Глава Х
Постройка судна – Второй урожаи пшеницы. – Охота на куланов. Новое растение, более приятное, чем полезное – Кит в поле зрения – Гарпун из Вайн-Ярда – Потрошение кита Оригинальное употребление китового уса – Конец чая – Пенкрофу нечего больше желать
Когда Пенкроф забивал себе голову какой-либо идеей, он не давал покою ни себе, ни другим, пока не осуществит своего желания Итак, ему хотелось съездить на остров Табор, а так как для этого требовался довольно большой корабль, то такой корабль надо было построить
Вот какой план выработал инженер в полном согласии с Пенкрофом.
Судно в киле будет иметь тридцать пять футов длины и девять футов в поперечнике. Если подводная часть получится удачной, судно будет быстроходное. Оно должно сидеть в воде не глубже шести футов; такая осадка вполне достаточна, чтобы корабль не сносило течением. Палуба, по проекту, шла во всю длину судна и имела два люка, которые вели в трюм, разделенный перегородкой на две каюты. По оснастке это был шлюп.
Какое дерево наиболее пригодно для постройки судна? Ясень или ель, которых так много на острове? Предпочтение было оказано ели. Правда, ель немного "щелиста", как говорят плотники, но зато она легко поддается обработке и так же, как ясень, не портится от воды.
Приняв этот план, колонисты решили, что так как хорошая погода установится не раньше, чем через полгода, то постройкой судна займутся только Сайрес Смит и Пенкроф Гедеон Спилет с Харбертом будут по-прежнему охотиться, а Наб и его помощник дядюшка Юп останутся исполнять свои хозяйственные обязанности.
Тотчас же были выбраны подходящие деревья: их срубили, разделали, распилили на доски с искусством опытных пильщиков.
Спустя неделю в углублении между Трубами и стеной была устроена верфь, и на песке лежал киль в тридцать пять футов длиной с ахтерштевнем на корме и фор-штевнем на носу.
Сайрес Смит в этой новой работе действовал не вслепую. Он был столь же сведущ в кораблестроении, как почти во всем, и предварительно сделал чертеж судна на бумаге. Ему прекрасно помогал Пенкроф, который несколько лет проработал на верфи в Бруклине и знал ремесло практически. Поэтому все было проделано после точных расчетов и долгих размышлений.
Пенкроф, как понятно всякому, весь горел желанием получше выполнить свое новое задание и не согласился бы бросить его ни на минуту.
Лишь для одного дела удалось вытащить моряка из верфи, да и то только на один день: для сбора нового урожая хлеба. Сбор был произведен 15 апреля и удался так же хорошо, как и в первый раз, дав ожидаемое количество зерна.
– Пять буасо (37), мистер Сайрес! – объявил Пенкроф, тщательно вымерив свое богатство.
– Пять буасо? – повторил инженер Если считать по сто тридцать тысяч зерен на буасо, это выходит шестьсот пятьдесят тысяч зерен.
– Ну, мы отложим немного про запас, а все остальное посеем, – сказал моряк
– Хорошо, Пенкроф, и если следующий урожай будет столь же обилен, у нас останется четыре тысячи буасо. И мы поедим хлеба?
– Да, поедим
– Но надо будет построить мельницу.
– Ну и построим
Третье хлебное поле было гораздо обширнее двух первых, и тщательно подготовленная земля приняла драгоценный посев. Покончив с этим, Пенкроф вернулся к своей работе.
Между тем Гедеон Спилет с Харбертом охотились в окрестностях Вооруженные карабинами, готовые ко всяким случайностям, они углубились далеко, в не исследованную еще часть леса Дальнего Запада. Это была непроходимая чаща великолепных деревьев, росших в такой тесноте, точно им не хватало места Исследование этих зарослей представляло большие трудности, и журналист никогда не отправлялся в поход без карманного компаса' солнце едва пробивалось сквозь густую листву, и охотники могли заблудиться. Дичи в этих местах попадалось, разумеется, меньше, так как животным негде было развернуться. Но все же во второй половине апреля удалось убить двух крупных представителей травоядных Это были куланы, которые уже встречались колонистам на берегу озера; они безрассудно дали себя убить среди ветвей деревьев, где пытались скрыться Шкуры этих животных были принесены в Гранитный Дворец, и их выдубили с помощью серной кислоты, после чего они стали годны к употреблению
Во время одной из этих экскурсий было сделано другое открытие, не менее ценное. Этим открытием колония была обязана Гедеону Спилету.
Было 30 апреля. Оба охотника углубились в юго-западную часть леса. Журналист, который шел шагах в пятидесяти впереди Харберта, вышел на просеку, где деревья росли не так часто, позволяя проникать солнечным лучам.
Гедеон Спилет вдруг почувствовал странный запах; он исходил от какого-то растения с прямым цилиндрическим ветвистым стеблем, украшенным цветами, расположенными в виде грозди, с очень маленькими семечками. Журналист сорвал несколько стеблей и вернулся к Харберту.
– Посмотри-ка, что это за растение? – сказал он юноше
– А где вы его нашли, мистер Спилет?
– Вон на той полянке. Его там очень много.
– Знаете, мистер Спилет, эта находка даст вам все права на признательность Пенкрофа!
– Неужели это табак?
– Да, может быть, не первого сорта, но все-таки табак.
– Вот-то будет рад наш добрый Пенкроф! Но, надеюсь, он не выкурит его весь и оставит нам хоть что-нибудь
– Мне пришла в голову мысль, мистер Спилет, – сказал Харберт. – Давайте не будем ничего говорить Пенкрофу, пока не обработаем эти листья, и в один прекрасный день преподнесем ему набитую трубку.
– Хорошо, Харберт. В этот день нашему достойному другу не останется ничего желать на этом свете.
Журналист и юноша набрали порядочный запас драгоценного растения и вернулись в Гранитный Дворец. Они внесли свою "контрабанду" с такими предосторожностями, словно Пенкроф был самый строгий таможенный досмотрщик.
Сайрес Смит и Наб были посвящены в тайну, но моряк ни о чем не догадывался за все то довольно долгое время, которое потребовалось, чтобы высушить листья, размельчить их и немного прокалить на горячих камнях Все это длилось месяца два, но Пенкроф не замечал манипуляций своих товарищей, так как был занят постройкой корабля и возвращался в Гранитный Дворец только для сна.
Но все же Пенкрофу волей-неволей пришлось еще раз оторваться от своей любимой работы. 1 мая случилось событие, в котором участвовали все колонисты.
Уже несколько дней на море, в двух-трех милях от берега, можно было видеть какое-то громадное животное, плававшее в территориальных водах острова Линкольна. Это был огромных размеров кит, который, по-видимому, принадлежал к южному виду китов, называемых "кайскими".
– Вот хорошо бы было им завладеть! – говорил моряк. – Если бы у нас было подходящее судно и исправный гарпун, я бы сейчас же крикнул: "На кита!" Стоит потрудиться, чтобы его захватить.
– Я хотел бы посмотреть, как вы обращаетесь с гарпуном, Пенкроф, – сказал журналист. – Это, должно быть, интересно.
– Действительно, это очень интересное и не совсем безопасное занятие, – подтвердил инженер. Но раз у нас нет возможности захватить этого кита, не стоит о нем думать.
– Удивляюсь, как это кит мог заплыть в такие высокие широты, – сказал журналист.
Отчего же нет, мистер Спилет? – ответил Харберт. – Мы находимся как раз в той части Тихого океана, которую английские и американские китоловы называют "Китовым полем". Именно здесь, между Южной Америкой и Новой Зеландией, чаще всего попадаются киты Южного полушария в большом количестве.
– Совершенно правильно, – поддержал Харберта Пенкроф. Меня скорее удивляет то, что мы не видели китов раньше. Впрочем, если нам все равно не на чем к ним подойти, это не важно.
И Пенкроф вернулся к своей работе, правда, не без досады. В каждом моряке сидит рыболов, и если удовольствие от рыбной ловли стоит в прямом отношении к величине добычи, то можно себе представить, что чувствует китолов при виде кита.
И ведь дело не только в удовольствии. Нельзя было отрицать, что такая добыча была бы весьма полезной для колонистов: жир, китовый ус могли бы найти самое разнообразное применение.
По-видимому, киту не очень хотелось покидать воды острова. С плато Дальнего Вида либо из окон Гранитного Дворца Харберт и Гедеон Спилет, когда они не были на охоте, а также Наб, находившийся в своей кухне, могли следить в подзорную трубу за каждым его движением. Кит далеко заплыл в обширную бухту Союза и бороздил ее, быстро двигаясь от мыса Челюстей до мыса Когтя, отталкиваясь своим могучим хвостовым плавником. Опираясь на него, он плавал с большой скоростью, достигавшей временами двенадцати миль в час. Иногда он так близко подплывал к острову, что был совершенно ясно виден Это был действительно южный кит, черный и с головою более плоской, чем у северных китов.
Колонисты видели также, как он выбрасывает из ноздрей на большую высоту облака пара, а может быть, и воды, ибо, как это ни покажется странным, натуралисты-китоловы еще не сговорились на этот счет. Принято думать, что это пар, который внезапно сгущается под действием холодного воздуха и дождем падает вниз.
Присутствие морского млекопитающего занимало мысли колонистов. Оно особенно раздражало Пенкрофа и даже не давало ему работать В конце концов, ему хотелось захватить этого кита, как ребенку хочется получить игрушку, которую ему не дают. По ночам он громко бредил китом, и, будь у него возможность напасть на это животное, он, конечно, не раздумывая, бросился бы за ним в погоню. Но то, что не могли сделать колонисты, сделала для них судьба. 3 мая Наб, стоявший у окон кухни, громкими криками возвестил, что кита выбросило на берег острова.
Харберт и Гедеон Спилет, собиравшиеся идти на охоту, побросали ружья Пенкроф выронил топор. Сайрес Смит с Набом присоединились к товарищам, и все быстро направились к тому месту, где лежал кит.
Кит оказался выброшенным во время прилива на сушу возле мыса Находки, в трех милях от Гранитного Дворца. Было очевидно, что ему нелегко будет вернуться в море. Во всяком случае, следовало поторопиться, чтобы, если понадобится, отрезать киту путь к отступлению. Все побежали, захватив с собой пики и рогатки, окованные железом, перешли реку по мосту, спустились по правому берегу и вышли на берег моря Двадцать минут спустя колонисты стояли возле огромного животного, над которым уже летали стаи птиц
– Какое чудовище! – вскричал Наб.
Это было верно сказано. На песке лежал южный кит длиной в восемьдесят футов, гигантский представитель своей породы, который должен был весить не меньше ста пятидесяти тысяч фунтов
Чудовище, выброшенное на берег, не двигалось и не делало попыток вернуться в море, пока вода стояла еще высоко
Неподвижность его скоро объяснилась: когда с наступлением отлива колонисты обошли вокруг животного, они увидели, что оно мертво; в левом боку кита торчал гарпун.
– Значит, в наших краях бывают китоловы, – тотчас же сказал Гедеон Спилет.
– Почему вы так думаете? – спросил моряк.
– Но ведь гарпун все еще торчит в теле кита.
– Ну, это ничего не доказывает, мистер Спилет, – сказал Пенкроф. – Бывали случаи, что киты проплывали тысячи миль с гарпуном в теле, и, если этот кит был ранен в северной части Атлантического океана и приплыл умирать сюда, на юг Тихого океана, это ничуть не удивительно.
– Однако… – сказал Гедеон Спилет, не совсем удовлетворенный объяснением Пенкрофа.
– Все это вполне возможно, – сказал Сайрес Смит. – Но следует осмотреть гарпун. Быть может, китоловы вырезали на нем название своего судна. Это довольно распространенный обычай.
И действительно, Пенкроф, вырвав гарпун из тела кита, прочитал следующую надпись:
Мария Стелла
Вайн-Ярд (38)
– Корабль из Вайн-Ярда! "Мария Стелла" – прекрасное китоловное судно, которое я хорошо знаю. Друзья мои, корабль из Вайн-Ярда, китоловное судно из Вайн Ярда!
Моряк, потрясая гарпуном, с волнением повторял это название, столь близкое его сердцу, название гавани в его родной стране.
И так как трудно было предположить, что "Мария-Стелла" когда-нибудь потребует кита, убитого ее гарпуном, колонисты решили его выпотрошить, пока он не начал разлагаться Хищные птицы, которые уже несколько дней дожидались богатой добычи, хотели безотлагательно вступить во владение ею, так что их при шлось распугать ружейными выстрелами.
Кит оказался самкой: из ее сосков выдоили много молока, которое, по мнению некоторых натуралистов, может сойти за коровье Действительно, китовое молоко не отличается от коровьего ни вкусом, ни цветом.
Пенкроф когда-то служил на китоловном судне и мог руководить потрошением. Эта не совсем приятная операция продолжалась три дня, и ни один из колонистов не пытался уклониться от участия в ней – даже Гедеон Спилет, который, по словам моряка, в конце концов прекрасно освоился с ролью потерпевшего крушение.
Китовый жир сначала нарезали ломтями в два с половиной фута толщины, затем разделили на куски по тысяче фунтов в каждом и вытопили в специально принесенной посуде тут же на месте. Колонистам не хотелось разводить зловоние вблизи плато Дальнего Вида.
После топки вес жира уменьшился примерно на одну треть Но все же его было достаточно: из одного языка получилось около шести тысяч фунтов, а из верхней губы четыре тысячи Кроме жира, который должен был дать неисчерпаемые запасы стеарина и глицерина, был еще китовый ус. Для него тоже, несомненно, предстояло найти употребление, хотя в Гранитном Дворце не носили ни зонтиков, ни корсетов В верхней челюсти кита справа и слева торчало восемьсот очень гибких острых роговых лезвий; они были волокнистого строения и заострены на концах, словно большие гребни; шестифутовые зубцы их задерживают тысячи маленьких животных, рыбок и моллюсков, служащих пищей для кита.
Наконец потрошение, к великому удовольствию потрошителей, было закончено. Остатки туши предоставили птицам, которые должны были склевать ее без остатка. Колонисты вернулись к повседневной работе.
Однако, прежде чем возвратиться на верфь, Сайрес Смит решил изготовить приборы, которые возбудили живейшее любопытство его товарищей. Он взял дюжину пластин китового уса, разрезал их на шесть равных частей и заострил на конце.
– А это для чего нужно, мистер Сайрес? – спросил Харберт, когда инженер кончил свое дело.
– Для того, чтобы убивать волков, лисиц и даже ягуаров, ответил Сайрес Смит.
– Теперь?
– Нет, зимой, когда у нас будет лед.
– Я не понимаю… – сказал Харберт.
Ты сейчас поймешь, мой мальчик, ответил инженер. Этот прибор придумал не я. Им часто пользуются охотники-алеуты на Аляске. Вот перед вами пластины китового уса, друзья мои. Когда наступят морозы, я их согну и буду поливать водой до тех пор, пока они не покроются слоем льда, который не позволит им разогнуться; потом я их разбросаю на снегу, но сначала обмажу жиром. Что же произойдет, если какой-нибудь голодный зверь проглотит такую приманку? От теплоты лед растает у него в желудке, китовый ус распрямится и проткнет ему внутренности острыми концами.
– Вот здорово придумано! – сказал Пенкроф.
– Это сэкономит порох и пули, – добавил Сайрес Смит.
– Это еще лучше, чем ловушки, – заметил Наб.
– Так, значит, до зимы?
– До зимы.
Между тем постройка корабля подвигалась вперед. К концу месяца он уже был наполовину обшит досками. Судя по его форме, можно было предсказать, что он вполне будет годиться для путешествия по морю.
Пенкроф работал с замечательным усердием, и только его сильная натура могла устоять при таком напряжении. Друзья украдкой готовили ему награду за все его труды. 31 мая моряку пришлось испытать величайшую радость в своей жизни.
В этот день, после обеда, Пенкроф, собираясь подняться из-за стола, почувствовал чью-то руку на своем плече. Это была рука Гедеона Спилета.
– Одну минуту, мистер Пенкроф, – сказал журналист. – Это не годится. Вы забыли про десерт.
– Спасибо, мистер Спилет, – ответил моряк. – Я иду работать.
– Выпейте хоть чашечку кофе.
– Тоже не хочется.
– Ну, а трубочку?
Пенкроф поднялся с места и даже побледнел, когда журналист протянул ему набитую трубку, а Харберт – горячий уголек.
Моряк хотел что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова; схватив трубку, он поднес ее к губам, зажег и подряд пять или шесть раз затянулся. Синеватое облако ароматного дыма окутало лицо моряка. Сквозь дым послышались полные восторга слова:
– Табак! Настоящий табак!
– Да, Пенкроф, – сказал Сайрес Смит, – и притом превосходный.
– О! – вскричал моряк. – Теперь уж все есть на нашем острове!
И он продолжал выпускать один клуб дыма за другим:
– Но кто же сделал это открытие? – спросил он наконец. Наверное, ты, Харберт?
– Нет, Пенкроф, это мистер Спилет.
– Мистер Спилет! – вскричал моряк, прижимая к своей груди журналиста, которому никогда не приходилось попадать в столь могучие объятия.
– Уф, Пенкроф! – сказал Гедеон Спилет, когда ему наконец удалось перевести дух. – Часть вашей признательности принадлежит Харберту, который определил это растение, Сайресу, который его приготовил, и Набу, которому стоило большого труда не разболтать наш секрет.
– Ну, друзья мои, когда-нибудь я вас отблагодарю! воскликнул моряк. – Теперь я ваш до конца жизни.
