"Олд Оркард Бич", говорила официантка, "это уж самый "хонки-тонки" из всех, самый бесшабашный городок". Клерк в регистратуре с этим согласился.
С тем же согласилась и девушка в туристическом бюро в четырех милях дальше по шоссе, хотя не стала употреблять столь неформального выражения. Билли повернул арендованный автомобиль в сторону Олд Оркард Бич, находившийся милях в восемнадцати к югу.
Движение стало плотным, машины еле плелись бампер в бампер. На них были в основном канадские номера, а по вместительности многие из них, наверно, могли бы перевезти целую футбольную команду. Большинство людей в машинах и шагавших пешком по обочине были раздеты до минимума, разрешенного законом, иногда – меньше минимума: бикини ниточкой с нашлепкой, плавки-гульфики, много блестевшей обнаженной плоти.
На Билли были надеты джинсы, белая летняя рубашка с открытым воротником и спортивный плащ. Он сидел за рулем в закупоренной машине и потел, хотя кондиционер включил на всю катушку. Он помнил изумленный взгляд гарсона отеля и решил не раздеваться, как прочие, даже если туфли промокнут от стекающего пота.
Миновав соленые пустоши, пару десятков рыбацких будок, где ловили лобстеров, весь медленный поток машин повернул к району летних домиков, стоявших в тесноте бок о бок. Почти раздетые люди сидели перед своими жилищами, что-то ели, читали романы в бумажных переплетах или тупо глазели на сплошной поток автомобилей.
"Бог мой", подумал Билли, "да как они переносят вонищу из этих выхлопных труб?" В голову пришло, что им даже нравится. Может быть, просиживают именно здесь, а не на берегу, потому что запах напоминает им о доме.
За домиками последовали мотели с вывесками: ЗДЕСЬ ГОВОРЯТ НА ФРАНЦУЗСКОМ (написано по-французски), КАНАДСКАЯ ВАЛЮТА – НЕ МЕНЬШЕ 250 ДОЛЛАРОВ, С ПОЛУНОЧИ – ГОЛУБЫЕ ФИЛЬМЫ ПО КАБЕЛЮ, ТРИ МИНУТЫ ДО ОКЕАНА!
За мотелями потянулась торговая улица со скудным ассортиментом товаров в магазинах: фотопринадлежности, сувениры, похабные книжки по сниженным ценам. Молодые люди в джинсах с оборванными штанинами медленно бродили вдоль витрин, некоторые – взявшись за руки. Кое-кто отсутствующим взглядом смотрел на пыльные витрины. Среди скучающей, фланирующей публики лавировали ребята на скейтбордах. Билли Халлеку показалось, что все они страдают от лишнего веса.
Детишки на скейтбордах, похоже, что-то жевали, как и прохожие: кто кусок пиццы, кто поп-корн, чипсы, конфеты и прочее. Увидел мужчину в белой рубахе навыпуск, в мешковатых штанах и сандалиях: он поглощал сосиску, длиною в целый фут, к подбородку прилипли ошметки лука и кислой капусты, а в левой руке тот держал еще пару сосисок. Халлеку он показался фокусником с надувными шарами.
Мимо поплыл парк с аттракционами. Русские горки вздымались высоко в небо. Гигантский корабль викингов – качели – двигался взад и вперед полукругами под дружный визг пассажиров. Звенели колокола, мелькали и бегали огоньки множества лампочек.
А справа подростки сшибались в автомобильчиках луна-парка. Молодой парень и молодая женщина целовались. Она обняла его рукой за шею, он одной рукой прижимал ее ягодицы, в другой держал банку "будвайзера".
"Да", решил Билли. "Да, здесь то самое место. Вполне может быть".
Он оставил машину на стоянке, заплатил семнадцать долларов за полдня, переложил бумажник из бокового кармана во внутренний карман плаща и начал охоту.
Сначала ему показалось, что потеря веса ускорилась: уж очень странно на него поглядывали прохожие. Рациональная часть рассудка быстро убедила его: все дело в одежде, а вовсе не в том, как он выглядит под одеждой.
"Эта публика будет на тебя смотреть точно такими же глазами, если будешь прогуливаться тут в майке и плавках в октябре месяце. Успокойся, Билли. На тебя все же стоит поглазеть. Здесь много такого, на что стоит поглазеть".
И это было в самом деле так. Билли увидел толстую женщину в черных бикини, лоснилась темная кожа. Живот у нее был выдающимся, но бедра странным образом выглядели возбуждающими. Она двигалась к белой полоске пляжа, как океанский лайнер, ягодицы ритмично колыхались в такт шагов. Возле лавки с пиццей Билли увидел жирного пуделя, подстриженного по всем правилам. Язык собаки висел из пасти неподвижно и имел скорее серый, нежели розовый цвет. Заметил, как громадная чайка спикировала и выхватила из руки ребенка недоеденный грязный пирожок.
Позади всего этого белый полумесяц пляжа Олд Оркарда был усеян загорающими под полуденным солнцем. Однако и пляж, и Атлантический океан позади него казались опошленными сутолокой людей, руки, лица которых были заняты и запачканы едой а сквозь пульсирующий шум моторов прорывались вопли зазывал ("Проверьте ваш вес!" – услышал Билли призывный крик откуда-то слева. – "Угадываю вес! Если ошибусь на пять фунтов, плачу доллар!") и ритмы рока из раскрытых дверей баров.
Неожиданно Билли охватило чувство нереальности: он оказался как бы вне самого себя, подобно случаю с астральной проекцией, которые обычно описывает журнал "Фэйт". Имена – Хейди, Пеншли, Линда, Хаустон – зазвучали фальшиво и мелко, подобно именам, которые придумывают наспех для плохой истории. Возникло ощущение, что он способен заглянуть за кулисы вещей, в некий вообразимый "реальный мир". Запах моря показался пронизанным смрадом протухшей пищи, звуки стали слышаться издалека, словно плывущими к нему из длинного коридора.
"Астральная проекция?" – прозвучал смутный голос. – "У тебя солнечный удар, друг мой".
Да, пожалуй, когда теряешь сто двадцать фунтов веса, твой термостат начинает барахлить. Сейчас же уходи с солнцепека, иначе загремишь в обморок.
– Ладно, уговорил, – пробормотал Билли, и проходивший мимо мальчишка, жующий поп-корн, резко обернулся в его сторону.
Впереди находился бар с вывеской "Семь морей", на дверях надписи: "Холодное, как лед" и "Самое приятное время". Билли вошел.
"Семь морей" оказались не только холодными, как лед, но и чудесно спокойным местом. На музыкальном автомате висела записка с крупной надписью: "КАКОЙ-ТО ПРИДУРОК ДАЛ МНЕ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ ПИНКА, И ТЕПЕРЬ Я ПОЛОМАН". Пониже – перевод той же надписи на французский язык. Однако по потрепанному виду надписи и по пыли, скопившейся на автомате, Билли решил, что "вчера вечером" могло произойти год тому назад. В помещении находились несколько пожилых мужчин, одетых по тому же принципу, что и Билли, – не для пляжа, а скорей для улицы. Некоторые играли в шахматы, другие в нарды. Почти все были в шляпах.
– Что вам угодно? – спросил бармен.
– Пива "Шхуна", пожалуйста.
– О'кей.
Билли пил пиво медленно и наблюдал в окно движение людских масс, прислушиваясь к бормотанию стариков за столиками. Почувствовал, что часть его силы, часть ощущения реальности возвращаются.
Подошел бармен.
– Нальем еще?
– Да, пожалуйста. И хотелось бы с вами немного поговорить, если есть время.
– Насчет чего?
– Насчет людей, которые могли здесь побывать.
– Где "здесь"? В нашем баре?
– В Олд Оркарде.
Бармен рассмеялся.
– Насколько я знаю, половина штата Мэн и половина Канады летом проходят через это место.
– Я говорю о цыганах.
Бармен хмыкнул и принес Билли бутылку "Шхуны".
– То есть имеете в виду бродячую публику. Это, кстати, все, кто летом прибывают в Олд Оркард. А ко мне в бар приходят, в основном, люди, которые живут тут круглый год, – местные, так сказать. А те, – он махнул рукой в сторону окна, словно отбросив всех разом, – те – бродяги, вроде вас, мистер.
Билли осторожно, по стенке бокала налил пива, потом положил на стойку десятидолларовую бумажку.
– Я не уверен, что мы правильно поняли друг друга. Я говорю о настоящих цыганах.
– Настоящие?.. О! Наверно, имеете в виду тех ребят, что устроили табор возле Солт Шека.
Сердце Билли забилось быстрее.
– Можно, я вам покажу кое-какие фотографии?
– Бесполезно. Я их не видел. – Он посмотрел на десятидолларовую банкноту и окликнул одного из присутствующих: – Лон! Лонни! Подойди-ка на минутку.
Один из стариков, сидевших за столиком у окна, поднялся и прошаркал к бару. На нем были серые хлопчатобумажные штаны, белая рубашка, явно великоватая, и соломенная шляпка. Лицо усталое, только глаза – живые. Кого-то он напоминал Халлеку, вспомнил спустя секунду: старик выглядел, как Ли Страсберг, учитель и актер.
– Это Лон Эндерс, – представил его бармен. – У него участок на западе городка. Там же и Солт Шек. Лон примечает все, что происходит в Олд Оркарде.
– Меня зовут Билли Халлек.
– Будем знакомы, – сказал Лон Эндерс, шелестящим, как бумага, голосом, и придвинул стул поближе к Билли. Он даже вроде бы и не сел на него, а прислонился задом к сиденью, слегка подогнув ноги.
– Не желаете пива? – предложил Билли.
– Больше нельзя, – прошелестел старик, и Билли слегка отодвинулся подальше от неприятного запаха изо рта Эндерса. – Уже выпил свою норму на день. Доктор сказал – не больше. С животом беда. Если бы я был автомашиной, – в самый раз на свалку.
– О! – сказал Билли нейтрально.
Бармен отвернулся от них и принялся укладывать бокалы в мойку. Эндерс посмотрел на десятидолларовую бумажку, потом на Билли.
Халлек снова объяснил свою просьбу, а Эндерс повернул свое усталое лицо в сторону теней в углу бара. Откуда-то из соседнего заведения слышались удары небольшого колокола.
– Были они тут, – сказал он, когда Билли закончил. – Были. Я уж лет семь не видел цыган, а такой оравы и подавно – лет двадцать, не меньше.
Правая рука Билли так сильно стиснула стакан, что он едва успел расслабиться, пока не раздавил его. Осторожно поставил бокал на стойку бара.
– Когда? Вы уверены? Не знаете, куда они могли отправиться? Не могли бы вы…
Эндерс поднял руку, бледную, как у утопленника, вытащенного из колодца. Билли она показалась почти прозрачной.
– Спокойно, друг, – сказал он почти шепотом. – Я скажу тебе, что знаю.
Усилием воли Билли заставил себя смолчать и просто ждать.
– Десятку я возьму, потому что, похоже, мой друг, ты можешь себе это позволить, – прошептал Эндерс. Он засунул ассигнацию в карман рубашки, потом большим и указательным пальцами левой руки поправил вставную челюсть. – Зато говорить буду бесплатно. Черт возьми, когда становишься старым, еще приходится платить и за то, чтобы тебя послушали… Спроси-ка у Тимми там – можно мне получить стакан холодной воды? Кажется и одно пиво для меня слишком… оно сжигает то, что осталось от моего нутра. Но мужчине трудно отказаться от всех своих удовольствий, даже, когда они больше удовольствия не доставляют.
Билли позвал бармена и тот подал Эндерсу стакан воды со льдом.
– С тобой все в порядке, Лон? – спросил бармен, ставя стакан.
– Бывало и лучше, бывало и хуже, – прошептал Эндерс, взяв стакан. В какой-то момент Билли показалось, что стакан для него тяжеловат. Однако старик поднес его ко рту, расплескав лишь самую малость.
– Ты хочешь поговорить с этим парнем? – спросил Тимми.
Холодная вода, похоже, взбодрила Эндерса. Он поставил стакан, посмотрел на Билли, потом взглянул на бармена.
– Я думаю, кто-то должен с ним потолковать, – сказал он. – Он еще не выглядит так плохо, как я… но тоже – туда же…
Эндерс жил в небольшой колонии отставников-пенсионеров на улице Ков Роуд. Он сказал, что Ков Роуд это часть "настоящего Олд Оркарда", которую бакшиш обходит стороной.
– Бакшиш? – переспросил Билли.
– Ну, да, – чаевые то бишь. Это значит – толпы, друг. Мы с женой приехали в этот город в 1946 году, сразу после войны. С тех пор – здесь. Я научился в свое время, как вытягивать бакшиш со своего хозяина – Томми Мак Ги, правда, он уже давно умер. За горло бывало брал его. То, что ты сейчас слышишь, – лишь остатки моего голоса.
Послышалась едва уловимая усмешка.
Эндерс знал всех, связанных с летним карнавалом, называемым Олд Оркардом, или почти всех – продавцов, мусорщиков, лотошников, подсобных рабочих, торговцев сувенирами, автомехаников, зазывал, сутенеров и прихлебателей. Большинство из них были местные, которых он знал десятилетия, или сезонники, прибывавшие только на лето, как перелетные птицы. Они составляли дружное сообщество, которого туристы не замечали.
Знал он довольно многих из тех, кого бармен называл бродягами. Эти были преходящими элементами и задерживались лишь на одну-две недели, делали кое-какой свой бизнес в развеселой лихорадочной обстановке гулянок Олд Оркарда, а затем двигались дальше.
– Неужто всех их и помните? – с сомнением спросил Билли.
– Не запомнил бы, ежели б они менялись каждый год, – прошептал Эндерс. – Но бродяги тут особенные. Они, может, и не так регулярно появляются, как ежегодные сезонные бизнесмены, но так же имеют свои правила… что ли. К примеру, видишь, вот приехал в 57-м году парень, продает с рук кольца "хула-хуп", а в 60-м, глядишь, продает дорогие часы всего по три доллара за штуку. Волосы у него уже не светлые, а черные. Думает, его никто не узнает. Ну, наверно, летние туристы и не узнают, даже если и побывали тут в 57-м, потому что покупают снова у того же жука. Но мы-то его знаем. Знаем всю эту бродячую компанию торговцев. Ничего не меняется, кроме их товара, и все, что они продают, на несколько шажочков в стороне от закона. Торговцы наркотиками, "пушеры", те – другие. Их слишком много, и они всегда отправляются за решетку, либо помирают прежде времени. А проститутки слишком быстро стареют, чтобы их запомнить. Но ты хотел о цыганах потолковать. Так вот, если подумать, то получается, что цыгане самые старые бродячие торговцы из всех.
Билли извлек конверт с фотографиями из кармана плаща и осторожно выложил перед Эндерсом, как расклад покера, Джину Лемке, Сэмюэла Лемке, Ричарда Кросскилла, Маури Старберд.
Тадуза Лемке.
– А! – шумно выдохнул старик, когда Билли положил эту последнюю. Тэдди, ты, старый сутенер-совратитель!
Он взглянул на Билли и улыбнулся. Но Билли Халлека он провести не сумел – старик испугался.
– Я думал, это он, – поправился Эндерс. – Просто не разглядел… тут темновато… вижу – вроде похожая фигура…
Он снова схватил и поднес стакан к губам, расплескав на сей раз больше воды себе на рубашку. От холода слегка охнул.
Бармен подошел и неприязненно посмотрел на Билли. Эндерс поднял ладонь, чтобы показать, что с ним все в порядке, и бармен вернулся к своей мойке. Эндерс перевернул фотографию Тадуза Лемке. На обратной стороне была надпись: "Фото сделано в Эттлборо, Масс., серед. мая 1983".
– И ни на день не постарел с тех пор, как я увидел его впервые с его дружками летом 1963-го, – заключил Эндерс.
Они расположились табором позади рыбацкой хижины, принадлежавшей ловцу лобстеров Херку в Солт Шеке, возле дороги N_27. Пробыли там четверо суток, а на пятое утро их уже не было. Улица Ков Роуд располагалась неподалеку, и Эндерс сказал, что на второй день пребывания там он протопал полмили к их табору. Билли трудно было представить, что этот похожий на призрака человек смог бы и один квартал обойти. Он хотел, по его словам, поглядеть на них, потому что цыгане напомнили ему о старых временах, когда человек мог заниматься своим бизнесом, а Мистер Закон стоял в сторонке и позволял ему делать свое дело.
– Я постоял там у обочины шоссе какое-то время, – сказал Эндерс. Обычная цыганская жизнь. Чем значительнее все меняется, тем больше они остаются теми же самыми. Когда-то были все сплошь палатки да шатры, а теперь машины и трейлеры. Какая-то женщина гадает. Две или три продают дамам порошки, а два-три мужика продают порошки мужчинам. Я думаю, они бы задержались здесь и подольше, так как собрались устроить собачий бой для какого-то богача, а полиция штата про то пронюхала.
– Собачий бой?!
– Люди любят делать ставки, друг, а эти бродяги готовы мгновенно организовать любую азартную штуку: собаки, петухи со шпорами-бритвами. Бывает, что и два мужика берут в зубы концы шарфа и начинают ножами пырятъся пока кто-то из них шарф не отпустит, – проиграл, значит. Цыгане называют это "честный бой".
Эндерс смотрел в зеркало за стойкой бара на себя и сквозь себя.
– Да, все было, как в прежние деньки, – сказал он мечтательно. – Я носом чуял запах их мяса с перцем, оливкового масла. Откроешь банку – оно так пахнет, а поджаришь – иначе. Слышал их старинный говор и удары: туд! туд! туд! – кто-то, значит, нож в доску кидает. А кто-то и хлеб пек по старинке – на раскаленных камнях. Все вроде бы, как в старые времена, да не так. Что-то мне вдруг страшно стало, понимаешь. Вообще-то цыгане меня и раньше пугали как-то, но тогда я все равно мог к ним прийти. Какого черта – как никак я был белый человек, верно? В прежние времена мог подойти к их костру как хозяин, купить у них выпить чего-нибудь – не потому, что выпить хотелось, а просто, чтобы поглазеть. Но время сделало из меня старого человека, друг. А когда старику страшновато, он куда угодно без оглядки не попрется. Не те времена, когда он еще учился бриться… В общем, стоял я там вечером и смотрел. По одну руку Солт Шек, по другую – их машины, трейлеры. Они бродили туда-сюда у своих костров, а я слушал их разговоры, смех, запах их еды ощущал. И тут открывается один фургон, на котором нарисована женщина и белый конь с рогом, как он там называется…
– Единорог, – подсказал Билли. Ему показалось, что голос его прозвучал от кого-то другого. Он хорошо запомнил этот фургон, впервые увидев его в тот день, когда цыгане появились в парке Фэйрвью…
– Из него кто-то вышел, – продолжал Эндерс. – Вижу только тень да огонек сигаретки. Но я узнал его. – Он постучал бледным пальцем по снимку. – Он это, приятель твой.
– Вы уверены?
– Он еще так крепко затянулся сигареткой, а я вижу… у него такая штука. – Эндерс указал пальцем на то, что осталось от носа Тадуза Лемке, но прикасаться к глянцевой фотографии не стал, словно боялся заразиться.
– Вы с ним поговорили?
– Нет, – сказал Эндерс. – Это он со мной поговорил. Я стоял в темноте и Господом готов поклясться, что в мою сторону он даже не глянул. И вдруг говорит: "Что, Флэш, по жене соскучился? Ничего, скоро будешь с ней".
Потом стрельнул окурком и пошел к костру. Я еще увидел, как у него блеснуло кольцо в ухе.
Он утер ладонью воду с подбородка и посмотрел на Билли.
– Флэш – такая кличка у меня была, когда я грошовым носильщиком работал на причале еще в пятидесятых. Но никто меня с тех пор так не называл, друг. Я, понимаешь, стоял-то совсем в темноте, а он вроде бы увидел и назвал по старой кличке, либо, как цыгане говорят, секретным именем. Представляешь, что у них там за пазухой, коли даже секретное имя человека знают?
– Неужели так много знают? – спросил Билли, обращая вопрос отчасти к себе.
Бармен Тимми снова приблизился к ним. На этот раз он заговорил с Билли почти ласково и так, будто Лона Эндерса рядом и не было:
– Он свою десятку заработал, верно? Ну и оставь его в покое. Ему худо, а от этих разговоров лучше не станет.
– Нормально, Тимми, – сказал Эндерс.
Тимми даже не взглянул в его сторону. Он смотрел на Билли Халлека.
– Мне хочется, чтобы ты шел своей дорогой, – сказал он Билли урезонивающим, даже добрым тоном. – Ты мне не нравишься, понимаешь? Выглядишь, как несчастье, – только место ищешь, чтобы натворить чего. За пиво можешь не платить, уходи.
Билли посмотрел на бармена, испытывая страх и смущение.
– Ладно, ухожу, – сказал он. – Только один маленький вопрос. – Он повернулся к Эндерсу. – Куда они отправились?
– Не знаю, – ответил старик. – Цыгане адресов не оставляют, друг.
Плечи Билли опустились.
– Но я уже не спал, когда они утром тронулись в путь. Мало сплю нынче, а о глушителях они не заботятся. Видел, что выехали на шоссе номер 27 и повернули на север, на шоссе номер один. Думаю, в Роклэнд двинули. Старик тяжело, с дрожью, вздохнул, и Билли наклонился к нему, чтобы лучше слышать. – Роклэнд или, может, Бутбэй Харбор. Да. Вот и все, пожалуй, друг. Скажу только, когда он меня назвал моим секретным именем – Флэшем, я малость в штаны намочил. – И вдруг Лон Эндерс заплакал.
– Мистер, вы уходите? – спросил Тимми официальным голосом.
– Ухожу, – сказал Билли. Прежде, чем направиться к выходу, он мимолетно пожал хилое плечо старика.
Снаружи солнце ударило зноем, как молотом. Время перевалило за полдень, солнце клонилось к западу. Посмотрев влево, он увидел собственную тень – хрупкую тень высокого подростка на белом песке.
Он набрал код 203.
"Да, у них за пазухой до черта всякого, если знают старую кличку первого попавшегося человека".
Набрал код 555.
"Мне хочется, чтобы ты шел своей дорогой. Ты мне не нравишься".
Набрал 9231 и прислушался к звонкам своего дома в городе Жирных Котов.
"Выглядишь, как несчастье…"
– Алло? – Голос запыхавшийся и полный надежды, но не Хейди, а Линды. Лежа на постели в номере гостиницы, Билли зажмурил глаза от внезапно нахлынувших слез. Увидел ее такой, какой она была, когда он шел с ней по Лантерн Драйв и говорил о несчастном случае, – ее старенькие шорты и длинные неуклюжие ноги.
"Что ты ей скажешь, Билли-бой? Что пропотел весь день на пляже, что пообедал двумя кружками пива и что, несмотря на два больших бифштекса на ужин, ты потерял три фунта вместо обычных двух?"
– Алло?
"Что ты приносишь несчастье тем местам, где появляешься? Что тебе жаль, что ты врал, но ведь все родители так делают?"
– Алло! Кто это? Бобби, ты, что ли?
Не открывая глаз, он ответил:
– Это папа, Линда.
– Папа?
– Миленькая, я не могу сейчас говорить, – сказал он. "Потому что, кажется, плачу". – Я все теряю вес, ты знаешь. Но я напал на след Лемке. Скажи маме об этом. Запомнишь? Я напал на след Лемке.
– Папочка, дорогой, ну пожалуйста, возвращайся домой! – Она заплакала. Билли сжал трубку в руке. – Я по тебе соскучилась и больше не соглашусь, чтобы она меня куда-нибудь отсылала.
Слабо послышался голос Хейди:
– Лин! Это папа?!
– Я люблю тебя, моя душечка, – сказал он. – И маму твою люблю.
– Ну, папа!..
Сумятица тихих звуков. Потом Хейди взяла трубку.
– Билли? Билли, пожалуйста, прекрати это все и возвращайся домой, к нам.
Билли осторожно положил трубку, перевернулся в постели и уткнулся лицом в скрещенные руки.
Он покинул "Шератон", Южный Портленд на следующее утро и поехал по шоссе N_1 на север вдоль побережья. Шоссе начиналось в Форт Кенте, Мэн, и заканчивалось в Ки Уэст, Флорида. Старик в "Семи морях" сказал: Роклэнд или Бутбэй Харбор, но Билли на случай не мог надеяться. Останавливался на каждой второй или третьей заправочной станции на той стороне шоссе, которая вела к северу. Заходил в придорожные универмаги, где на передних лужайках в шезлонгах сидели старики, задумчиво жуя спички. Показывал свои снимки всем, кто готов был посмотреть. Поменял два стодолларовых "трэвеллерс "-чека на мелкие долларовые бумажки и раздавал их направо-налево, словно рекламируя продукцию сомнительного сорта. Чаще всего показывал четыре снимка: девушки Джины с оливкового цвета кожей и черными завлекающими очками, "кадиллака-купе", "фольксвагена-микробаса" с намалеванными на борту женщиной и единорогом, Тадуза Лемке.
Как и Лон Эндерс, люди почему-то не желали дотрагиваться до его фотографии.
Но – помогали. У Халлека не возникло проблем с выяснением маршрута цыган вдоль побережья. И дело было не только в номерных знаках иных штатов – к этому люди в штате Мэн летом быстро привыкали. Дело было в том, как двигались фургоны и универсалы, – почти бампер в бампер, пестрые росписи по бокам, да и в самих цыганах. Большинство из тех, с кем Билли говорил, заявляли, что их женщины и дети крали вещи, но никто толком не сказал, что именно было украдено, и никто почему-то не обратился в полицию по поводу этих краж.
В основном вспоминали старого цыгана с провалившимся носом, если видели его.
Когда Билли сидел в баре "Семь морей" с Лоном Эндерсом, он отставал от цыган на три недели. Владелец автозаправочной станции "Скоростной Сервис Боба" не смог вспомнить, в какой день он накачивал их машины горючим одну за другой. Помнил только, что от них воняло, "как от индейцев". Билли подумал, что и сам Боб весьма смердел, но решил не говорить об этом – выглядело бы невежливо. Зато парнишка из колледжа, работавший в кафетерии напротив, через дорогу, сумел точно вспомнить дату – 2 июня. И как не вспомнить? Пришлось в собственный день рождения вкалывать. Билли поговорил с ним 20 июня, то есть с отставанием на 18 дней. Цыгане искали место для табора немного севернее, в районе Брунсвика. 4 июня они расположились на Бутбэй Харбор, не на берегу, разумеется: нашли фермера, который согласился выделить им часть поля в районе холма Кеннистон за двадцать долларов за ночь.
Цыгане пробыли там три дня. Летний сезон только набирал силу, и прибыли табора были пока еще незначительны. Фермера звали Уошбурн. Когда Билли показал ему фотографию Тадуза Лемке, фермер кивнул головой и торопливо перекрестился (Халлек был уверен, что жест этот был совершенно неосознанный).
– В жизни не видывал такого проворного деда. Такие охапки дров таскал, что моим сыновьям вряд ли под силу. – Уошбурн слегка замялся и добавил: – Не понравился он мне. Тут даже не в носу дело. У меня у самого дедушка помер от рака кожи. Так до того, как мы его похоронили, этот рак проел у него дыру в щеке, с пепельницу размером. Бывало, посмотришь, и видишь сквозь дыру, как он жует. Ясное дело, нам такое зрелище не нравилось, но дедушку-то мы любили. А этот тип… ох, и не понравился он мне. Такой жуткий.
Билли хотел было спросить, что он подразумевает под этим "жуткий" конкретно, но все понял по глазам Уошбурна.
– Он и есть жуткий человек, – подтвердил Билли.
– Я решил их попросить уехать, – сказал Уошбурн. – Конечно, двадцать долларов неплохая цена за очистку мусора после них, но жена моя уж больно их боялась, да и я, признаться, тоже. Утром пошел сказать обо всем этому Лемке, пока еще нервы мои выдерживали, а они уже сворачивали манатки. Я вздохнул с облегчением.
– Поехали дальше на север?
– Да, прямо в том направлении. Я как раз стоял на вершине холма и видел, как они свернули на шоссе номер один. Проследил, покуда они совсем не скрылись из виду и рад был, что они смотались.
– Да уж, представляю.
Уошбурн бросил на него критический и несколько обеспокоенный взгляд.
– Не зайдете ко мне выпить стакан холодного молока, мистер. Вид у вас больно изможденный.
– Спасибо, но я хочу до заката обогнуть весь район Оулс Хед, если успею.
– Его разыскиваете?
– Да.
– Ну что ж, если найдете его, надеюсь, он вас не сожрет, мистер. Мне он показался таким голодным.
Билли беседовал с Уошбурном двадцать первого июня, в первый день официального открытия летнего сезона. Дороги были перегружены туристами, и ему пришлось ехать до самого Шипскота, прежде чем удалось найти свободный номер в мотеле. А цыгане покинули Бутбэй Харбор восьмого июня, утром.
Разница составляла тринадцать дней.
Наступила пара невезучих дней, когда показалось, что цыгане вообще покинули этот мир. Их не видели ни в Оулс Ходе, ни в Роклэнде, хотя оба городка были излюбленным местом летнего нашествия туристов. Служащие заправочных станций и официантки смотрели на снимки и качали головами.
Мрачно подавляя желание выбросить через борт бесценные калории, Билли, который плохо переносил качку, проплыл на пароме от Оулс Хода до Вайнэлхевен. Там цыган тоже не видели.
Вечером двадцать третьего позвонил Кирку Пеншли, надеясь получить свежую информацию. Когда Кирк поднял трубку, послышался странный двойной щелчок в телефоне в тот момент, когда Кирк спросил: "Как дела, Билли-бой? Ты где находишься?"
Билли торопливо бросил трубку. Ему удалось ухватить последний вакантный номер в мотеле "Харборвью", Роклэнд. Другого ночлега могло теперь не подвернуться аж до самого Бангора, но он решил немедленно отправляться в путь, даже если придется ночевать в машине где-нибудь на проселке. Этот двойной щелчок. Ему всегда было наплевать на такие двойные щелчки в трубке. Такой звук слышишь иногда, когда твой телефонный разговор прослушивается. Или же когда используется система определения номера, откуда звонят.
"Хейди подписала бумаги на тебя, Билли.
В жизни подобной глупости не мог себе представить.
Она подписала их, а Хаустон заверил своей подписью.
Да оставьте вы меня хотя бы на время в покое, черт бы вас подрал.
Немедленно мотай отсюда, Билли".
Он покинул мотель. Хейди, Хаустон, не считая определителя телефонного номера, промахнулись. То, что он немедленно уехал, оказалось самым верным ходом. В два часа ночи, когда Билли регистрировался уже в бангорском отеле "Рамада Инн" и показал служащему гостиницы снимки (теперь это стало привычкой), тот немедленно кивнул головой.
– Да, я дочку свою к ним сводил, и они ей там судьбу предсказывали, сказал служащий. Он взял снимок Джины Лемке и слегка закатил глаза. – Как она здорово попадает в цель из своей рогатки, я вам скажу. И знаете, могла бы и по другому назначению ее использовать, если понимаете, что я имею в виду. – Он помахал ладонью, словно стряхивая с нее воду. – Моя дочурка как только заметила, какими глазами я на нее уставился, тут же потащила меня поскорей прочь. – Клерк засмеялся.
Только что Билли чувствовал себя таким усталым, что едва хватало сил добраться до постели. Теперь он полностью взбодрился, взыграл адреналин.
– Где? Где они были? Или, может, они еще…
– Не-а. Больше их тут нет. Были здесь, у Парсонса, но уехали. Я там был как раз.
– Это что – ферма чья-то?
– Да нет. Там просто раньше был такой торговый сарай Парсонса. Сгорел дотла в прошлом году. – Клерк вдруг бросил беспокойный взгляд на несоразмерную одежду Билли, на выпирающие скулы и черепообразное лицо, на котором глаза лихорадочно блестели, словно зажженные свечи. – Хм… Желаете снять номер?
Билли разыскал торговый склад Парсонса на следующее утро. Он представлял собой выгоревшую раковину, торчащую посреди примерно десятка акров площади, которую можно было бы назвать пустой автомобильной стоянкой. Медленно прошелся, наступая на хрустящие обломки и головни. Повсюду были разбросаны пустые жестянки из-под соды и пива. Валялся кусок сыра, облепленный насекомыми. Блеснул шарик из шарикоподшипника (Хой! Джина! – призрачный возглас прозвучал в памяти). Лопнувшие воздушные шарики, среди них пара презервативов.
Да, они побывали здесь.
– Чую тебя, старик, – прошептал Билли в пустоту обгоревшего сарая. Глазницы окон в сумраке смотрели на него неодобрительно: пугало огородное пожаловало. Место привидений, которое страха у Билли не вызывало. Только злость, которая стала его незримой одеждой. Злость на Хейди, злость на Тадуза Лемке и на таких так называемых друзей, вроде Кирка Пеншли, которые вроде бы были на его стороне, а на деле предали его. Или предадут.
Какая разница? Он и так – сам по себе, и несмотря на свои сто тридцать фунтов веса, имел еще достаточно сил, чтобы добраться до старого цыгана.
А что будет дальше?
Тогда они сами увидят, что будет.
– Чую тебя старик, – снова сказал Билли и прошелся вдоль постройки снаружи. На металлической дощечке увидел адрес и телефон агентства по продаже недвижимости, остановился и переписал все в записную книжку.
Агента по продаже недвижимости звали Фрэнком Куигли, но он настоял на том, чтобы Билли называл его "Бифф". На стенах висели в рамках фотографии Биффа Куигли – старшеклассника. На большинстве из них он носил на голове футбольный шлем. На письменном столе – увековеченное в бронзе собачье дерьмо с подписью на подставке: ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА ФРАНЦУЗА.
Да, подтвердил Бифф, он сдал в аренду площадь старому цыгану с разрешения мистера Парсонса.
– Он решил, что площадка хуже выглядеть не станет, чем она есть сейчас, – сказал Бифф Куигли, – и я с ним согласен.
Он откинулся на спинку своего кресла "свивел", на роликах и вращающегося, и беспардонно осмотрел лицо Билли, отмерил взглядом длину его шеи, оценил размер рубашки, которая висела на нем, как флаг в безветренный день. Потом сплел пальцы на затылке, покачался в своем шарнирном кресле, а затем взгромоздил на стол обе ноги возле статуэтки собачьего дерьма из бронзы.
– Не скажу, что место для продажи не оценено. Там отличная площадь для индивидуальной стройки. Уверяю вас, рано или поздно кто-нибудь, достаточно дальновидный, получит выгоднейший участок там. Чертовски выгодный, сэр…
– Скажите, Бифф, когда уехали цыгане?
Бифф Куигли убрал руки с затылка и уселся нормально. Его кресло издало звук механической свинки: "Скуойнк!"
– Если не возражаете, зачем вам это нужно знать?
Губы Билли Халлека стали настолько тощими и настолько усохли, что с трудом закрывались над зубами. Страшная улыбка теперь давалась ему легко.
– Возражаю, Бифф.
Бифф едва заметно отшатнулся от этой улыбки, но тут же кивнул и снова откинулся в кресле. Опять мокасины фирмы "Куодди" возникли на поверхности стола, одна нога перекинулась через другую и задумчиво постучала по бронзовому памятнику.
– Хорошо, Вилл. Каждый делает свой бизнес… У каждого – свои резоны.
– Вот и отлично, – сказал Билли. В нем поднималась ярость, которую нужно было удержать в узде во что бы то ни стало. Злость на этого мерзкого хлюста с его мокасинами "Куодди", с его изысканной прической "джейсиз" и небрежным хамским говором делу помочь не могла. – Раз мы на том согласились…
– Но это вам все равно обойдется в две сотни баксов.
– Что? – Билли невольно раскрыл рот. В какой-то момент гнев был готов выплеснуться, и он просто оцепенел. Возможно, к счастью для Биффа Куигли, потому что, если бы Билли пошевелился, то скорей всего, чтобы наброситься на него. Его самоконтроль за последние пару месяцев тоже потерял в весе.
– Плата не за информацию, которую я даю вам, – сказал Бифф. – Это бесплатно. Двести баксов – за информацию, которую я не сообщу им. Ясно?
– Не… что? Им?.. Кому "им"? – с трудом проговорил Билли.
– Вашей супруге, – сказал Бифф. – И вашему доктору, и человеку, который работает на одну контору, называемую "Бартон Детектив Сервис".
Все стало ясно. Дело обстояло вовсе не так, как вообразил его параноидальный рассудок. Все оказалось гораздо хуже. Хейди и Майк Хаустон пошли к Кирку Пеншли и убедили его, что Билли Халлек сошел с ума. Пеншли все еще не снимал заказа с агентства Бартона найти цыган. Но только теперь все они уподобились астрономам, ищущим в небе Сатурн ради того, чтобы увидеть Титан. И отправить его для начала в клинику Глассмана.
Он отчетливо представил себе оперативного агента Бартона, который всего несколько дней тому назад сидел в этом же кресле. Говорил Биффу Куигли о том, что совершенно тощий мужик по имени Билл Халлек тут вскоре возникнет. Когда это случится, он должен позвонить по одному телефону.
Последовал еще более отчетливый образ: он прыгает через письменный стол Биффа Куигли, хватает бронзовую кучу собачьего дерьма и бьет его по башке. Яркий образ: разорванная кожа, брызги крови (некоторые попали на фото в рамках), проблеск белой кости, разламывающейся, чтобы обнажить подлый мозг этого типа. Потом решительный жест – собачье говно в бронзе на место.
Возможно, Куигли что-то приметил, пусть малую толику эмоций на костлявой физиономии Билли. В глазах его появилась тревога. Он торопливо убрал ноги со стола. Кресло издало привычный свинячий визг.
– Мы можем обговорить… – начал он, и Билли заметил, как наманикюренный палец потянулся к кнопке интеркома.
Гнев внезапно выдохся, оставив легкую дрожь и холод. Просто достаточно было представить себе, как мозг разбрызгивается из его черепа. Причем не в туманных образах, а в "Текниколор" и со звуком системы "Долби". Добрый старый Бифф это сообразил.
"Господи, да что же происходит с благочестивым Билли Халлеком, который всегда жертвовал в фонд США и в рождественскую копилку?"
Рассудок вернулся: "Да-а, то был Билли Халлек, который жил в городе Пресытившихся. Теперь он улизнул в неизвестном направлении".
– Ладно, оставим это все. – Билли кивнул на интерком.
Палец отдернулся прочь. Потом зашарил по столу, пока не нащупал пачку сигарет.
– Не желаете ли закурить, мистер Халлек? Ха-ха!
Билли взял сигарету, осмотрел ее, наклонился, чтобы прикурить. Одна затяжка – и в голове вдруг стало легко.
– Благодарю вас.
– Насчет двух сотен – я, может быть, и загнул, конечно…
– Нет, почему же, вы были правы, – сказал Билли. Он заранее приготовил чеки на сумму триста долларов, полагая, что придется кое-где подмазать. Но ни разу ему не пришло в голову то, что это придется делать по такой причине. Билли вытащил бумажник, извлек четыре полусотенных и положил их рядом с говенной статуэткой Биффа. – Будете держать язык за зубами, когда Пеншли позвонит?
– О, да, сэр! – Бифф сгреб деньги и сунул их в ящик стола с сигаретами. – Вы сами знаете!
– Надеюсь, – ответил Билли. – А теперь расскажите мне о цыганах. Теперь говорить было легко: куда труднее давались подходы к теме.
Цыгане прибыли в Бангор 10 июня. В контору Биффа пришли Сэмюэл Лемке и Ричард Кросскилл после звонка мистеру Парсонсу и шефу полиции Бангора. Речь шла о кратковременной аренде площади с возможным продлением. Кросскилл подписал договор как доверенное лицо "Корпорации Тадуз". В это время молодой Лемке стоял возле двери, скрестив на груди свои мускулистые руки.
– Ну и как они позолотили вашу ручку? – спросил Билли.
– Извините, не понял? – Бифф вопросительно поднял брови.
– Ну как же? От меня пару сотен, возможно, от моей супруги и друзей еще сотенку через агента Бартона, который побывал здесь. Да дело не в этом. Я просто хотел спросить – сколько цыгане дали вам на лапу. Так уж, начистоту, Бифф, – ни с того, ни с сего хорошо руки погрел, верно, Бифф?
Некоторое время Бифф молчал. Потом, не отвечая на вопрос, закончил свою историю.
Кросскилл явился снова, чтобы закрыть договор. Он прибыл тринадцатого, а тут как раз позвонили из полиции и от Парсонса. Пошли жалобы от местных жителей. Шеф полиции решил, что пора цыганам убираться подальше. Парсонс хотел того же, но не прочь был позволить задержаться на денек-другой, если бы они повысили плату, скажем, долларов до пятидесяти за ночлег.
Кросскилл выслушал все это, покачал головой и ушел, не сказав ни слова. Бифф в полдень вдруг решил заглянуть на площадку у сгоревшего сарая. Подъехал как раз в тот момент, когда цыганский караван отправился в путь.
– Знаю только, что они направились к мосту Чемберлена. Вот и все. Почему бы и вам не отправиться в путь, Билл? Честно говоря, вы выглядите, как реклама отпуска в Биафре. У меня прямо мурашки по спине бегут, когда смотрю на вас.
Билли еще держал сигарету в пальцах, ограничившись всего одной затяжкой. Теперь он наклонился и загасил ее о бронзовое дерьмо. Тлеющие крошки посыпались на стол.
– Честно говоря, – сказал он Биффу, – я то же самое чувствую в отношении вас.
Ярость овладела им, и он торопливо покинул контору Биффа Куигли, чтобы не натворить чего-нибудь необдуманного. Вместо него могли заговорить его руки.
Было двадцать четвертое июня. Цыгане покинули Бангор по мосту Чемберлена тринадцатого числа. Он отставал на одиннадцать дней. Все ближе… ближе, но еще далеко.
Он обнаружил, что шоссе номер 15, начинающееся с моста, называлось также Бир Харбор Роуд. Не исключено, что предстояло отправляться в Бар Харбор. По пути он решил больше не общаться с агентами по продаже недвижимости и не останавливаться в отелях первого класса. Если люди Бартона его опережали, Кирк мог нанять еще больше сыщиков на его розыски.
Цыгане тринадцатого числа проехали сорок четыре мили до Элсуорта. Там им разрешили расположиться у выставочной территории. Потом они пересекли реку Пенобскот и направились в Бакспорт, где пробыли еще три дня, прежде чем продолжить путь вдоль побережья.
Все это Билли узнал двадцать пятого июня. Цыгане покинули Бакспорт во второй половине дня 19 июня.
Теперь он отставал от них всего на неделю.
Обстановка в Бар Харборе была действительно сумасшедшей, как и говорила ему официантка. Она сказала, что главное зрелище в городе уличный карнавал. Все прибрежные города примерно одинаковы, но Бар Харбор их возглавляет. Вспомнил, как официантка говорила ему, что, бывало, проводила там время в июле-августе, но теперь старовата стала для таких прогулок.
"Я тоже староват стал для таких городов", подумал Билли. Он сидел на скамейке в парке. На нем были хлопчатобумажные штаны, рубашка с короткими рукавами и с надписью: У БАНГОРА ЕСТЬ ДУША, и спортивный плащ, вешалкой которому служили его костлявые плечи. Он ел мороженое, привлекая немало любопытных взглядов.
Билли устал. Его тревожило то, что теперь он всегда чувствовал себя усталым, если только не испытывал ярости. Утром, когда припарковал машину, вышел и начал показывать фотографии, испытал вдруг опять кошмарное чувство д_е_ж_а_в_ю_, обнаружив, что штаны снова сползают с бедер. "Извините", подумал он, – "с отсутствующих бедер". То были вельветовые брюки, купленные им в магазине военно-морской одежды в Роклэнде. В пояснице брюки имели размер двадцать восемь дюймов. Продавец нервозно заметил ему, что брюки все же великоваты для него, поскольку размер его талии скорее как у мальчика. Однако длина брюк сохранялась все той же – тридцать два дюйма. Для мальчиков таких длинных брюк не шьют.
Теперь он ел фисташковое мороженое, надеясь, что оно прибавит ему сил.
Билли пытался понять, почему этот маленький очаровательный городок, где так трудно припарковать машину и так тесно на тротуарах, вызывал в нем гнетущее чувство. Олд Оркард был вульгарен, но его вульгарность была прямолинейна и открыта. Там ты знал, что призы в тирах – надувательство, сувениры разваливаются в руках, едва отойдешь на несколько шагов. Придется возвращаться к торговцу и спорить с ним, пока не вернет деньги. В Олд Оркарде многие женщины были староваты и почти все – толстые. Некоторые из них носили до неприличия маленькие бикини, но большинство – купальные костюмы 50-х годов. Когда они проплывали мимо тебя, раскачивая своими телесами, на ум приходили образы подводных лодок, плывущих под громадным давлением на большой глубине. Лопнет обшивка такой мадам, и весь жир попрет наружу.
В воздухе витали ароматы пиццы, мороженого, жареного лука. Время от времени видишь блюющего мальчишку, который слишком долго находился на карусели. Большинство медленно двигавшихся машин в Олд Оркарде, были старыми, подернутыми снизу ржавчиной, и слишком большими. У многих подтекало масло.
Олд Оркард был вульгарен, но при этом было что-то невинное в его откровенности. Вот этого и не хватало Бар Харбору.
Многое здесь было прямой противоположностью Олд Оркарду, словно проходишь сквозь зеркало. Мало видно старых женщин и совсем не видно толстых. Мало кто из женщин гуляет в купальных костюмах. Похоже, что униформой Бар Харбора были теннисные костюмчики, белые туфли, поблекшие джинсы, рубашки-регби или матроски. Билли увидел совсем немного старых автомобилей и еще меньше машин американских марок. Большинство – "саабы", "вольво", "датсуны", "БМВ", "хонды". И на всех – непременно наклейки с дурацкими надписями. Были здесь и велосипедисты, лавировавшие среди толпы прохожих и машин на дорогих десятискоростных велосипедах. Как правило, они носили поляризованные темные очки и козырьки от солнца. В ушах маленькие наушники: с отсутствующими улыбками эти создания слушали кассеты Сони Уокмена. В гавани виднелся лес мачт, правда, не очень густой, окрашенный не в тусклые тона рыбацких лодок, а сверкавший белизной яхт, которые после празднования Дня Труда отправлялись в сухие доки.
Публика, слоняющаяся по Бар Харбору, была, в основном, молодая, сообразительная, модно либеральная и богатая. Ночи напролет они проводили на гулянках и вечеринках. Билли кое-как доехал до мотеля "Френчмен Бэй" и до рассвета пролежал, слушая разноголосицу рока, доносившуюся из шести, а может быть, и восьми баров. В местной газете сводки об автомобильных авариях и нарушениях правил были впечатляющими и немного удручающими.
Билли подумал: "Хочешь знать, почему это место и эти люди производят на тебя удручающее впечатление? Я скажу тебе. Они учатся жить а таких городках, как Фэйрвью, вот почему. Закончат учебу, женятся на девушках, которые завершают их любовные приключения, и осядут на лантерн драйвах Америки. Там они будут надевать красные брюки, чтобы поиграть в гольф, и каждый канун Нового Года станет для них возможностью полапать чужих жен".
– Да, это удручает, – пробормотал он, и проходившая мимо пара с удивлением обернулась на него.
"Они все еще здесь".
Да, они еще находились где-то тут. Мысль оказалась столь естественной, что он не удивился и особенно не возбудился. Он отставал от них на неделю. Теперь они могли находиться в Маритаймсе или двигаться дальше вдоль побережья. Их прежний распорядок предполагал, что к данному моменту они уже уехали. Бар Харбор, разумеется, был неподходящим местом для пестрой толпы цыган, поскольку здесь даже сувенирные лавки выглядели дорогими.
Все верно. Кроме одного: они все еще находились здесь, и он это знал.
– Чую тебя, старик, – прошептал он.
"Конечно же чуешь. Ты теперь должен их чуять".
Мысль на миг встревожила его. Он встал, выбросил остаток своего мороженого в мусорную корзину и отправился обратно к продавцу мороженого. Тот не слишком обрадовался, увидев, что Билли направляется к нему.
– Не могли бы вы мне помочь? – сказал Билли.
– Нет, уважаемый. Не думаю, – ответил торговец, и Билли заметил отвращение в его взгляде.
– Вас это может удивить. – Билли ощутил полное спокойствие и предрешенность. Не "дежа вю", а именно предрешенность. Продавец мороженого хотел отвернуться, но Билли удержал его взглядом. Он обнаружил в себе такую способность, словно сам начал обретать сверхъестественные способности. Он извлек фотографии, которые уже успели помяться и запачкаться и разложил их, как карты, на прилавке будки мороженщика.
Продавец посмотрел на них, и Билли не удивился, что тот их сразу узнал. Удовольствия от этого не было – только смутный страх, который испытываешь, когда местный наркоз начинает проходить. В воздухе отчетливо пахло морской солью, и чайки кричали над гаванью.
– Вот этот тип, – сказал продавец мороженого, зачарованно уставившись на снимок Тадуза Лемке. Этот… – ну и кошмар.
– Они еще здесь?
– Здесь, – ответил продавец. – Думаю, что тут еще. Менты вытолкали их из города на второй же день, но им удалось арендовать место у фермера в Текноре. Это недалеко отсюда. Полицейские к ним прицепились из-за какой-то ерунды: разбитые задние фары и прочее. Они намек, видать, поняли.
– Благодарю вас. – Билли собрал фотографии.
– Еще мороженого хотите?
– Нет, спасибо. – Теперь страх стал вполне осознанным, но он был смешан с гневом, став обычным его настроением.
– Ну, тогда, может, пойдете своей дорогой, мистер? Вы бизнесу не способствуете.
– Да, полагаю, что не способствую.
Билли направился к своей машине. Усталость покинула его.
В тот вечер, в четверть десятого, Билли припарковал машину на обочине шоссе 37-а, которое уходило к северо-западу от Бар Харбора. Он оказался на вершине холма. Морской бриз шевелил его волосы, одежда развевалась и хлопала на ветру. Откуда-то сзади, издалека, доносились слабые звуки рока, открывавшие очередную вечеринку в Бар Харборе.
Внизу справа он увидел большой костер, окруженный автомашинами, фургонами, трейлерами. На фоне костра мелькали силуэты фигур, слышались звуки разговоров, смех.
Он их догнал.
"Старик там ждет тебя, Билли. Он знает, что ты здесь".
Да. Да, конечно. Старик смог бы всю эту компанию отправить на край света, если бы пожелал. Но в этом для него было мало удовольствия. Он заманил Билли именно сюда. Именно этого он захотел.
Страх. Он, как струи дыма, блуждал по пустотам его тела, и таких пустот, казалось ему, становилось в нем все больше. Но и ярость жила там тоже.
"Я этого хотел и, возможно, стану для него сюрпризом. Он ожидает от меня страха – наверняка. Злость – вот, что может стать сюрпризом".
Билли на мгновение обернулся и посмотрел на свой автомобиль, покачал головой. Потом начал спускаться вниз по травяному склону к табору.