Не так-то просто бежать бегом в незнакомом мире, да еще после месяца, проведенного в космическом корабле, и плотного обеда. Полчаса спустя Рэнсом уже шел шагом, прижимая ладонь к разболевшемуся боку, и напряженно прислушивался, нет ли погони. Но вокруг стояла полная тишина. Грохот револьвера и человеческие и нечеловеческие голоса позади сначала сменились одиночными винтовочными выстрелами и редкими криками, а потом все затихло. Насколько хватало глаз, вокруг него были только стебли огромных растений, постепенно сливающиеся с фиолетовой тенью. Крыша гигантских полупрозрачных листьев, пропуская лишь малую часть солнечного света, окутывала лес торжественными сумерками. Немного отдохнув, Рэнсом снова пускался бегом; ноги легко отталкивались от мягкого пружинистого травяного ковра, который он потрогал еще у люка корабля. Пару раз дорогу ему перебегали маленькие рыжие зверьки, но в остальном лес не подавал признаков жизни. Похоже, никакая опасность ему не грозила – если не считать того, что он оказался один, без пищи и воды, среди неведомых растений в тысячах или миллионах миль за пределами изведанного человеком.
Но Рэнсом думал не об этом. Он вспоминал сорнов – ведь несомненно существа, которым его хотели выдать, были сорнами. Они вовсе не походили на те ужасы, которые рисовало ему воображение, и потому он был совершенно не готов к их появлению. Фантазии Уэллса не имели к ним никакого отношения, зато при виде их наружу выплыли страхи детского сознания, образы великанов, людоедов, призраков, скелетов. Привидения на ходулях, подумал Рэнсом, длиннолицые пугала, словно написанные кистью сюрреалиста. Но сковавшая его в первые минуты паника проходила. Он отбросил мысль о самоубийстве и решил держаться до конца. Молитва сняла тяжесть с души, а нож за поясом придал уверенности. Рэнсома охватило странное чувство братской близости к себе самому, и он чуть было не сказал: "Будем держаться вместе!"
Но тут началась более пересеченная местность, и Рэнсому стало не до размышлений. Уже несколько часов он поднимался по пологому склону. Справа от него почва резко уходила вверх, так что он, по-видимому, огибал холм, одновременно понемногу на него взбираясь. Теперь же на его пути стали то и дело попадаться невысокие гребни, которые ответвлялись от возвышенности, лежащей по правую руку. Без всякой особой причины он не пытался их обогнуть, а перебирался через них и шел дальше. Может быть, подсознательные воспоминания о земной географии подсказывали ему, что, если он спустится ниже, то наткнется на безлесные участки возле воды, где его могут поймать сорны. Перебираясь через гребни и спускаясь в лощины, Рэнсом поражался необычной крутизне склонов; но, как ни странно, преодолевать их было не так уж сложно. Он заметил также, что даже самые небольшие холмики по форме не походили на земные: и так неестественно тонкие у основания, они еще заострялись кверху. Рэнсом припомнил, что и волны голубого озера отличались теми же особенностями. Бросив взгляд на лиловые листья, он нашел, что и они играют вариацию на ту же тему порыва к небу. Несмотря на величину, они не обвисали на конце. Воздух служил для них достаточной подпоркой, и лес, вероятно, выглядел сверху как море раскрытых вееров. Да ведь и сорны, вспомнил он, передернувшись, тоже извращенно вытянуты в высоту!
Рэнсом достаточно разбирался в физике, чтобы догадаться, что находится на планете, которая легче Земли. Здесь природе было проще реализовать свое стремление вверх, к небу. Эта мысль заставила его задуматься, куда же он попал. Сначала он вспомнил о Венере, но не был уверен, больше она Земли или меньше; кроме того, температура там вроде бы должна быть повыше. Может быть, он очутился на Марсе или даже на Луне. Сначала он отверг последний вариант, поскольку при посадке не видел Землю, но потом вспомнил, что как-то слыхал об обратной стороне Луны, откуда Землю не видно никогда. Вполне могло случиться, что он сейчас скитается по обратной стороне Луны! При этой мысли он еще острее, чем раньше, ощутил одиночество, хотя разум подсказывал, что в его положении Луна и Марс мало чем отличаются друг от друга.
Во многих лощинах Рэнсому встречались голубые ручейки, которые с шипением спешили к низине по левую руку. Вода в них, как и в озере, была теплой, воздух над ними также нагревался, и Рэнсом, карабкаясь вверх и вниз по склонам, как будто постоянно попадал из одной климатической зоны в другую. Именно по контрасту с теплой лощиной он, поднявшись на очередной гребень, обратил внимание, что в лесу становится все холоднее. Рэнсом огляделся и обнаружил, что и свет явственно ослабевает. В своих расчетах он совсем упустил из виду ночь, и притом понятия не имел, что такое ночь на Малакандре! Полумрак сгущался. Вздох холодного ветра пронесся меж лиловых стеблей, и они заколебались, снова напомнив о своей легкости и гибкости, столь неожиданных при огромной высоте. До сих пор страх и ощущение необычности всего происходящего помогали Рэнсому забыть о голоде и усталости, но теперь они напомнили о себе. Подавив дрожь, он заставил се бя идти вперед. Ветер усиливался. Громадные листья поплыли над ним в медленном танце. Меж ними то и дело мелькал просвет все бледнеющего неба, и вот уже на нем зажглись первые звезды. Безмолвие покинуло лес. Рэнсом тревожно озирался, боясь неожиданного нападения, но видел только быстро наступающую темноту.
Теперь он радовался теплу, висящему над ручьями. Здесь можно было укрыться от нарастающего мороза. Дальше идти не стоило: так или иначе, он не знал, уходит от опасности или приближается к ней. Опасность была повсюду, двигался ли он вперед или стоял на месте. Зато у ручья можно устроиться в тепле. Рэнсом устало тащился вперед в поисках очередной лощины. Ее долго не было, и он перепугался, что все они остались позади. Он уже собирался повернуть назад, как вдруг перед ним возник крутой спуск; Рэнсом поскользнулся, съехал вниз и очутился на берегу потока. Деревья (вопреки себе он называл гибкие растения "деревьями") оставляли над ручьем просвет, вода слабо фосфоресцировала, так что здесь было немного светлее. Русло ручья шло справа налево под сильным уклоном. Рэнсом, как некий турист в поисках "местечка получше", немного поднялся вверх по течению. Склон стал еще круче. Ручей здесь обрывался вниз небольшим водопадом. У Рэнсома появилась было смутная мысль, что вода падает слишком медленно, но он чересчур устал, чтобы задумываться об этом. Температура воды была явно выше, чем в озере: может быть, неподалеку находился подземный источник тепла. Но путника гораздо больше интересовало, можно ли ее пить. Его мучила жажда, но вода на вид была непохожа на воду. Вдруг она ядовита? Он постарается не пить ее. Может быть, он достаточно устал, чтобы заснуть, несмотря на жажду. Рэнсом опустился на колени и сполоснул руки в теплом ручье, потом перекатился в выемку рядом с водопадом и зевнул.
Звук собственного зевка, столько раз слышанный в детской, в школьном общежитии, во множестве спален, вдруг пробудил в нем острую жалость к себе. Он подтянул колени к груди и обхватил себя руками. Его захлестнуло чувство чуть ли не сыновней любви к собственному телу. Часы у него на запястье молчали, и он завел их. Что-то бормоча, тихонько похныкивая, он думал о том, как на далекой планете Земля люди ложатся в постель – в домах, океанских лайнерах, гостиницах, супруги, маленькие дети под присмотром нянюшек; сгрудившиеся вместе для тепла, пропахшие табаком мужчины в кубриках и окопах. Он не мог больше сопротивляться желанию заговорить с собой: "Мы позаботимся о тебе, Рэнсом… мы будем держаться вместе, старина!…" Вдруг он подумал, что в ручье может обитать острозубое страшилище вроде того, в озере. "Верно, Рэнсом, – пробормотал он. – Не годится здесь оставаться на ночь. Немного отдохнем, и пойдем дальше. Но не сейчас. Чуть погодя".
