Джон воровато согнулся у автомата, выдающего наличность в глубине банковского зала. Тим, нервничая, стоял на стреме. Джон протолкнул украденную карточку в прорезь машины.
– Скорее! – торопил его Тим.
Но Джон не спешил. Он умел сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. Спешка приводила к ошибкам, на исправление которых потом уходило время. Он не хотел ошибаться. Спокойно набрал команду, маленький дисплей показал номер карты. Джон набрал его на терминале кассового аппарата и опустил требование на триста долларов. Машина, словно сомневаясь, замерла. Джон знал, что наверху машины установлена видеокамера, делавшая мгновенный снимок того, кто получает деньги. Но Джон предусмотрительно сбрызнул объектив подсушивающим дезодорантом. Когда он высохнет, порошок покроет поверхность объектива и изображения не получится.
Тим заметил, что на стоянке появилась машина, из нее вышла полная женщина с сумкой.
– Идут!
Джон схватил Тима за полу рубашки.
– Стой! Ни с места!
Тим забеспокоился, увидя, что женщина направляется в их сторону. Секунду спустя автомат зажужжал и выбросил пятнадцати- и двадцатидолларовые банкноты.
– Вот и все, – сказал Джон.
Бросив взгляд через плечо, Тим присвистнул:
– Вот это да! Где ты научился?
Джон протянул руку, протер объектив камеры и начал складывать деньги в сумку.
– У моей матери. Настоящей матери. Пошли, малыш…
Тим взглянул на приближавшуюся женщину. Она смотрела на них, но разделявшее их расстояние, похоже, было слишком большим, чтобы она смогла сообразить, чем они занимаются.
– Пошли!
Они рванули за угол, в переулок, где оставили мотоцикл. Спрятавшись за ним, Джон отсчитал долю Тима. Пять бумажек по двадцать долларов. У Тима отвисла челюсть. Невероятно. Джон каждый день выкидывал какой-нибудь фокус. Но такое…
Когда Джон открыл сумку, чтобы сложить деньги, Тим краем глаза увидел фотографию.
– Кто это?
Джон взглянул на потертый, замусоленный снимок молодой женщины за рулем джипа. Рядом с ней сидела немецкая овчарка. Лицо у женщины было нежное и печальное. Джон часто задумывался над тем, чему она улыбается. На снимке были видны мягкие округлые линии ее живота. Там был…
Он.
Странно и жутковато!
– Это моя мама.
– А она спокойная, да? – хмыкнул Тим.
Джон нахмурился. В нем боролись самые противоречивые чувства – он сам не знал, что происходило с ним, когда он смотрел на фотографию. Разве это объяснишь Тиму? Приятель он хороший, но соображает туговато. Он сказал:
– Вообще-то нет. Она здорово не в себе. Задумала подорвать компьютерный завод и попала в Пескадеро, в клинику.
Все это показалось Тиму детской сказочкой, а там кто его знает…
– Заливаешь?
– Да нет, ей крышка. Поехали.
Джон пытался имитировать цинично-равнодушный тон взрослого мужчины, и, судя по тому, что Тим утратил интерес к истории его матери, ему это удалось. Он хлопнул Тима по плечу, и они вскочили на мотоцикл. Джон включил зажигание, и машина рванула вперед.
Но мысленно Джон видел перед собой лицо матери, ее глаза следили за ним строго, осуждающе. Так было всегда.
"Черт бы ее побрал", – подумал Джон.
"Если тебе на самом деле все равно, почему ты хранишь этот снимок, подаренный ею?", – вопрошал противный внутренний голос.
– "Катись ты к черту!" – отмахнулся от него Джон, разогнал мотоцикл и на полной скорости вылетел на проспект.
