Линда уехала.
Легкие морщинки возле глаз и рта Хейди обозначились резче. Она курила теперь как паровоз. Сигареты "Вантаж-100" – одну за другой. Халлеку сообщила, что отправила Линду к своей тетке Роде в Уэстчестер.
– Я сделала это по двум причинам, – пояснила она. – Во-первых, она… ей нужно от тебя отвлечься, Билли. От того, что с тобой происходит. Она буквально с ума сходит. Я ей еле внушила, что у тебя нет никакого рака.
– Ей бы с Кэри Россингтоном поговорить, – пробормотал Билли, направляясь на кухню. Ему срочно захотелось кофе – черного, крепкого, без сахара. – Прямо родственные души.
– Что? Я не слышу.
– Ничего. Ерунда. Кофе включу.
– Девочка ночи не спит, – сказала Хейди, когда он вернулся. Она нервозно переплела пальцы. – Ты понимаешь?
– Да. – Билли ощутил внутреннюю занозу. Подумал: а понимает ли Хейди, что ему Линда тоже нужна, что она часть той системы, которая поддерживала его морально? Ну, часть или не часть, а он не имеет права травмировать девочку, нарушать ее спокойствие. Тут все же Хейди была права. Права, невзирая на цену такой разлуки.
И вновь он ощутил вспышку ненависти к ней. Мамочка немедленно спровадила дочурку к тетушке, как только он позвонил и сообщил, что возвращается. Папочка-страшила возвращается. Не убегай, девочка, не бойся, – это всего лишь Тощий Человек…
"Почему именно в такой день? Что тебя дернуло выбрать именно тот день?"
– Билли? С тобой все в порядке? – Голос Хейди странным образом прозвучал нерешительно.
"Господи! Глупая сучка! Ты замужем за ходячим скелетом и спрашиваешь, все ли у меня в порядке?"
– Со мной все в порядке, насколько это возможно. А что?
– Да ты как-то странно смотрел так…
"Неужели? Неужели так странно? Но почему, Хейди, ты выбрала именно тот день, чтобы залезть мне в штаны, и это после всех лет, когда мы занимались такими делами в темноте спальни".
– Ну, как тебе сказать? Я теперь все время чувствую себя странно, сказал Билли. Сам подумал: "Пора прекращать эти бесплодные умствования, мой друг. Бессмысленно. Что сделано, то сделано".
Но выбросить эти мысли оказалось трудно. Трудно, когда она стояла тут с сигаретой, куря одну за другой и при этом будучи в полном порядке, а кроме того…
"Прекрати, Билли. Хватит".
Хейди отвернулась и загасила сигарету в хрустальной пепельнице.
– А во-вторых, Билли, ты кое-что от меня скрывал. Кое-что имеющее отношение к нам обоим. Иногда ты во сне говоришь. Теперь я хочу знать. Я заслуживаю того, чтобы знать правду. – Голос ее дрогнул.
– Хочешь знать, говоришь? – спросил Халлек. – В самом деле? – На его лице появилась невольная улыбка.
– Да! Да!
И Билли ей все рассказал.
Хаустон позвонил ему на следующий день и после долгого бессмысленного предисловия перешел к сути дела. Хейди находилась у него. Они основательно потолковали ("Ты ей не предложил понюшку?" – подумал Халлек. – "Не спросить ли? Пожалуй, не стоит"). Итог длинного разговора оказался таким: у Билли определенно поехала крыша.
– Майкл, – сказал Билли, – старый цыган был вполне реален. Он прикоснулся к нам троим: ко мне, к Кэри Россингтону, к Данкену Хопли. Я понимаю, такой человек, как ты, в сверхъестественное верить не может. Но ты же наверняка веришь в методы дедукции и индукции. Поэтому должен видеть и подобные возможности. Мы все трое были потроганы его рукой, все трое обрели таинственные недуги. Прежде, чем объявлять меня чокнутым, хотя бы допусти логическую связь.
– Билли, связи тут нет.
– Да я…
– Я говорил с Ледой Россингтон. Она сказала, что Кэри находится в Мэйо, где его лечат от рака кожи. Сказала, что дело зашло слишком далеко, но она считает, что есть надежда на благополучный исход. А еще Леда сказала, что не видела тебя с рождественской гулянки у Гордонов.
– Она врет!
Хаустон замолчал. Только что там за звук на фоне его молчания? Уж не Хейди ли плачет? Билли сильно стиснул телефонную трубку, даже костяшки пальцев побелели.
– А ты с ней лично говорил или по телефону?
– По телефону. А какая разница?
– Если бы ты ее увидел, ты бы понял, какая разница. Она выглядит совершенно потрясенной и выбитой из колеи.
– Что ж, когда узнаешь, что у твоего мужа рак кожи, да еще запущенный…
– А с Кэри ты говорил?
– Он сейчас под усиленным наблюдением. Таким пациентам телефонные разговоры разрешены только при чрезвычайных обстоятельствах.
– Мой вес упал до ста семидесяти, – сказал Билли. – Я потерял уже восемьдесят три фунта. Для меня это – чрезвычайное обстоятельство.
Снова пауза на другом конце провода. Кроме того звука, который мог быть плачем Хейди.
– Ты поговоришь с ним? Ну, хотя бы попытаешься?
– Если его доктор позволит и если он сам пожелает поговорить со мной, то – да. Но, Билли, эта твоя галлюцинация…
– Никакая это не галлюцинация, черт побери! Ради бога, не кричи. Билли закрыл глаза.
– Ну хорошо, хорошо, – успокаивающим тоном отозвался Хаустон. – Эта идея – скажем так? Я только хочу сказать, что эта идея не поможет твоему состоянию. Более того, возможно, она и есть корень зла, источник психоанорексии, если ты в самом деле болен этим, как утверждает доктор Юнт. Ты…
– Хопли, – перебил его Билли. Лицо покрылось потом, и Билли промокнул его платком. Вспомнил вдруг облик Хопли, лицо, которое перестало быть лицом, превратилось в рельефную карту ада. Кошмарные опухоли, сочащаяся влага и невыразимый звук, когда он ногтем поскреб щеку.
Снова последовала долгая пауза со стороны Хаустона.
– Поговори с Данкеном Хопли. Он подтвердит…
– Невозможно, Билли. Данкен Хопли покончил с собой два дня назад. Он застрелился, пока был в клинике Глассмана.
Халлек крепко зажмурил глаза и закачался, стоя на ногах. Почувствовал себя так, как в тот момент, когда возобновил курение. Ущипнул себя за щеку, чтобы не упасть в обморок.
– Тогда ты знаешь, – сказал он, не раскрывая глаз. – Ты знаешь или кто-нибудь знает, кто увидел его.
– Грэнд Лоулор видел его, – сказал Хаустон. – Я с ним говорил сегодня.
Грэнд Лоулор. Какой-то момент испуганный запутавшийся разум Билли не сработал. Показалось, что Хаустон сказал что-то другое. Потом дошло. Грэнд Лоулор был окружной врач, производивший вскрытия. Вспомнил, что Грэнд Лоулор пару раз выступал перед судом в качестве свидетеля.
Мысль об этом вызвала иррациональное желание хихикнуть. Халлек прикрыл трубку ладонью: не дай Бог, а то Хаустон утвердится во мнении, что он, точно, сошел с ума.
А тебе бы очень хотелось поверить в мое безумие, верно, Майкл? Потому что, если я не в своем уме и начну болтать о твоей бутылочке и маленькой костяной ложечке, никто ведь мне не поверит, верно? Ну конечно же.
Желание хихикать прошло.
– Ты спросил его…
– О некоторых деталях относительно смерти? Естественно. После истории ужаса, которую ты выдал своей жене, я специально поинтересовался. – Голос Хаустона обрел ехидный оттенок. – Ты должен быть мною доволен, Билли. Когда он меня спросил, почему меня это интересует, я держал язык за зубами.
– И что он сказал?
– Что внешность Хопли выглядела скверно, но уж никак не тот ужас, что ты описывал Хейди. То, что сказал Грэнд, скорее напоминает мне рецидив взрослых угрей, от которых я лечил Данкена, начиная с 1974 года. Они у него вызвали депрессию. И это понятно. Нашествие угрей на лице для взрослого мужчины – большая психологическая травма, возможно, одна из сильнейших.
То есть, ты полагаешь, он был подавлен из-за своей изменившейся внешности и застрелился?
– В сущности, да.
– Давай напрямик, – сказал Билли. – Ты веришь в то, что дело в более-менее обычном рецидиве распространения угрей у взрослого, пусть даже самого обширного за многие годы. В то же время ты считаешь, что он застрелился от того, что увидел в зеркале. Ну и диагноз, скажу я тебе, Майкл!
– Я не говорил, что дело только в кожной проблеме, – сказал Хаустон раздраженно. – Самое худшее в этих проблемах состоит в том, что они возникают в паре, в тройке, а иногда и с целой кучей сопутствующих вещей. Редко в одиночку. Самый высокий уровень самоубийств, Билли, кстати, среди психиатров. Но полицейские не далеко от них ушли. Видимо, имела место комбинация факторов, где его последний недуг явился и последней соломинкой, которая сломала спину верблюда.
– Тебе стоило бы его увидеть, – мрачно сказал Билли. – То была не соломинка, а куча бревен.
– Записки он не оставил, так что мы ничего не узнаем, верно?
– Боже мой! – Билли тяжело вздохнул и провел пятерней по волосам. Господи милостивый!
– И причины самоубийства Хопли нам тоже неведомы. Так?
– Мне они ведомы, – ответил Билли. – Вполне известны.
– А мне вот кажется: все дело в том, что твой разум, Билли, сыграл над тобой злую шутку. Комплекс вины. Ты… ты зациклился на этих цыганских проклятьях, и когда пошел к Хопли в тот вечер, просто увидел то, чего на самом деле не было. – Теперь Хаустон говорил утвердительно-успокаивающим тоном врача. – Ты перед визитом к Данкену случайно не заглянул к Энди на пару коктейлей? Ну, так – чтобы взбодриться.
– Нет.
– Уверен? Хейди говорит, что ты там основательно посиживал.
– Если так, твоя жена меня бы там непременно видела, – ответил Билли. – Ты так не находишь?
Последовала затянувшаяся пауза. Потом Хаустон сказал бесстрастно:
– Это удар ниже пояса, Билли. Но именно такого ответа я и ожидал от человека, пребывающего в сильном психическом напряжении.
– Сильное психическое напряжение. Психическая анорексия. У вас, врачей, всему найдется название. Но повидал бы ты его. Ты бы… – Билли смолк, подумав о прыщах и опухолях на щеках Данкена Хопли, вспомнил сочащуюся жидкость, нос, утонувший в наростах.
– Билли, неужели ты сам не понимаешь, что просто пытаешься найти логическое объяснение тому, что произошло и происходит с тобой? Тут и явный комплекс вины из-за старой цыганки, и…
– Проклятье исчезло, когда он застрелился, – услышал Билли свой голос. Может быть, потому он и перестал выглядеть так ужасающе. Как в кинофильмах про оборотней, Майкл. Когда оборотня в итоге убивают, он снова превращается в человека.
На место растерянности пришло возбуждение. Халлек начал обдумывать новую идею, быстро прикидывая возможности и вероятности.
Куда девается проклятье, когда проклятый от него избавляется? Только умирающий с последним дыханием может это сказать. Когда его душа отлетает прочь. Прочь, прочь. И есть ли способ изгнать эту напасть?
Россингтон – прежде всего. Россингтон в Мэйо, отчаянно цепляющийся за идею, что у него рак кожи, поскольку альтернатива – куда страшнее. Когда Россингтон умрет, вернется ли его нормальный вид?
Он вдруг обратил внимание на молчание Хаустона и на смутные звуки в трубке – неприятные и знакомые… Всхлипывания. Хейди плакала?
– Почему она плачет? – спросил Билли.
– Билли…
– Дай-ка мне ее!
– Билли! Да ты к себе прислушайся!
– К черту! Дай мне ее!
– Нет. Пока ты в таком состоянии, не дам.
– Почему, ты, нахалка поганая?!
– Прекрати, Билли!
Хаустон настолько громко заорал, что Билли отодвинул трубку от уха. Когда приложил ее обратно к уху, всхлипывания умолкли.
– А теперь послушай! – сказал Хаустон. – Таких вещей, как оборотни, не бывает. Не бывает цыганских проклятий. Я даже сейчас дураком себя ощущаю, говоря тебе такие элементарные вещи.
– Слушай, неужели не видишь, что это все же часть проблемы? – тихо спросил Билли. – Неужели не понимаешь, что эти люди умели уходить безнаказанными с подобными штуками в последние двадцать столетий, если не больше?
– Билли, если на тебе лежит проклятье, то оно исходит из твоего подсознания. Поверь. Старый цыган не мог наложить проклятья. Но твой собственный разум под маской старого цыгана – может.
– Я, Хопли, Россингтон, – сказал Халлек тупо. Все сразу. Нет уж, это ты слепой, Майкл. Вот так-то.
– Да брось ты! Тут всего лишь совпадение. Ну сколько можно блуждать вокруг тутового куста? Вернись к Глассману. Пусть они тебе помогут. Хватит сводить с ума собственную супругу.
В какой-то момент он даже заколебался. Уж очень здраво и разумно звучали доводы Хаустона. Они успокаивали.
А потом вспомнил Хопли, поворачивающего тензорную лампу, жестоко осветившую его лицо. Вспомнил слова Хопли: "Я буду убивать его долго… деталей тебе говорить не стану…"
– Нет, – сказал он. – У Глассмана мне ничем помочь не могут, Майкл.
Хаустон тяжело вздохнул.
– Тогда кто же? Старый цыган?
– Возможно, – сказал Халлек. – Если удастся его найти. Не исключено. Кроме того, у меня есть знакомый, который может помочь. Он прагматик вроде тебя.
Джинелли. Имя всплыло в памяти в то время, как он говорил по телефону.
– Но в основном я намерен полагаться на себя.
– Именно об этом я тебе и говорю!
– Правда? А у меня сложилось впечатление, что ты посоветовал мне вернуться в клинику Глассмана.
Хаустон снова вздохнул.
– Мне кажется, твои мозги тоже начали терять вес. Ты хоть подумал, что ты устраиваешь своей жене и дочке? Хоть раз подумал об этом?
"А тебе Хейди сказала, что она делала, когда произошел наезд?" – чуть не выпалил Билли. – "Не сказала еще, Майкл? Нет? А ты спроси ее…"
– Билли?
– Мы с Хейди потолкуем об этом, – тихо ответил он.
– Неужели ты?..
– Я думаю, Майкл, что ты прав по-крайней мере в одном.
– Да? О, как мне повезло! И в чем же я оказался прав?
– В том, что хватит ходить вокруг да около, – сказал Билли и положил трубку.
Но потолковать им не удалось.
Пару раз Билли попытался завести разговор, однако Хейди только качала головой. Лицо ее было бледным, непроницаемым, глаза смотрели на него обвиняюще. Только раз она отреагировала.
Это произошло через три дня после телефонного разговора с Хаустоном, когда Хейди всхлипывала в его кабинете. Они заканчивали ужин. Халлек прикончил внушительный набор лесоруба: три гамбургера с гарниром, четыре початка молодой кукурузы с маслом, полпинты бульона, персиковый пирог со сладкой подливой. Надо сказать, аппетит у него стал слабый, но он с тревогою обнаружил, что быстрее теряет вес, если не ест. Когда перед тем Хейди вернулась от Хаустона с опухшими от слез глазами, Билли был так расстроен, что не стал ни обедать, ни ужинать, а когда на следующее утро встал на весы, увидел на шкале цифру 167. Ему стало тошно. Пять фунтов за один день! О, Боже! С тех пор и не пропускал еды в положенное время.
Теперь он показал на пустые тарелки с мелкими остатками и обглоданными початками.
– Похоже это на "анорексия невроза", Хейди? – спросил он.
– Нет, – нехотя ответила она. – Но…
– Так я ем весь последний месяц. И за этот месяц потерял шестьдесят фунтов. Вот и объясни мне, каким образом мое подсознание ухитряется делать такой трюк. Терять в весе по два фунта в день при потреблении примерно шести тысяч калорий.
– Я не знаю… но Майкл… Майкл говорит…
– Ты не знаешь, и я не знаю, – перебил ее Билли, сердито бросая салфетку на тарелку. В животе его заурчало от обильного ужина. – И Майкл Хаустон тоже не знает.
– Ну, хорошо, если это проклятье, то почему со мной ничего не происходит?! – закричала она. Хотя в глазах ее сверкнул гнев, Халлек увидел, что она на грани слез.
Потеряв над собой контроль от накопившейся обиды и страха, он закричал в ответ:
– Не знал он, вот почему! Понимаешь? Не знал!
Всхлипывая, она резко отодвинулась, чуть не упав вместе со стулом, и стремительно вышла из-за стола, рукой схватилась за лицо, словно от сильной головной боли.
– Хейди! – воскликнул он, поднимаясь и роняя стул на пол. – Вернись!
Ее шаги на лестнице не замедлились. Он услышал, как хлопнула дверь но не их спальни. Кажется, комнаты Линды или спальни для гостей.
Халлек подумал – скорей всего, в комнате для гостей. Он оказался прав. Больше она с ним в одной комнате не спала.
Та неделя, последняя неделя перед тем, как он покинул дом, потом вспоминалась Билли Халлеку как некий путаный кошмар. Погода установилась гнетуще душная и жаркая. Билли ел и потел, потел и ел, а его вес равномерно и неуклонно снижался. В конце недели, когда он арендовал автомобиль и отправился в путь по 95-й магистрали в сторону Нью-Хэмпшира и Мэна, он потерял еще одиннадцать фунтов и весил уже 156 фунтов.
В течение этой последней недели врачи из клиники Глассмана неоднократно звонили ему. То и дело звонил Майкл Хаустон. Хейди молча наблюдала за ним и курила. Когда он заговорил о том, что неплохо бы повидать Линду, она бесстрастно ответила:
– Я предпочитаю, чтобы ты этого не делал.
В пятницу, накануне отъезда, снова позвонил Хаустон.
– Майкл, – сказал ему Билли. – Я больше не отвечаю на звонки от врачей Глассмана и не буду отвечать на твои, если не прекратишь эту муру.
– Напрасно, – возразил Хаустон. – Послушай меня внимательно, Билли. Это очень важно.
Билли выслушал очередную порцию дурацких сентенций, испытывая гнев и обиду из-за предательства. Хейди снова была там. Ее переговоры с Хаустоном опять закончились слезами. Хаустон провел долгую консультацию с тремя Гномами клиники Глассмана ("Не волнуйся, Билли, это оплачено: профессиональная привилегия") и снова встретился с Хейди. Все сошлись на том, что Билли не помешает серия психиатрических обследований.
– И я тебе очень советую по собственной воле согласиться на это, заключил Хаустон.
– Еще бы! И я даже знаю, где ты рекомендовал бы мне пройти обследование. Разумеется, в клинике Глассмана. Угадал?
– Ну что ж, мы подумали, так было бы удобней всего.
– А как же иначе? И пока мне обследуют мозги, я буду пить барий и получать клизмы.
Хаустон красноречиво смолчал.
– А если я откажусь?
– Хейди имеет право прибегнуть к законным средствам, – осторожно ответил Хаустон. – Ты понимаешь?
– Я понимаю, – ответил Билли. Ты имеешь в виду себя, Хейди и Трех Гномов из клиники Глассмана. Все вместе вы отправляете меня в санаторий "Саннивейл", где я научусь плести корзинки.
– Брось ты эту мелодраму, Билли! Она не меньше беспокоится о Линде, чем о тебе.
– Мы оба волнуемся за Линду, – сказал Билли. – Я и за Хейди волнуюсь. Конечно, бывают моменты, когда я на нее зол, но в целом по-прежнему люблю ее. И потому беспокоюсь. Так что она в какой-то степени ввела тебя в заблуждение, Майкл.
– Не знаю, о чем ты говоришь.
– Ясно, что не знаешь. И объяснять тебе не собираюсь. Она может тебе рассказать, хотя сомневаюсь. Хейди хотела бы забыть все, что случилось. Она могла бы излить тебе душу относительно некоторых упущенных деталей. Скажем так: у нее тоже есть свой комплекс вины. Кстати, если прежде она выкуривала пачку сигарет в день, то теперь выкуривает до двух с половиной.
Долгая пауза, потом Майкл Хаустон вернулся к своему обычному припеву:
– Что бы там ни было, Билли, но психиатрические тесты, поверь мне, в твоих же интересах и в интересах…
– Прощай, Майкл, – сказал Халлек и аккуратно положил трубку.