл, ў®в ®Їге®“Ё ®в ¤агЈЁе з б⥩ ⥓ , §лў Ґ¬лҐ ¬Ґв бв § ¬Ё, ¬®Јгв Ўлвм Ґ¤ЁЁзл¬Ё Ё“Ё ¬®¦Ґб⢥묨.
– Рак легких?! – выпалил один из студентов, как будто на телевизионном соревновании.
– Очень хорошо, оценил Филипс. – На этом этапе стопроцентной уверенности нет, но я бы сделал ставку на этот вариант.
– Сколько пациенту осталось жить? – спросил явно обескураженный студент.
– Какой врач его ведет?
– Он в нейрохирургической службе Курта Маннергейма, – ответила Дениз.
– Тогда жить ему осталось недолго, – сказал Мартин. – Маннергейм будет его оперировать.
Дениз резко повернулась.
– Такие случаи неоперабельны.
– Вы не знаете Маннергейма. Он оперирует все что угодно. В особенности опухоли. Мартин вновь наклонился к плечу Дениз, вдыхая ни с чем не сравнимый аромат ее свежевымытых волос. Для Филипса он был таким же единственным в своем роде, как отпечатки пальцев, и, несмотря на официальную обстановку, он ощутил зарождающееся влечение. Мартин выпрямился, чтобы избавиться от наваждения.
– Доктор Зенгер, мне нужно сказать вам несколько слов, – проговорил он вдруг, жестом приглашая ее в угол комнаты.
Дениз охотно, хоть и с удивленным видом, повиновалась.
– Мое профессиональное мнение…, – начал Филипс тем же официальным тоном. Затем он сделал паузу, а продолжив, понизил голос до шепота – …что сегодня вы выглядите необычайно сексапильно. Выражение лица Дениз менялось медленно. Смысл сказанного дошел до нее лишь через некоторое время. А затем она почти рассмеялась. – Мартин, ты меня захватил врасплох. Ты говорил так сурово, что я подумала, что что-то сделала не так.
– Так и есть. Ты так сексапильно одеваешься исключительно для того, чтобы сделать меня неспособным сосредоточиться.
– Сексапильно? Я застегнута по самое горло.
– На тебе все что угодно выглядит сексапильно.
– Просто у тебя грязные помыслы, старик!
Мартин рассмеялся. Дениз права. Как только он ее видел, ему невольно вспоминалось, как чудесно она смотрится нагая. Он встречался с Дениз Зенгер уже больше шести месяцев и все еще чувствовал себя восторженным мальчишкой. Поначалу они принимали все меры предосторожности, чтобы в госпитале не догадались об их связи, но по мере того, как они все более и более убеждались в серьезности своих отношений, сохранение тайны заботило их все меньше, в особенности оттого, что чем лучше они узнавали друг друга, тем меньше становилась разница в возрасте. А то, что Мартин был заместителем заведующего Нейрорадиологией, а Дениз – практиканткой второго года отеделения радиологии, служило для обоих профессиональным стимулом, особенно после того, как она приступила к практике в его отделе – это произошло три недели назад. Дениз могла потягаться в знаниях с двумя врачами, которые уже завершили радиологическую практику. И потом, это же было интересно.
– Старик, а? – прошептал Мартин. – За эти слова ты будешь наказана. Я оставляю этих студентов на тебя. Если они начнут скучать, пошли их в кабинет ангиографии. Мы дадим им мощную дозу клинической практики до теоретической.
Зенгер кивнула в знак покорности.
– А когда ты закончишь утреннюю порцию томографии, – продолжал Филипс, все еще шепотом, – приходи в мой кабинет. Может быть, нам удастся сбежать в кафетерий!
Прежде чем она ответила, он взял свое длинное белое пальто и ушел.
Хирургические кабинеты располагались на одном этаже с Радиологией, и Филипс пошел в этом направлении. Обходя плотное скопление каталок с пациентами, ожидающими рентгеноскопии, Филипс прошел через просмотровый рентгеновский кабинет. Это было большое помещение, разгороженное просмотровыми кабинами, в которых сейчас около дюжины практикантов болтали и пили кофе. Ежедневной лавине снимков еще только предстояло накатиться, хотя рентгеновские аппараты работали уже около получаса. Сначала появится тонкий ручеек пленок, затем он превратится в потоп. Филипс все это хорошо помнил со своих практикантских времен. Он проходил практику в этом медицинском центре и, подчиняясь суровым требованиям крупнейшего и лучшего в стране отделения радиологии, много раз проводил по двенадцать часов в этой самой комнате.
Наградой за его старания было предложение стипендии для проведения исследований по радиологии. По окончании его работа была признана столь выдающейся, что ему предложили место в штате с одновременным преподаванием в медицинском институте. От этой начальной должности он быстро вырос до нынешнего положения заместителя заведующего Нейрорадиологией.
Филипс на мгновение остановился в самом центре просмотрового рентгеновского кабинета. Его особое слабое освещение, идущее от флуоресцентных ламп за матовыми стеклами статоскопов, придавало всем находящимся здесь жуткий вид. Какое-то время практиканты напоминали трупы с мертвенно бледной кожей и пустыми глазницами. Филипс удивился, как он не замечал этого раньше. Он взглянул на свою собственную руку. Рука была такой же бледной.
Он продолжил путь, ощущая странное беспокойство. За последний год это был уже не первый случай, когда он видел знакомую обстановку госпиталя в мрачном свете. Возможно, причиной тому было слабое, но нарастающее недовольство работой. Она все больше приобретала административный характер, а кроме того он ощущал застойность своего положения. Заведующему Нейрорадиологией Тому Броктону было пятьдесят восемь и об отставке он не помышлял. Вдобавок заведующий Радиологией Гарольд Голдблатт тоже был нейрорадиологом. Филипсу пришлось признать, что в своем стремительном росте в этом отделении он достиг предела, и не из-за недостатка способностей, а потому что два ближайшие места наверху были прочно заняты.Уже почти год как Филипс начал нерешительно подумывать об уходе из Медицинского центра в другой госпиталь, где он мог бы рассчитывать на более высокую должность.
Мартин свернул в коридор, ведущий в хирургию. Миновав двойные двери с запретительной надписью, затем еще одни открывающиеся в обе стороны двери, он попал в предоперационное помещение. На множестве находившихся здесь каталок лежали взволнованные пациенты в ожидании своей очереди на операцию. В конце этого большого помещения длинный стационарно закрепленный белый стол охранял вход в тридцать операционных и в послеоперационные палаты. Три сестры в зеленых хирургических одеждах хлопотали за ним, обеспечивая попадание нужных пациентов в нужные операционные для проведения нужных операций. Если учесть, что каждые сутки здесь проводится около двухсот операций, заняты они были постоянно.
– Кто-нибудь может мне сказать о пациенте Маннергейма? – спросил Филипс, склонившись к столу.
Все три сестры подняли головы и заговорили одновременно. Мартин как один из немногих неженатых докторов всегда был в Хирургии желанным гостем. Осознав происшедшее, сестры рассмеялись и стали церемонно уступать друг другу.
– Я, пожалуй, спрошу еще кого-нибудь, – сказал Филипс, делая вид, что уходит.
– Ой, нет! – вымолвила блондинка.
– Мы можем обсудить это в бельевой, – предложила брюнетка. Операционный участок был тем единственным местом госпиталя, где условности не имели обычной силы. Здесь царила совершенно особая атмосфера. Филипсу подумалось, что это как-то связано с ношением одинаковой для всех пижамоподобной одежды, а также с обстановкой потенциального кризиса, в которой намеки сексуального характера служили некоторой отдушиной. Как бы то ни было, Филипс очень хорошо это помнил. До решения пойти в радиологию он в течение года был здесь хирургом-стажером.
– Какой пациент Маннергейма вас интересует? – спросила блондинка. – Марино?
– Совершенно верно, – ответил Филипс.
– Она как-раз у вас за спиной, – сообщила блондинка.
Филипс обернулся. В нескольких метрах от него на каталке лежала женщина двадцати одного года, прикрытая простыней. Очевидно, сквозь туман предоперационных медикаментов она услышала свое имя, и голова ее медленно повернулась к Филипсу. Перед операцией ей наголо обрили череп и видом своим она напомнила Филипсу маленькую певчую птичку, лишенную перьев. Он дважды мельком видел ее при проведении предоперационного рентгеновского обследования и теперь был потрясен тем, насколько она сейчас изменилась. Он не представлял, как она мала и тонка. Глаза ее смотрели умоляюще, как у покинутого ребенка, и Филипсу оставалось только отвернуться, вновь обратив внимание на сестер. Одной из причин его перехода из Хирургии в Радиологию было осознание того, что он не может удержаться от сопереживания с некоторыми пациентами.
– Почему ее не взяли? – спросил он сестру, возмущенный тем, что больную оставили наедине с ее страхами.
– Маннергейм ждет специальные электроды из Гибсоновского мемориального госпиталя, – сказала блондинка. – Он хочет записать сигналы из той части мозга, которую собирается удалить.
– Ясно… – произнес Филипс, пытаясь составить план на утро. Маннергейм имел обыкновение расстраивать все планы.
– У Маннергейма два визитера из Японии, – добавила блондинка, – и он на этой неделе устраивает большое представление. Но они должны начать буквально через пару минут. Нам просто некого было с ней послать.
– О'кей, – произнес Филипс, уже двинувшись обратно через предоперационное помещение. – Когда Маннергейму потребуются локализационные снимки, звоните прямо мне в кабинет. Это сэкономит несколько минут.
На обратном пути Мартин вспомнил, что нужно еще побриться, и направился в комнату отдыха хирургов. В 8.10 она была почти пустынна, поскольку операции, начавшиеся в 7.30, были в самом разгаре, а до следующих оставалось еще довольно много времени. Лишь один хирург разговаривал по телефону со своим биржевым маклером и рассеянно почесывался. Филипс прошел в раздевалку и покрутил цифровой замок узкого шкафчика, оставленного в его пользовании стариком Тони, который занимался хозяйством хирургического отделения.
Не успел Филипс как следует намылить лицо, как его заставил вздрогнуть сигнал аппарата персонального вызова. Он и не подозревал, как напряжены у него нервы. Мартин взял трубку висящего на стене телефона, стараясь не касаться ею крема. Вызывала Хелен Уокер, его секретарша – она сообщила, что Вильям Майклз появился и ждет его в кабинете.
Филипс взялся за бритье с новой энергией. На него вновь нахлынуло возбуждение по поводу обещанного Вильямом сюрприза. Он протер лицо одеколоном и натянул свое длинное белое пальто. Проходя через комнату отдыха, он обратил внимание, что хирург все еще разговаривает со своим брокером.
На подходе к кабинету Мартин уже почти бежал. Хелен Уокер испуганно подняла голову от машинки, когда мимо пронеслась стремительная фигура шефа. Она привстала и потянулась за кипой писем и телефонных сообщений, но передумала, когда дверь кабинета Филипса захлопнулась. Пожав плечами, она продолжила печатание.
Филипс, тяжело дыша, привалился к двери. Майклз рассеянно листал один из радиологических журналов Филипса.
– Ну? – проговорил Филипс возбужденно. На Майклзе был обычный, плохо на нем сидящий, слегка поношенный твидовый пиджак, который он купил во время учебы на третьем курсе МТИ. В свои тридцать он выглядел двадцатилетним; у него были такие светлые волосы, что рядом с ним Филипс казался шатеном. Он улыбнулся, при этом его небольшой рот выразил озорное удовлетворение, а бледно-голубые глаза заблестели.
– Что такое? – поинтересовался он и сделал вид, что вновь углубляется в журнал.
– Перестань, – ответил Филипс, – я знаю, ты просто хочешь поиграть у меня на нервах. Беда в том, что тебе это хорошо удалось.
– Не знаю, что… – начал Майклз, но продолжить не смог. Одним быстрым движением Филипс пересек комнату и вырвал у него журнал.
– Не валяй дурака, – произнес Филипс. – Ты знал, что, сказав Хелен о сюрпризе, сведешь меня с ума. Я почти готов был позвонить тебе прошлой ночью в четыре часа. Теперь жалею, что не позвонил. Думаю, ты этого заслуживаешь.
– Ах да, сюрприз, – поддразнил Майклз. – Чуть было не забыл. – Он нагнулся и стал рыться в кейсе. Через минуту он извлек небольшой сверток в темно-зеленой бумаге, перевязанный толстой желтой тесьмой.
У Мартина вытянулось лицо.
– Что это такое?
Он ожидал увидеть листы бумаги, скорее всего машинные распечатки, отражающие какой-то успех в их исследовании. Никакого подарка в обычном смысле он не предполагал.
– Это сюрприз, – сказал Майклз, протягивая сверток Филипсу.
Филипс вновь обратил взгляд на подарок. Его разочарование было столь острым, что почти обратилось в злость.
– Какого черта ты вздумал покупать мне подарок?
– Потому что ты такой отличный партнер по исследованию, – ответил тот, все еще протягивая сверток. – На, держи.
Филипс подставил руку. Он уже оправился от шока и устыдился своей реакции. Что бы он ни ощущал, ему не хотелось обижать Майклза. В конце концов, это красивый жест.
Филипс поблагодарил, прикидывая при этом вес свертка. Сверток был легкий, длиной сантиметров десять и толщиной два с половиной.
– Ты не собираешься его открывать? – поинтересовался Майклз.
– Собираюсь, – ответил Филипс, внимательно посмотрев в лицо Майклза. Покупка подарка так не вязалась с личностью этого гениального мальчишки из отделения вычислительной техники. И не потому, что он не был дружелюбен и щедр. Просто он был так погружен в свои исследования, что обычно забывал о вежливых условностях. По существу, за четыре года совместной работы Филипс ни разу не встречался с Майклзом в неслужебной обстановке и считал, что его потрясающий мозг никогда не перестает работать. Помимо всего прочего, именно ему в двадцать шесть лет было предложено возглавить вновь созданный в университете отдел искусственного интеллекта. В МТИ он стал доктором философии, когда ему было всего девятнадцать.
– Давай, – произнес Майклз с нетерпением.
Филипс снял тесьму и церемонно опустил ее в завалы на своем столе. За ней последовала темно-зеленая бумага. Под бумагой оказалась черная коробка.
– В этом есть некий символ.
– Вот как?
– Да, продолжал Майклз. – Знаешь, как в психологии рассматривают мозг – как черный ящик. Теперь тебе надо заглянуть вовнутрь.
Филипс робко улыбнулся. Он не понял, о чем говорит Майклз. Сняв крышку и убрав какую-то тряпицу, он, к своему удивлению, извлек затем кассету, на наклейке которой были указаны "Слухи" Флитвуда Мака.
– Какого черта? – улыбнулся Филипс. Он терялся в догадках, зачем Майклз купил ему запись Флитвуда Мака.
– Еще символ, – пояснил Майклз. – То, что находится внутри, для тебя будет слаще всякой музыки!
Вся головоломка вдруг обрела смысл. Филипс резко раскрыл коробку и вынул кассету. Это не музыкальная запись. Это компьютерная программа.
– И насколько мы продвинулись? – спросил Филипс почти шепотом.
– Здесь все.
– Да нет! – с недоверием вымолвил Филипс.
– Помнишь свой последний материал? Это была сказка. Она решила проблему интерпретации плотности и границ. В этой программе учтено все, что ты включил во все свои карты. Она прочтет любой снимок черепа, если, конечно, ты вложишь ее вон в ту установку. Майклз показал вглубь кабинета Филипса. Там на рабочем столе стояла электрическая установка размером с телевизор. Видно было, что это прототип, а не серийная модель. Передняя стенка сделана из простой нержавеющей стали, из которой торчали болты крепления. В левом верхнем углу видна щель для установки кассеты с программой. Из боковых стенок выходят два электрических шнура: один – к пишущей машинке для ввода и вывода информации, другой – к прямоугольному ящику из нержавеющей стали шириной и длиной больше метра и высотой примерно тридцать сантиметров. В щели на его передней стенке видны ролики для подачи рентгеновских снимков.
– Я этому не верю, – сказал Филипс, опасаясь, что это тоже шутка.
– Мы тоже, – признал Майклз. – Все вдруг как-то сошлось. – Он подошел поближе и похлопал по крышке вычислителя. – Вся проделанная тобой работа по анализу решения задач и распознавания образов в радиологии показала не только необходимость нового оборудования, но и путь его создания. Вот и все.
– Внешне выглядит просто.
– Как и обычно – внешность обманчива. А внутренность этой установки произведет в компьютерном мире революцию.
– Подумать только, как она изменит всю радиологию, если действительно сможет читать снимки!
– Она будет их читать, – сказал Майклз, – но в программе еще могут быть ошибки. Теперь от тебя требуется пропустить через программу как можно больше снимков черепа, которые ты просматривал раньше. Если возникнут проблемы, я думаю, они будут связаны с плохими негативами. Я имею в виду, что программа сочтет снимок нормальным, а в действительности патология есть.
– Это относится и к радиологам.
– Ну, я думаю, программу мы сможем от этого освободить. Это будет зависеть от тебя. Теперь попробуй эту штуку, но сначала включи ее. Думаю, на это способен даже доктор медицины.
– Без сомнения, – откликнулся Филипс, – но, чтобы вставить вилку в розетку, потребуется доктор философии.
– Очень хорошо, – засмеялся Майклз. – Чувство юмора у тебя развивается. Воткнув вилку и включив установку, вставь кассету с программой в центральный блок. Тогда выходной принтер сообщит тебе, когда нужно вложить снимок в лазерный сканер.
– А как с ориентацией снимка?
– Не имеет значения, нужно только, чтобы он был повернут эмульсией вниз.
– О'кей, – сказал Филипс, потирая руки и глядя на установку, как гордый родитель. – Я все же не могу поверить этому.
– Я тоже не могу, – согласился Майклз. – Кто мог подумать четыре года назад, что мы добьемся такого успеха? Я еще помню тот день, когда ты без предупреждения пришел в отделение вычислительной техники и жалобным голосом спросил, не интересуется ли кто-нибудь распознаванием образов.
– И только по чистому везению я натолкнулся на тебя, – откликнулся Филипс. – В то время я принимал тебя за старшекурсника. Я даже не знал, что это за отдел искусственного интеллекта.
– Везение играет роль в каждом научном достижении, – согласился Майклз. – Но за везением следует масса тяжелого труда вроде того, который тебе предстоит. Не забудь: чем больше снимков черепа ты пропустишь через программу, тем лучше – не только для выявления ошибок, но и потому, что эта программа эвристическая.
– Только не щеголяй разными умными словами. Что значит: "эвристическая"?
– Оказывается, тебе не нравятся и медицинские термины, – улыбнулся Майклз. – Вот уж не думал, что врач будет жаловаться на непонятные слова. Эвристическая программа – это программа, способная обучаться.
– Ты имеешь в виду, что эта штука будет совершенствоваться?
– Ты попал в точку, – сказал Майклз, двигаясь к двери. – Но теперь это зависит от тебя. И заметь: тот же формат применим к другим разделам радиологии. Поэтому в свободное время, если такое у тебя вдруг окажется, начинай готовить материалы по чтению церебральных ангиограмм. Потом поговорим.
Закрыв дверь за Майклзом, Филипс подошел к рабочему столу и осмотрел установку для чтения снимков. Ему не терпелось немедленно начать с ней работать, но он знал, что этому мешает бремя текущих дел. Как бы в подтверждение этого, вошла Хелен с кипой писем и телефонных сообщений и с радостным известием, что плохо действует рентгеновский аппарат в одном из кабинетов церебральной ангиографии. Филипс неохотно отвернулся от новой машины.
