Глава вторая
– Бумага, – повторил Старый. – Хоть десяток листов.
– Будет тебе бумага, – сказал Томас.
Те, кому уходить, собрались у ворот в изгороди. Остальные пришли их проводить. Все делали вид, что поход самый обыкновенный, как за корнями к болоту, а прощались как будто навсегда.
Те, кто уходил, были тепло одеты – одежду собрали по всему поселку. Тетя Луиза сама отбирала, ушивала, подгоняла. Наверное, Олег никогда не был так тепло одет. Только Дик ничего лишнего не взял. Он сам себе все шьет. Дождь почти перестал, в лужах вокруг столбов плескались, пищали плавунцы. К хорошей погоде.
Томас посмотрел на плавунцов и сказал:
– Дождь перестанет. Надо бы столбы укрепить.
– Не думай об этом, – сказала тетя Луиза, – без тебя справимся.
– А ты мне что принесешь, пап? – спросила рыжая Рут, дочка Томаса.
– Не надо, – сказала его жена. – Не надо даже думать об этом. Главное, чтобы папа вернулся. Закутай горло, ты опять кашляешь.
– С перевала держи правее, – сказал Вайткус Томасу. – Помнишь?
– Помню, – улыбнулся Томас. – Как сейчас помню. Ты бы лег.
Мать держала Олега за руку, и он не смел вырвать руку, хотя ему казалось, что Дик чуть усмехается, глядя на него. Она хотела пойти с ними до кладбища, но Сергеев ее не пустил. Он никого не пустил, кроме Луизы со Старым.
Олег несколько раз оборачивался. Мать стояла, приподняв руку, словно хотела помахать вслед и забыла. Она старалась не плакать.
Над изгородью были видны головы взрослых. Мать, Эгли, Сергеев, Вайткус, а сквозь колючки, пониже, темнели фигуры ребятишек. Маленькая шеренга людей, за ними – покатые, блестящие под дождем розовые крыши маленькой кучки домиков.
С холма Олег обернулся в последний раз. Все так и стояли у изгороди, только кто-то из малышей отбежал в сторону и возился у лужи. Отсюда, сверху, была видна улица – дорожка между хижинами. И дверь дома Кристины. Какая-то женщина стояла в дверях. Но с холма не разберешь, Кристина или Лиз. А потом вершина холма скрыла поселок из виду.
Кладбище тоже было окружено изгородью. Дик, прежде чем отодвинуть дверь, заглянул внутрь, не таится ли там какой-нибудь зверь. Олег подумал, что он сам, наверное, забыл бы это сделать.
Странно, подумал он, что могил, придавленных плитами мягкого сланца, отломанного от близких скал, куда больше, чем людей в поселке. Хотя поселку всего шестнадцать лет. Отца здесь нет, он остался за перевалом.
Дик остановился перед двумя одинаковыми плитами, обтесанными аккуратнее прочих. Это его отец и мать.
Поднялся ветер, холодный и занудный. Старый медленно шел от могилы к могиле. Он всех их знал. Сколько их было шестнадцать лет назад? Кажется, тридцать шесть человек взрослых и четверо детей. А осталось? Девять взрослых и трое из тех детей, что пришли. Трое. Дик, Лиз и Олег. Марьяна родилась уже здесь. И еще живы двенадцать детей из тех, кто родился в поселке. Значит, семнадцать лет назад здесь было сорок человек, сейчас двадцать с хвостиком. Простая арифметика. Нет, не простая. Могил куда больше, это все малыши, которые умерли или погибли. Здешние.
Над ухом, словно подслушав его мысли, тетя Луиза сказала:
– Большинство умерло в первые пять лет.
– Конечно, – согласился Старый, – мы платили за опыт.
– Чудо, что все в первый год не умерли, – сказал Томас.
Они остановились перед плитами в центре кладбища. Плиты были неотесанные, грубые, кривые, они почти ушли в землю, и цепкие рыжие лапки мха заплели их, превратив в округлые холмики.
Олегу захотелось вернуться, чтобы еще раз увидеть поселок, он знал, что мать стоит у изгороди и надеется, что он это сделает. Олег даже пошел к двери в изгороди, но тут Томас сказал:
– Пора идти. Скоро начнет темнеть, а надо дойти до скал.
– Ой! – сказала Марьяна. Она быстро перебирала пальцами по мешку, висевшему через плечо.
– Забыла чего? – спросил Дик.
– Нет. Хотя забыла… Я на отца погляжу…
– Пошли, Марьяшка, – сказал Томас. – Чем скорее мы пойдем, тем скорее вернемся.
Олег увидел, что глаза Марьяны полны слез. Еще чуть-чуть – и выльются на щеки.
Марьяна отстала от остальных, Олег подошел к ней и сказал:
– Я тоже хотел вернуться. Ну хотя бы с холма поглядеть.
Они шли рядом и молчали.
Шагах в тридцати от изгороди, где начинался коварный липкий кустарник, остановились.
Луиза всех поцеловала. Старый попрощался за руку. Последним с Олегом.
– Я очень на тебя надеюсь, – сказал он. – Больше, чем на Томаса. Томас заботится о благе поселка, о сегодняшнем дне. Ты должен думать о будущем. Ты меня понимаешь?
– Хорошо, – сказал Олег, – а вы за мамой посмотрите, чтобы не скучала. Я принесу микроскоп.
– Спасибо. Возвращайтесь скорей.
Дик первым вошел в кустарник, легко и быстро отбрасывая концом копья липкие щупальца.
– Держитесь ближе за мной, – сказал он. – Пока они не опомнились.
Олег не оборачивался. Некогда было оборачиваться. Обернешься, ветка прилипнет к чеботу, потом не оторвешь, а оторвешь, три недели вонять будет. Отвратительный кустарник.
x x x
К сумеркам добрались до скал. Как Томас и рассчитывал.
Лес не доходил до скал, их алые зубы торчали из голой, покрытой пятнами лишайника долины, клочья низких облаков пролетали так низко, что острия скал вспарывали им животы и исчезали в сером мареве. Томас сказал, что пещера, в которой он ночевал в прошлый раз, сухая и добраться до нее легко. Все, кроме Дика, устали. А Дик, если и устал, об этом никому не говорил. Только скалил зубы.
– Тогда было холодней, – сказал Томас. – Мы тогда решили, что в холод легче перейти болота. А перевал был закрыт. Я помню, мы шли тут и под ногами звенело – заморозки.
Между путниками и скалами лежало белесое круглое пятно метров двадцать в диаметре.
– Тут и звенело? – спросил Дик, который шел первым. Он резко остановился на краю пятна. Оно чуть поблескивало, как кора сосны.
– Да. – Томас остановился рядом с Диком.
Олег отстал. Он час назад взял у Марьяны мешок, чтобы не надорвалась. Марьяна не хотела отдавать, а Томас сказал:
"Правильно. Завтра я тебе помогу. Потом Дик".
"Зачем помогать? – сказал Дик. – Вынем ночью лишнее, разберем по мешкам, и всем незаметно, и Марьяшке легче. Надо было раньше подумать. Два месяца собирались, а не подумали".
"Интересно, а кому надо было думать? Ты такой же мыслитель, как и все", – заметил про себя Олег.
А тащить пришлось немало, хоть Дик и говорил, что можно не беспокоиться о еде, он прокормит. Все-таки взяли и вяленого мяса, и корней, и сушеных грибов, а главная тяжесть – сухие дрова, без них ни воды вскипятить, ни зверей отогнать.
– Знаете, на что это похоже? – сказала Марьяна, догнав мужчин. – На верхушку гриба. Громаднейшего гриба.
– Может быть, – сказал Дик, – лучше мы обойдем его.
– Зачем? – спросил Олег. – По осыпи придется карабкаться.
– Я попробую, ладно? – сказала Марьяна, опустилась на колени, вытащила ножик.
– Ты что хочешь делать? – спросил Томас.
– Кусочек отрежу. И понюхаю. Если это съедобный гриб, представляешь, как здорово? Весь поселок накормить можно.
– Не стоит резать, – сказал Дик. – Не нравится мне твой гриб. И не гриб это вовсе.
Но Марьяна уже вогнала нож в край пятна. Но отрезать не успела – еле успела подхватить нож. Белое пятно вдруг вспучилось, задергалось, ринувшись валом в сторону Марьяны. Дик резко рванул девушку на себя, и они покатились по камням. Томас отпрыгнул следом и поднял арбалет.
Дик, сидя на камнях, расхохотался:
– Чтобы его убить, надо стрелу с дерево или больше!
– Я же говорила, что гриб, – сказала Марьяна. – Ты зря испугался, Дик. Он пахнет как гриб.
Судороги волнами прокатывались по белому пятну, зарождаясь в центре и разбегаясь по краям, будто круги по воде от камня. А центр гриба все поднимался и поднимался, словно кто-то хотел вырваться наружу, тыкался головой. Потом от центра побежали в стороны темные трещинки, они расширялись, и получались огромные лепестки остриями к центру. Лепестки стали подниматься вверх и заворачиваться назад, пока не получился цветок.
– Это красиво, – сказала Марьяна, – это просто красиво, правда?
– А ты хотел по нему гулять, – сказал Дик Олегу голосом старшего, хотя они ровесники.
Томас закинул арбалет на спину, подобрал Марьянин нож.
– Естествоиспытателям полезно сперва думать, а потом испытывать.
– Он ничего не может с нами сделать, – сказала Марьяна. – Он показывает, какой он красивый!
– Если только в нем никто не прячется, – сказал Дик. – Ну, пошли? А то стемнеет, пещеры не найдем. Все планы насмарку. Специально же вышли так, чтобы переночевать в знакомом месте.
Они обошли пятно по каменной осыпи. Сверху Олег попытался заглянуть в сердцевину цветка, но там было темно. И пусто. Лепестки постепенно сближались вновь, гриб-гигант успокаивался.
– Как мы его назовем? – спросила Марьяна.
– Мухомор, – сказал Томас.
– А мухомор – это гриб?
– Мухомор наверняка гриб, – сказал Томас. – Ядовитый и большой. С красной шляпкой, а по красной шляпке белые пятна.
– Не очень похоже, – сказал Дик.
– Но красиво звучит, – сказала Марьяна.
Давно уже так пошло, что названия неизвестным вещам давал Томас. Давал знакомые, не всегда совпадающие. Зачем придумывать новые? Был бы схожий признак. Грибы растут в земле, и их можно сушить. Значит, круглые оранжевые или синие шары, что закапываются в землю, но которые можно сушить, варить, жарить и есть, если как следует вымочишь, назовем грибами. Шакалы ходят стаями, питаются падалью, трусливы и жадны. И неважно, что здесь шакалы – пресмыкающиеся. У медведя шерсть длинная, мохнатая, а сам большой… Хоть шерсть его – побеги перекати-поля, схожие с зеленоватыми волосами.
Олег запыхался, пока они пробирались по осыпи. Камни катились из-под ног, Марьянин мешок оттягивал руку, свой давил на плечи. Олег считал шаги. Где же эта чертова пещера? Воздух начал синеть, и без того день был пасмурным, а теперь уже в десятке шагов предметы расплывались, от земли поднимался серый туман, пора прятаться, ночью даже Дик не рискнет пойти в лес. В темноте появляются ночные твари. Если выйдешь ночью за изгородь, не вернешься. А здесь, вдали от поселка… Олег обернулся. Ему показалось, что за ним кто-то идет. Нет, только туман. Он не заметил, что прибавил шагу, – тут же обернулся Томас, негромко прикрикнул:
– На меня не налетай, сшибешь. Держи дистанцию.
И все-таки Олег никак не мог отделаться от ощущения, что кто-то идет сзади.
Спина Томаса исчезла – Томас обогнал Марьяну. Теперь впереди идет Марьяшка. У нее узкая спина, даже в теплой куртке узкая. Марьяна спотыкается. Она в сумерках плохо видит. Эгли сказала – куриная слепота, но не стандартная, а эндемичная. "Эндемичная… то есть свойственная данной местности", – прозвучал в ушах голос Старого, как будто тот был рядом.
– Хочешь, тебя за руку возьму? – спросил Олег.
Они вдвоем шли по болоту в тумане, утопая в нем по колени.
– Нет, – сказала Марьяна, – спасибо.
– Стойте! – Голос Дика донесся глухо, издалека. – Скалы.
x x x
Хорошо, что пещеру никто не занял. В ней мог бы прятаться медведь или кто похуже из тех сумеречных и ночных тварей, которые призраками ходят вокруг изгороди и даже иногда шатают ее, тянутся к человеческому жилью и боятся его. Как-то Марьяна притащила из леса козленка, маленького еще, по пояс. У козла был занудный голос, хуже, чем у близнецов, зеленая трава волосами свисала до земли, он топотал покрытыми панцирем ногами и вопил.
– Блеет, – сказал тогда с удовлетворением Вайткус. – Обожаю голоса домашних животных.
– Значит, будет козлом, – сказал Томас.
Козел дожил в поселке до зимы, когда ночь тянется почти без перерыва. Он привык к людям, почти не кусался, торчал все время у мастерской Сергеева, там было тепло. В мастерской Сергеев делал мебель и вырезал посуду. Олег любил ему помогать, он любил делать руками вещи. А потом ночью пришли ночные твари. И увели козла с собой. Марьяна нашла несколько клочков зеленой шерсти за кладбищем, но это уже было весной. Она могла ошибиться.
Вайткус тогда сказал:
– Развитие животноводства отложим на будущее.
– Тем более, – добавила Эгли, – что от него как от козла молока.
У пещеры был один недостаток – широкий вход. Поперек входа натянули палатку из рыбьих шкур, зажгли костер – ночные твари не любят огня. В пещере было почти тепло, и Олег с наслаждением растянулся на гладком каменном полу. Марьяна рядом.
– Как я устала, – сказала она. – И страшно было.
– Мне тоже, – сказал Олег тихо. – Мне казалось, что кто-то идет сзади.
– Хорошо, что я не знала, – сказала Марьяна.
Дик раскалывал чурбачки. Они взяли с собой самые хорошие дрова. Они медленно горят. Томас раскрыл мешок с сушеными грибами, достал котелок на треноге и распорки, чтобы держать его над огнем.
– Олег, – сказал он, – подай воду.
Вода была у Олега в мешке, в сосуде из тыквы. Томасу всего-то надо было сделать два шага и взять воду самому. Олег понял, что Томас говорит в воспитательных целях. Не хочет приказывать Олегу, чтобы тот встал и занялся каким-нибудь делом. А разве он не работал – палатку вместе повесили, костер горит. "В следующий раз меньше устану, займусь хозяйством, ведь я Марьянин мешок волочил…"
Но Олег ничего, конечно, вслух не сказал. И не успел подняться, как Дик протянул длинную руку и подвинул мешок Олега Томасу.
– Пускай отдыхает, – сказал он без всякого чувства, равнодушно. – Он уморился. Два мешка тащил.
– Пускай полежит, – согласился Томас.
Олег сел.
– А что нужно делать? – спросил он. – Когда нужно, я всегда делаю.
– Погоди, Томас, – сказала Марьяна, – я сама кипяток заправлю. Ты не знаешь, сколько грибов класть.
– У меня было чувство, – сказал Дик, – что за нами кто-то шел.
– И у тебя? – спросил Олег.
И тут они услышали чьи-то тяжелые шаги у входа. Дик метнулся к арбалету. Томас наклонился к костру, готовый схватить полено. Шаги умолкли. Было очень тихо. Слышно было, как редкие капли дождя срываются с козырька над входом в пещеру.
– Мы вовремя успели, – сказала Марьяна.
– Тише.
Но за блестящим пологом из рыбьих шкур, на котором метались отсветы пламени, было тихо.
Дик, держа копье наготове, подошел к пологу, осторожно отогнул угол, выглянул.
Олег смотрел на его широкую напряженную спину и ждал. Надо бы тоже взять копье… Но ведь это дело Дика. Несправедливость этой мысли была очевидна Олегу, но можно было утешить себя тем, что его дело в другом. Он должен увидеть то, что неинтересно видеть остальным. Старик надеется на него…
Марьяна возилась у костра, разбирая грибы и сушеные соленые ягоды, она их всегда варила отдельно, а потом смешивала. Она стояла на коленях, рукава куртки закатаны, тонкие руки в ссадинах и шрамах. Олег подумал, что руки Марьяны красивые, а шрамы – это пустяки, у всех шрамы.
Томас тоже смотрел на быстрые руки Марьяны, смотрел, как девушка углубилась в священнодействие, которое для него, пришельца тут, на этой планете, не имело смысла, видел шрамы на ее руках – цену, которую лес взял за учение, и думал о пропасти, которую поселок роет между ним и этими подростками, которые сейчас отлично заснут на каменном полу, не накрывшись и не чувствуя влажного, промозглого холода, а запах этих растительных каракатиц, которые они называют грибами, им не противен, они с этим запахом свыклись… впрочем, здесь дети пахнут иначе, чем дома. Даже свои дети. И Рут в свои восемь лет, попади в лес, может, и не пропадет, по крайней мере не умрет с голоду. Лес хоть и опасное, коварное место, но свое. И если он, Томас Хинд, в этом лесу человек, то они оленята, зайцы или даже волчата – не самые сильные, но хитрее многих, не пропадут.
Марьяна надкусила сомнительный гриб, пискнула, отбросила его в угол. А на вид гриб как гриб…
Снова кто-то тяжело прошел, чуть не коснувшись полупрозрачной занавески. "Чертовы призраки тьмы. Ходят слоны, не удивлюсь, если ядовитые… Ребята устали, но у Дика такой вид, будто он сейчас готов гоняться за шакалом по чаще. Олег, конечно, послабее. Парень неглупый…"
Занавес колыхнулся, ночной гость, видно, решил сорвать его. Томас поднял головешку и опередил Дика, выглянул в сумерки, в туман. Темная тень отплыла вдаль, растворилась в сером тумане, словно шутник утянул к себе воздушный шар.
– Не знаю, – сказал Томас, – я такого раньше не видел.
– Придется дежурить у костра, – сказал Дик.
– Я совсем не хочу спать, – сказал Олег.
– Сейчас бы хороший пистолет, – сказал Томас.
– Через пять минут будет суп, – сказала Марьяна. – Вкусный суп. Тетя Луиза нам все белые грибы отобрала, постаралась.
Далеко-далеко что-то чавкнуло, ухнуло. Потом раздался легкий топот многочисленных ног и блеяние. В несколько голосов.
Марьяна вскочила на ноги.
– Козлы!
– Твоего уже съели, – сказал Дик. – Кто же их гонит?
– Ядовитый слон, – неожиданно для самого себя сказал Томас.
– Кто? – удивилась Марьяна.
Дик засмеялся.
– Так и будем звать, – сказал он.
Блеяние перешло в высокий крик, так кричит ребенок. Потом все стихло. И снова топот.
– Я думаю, их выпускает белый гриб, – сказал Олег.
– Кого? – спросил Дик.
– Ядовитых слонов.
– Это злые духи, Кристина рассказывала, – сказала Марьяна.
– Злых духов нет, – сказал Олег.
– А ты в лес подальше заберись, – сказал Дик.
– Помолчите, – сказал Томас.
Совсем близко промчались козлы. Следом, мягко и редко ступая, двигался преследователь. Люди отступили за костер, оставив огонь между собой и занавеской. Незнакомые звери страшны, потому что не знаешь их повадок.
Занавеска рванулась в сторону, распоролась наискосок, и в пещеру ворвалось зеленое волосатое существо, ростом с человека, но округлое, на четырех ногах, с костистым гребнем вдоль спины, торчащим из шерсти, как цепь крутых холмов из леса.
Зверь быстро и мелко дрожал. Его маленькие красные глаза смотрели бессмысленно и обреченно.
Дик прицелился из арбалета, стараясь бить наверняка.
– Стой! – закричала Марьяна. – Это же козел!
– Правильно, – прошептал Дик, не двигаясь с места и даже не шевеля губами, – это мясо.
Но Марьяна уже шла к козлу, обходя костер.
– Погоди, – постарался ее остановить Томас. Марьяна стряхнула его руку.
– Это мой козел, – сказала она.
– Твой давно уже помер, – сказал Дик, но его рука с арбалетом опустилась: мясо у них еще было, а убивать просто так Дик не любил. Охотники убивают столько, сколько можно унести.
Козел попятился. И замер. Видно, то, что подстерегало снаружи, было страшнее Марьяны. Марьяна наклонилась, быстро подхватила из мешка вкусный сушеный гриб и протянула козлу. Тот вздохнул, понюхал, распахнул бегемотью пасть и послушно схрупал подарок.
x x x
Первым дежурил Олег. Козел не уходил. Он отступил к стене, будто старался влиться в нее, смотрел одним глазом на Олега и иногда шумно вздыхал. Потом начинал чесаться о стену.
– Блох напустишь, – сказал Олег. – Стой смирно, а то выгоню.
Внимательный, немигающий взгляд козла создавал впечатление, что тот слушает и понимает, но на самом деле козел прислушивался к тому, что происходило снаружи.
Глядя на догорающий костер, Олег незаметно задремал. Ему казалось, что он не спит, а видит, как взлетают над головешками синие искры и танцуют парами, сплетаются в хоровод. Козел ахнул и заблеял, застучал копытами. Олег вскинулся, не сразу сообразил, где он, и только через секунду-другую понял, что козла на старом месте нет – он отпрыгнул в глубь пещеры, а в дыру в занавесе лезет серая пупырчатая масса, медленно, тестом вваливаясь в пещеру. В массе было какое-то тупое любопытство, неспешность, упорство, а козел отчаянно блеял, умоляя его спасти, – видно, решил, что тесто пришло специально за ним. Олег почему-то успел подумать, что для ночного призрака эта масса слишком некрасива, он шарил рукой по камням и никак не мог найти арбалет, а отвести взгляд от надвигающейся близкой массы, которая испускала удушающий кислотный запах, он не мог. И потому увидел, как в боку твари вдруг возникла оперенная стрела арбалета и ушла до половины в тесто, провалилась в него, и тут же легко и быстро тесто подобралось, съежилось и исчезло, края разрыва сошлись, и занавеска лениво заколыхалась.
Олег наконец-то смог опустить взгляд. Его арбалет лежал в двух сантиметрах от растопыренных пальцев. Дик сидел на полу, подтянутый, свежий, будто и не ложился спать. Он опустил арбалет и сказал:
– Может, не стоило мне стрелять. Подождал бы.
– Чего же стрелял? – спросила Марьяна, которая, не вставая, протянула руку, гладила тонкие панцирные ноги козла, который всхлипывал по-детски, жалуясь Марьяне на свой страх.
– Олег окаменел, а эта штука уже к нему подбиралась, – сказал Дик без желания упрекнуть или обидеть Олега, сказал, как думал. Он всегда говорил, как думал. – Не было времени головешку выбирать.
– Задремал? – спросил Томас Олега.
Томас лежал, положив под голову мешок с сушеным мясом и закутавшись в одеяло. Ему было холодно, холоднее всех, он никак не мог привыкнуть к холоду. "Ему будет труднее всех, когда станет холодно в самом деле",подумал Олег. И сказал:
– Задремал. Сам не заметил. Меня козел разбудил.
– Молодец, козлик, – сказала Марьяна.
– Хорошо, что разбудил, – сказал Дик, укладываясь на бок. Его ладонь лежала на рукояти арбалета, выточенной точно и красиво, сам делал.Сожрали бы нас…
И он заснул, не кончив фразы.
Томасу не хотелось спать. Он встал, сменил Олега, тот чуть поспорил, но согласился, у него глаза слипались – сразу растянулся на полу. Томас накинул на плечи одеяло. Хорошо бы подкинуть дров, но дрова надо беречь, их не так много, а будет холодно. Он вспомнил, как было холодно, когда они в первый раз шли к перевалу. Как смертельно и безнадежно холодно. Дальше всего они прошли во второй раз. Правда, и вернулись из того похода только двое. Он и Вайткус.
Томас поглядел на ребят. Почему они не чувствуют, что на камнях спать жестко и холодно? Какие изменения произошли в их метаболизме за эти годы? Это естественные дикари, глядящие на него, старика, с вежливым снисхождением аборигенов. Как бы ни пугал их Борис, они с каждым годом все лучше вживаются в этот мир мокрого леса и серых облаков. А Борис прав и не прав. Он прав, что переход в дикость неизбежен. Томас видит это и в собственной дочери, и в других малышах. Но очевидно, это и есть единственный выход, единственная возможность спастись. А перевал – это тот символ, в который уже никто не верит, но от которого трудно отказаться.
Козел переступил ногами, постучал копытами о камень. Дик открыл глаза, не двигаясь, прислушался, снова заснул. Марьяна во сне подкатилась к Олегу под бок и положила голову ему на плечо. Так уютнее. Далеко в лесу что-то ухнуло, и прокатился медленный затихающий рокот. Томас выбрал полешко потоньше и положил в костер.
x x x
Когда рассвело и в разрыв занавески полился голубой туман, вдали, в лесу, затрещали, приветствуя новый день, попрыгунчики. Дик, который дежурил у погасшего костра и стругал древки для арбалетных стрел, сложил аккуратно древки в мешок и спокойно заснул. Поэтому никто не видел, как козел ушел из пещеры. Марьяна, проснувшись, расстроилась, выскочила наружу, обежала скалы вокруг – нигде никаких следов козла.
– Я его ненавижу, – сказала она, вернувшись.
– За то, что он не сказал тебе спасибо? – спросил Олег.
– Ему лучше с нами, безопаснее.
– Зря я его на рассвете не пристрелил, – сказал Дик. – Я думал это сделать, но потом решил, что лучше это сделать днем.
– Это нечестно, – сказала Марьяна, – он же нас ночью спас.
– Одно к другому не имеет отношения, – сказал Дик. – Разве непонятно? К тому же козел думал только о собственной шкуре.
Олег взял кожаное ведро, пошел поискать воды.
– Копье не забудь, – сказала Марьяна.
– И не отходи далеко, – сказал Томас.
– Не маленький, – отмахнулся Олег, но копье взял.
Туман еще не растаял, прятался в низинах, облака опустились к самой земле и кое-где между ними и подушками тумана возникали перемычки, будто облака, пролетая, тянули руки к туману, зовя с собой. Но туман хотел спать и не любил летать по небу. Олег подумал, что согласился бы полететь с облаками вместо тумана на юг, к большим лесам, к морю, куда ходили в прошлом году Сергеев с Вайткусом и Диком. С ними еще ходил Познанский, но не вернулся. Они не смогли пройти далеко и моря так и не увидали, потому что леса там велики, полны хищных лиан, зверья и ядовитых гадов, и чем теплее, тем больше там существ, опасных для человека. Но если летать с облаками, то можно промчаться над вершинами деревьев и над морем, как облачные птицы, которые иногда тенями возникают в облаках в хорошую погоду, но никогда не садятся на землю. Люди умеют летать, разумеется, умеют куда быстрее, чем облака. Но в поселке все приходится начинать сначала. И это нелегко, потому что нет инструментов и времени. Олег хотел сделать воздушный шар, но для воздушного шара нужно очень много рыбьих шкур, и нитей, и иголок, а никто, кроме малышей и старика, не хотел ему помогать.
– Это неплохая абстрактная идея, – сказал тогда Сергеев. – Лет через сто мы с тобой обязательно этим займемся.
А Старый ответил:
– Лет через сто мы все об этой идее благополучно забудем. Придумаем себе богов, которые живут в облаках и не велят нам, смертным, к ним приближаться.
С воздушным шаром ничего не вышло.
Олег пошел вниз, под уклон, ему показалось, что там журчит вода. В таких местах могут быть источники, ключи. Потом он вышел к каменной осыпи, за которой из земли торчала верхушка громадного гриба, что вчера вечером раскрывал свой зев. Шапка тумана сползла с белого круга, и Олег увидел, как медленно лепестками раскрывается центр гриба, а из тумана по ту сторону долинки выкатываются один за другим торжественно, держа правильные интервалы, серые, чуть темнее гриба, ноздреватые, мягкие на вид шары. Один, два, три, четыре… Так вот кто был ночным гостем, ядовитым слоном, куском теста…
– Охотники возвращаются домой, – сказал Олег тихо и вдруг понял, что шары катятся в его сторону и катятся куда быстрее, чем кажется от равномерности их движения.
Олег начал отступать, а шары один за другим вкатились на упругую поверхность гриба и направились к центру, к разверстым лепесткам. Вот первый шар, мягко раздвинув их, ухнул внутрь, за ним второй, третий, четвертый задержался на секунду, словно проверял, все ли в порядке в дневном мире. И исчез. И лепестки медленно, удовлетворенно сошлись в центре, поверхность гриба разгладилась, и он стал подобен замерзшему озерцу.
Олег поежился. С запада, куда лежал их путь, вдруг примчался ледяной ветер, обжег лицо и руки. Напомнил о том, что их ждет. Но не этого вдруг испугался Олег, а того, что они не смогут преодолеть перевал, как не удалось это сделать в прошлых походах. Дик только порадуется – он сможет вернуться в свою любимую степь. Марьяна утешится, найдя новые травы и грибы. Томас привык к несчастьям и не верит в удачу. Плохо будет только Олегу. И Старому.
x x x
Весь день они шли по открытой местности, лишь иногда встречая заросли невысокого кустарника. В этих местах было пустынно, но идти легко, и они даже не очень устали. Томас говорил, что время угадали верно. Лето в этом году теплое, в прошлый раз уже здесь лежал снег. Дику было скучно, он как попрыгунчик убегал в сторону, появлялся через полчаса без добычи, разочарованный.
Козлу повезло, что он вернулся как раз в одну из отлучек Дика. Иначе, решил Олег, Дик бы его обязательно пристрелил. Это был тот же самый козел. Он с шумом выскочил из зарослей – люди встретили его, ощетинившись арбалетами. Но узнали его еще издали. Волосатая громадина, выше Олега в гребне, шумно обрадовалась, что встретила приятелей. Козел пробежал мимо, подкидывая тяжелый зад, гремя пластинами на спине и оглушительно блея.
Больше козел от них не отходил. Он и Дику обрадовался, почуяв его приближение за километр, а потом влез в середину отряда, не желая идти сбоку или последним, и путался под ногами. Олегу все казалось, что козел наступит ему на ногу острым копытом, но зверь оказался деликатнее, чем при первом знакомстве.
Чутье и слух у него были замечательные. Он чувствовал присутствие живых существ за много километров, и к вечеру Марьяна уже уверяла, что понимает смысл его звуков: когда козел утверждает, что впереди поляна с вкусными грибами, а когда надо смотреть под ноги – там ползают хищные лианы.
Остановились на ночлег задолго до темноты. Дальше начинался подъем, и Томас сказал, что надо будет с утра отыскать устье ручья и подниматься по его долине, которая потом сузится, станет ущельем, и вот по этому ущелью придется идти не меньше двух дней.
Никакой пещеры или другого укрытия здесь не было, спали в палатке, что козлу не нравилось, и хоть опасности той ночью не было, козел все равно требовал, чтобы его пустили в тепло, и в конце концов навалился на палатку, его все ругали, но терпели, потому что можно было не выставлять охраны – ясно уже было, что если придет нежелательный гость, козел подымет такой шум, что всех разбудит.
x x x
К утру Олег страшно замерз. Проснуться не было сил, во сне казалось, что его окунают в ледяное болото и выбраться он не может. Его начало колотить. Потом вдруг стало теплее. И Олег заснул спокойней. Проснулся оттого, что козел решил забраться повыше на палатку. Олег подтянул ногу, открыл глаза и увидел, что Томас ночью поменялся с ним местами, лег с краю. Томас был бел от холода, он лежал, стиснув зубы, закрыв глаза, и делал вид, что спит. Олегу стало стыдно. Еще в деревне договорились, что, когда станет совсем холодно, Томаса надо беречь. У него слабые легкие, и он плохо переносит мороз, ребятам проще, они здоровые и привыкшие.
– Томас, – тихо позвал Олег, – я согрелся. Давайте меняться.
– Нет, не надо, – прошептал Томас, но губы плохо слушались.
Олег перелез через него. Рыбья кожа палатки пропускала мороз, в эту ночь под одеялами спали все, даже Дик, который утверждает, что может спать и на снегу.
– Спасибо, – сказал Томас. Его била дрожь.
Проснулась Марьяна. Она сразу все поняла.
– Я согрею воды, – сказала она и начала шуршать, развязывая мешки.
Козел, сообразив, что люди проснулись, вскочил, затопотал вокруг, призывно заблеял, видно соскучился за ночь. Дик бросил свое одеяло Томасу и быстро вылез наружу.
– Главное, – крикнул он снаружи, – двигаться! Поглядите, как здорово!
Олег заставил себя вылезти вслед за Диком.
Долина, до края которой они дошли вечером, была покрыта снегом. Снег выпал за ночь. Он был бел и чист, куда светлее облаков, которые по контрасту казались совсем фиолетовыми. Козел стоял неподалеку и выгрызал из шерсти льдинки. Белое полотно долины упиралось в крутой откос плоскогорья. Кусты, росшие на склоне, медленно шевелили ветвями, поднимая вокруг себя облачка снега.
Дик был недоволен тем, что дрова тратятся быстрее, чем рассчитывали, но сказал об этом только Олегу и тихо, когда они отошли подальше от грязного холмика палатки.
– Не надо было Томаса брать, – сказал он. – Будет болеть.
– Без него нам трудно пройти перевал, – сказал Олег.
– С ним еще труднее, – сказал Дик, пуская стрелу арбалета в темную нишу в скале. Олег ничего там не увидел, но в нише заклубился снег, оттуда вылетел кролик и большими прыжками, закинув хоботок на спину, помчался прочь. В следах его темнели капли крови.
– Я пойду подберу его, – сказал Дик. Он остался при своем мнении.
С Диком трудно спорить, потому что, когда он уверен, спора не продолжает, а просто уходит. А самые нужные слова появляются потом, и получается, что Дик берет верх, даже если не прав.
"Как же мы дойдем без Томаса? – мысленно продолжал разговор с Диком Олег. – Ведь главное даже не дорога, главное, как себя вести дальше. Ведь мы же дикари, которые никогда не видели велосипеда, и поэтому мы не знаем, велосипед это или паровоз. Дику кажется, что он знает все, что может понадобиться человеку в поселке или в лесу. Может, он боится оказаться в ином мире, где он не сильнее всех, не быстрее всех?"
Марьяна разожгла костер. Козел уже привык к огню и решил, что огонь ему ничем не угрожает, поэтому тут же полез в костер, и Марьяна крикнула Олегу, чтобы он оттащил это проклятое животное. Оттащить взрослого козла дело почти невыполнимое, но Олег старался. Он исколотил козла рукоятью ножа, хотя тот, видно, решил, что его гладят, и восторженно взвизгивал.
Томас быстро ходил по снегу, чтобы согреться, он кутался в одеяло и горбился, и Олегу показался старым человеком, хотя он знал, что Томасу сорок лет. Эгли как-то говорила, что процессы старения в поселке почему-то проходят активнее, а тетя Луиза сказала тогда, что на такой диете всем давно пора загнуться. У всех бесконечные гастриты, аллергия, у старшего поколения почки никуда не годятся. Правда, дети были сравнительно здоровы. И поселку повезло, что большинство местных микробов к человеческому метаболизму не приспособилось. Еще не приспособилось, сказала тогда тетя Луиза.
– Жалко, здесь нет болота, – сказала Марьяшка. – Я бы вам нарвала травы, я знаю какой.
– А почему не нарвала заранее? – спросил Олег.
Марьяна лучше всех в деревне разбиралась в травах.
– Странный ты, – удивилась Марьяна. – Эту траву надо сразу есть, пока свежая, как ее сохранишь?
Ей всегда казалось странным, что другие не знают того, что знает она.
– Олежка, – позвал Томас, – пойди ко мне.
Томас опустился на палатку и поморщился.
– Опять спина болит, – сказал он, – прострел.
– Я вам потом потру, – сказала Марьяна.
– Спасибо, не помогает, – улыбнулся Томас. Он был похож на ворону, как рисовал на уроках биологии Старый. Темная птица с крупным заостренным носом. – Слушай, ты помнишь, где я карту прячу? Мало ли что может со мной случиться.
– Ничего не случится, – сказал Олег. – Мы же вместе идем.
– И все-таки рисковать мы не будем. Ты разберешься в карте?
Карта была нарисована на кусочке бумаги – самой большой ценности в поселке. Олег всегда испытывал к бумаге особенное чувство. Бумага, даже чистый листок, была колдовским образом связана со знанием. Она и была создана, чтобы выразить знание. Бумага была как бы проявлением божества.
Томас, заходясь временами в кашле, заставил Олега показывать по карте путь к перевалу. Маршрут был знаком, они уже мысленно проходили его с Вайткусом и Старым, только, правда, в поселке ощутить суть пути, расстояние, холод было невозможно – в доме было тепло, уютно горели светильники, за стеной шелестел дождик…
Дик принес зайца. Козел почему-то испугался безжизненной тушки, умчался к откосу и стоял там, сокрушенно тряся головой.
– Чует, что его ждет, – сказал Дик. Он бросил зайца на камни. – Давайте сейчас его съедим, веселее идти будет. И Томасу полезно. Правда, еще полезней горячей крови напиться, я всегда на охоте так делаю. Но ты ведь, Томас, не будешь?
Томас отрицательно покачал головой.
– Что делаете? Карту смотрите? – спросил Дик.
– Томас просил повторить на случай, если с ним что-то произойдет.
– Чепуха, – сказал Дик, садясь на корточки и начиная ловко разделывать тушку зайца, – ты еще можешь идти. А плохо будет, вернемся.
Олег понимал, что Дик не хочет обидеть Томаса. Дик с самого начала считал, что Томас может не дойти.
– Ничего, – сказал Томас, который ничем не показал, что ему неприятен равнодушный тон Дика, – лучше подстраховаться.
Когда они пили чай – кипяток с корешками, козел подошел ближе, но не с той стороны, где Дик кинул шкурку зайца, а с другой, как бы отгородившись от шкурки костром и палаткой. Он тяжело вздыхал, и Марьяна кинула ему несколько сушеных грибов.
– Вот это лишнее, – сказал Дик. – Грибы нужны нам самим. Может так случиться, что мы ничего не найдем. Как обратно идти?
– Там, за перевалом, есть пища, – сказал Томас.
– Мы не знаем, есть или уже нет, – сказал Дик. – Глупо погибать от голода. А в морозы лучше много есть.
– В крайнем случае съедим козла, – сказал Олег.
– Почему в крайнем? – спросил Дик. – Мы его обязательно съедим. И скоро. А то еще сбежит.
– И не думай, – сказала Марьяна, – не надо.
– Почему? – удивился Дик.
– Потому что козел хороший. Он вернется с нами в поселок. И будет жить. Нам пора иметь своих животных.
– Я тебе таких козлов тысячу притащу, – сказал Дик.
– Неправда, ты только хвастаешься. Не приведешь. Их не так много в лесу. И если он не захочет, ты его никак не притащишь.
– Возьму тебя с собой, ты умеешь со зверями разговаривать, – сказал Дик и стал резать зайца на равные доли, всем поровну.
– Я не дам убивать, – сказала Марьяна. – У нее будут маленькие.
– У кого? – спросил Олег.
– У козла, – сказала Марьяна, – у козлихи.
– Так это коза? – спросил Томас.
– Да, козлиха, коза. Я знаю.
– Марьяна права, пускай коза живет, – сказал Томас. – Полезно думать о том, что будет завтра.
– И еще надо думать, чтобы не умереть сегодня, – сказал Дик.
– Козу будем подкармливать, – сказала Марьяна.
– И не вздумай, – сказал Дик.
– Я свое буду отдавать. – Марьяна упрямо глядела на Дика, острый подбородок вперед. Дик склонил голову, разглядывая девушку, как незнакомую зверюшку.
Томас поднялся первым и пошел складывать палатку. Его трясло.
– Может, вернешься? – спросил его Дик.
– Поздно, – сказал Томас, – я пойду.
– Подумай, – сказала Марьяна, рассерженная на Дика, – как ты можешь говорить! Томасу одному до поселка не дойти.
– Олег с ним может вернуться.
Это Дик сказал так, чтобы оставить за собой последнее слово.
– Пора идти, – сказал Томас. – Если сегодня будем идти хорошо, может, выйдем на плоскогорье. В прошлый раз мы увязли в этом ущелье. Снег был по пояс. И метель.
Томас пошел впереди по широкому ложу ручья, который при больших дождях, наверное, превращался в поток, а сейчас лишь чуть-чуть журчал по камням, отламывая наросшие за ночь у берегов льдинки.
Коза сначала бросилась вперед, словно показывала дорогу, а потом раздумала, остановилась. Дик погрозил ей пальцем, но тут коза вздохнула и побрела за людьми, хотя порой останавливалась и занудно вопила, уговаривая вернуться.
Чуть потеплело, снег под ногами начал таять, было скользко, за день пришлось раз десять перейти ручей, который вился по долинке, кидаясь от откоса к откосу, и ноги у всех закоченели.
x x x
Весь следующий день долинка, по которой стекал ручей, постепенно сужалась, каменные темные стены становились круче и сходились все ближе, пряча ручей в вечную тень. Шум его стал мрачным, он отражался от стен, как в бочке. Было неуютно и страшно – никто из них, кроме Томаса, не был раньше в горах, даже Дик потерял всегдашнюю уверенность в себе, не убегал вперед, все время поглядывал вверх, словно боялся, что на голову упадет камень, и часто спрашивал Томаса:
– Ну, скоро? Скоро выйдем?
– К вечеру выйдем, – отвечал Томас.
Томас, как и все, согрелся, даже вспотел, почти не кашлял и шел быстрее, чем вчера. Только иногда хватался за бок.
– Вы узнаете места? – спросила Марьяна.
Она шла сзади, подгоняя козу, которой все это путешествие окончательно надоело и которая часто останавливалась, оглядывалась, будто умоляя Марьяну отпустить ее обратно в лес, на простор.
– Как тебе сказать, – ответил Томас. – В прошлый раз мы сюда уже не добрались. А когда шли с перевала пятнадцать лет назад, здесь был снег, дни были короткие, и мы почти не смотрели по сторонам. Мы тогда обрели надежду, впервые обрели надежду, но очень устали. Путь отсюда до поселка занял больше недели.
Дик, шедший впереди, вдруг замер, поднял руку.
Все остановились. Даже коза остановилась, будто поняла приказ.
Дик с арбалетом наготове медленно пошел вперед. Нагнулся.
– Глядите! – крикнул он. – Они в самом деле здесь шли.
За большим камнем, поблескивая тускло и отражаясь в бочажке ручья, лежала чудесная вещь. Она была сделана из белого металла и похожа на сплюснутый шар с белым наростом сверху. К этой вещи был прикреплен ремень, так что ее можно было носить через плечо.
Дик поднял вещь и сказал:
– На нее, наверное, упал камень.
– Нет, не камень. Так надо, – сказал Томас, подходя к Дику и забирая у него вещь. – Здесь был привал. И кто-то… Вайткус! Это фляга Вайткуса. Вот он обрадуется, когда мы ему ее принесем!
– Это называется "фляга"? – спросила Марьяна.
Томас поболтал вещью в воздухе, и все услышали, что внутри плещется вода.
– Удобная вещь, – сказал Дик.
– Ее специально делали плоской, – сказал Томас, осторожно отвинчивая крышку, – чтобы удобнее носить на боку.
– Красивая, – сказала Марьяна.
– Я буду ходить с ней на охоту, – сказал Дик. – Вайткусу она не нужна. Он все равно болеет.
Томас поднес флягу к носу и понюхал.
– Черт возьми! – сказал он. – С ума можно сойти!
– Что случилось? – спросил Олег. Ему хотелось подержать флягу.
– Ребята, да это же коньяк! Вы понимаете, это коньяк!
Коза отошла в сторону и удивленно заблеяла, подзывая к себе.
Олег подошел, к ней. В углублении за каменной россыпью лежали грудой металлические банки и маленькие кастрюльки – такого сокровища видеть ему не приходилось.
– Томас! – позвал он. – Посмотри, что вы еще забыли!
– Не забыли, – сказал Томас. – Понимаешь, мы тогда поверили, что выйдем к лесу, и в последний раз поели. Это консервные банки, понимаешь? Это ненужные консервные банки.
– Ненужные?
– Тогда они казались нам ненужными. – Томас снова поднес к носу флягу и принюхался. – Я сойду с ума. Это мне снится.
– Значит, правда, – сказал Дик, – что вы здесь шли. Я иногда думал, что вы не шли, что поселок был всегда.
– Знаешь, я сам так иногда думаю, – улыбнулся Томас.
Он отпил немного из фляги, один глоток, и зажмурился.
– Буду жить, – сказал он. Закашлялся, но не перестал улыбаться.
Марьяна собирала консервные банки и складывала их в мешок. Коза часто вздыхала, охала, ей банки не нравились. Они были чужими.
– Да не надо их тащить, – засмеялся Томас. – Не надо! Это же пустые банки. Если нужно, ты возьмешь их тысячу. Понимаешь?
– Не знаю, – трезво сказала Марьяна. – А если не найдем ничего, они нам тоже пригодятся. Не с пустыми руками вернемся. Из этих банок отец много всего сделает.
– Тогда заберешь на обратном пути, – сказал Олег. Ему хотелось попробовать коньяк, который так обрадовал Томаса.
– А если их возьмут? – спросила Марьяна.
– Кто возьмет? – спросил Томас. – За шестнадцать лет никто не взял. Козлам банки не нужны.
Но Марьяна собрала все банки, даже дырявые.
Дик сказал:
– Дай попробовать, Томас. Из фляги.
– Тебе не понравится, – сказал Томас. – Детям и дикарям коньяк противопоказан.
Но он протянул флягу Дику.
"Всегда надо просить, – подумал Олег. – Я всегда только думаю о чем-нибудь, а Дик уже это берет".
– Только осторожно, – сказал Томас, – один маленький глоток.
– Не бойся, – сказал Дик. – Если тебе можно, мне тем более. Я сильнее тебя.
Томас ничего не ответил. Олегу показалось, что он улыбается.
Дик запрокинул флягу и сделал большой глоток. Видно, этот коньяк был очень горьким, потому что он выронил флягу и жутко закашлялся, схватившись за горло. Томас еле успел подхватить флягу.
– Я же говорил, – сказал он укоризненно, но без сочувствия.
Марьяна бросилась к покрасневшему, несчастному Дику.
– Все горит… – смог наконец выговорить Дик.
– Вы зачем? – сердилась Марьяна на Томаса.
Она стала копаться в своем мешке. Олег знал – искала снадобье от ожога.
– Сейчас пройдет, – сказал Томас. – Ты же дикарь, Дик. Ты должен был незнакомую жидкость принимать, как яд, сначала языком…
Дик отмахнулся.
– Я поверил, – сказал он. – Понимаешь, поверил! Ты же пил!
Дик был унижен. Унижений он не выносил.
– Вот, – сказала Марьяна, – пожуй траву. Это помогает.
– Не надо, – сказал Дик.
– Все прошло, – сказал Томас. – Ему теперь уже теплее.
– Нет, – сказал Дик. Но солгал.
– Есть еще желание обжечься? – спросил Томас. – Как, мои смелые единоплеменники? Кстати, индейцы называли это огненной водой.
– А потом спивались и отдавали за бесценок землю белым колонистам,вспомнил Олег урок истории.
– Вот именно. Только те напитки были пониже качеством.
Томас повесил флягу через плечо. Дик поглядел на нее с тоской. Он бы с удовольствием вылил оттуда проклятый коньяк и налил воды.
Они расселись по камням передохнуть. Марьяна раздала всем по горсти сушеных грибов и по ломтику вяленого мяса. Козе тоже дала грибов. Дик поглядел неодобрительно, но ничего не сказал. Коза деликатно хрупала грибами, поглядывала на Марьяну, дадут ли еще. Козе в этих местах было трудно добывать пищу, она была голодна.
– И вся ваша еда была в этих банках? – спросил Олег.
– Не только, – сказал Томас. – Еда была в ящиках, коробках, контейнерах, бутылках, тюбиках, пузырьках, мешках и много в чем еще. Еды было, скажу вам, друзья, много. И еще там были сигареты, которые мне часто снятся.
И вдруг Олег понял, что находка фляги, консервных банок, следов подействовала не только на него или Дика. Больше всех изменился Томас. Словно до этого момента он и сам не очень верил в то, что когда-то был за перевалом, где едят из блестящих банок и во флягах бывает коньяк. И этот чужой, но желанный для Олега, чужой и, в общем, ненужный для Дика мир отдалил Томаса.
– Пошли, – сказал Томас, поднимаясь. – Теперь я почти поверил, что мы дойдем, хоть самая трудная часть пути впереди.
Они пошли дальше. Марьяна держалась ближе к Дику, она беспокоилась, не плохо ли ему. У Марьяны есть это качество – всех жалеть. Иногда Олега оно трогало, а сейчас злило. Ведь видно же, что Дик здоров, только глаза блестят и говорит громче, чем обычно.
– Это дверь, – сказал Томас, который шел рядом с Олегом. – Дверь, за которой начинаются мои воспоминания. Ты понимаешь?
– Понимаю, – сказал Олег.
– До этого я мог только представлять, – продолжал Томас. – И я совсем забыл об этом привале. Твоя мать несла тебя на руках. Она совсем выбилась из сил, но никому тебя не отдавала. И ты молчал. Дик орал, понимаешь, как положено голодному и несчастному младенцу. А ты молчал. Эгли все крутилась возле твоей матери, они же были еще совсем девчонками, лет по двадцать пять, не больше, и раньше дружили. Эгли все хотела проверить, живой ли ты, а мать не давала. У нее ничего не оставалось в жизни, только ты.
Томас вдруг закашлялся, его согнуло пополам. Он уперся ладонью о каменную стену, и Олег заметил, какие желтые и тонкие у Томаса пальцы. Дик с Марьяной ушли вперед и скрылись за поворотом.
– Давайте я понесу мешок, – сказал Олег.
– Нет, сейчас пройдет. Сейчас пройдет… – Томас виновато улыбнулся.Казалось бы, я должен руководить вами, подавать пример подросткам. А тащусь еле-еле… Знаешь, мне показалось, что, если я глотну коньяку, все пройдет. Это наивно…
– А вы выпейте еще, – сказал Олег.
– Не надо. У меня температура. Добраться бы до перевала. Мне бы в больницу – покой и процедуры, а не восхождение и подвиги.
Часа через два ущелье кончилось. Ручей маленьким водопадом слетал с невысокого, метра в два, обрыва. Но взобраться на него оказалось непростым делом. Томас так ослаб, что его пришлось втаскивать наверх. Козу поднимали на веревке, и перепуганное животное чудом никого не покалечило, отбиваясь тонкими бронированными ногами.
Было странное ощущение: два дня они поднимались узким полутемным ущельем, слыша только журчание воды, и вдруг оказались во власти простора, какого Олегу не приходилось видеть.
Покрытое снегом, с редкими каменными проплешинами плоскогорье простиралось на несколько километров, упираясь в стену гор. С другой стороны, скатываясь бесконечным крутым откосом, оно вливалось в широкую долину, сначала голую, каменистую, затем на ней возникали точки кустов и деревьев, а далеко-далеко к горизонту эти точки сливались, густея, в бесконечный лес. Там, в четырех днях пути, был поселок. Правда, его отсюда не разглядишь.
– Вот тут, – сказал, все еще стараясь отдышаться, Томас, – тут мы поняли, что спасены. Мы шли от гор, какой там шли – ползли, волоча больных, замерзая, ни во что уже не веря, и внезапно вышли к краю этого плоскогорья. Оно, как видите, чуть поднимается к краю и потому, пока мы не добрались сюда, мы не знали, что есть надежда. Шел снег, метель… кто же был первым? Кажется, Борис. Ну да, Борис. Он ушел вперед и вдруг остановился. Я помню, как он вдруг замер, но я так устал, что не понял, почему он стоит. Когда я подошел к нему, он плакал, и лицо его обледенело. Видимость в тот день была плохая, но иногда снежная пелена рассеивалась, и мы поняли, что там, внизу, в долине, есть деревья. Значит, есть жизнь…
Дул ветер, к счастью, несильный, коза начала скакать, резвиться, радуясь простору, подбрасывая мохнатый зад, оставляя глубокие треугольные следы на снежной простыне. Остановилась возле бурой проплешины, стала разрывать смерзшуюся землю роговой нашлепкой на носу, вздыхая, ахая и блея, – видно, почуяла что-то съедобное.
– Здесь нет дичи, – сказал Дик с осуждением. Он обращался к Томасу, будто тот был в этом виноват.
– Дня через три, если все будет нормально, дойдем, – сказал Томас.Или через четыре.
– А говорят, что вы шли две недели.
– Мы шли тринадцать дней. Была зима, было много больных и раненых, а сейчас мы налегке. Удивительно, как будто вчера было – мы стоим с Борисом и смотрим вниз…
До темноты удалось достичь гор.
x x x
Ночью похолодало, был мороз. Дик с Олегом положили Марьяну и Томаса посередине. Томас так вымотался за день, что даже не спорил. Он был горячим, но никак не мог согреться, и, когда он начинал заходиться в сухом кашле, Олег обнимал его, а Марьяна давала напиться микстуры от кашля, которую она приготовила. Марьяна не спала, и, чтобы скоротать ночь, они шептались с Олегом, а Дик, которому хотелось спать, ворочался. Потом сказал:
– Завтра дневки не будет, ясно?
– Ну и что? – спросил Олег.
– Заставлю идти, как бы вам ни хотелось дрыхнуть.
– Не бойся, – сказал Олег, – из-за нас задержки не будет.
– Из-за кого бы то ни было.
Олег не стал спорить. Он понимал, что Дик имеет в виду Томаса. Он думал, что Томас спит, не слышит. Но Томас услышал и сказал:
– По-моему, у меня пневмония, простите, что так неудачно получилось, друзья.
Они разбили палатку в большой нише, тут было теплее, чем на открытом месте, и коза топталась рядом, вздыхая, потом начала шуршать, ковырять в земле.
– Чего она ищет? – прошептала Марьяна.
– Улиток, – сказал Олег. – Я видел, как она нашла улитку.
– Я думала, им тут холодно.
– Мы же живем, значит, и другие могут.
– Ничего здесь нет, – сказал Дик, – спите.
Закашлялся Томас. Марьяна опять дала ему напиться. Слышно было, как его зубы стучат о край кружки.
– Надо было тебе вернуться, – сказал Дик.
– Поздно, – сказал Томас, – до поселка мне не дойти.
– Дурак ты, Дик, – сказала Марьяна, – законы забыл.
– Я ничего не забыл, – громко заговорил Дик. – Я знаю, что мы должны заботиться о больных. Я знаю, что такое долг, не хуже тебя знаю. Но мне все твердили одно и то же: если мы сейчас не дойдем до перевала, если мы не принесем железо и инструменты, поселок может погибнуть. Это не я придумал. Я не верю, что поселок погибнет. Мы отлично живем без всяких штук. Я из своего арбалета могу свалить медведя за сто шагов.
– Еще бы, – сказал Олег, – у тебя же железные наконечники на стрелах. Если бы Сергеев их не ковал, как бы ты свалил медведя?
– Я могу сделать наконечник из камня. Тут дело не в материале, а в умении. Теперь нас погнали сюда, в горы…
– Тебя никто не гнал, ты сам пошел, – сказал Олег.
– Сам. Но вы знаете – вот-вот зарядит снег. И если мы будем тянуться еле-еле, мы можем не вернуться обратно.
– А что ты предлагаешь? – спросил Олег.
Ни Томас, ни Марьяна в их спор не вмешивались, но внимательно слушали его. Олегу казалось, что даже коза затихла, слушая.
– Я предлагаю оставить здесь Марьяну с Томасом. Дать им одеяла и пищу. А мы с тобой налегке добежим до перевала.
Олег не ответил. Он понимал, что Томаса оставить нельзя. Нельзя лишать Томаса цели. Это его убьет. Но вдруг Дик подумает, что он боится идти дальше вдвоем?
– Ты испугался? – спросил Дик.
– Я не о себе, – сказал наконец Олег. – Если Томас будет болен, он не сможет защитить Марьяну. А Марьяна его. А если звери? Если здесь хищники? Как она справится?
– Марьяшка, справишься? – Дик не спросил, а будто приказал, будто имел право приказывать.
– Я дойду, – сказал Томас. – Я дойду, не бойтесь, друзья. Мне надо дойти… я иду туда уже шестнадцать лет.
И голос Томаса был горяч, быстр, словно полон слез.
– Тогда спи, – сказал Дик, переждав долгую паузу, в которой никто не согласился с ним, но никто и не убедил Дика.
А утром спор прекратился сам собой. По очень простой причине. Когда Олег, встав первым – голова болела, ноги как деревянные, спина промерзла до печенки, – выбрался из ниши, он увидел на белой долине плоскогорья цепочку углублений, в которых даже не сразу угадал следы, будто кто-то вдавливал в снег большие бочки.
Олег разбудил Дика, и вместе они осторожно прошли дальше по следам в ту сторону, куда указывали углубления когтей. Следы кончались у крутого откоса – этот зверь мог подниматься и по скалам.
– Какой он? – спросил Олег шепотом.
– Ляжет на дом – раздавит, – сказал Дик. – Вот бы подстрелить.
– Надежды мало, – сказал Олег, – даже с твоим арбалетом. Ты ему шкуру не пробьешь.
– Постараюсь, – сказал Дик.
– Вы где были? – спросила Марьяна, которая разжигала костер. – У Томаса температура упала. Хорошо, правда?
– Хорошо, – сказал Олег.
Они рассказали про следы, потому что Марьяна их все равно бы увидела. Но она не испугалась. Мало ли какие звери водятся вокруг! Далеко не все злые и опасные. Звери заняты своими делами.
– Садитесь, – сказала Марьяна, – позавтракаем.
Томас вылез из-под палатки. Он был бледен и слаб. В руке держал флягу. Садясь рядом с Олегом, отвинтил и отхлебнул.
– Надо согреться, – сказал он хрипло. – Когда-то врачи прописывали слабым и больным кагор.
Марьяна достала свой мешок.
Из него выкатился гриб.
Мешок был разорван, изжеван. И пуст.
– А где грибы? – спросила Марьяна у Томаса. Как будто он должен был знать, где грибы.
Дик вскочил.
– Где лежал мешок?
– Я так устала, – сказала Марьяна. – Я думала, что положила под палатку, а он остался снаружи.
– Где эта скотина? – сказал Дик тихо.
– Ты с ума сошел? – закричала Марьяна. – Может, это не коза?
– А кто? Ты? Томас? Я? Мы что теперь жрать будем?
– У нас есть еще мясо, – сказала Марьяна.
– Покажи. Может, и его нет?
– Зачем коза будет есть мясо? – сказала Марьяна.
Дик был прав. От мяса осталось десятка два ломтиков.
– Я не шучу. – Дик подобрал со снега арбалет. Коза, будто сообразила, что ей грозит, резко отскочила за скалу.
– Ты не уйдешь, – сказал Дик.
– Погоди, – сказал Олег. – Погоди, если нужно, успеешь. Всегда успеешь. Ведь Марьяна хочет разводить их, понимаешь, как это важно для поселка. Значит, у нас всегда будет мясо.
– Для поселка важно, чтобы мы не подохли, – сказал Дик. – Без нас коза в поселок не придет. Ей тоже жрать нечего. Она убежит.
– Нет, Дик, пожалуйста, – сказала Марьяна. – Ведь у козы будут маленькие, понимаешь?
– Тогда пошли назад, – сказал Дик. – Кончился наш поход.
– Подожди, – сказал Томас. – Пока еще решаю я. Если ты хочешь, я разрешаю тебе вернуться назад. Ты доберешься, я не сомневаюсь. Я пойду дальше. И те, кто захочет.
– Я пойду дальше, – сказал Олег. – Мы не можем ждать еще три года, до следующего лета.
– Я тоже пойду дальше, – сказала Марьяна. – И Дик пойдет. Он не злой, не думайте. Он хочет, чтобы всем лучше.
– Не надо объяснять, – сказал Дик. – Я все равно ее убью.
– На сегодня пища есть, – сказала Марьяна.
– Было бы неплохо вернуться вместе с козой. Мы можем даже ее навьючить, – сказал Томас.
Томас отхлебнул еще коньяка и поболтал флягой. По звуку было ясно, что огненной воды осталось совсем мало.
– Еще один день, – сказал Дик, – и возвращаться уже будет поздно. А тебя, Томас, это касается больше, чем остальных.
Марьяна засуетилась возле костра, спеша вскипятить воду. У нее еще остались сладкие корешки, горсти две.
