49 год от Рождества Христова.
На западе от Эльбы, южнее того места, где однажды возникнет Гамбург, раскинулись владения лангобардов. Столетия спустя их потомки завершат длительную миграцию, захватив северную Италию, и создадут королевство, ставшее известным как Ломбардийское. Однако сейчас они были всего лишь одним из германских племен, хотя и достаточно могучим, чтобы нанести римлянам много жесточайших ударов в Тевтобургском лесу. Позднее их топоры разрешили спор, кому быть королем у их соседей херусков. Богатые, высокомерные, они вели торговлю и разносили новости от Рейна до Вистулы, от кимвров в Ютландии до квадиев на Дунае. Флорис решила, что им с Эверардом нельзя просто так въехать и объявить себя бедствующими путешественниками из каких-либо других мест. Такое удавалось в 60-70-е годы среди народов западных земель, связанных с Римом военными, служебными, иными делами больше, чем с восточными племенами. Сейчас же риск совершить ошибку был слишком велик.
Здесь в это время находилась Эдх, странствовавшая уже два года. Здесь должны находиться ключи к тайне ее происхождения, здесь скорее всего удастся получить возможность лучше изучить влияние Веледы на народы, через территорию которых пролегал ее маршрут.
К счастью – но, конечно, не случайно – один этнограф был резидентом Патруля в этих местах, как Флорис среди фризов. Патрулю понадобились некоторые сведения о жизни в Центральной Европе первого века, и здесь оказалось наиболее подходящее место для наблюдений. Йенс Ульструп прибыл сюда больше десяти лет назад. Он выдал себя за домара, из местности, что в будущем станет норвежским Бергеном – терра инкогнита для привязанных к своей земле лангобардов. Семейная вражда вынудила его покинуть родные места. Он отправился в Ютландию: к тому времени южные скандинавы уже научились строить довольно большие суда. Дальше он двигался на своих двоих, зарабатывая на хлеб и ночлег песнями и стихами. По обычаю король награждал сочинителя понравившихся ему стихов золотом и приглашением погостить. Домар вложил деньги в торговлю, на удивление быстро получил прибыль и в должное время купил собственный дом. Его торговые интересы и любознательность, естественная для менестреля, служили оправданием частых и длительных отлучек. Многие его поездки и в самом деле совершались в другие земли этой же эпохи, хотя он мог бы посетить их с помощью темпороллера.
Удалившись туда, где его никто не мог увидеть, он вызвал из тайника машину времени. Мгновение спустя, но несколькими днями раньше, он оказался в лагере Эверарда и Флорис. Они обосновались далеко на севере, в необитаемом районе – американцы назвали бы его ДМЗ, демилитаризованная зона, – между землями лангобардов и хавков.
С утеса, скрытого за деревьями, они смотрели в сторону реки. Она широко растеклась между темно-зелеными берегами; шелестел тростник, квакали лягушки, серебром всплескивалась рыба, водяные птицы в бесчисленном множестве суетливо летали над рекой; иной раз у противоположного, суаринианского, берега появлялись в лодках рыбаки.
– Мы вряд ли влияем на здешнюю жизнь, – говорила Флорис. – Не больше, чем бестелесные духи.
Но вот появился Ульструп, и они вскочили на ноги. Гибкий, светловолосый мужчина, он выглядел таким же варваром, как и они. Нет, он, конечно, явился не в килте из медвежьей шкуры. Напротив, его рубашка, плащ и штаны были из хорошей ткани, ладно скроенные, искусно сшитые. Золотую брошь, что сверкала у него на груди, едва ли одобрили бы эллины, но и она выглядела неплохо. Волосы Ульструпа были расчесаны и собраны в узел с правой стороны, усы подстрижены, а на подбородке чернела щетина, но лишь потому, что до "Жиллеттов" здесь еще не додумались.
– Что вы обнаружили? – воскликнула Флорис.
По тому, как Ульструп улыбнулся, стало ясно, насколько он устал.
– Долго придется рассказывать, – ответил он.
– Дай человеку отдышаться, – вмешался Эверард. – Садитесь сюда. – Он показал на мшистое бревно. – Хотите кофе? Свежий.
– Кофе, – блаженно закатил глаза Ульструп. – Я часто пью его во сне.
"Странно, – подумал Эверард, – что нам троим приходится говорить на английском языке двадцатого века. Хотя, нет. Он ведь тоже наш современник. Некоторое время английский будет играть примерно такую же роль, как теперь латинский. Но не так долго".
Они перекинулись несколькими фразами, прежде чем Ульструп посерьезнел. Взгляд его, остановившийся на коллегах, напоминал взгляд загнанного в ловушку животного. Тщательно подбирая слова, он заговорил:
– Да. Полагаю, что вы правы. Это что-то уникальное. Я могу подтвердить, что возможные последствия пугают меня; у меня нет опыта наблюдений вариантной реальности, равно как и ее изучения.
Я уже говорил вам раньше, что слышал рассказы о бродячей прорицательнице, но не обращал на них внимания. Такое явление… ну, не совсем обычно для этой культуры, но в общем-то встречается. Меня больше заботила предстоящая гражданская война между херусками, и, честно говоря, ваше распоряжение заняться этой женщиной, чужестранкой, было очень некстати. Агент Флорис, агент Эверард, приношу свои извинения. Но я встретился с ней. Слушал ее речи, подолгу разговаривал с теми, кто ее окружает. Моя жена-лангобардийка пересказывала мне женские сплетни о ней. Вы упомянули о значительном влиянии Эдх на западные племена. Подозреваю, вы не в курсе, насколько сильно оно здесь и как быстро возрастает. Она прибыла в неказистой повозке. По слухам, ей дали эту повозку лемовии после того, как она пришла к ним пешком. Уедет она отсюда в прекрасном фургоне, изготовленном по приказу короля и запряженном его лучшими быками. Эдх прибыла в сопровождении четырех мужчин. Уезжать собирается с дюжиной.
Она могла бы иметь гораздо больше – и женщин тоже – но выбрала нескольких и ограничилась этим, видимо, из соображений практичности. Думаю, не обошлось без советов Хайдхина, которого вы тоже упоминали… И вот еще что. Я видел гордых молодых воинов, готовых бросить все и следовать за ней в качестве слуг. Видел, как тряслись у них губы и как они едва сдерживали слезы, когда Эдх им отказала.
– Как она этого добивается? – прошептал Эверард.
– Миф, – высказалась Флорис. – Верно?
– Как вы догадались? – удивился Ульструп.
– Я ее слушала дальше во времени и хорошо знаю, чем можно пронять фризов. Не могут они уж слишком отличаться от восточных собратьев.
– Да. Вероятно. Различаются они не более, чем, скажем, немцы и голландцы в наше время. Конечно, Эдх не проповедует новую религию. Это выше языческого миропонимания. Я готов предположить, что ее идеи эволюционируют по мере ее продвижения вперед. Она не добавляет новых богов, нет, но ее богиня известна большинству германских племен. Здесь ее называют Найэрда. В какой-то степени она соответствует германской богине плодородия Нертус, как описывает этот культ Тацит. Вы помните?
Эверард кивнул. В "Германии" было описание крытой, запряженной быками повозки, что каждый год возила изображение богини по стране. В этот период войны откладывались, и наступало время земледельческих ритуалов. После того, как богиня возвращалась в свою рощу, идола относили к уединенному озеру, рабы отмывали его и их почти сразу же топили. Никто не спрашивал, что это за церемония такая, что ее можно наблюдать только перед смертью.
– Довольно мрачный обычай, – сказал он.
Этот культ никак не отражался в легендах неоязычников его собственной эпохи о доисторических временах благословенного матриархата.
– У них и жизнь довольно мрачная, – заметила Флорис.
В Ульструпе проснулся ученый.
– Это явно одна из фигур хтонического пантеона, ван, – произнес он. Их культ возник до появления индоевропейцев в этих краях. Они принесли с собой черты воинственности и придали мужественность небесным богам, асам. Смутные воспоминания о конфликтах культур сохранились в мифах о войнах между двумя божественными расами, которые, в конце концов, закончились торговлей и взаимными браками. Нертус-Найэрда все еще остается женственной. Веками позже она обратится в бога мужского пола – эддического [эддический – от Эдды, памятника древнескандинавской эпической литературы] бога Ньерда – отца Фрейи и Фрейра, который сегодня все еще ее муж. Ньерд станет морским богом, так как Нертус связана с морем, хотя одновременно она еще и богиня земледелия.
Флорис коснулась руки Эверарда.
– Ты что-то вдруг помрачнел, – проговорила она.
– Извини. – Он встряхнулся. – Я отвлекся. Вспомнил эпизод, который еще случится у готов. Он связан с их богами. Но это всего лишь маленькое завихрение в потоке времени, незаметное ни для кого, кроме его участников. Тут другое. Не могу объяснить, но нутром чувствую.
Флорис повернулась к Ульструпу.
– Так что же все-таки проповедует Эдх? – спросила она.
– Проповедует. – Он поежился. – Пугающее слово. Язычники не проповедуют – по крайней мере язычники-германцы. А христианство в этот момент не больше чем преследуемая еврейская ересь. Нет, Эдх не отрицает Вотана с компанией. Она просто рассказывает новые истории о Найэрде и ее могуществе. Но не все так просто в том, как их воспринимают. Однако… судя по настойчивости и ораторскому искусству… да, действительно, можно сказать, она произносит проповеди. Эти племена не знали прежде ничего подобного. У них нет иммунитета. Вот почему они с такой готовностью восприняли христианство, когда сюда добрались миссионеры. – Как бы в оправдание, тон его стал суше. – Хотя, конечно же, кроме этого возникнут и экономические, и политические предпосылки для обращения в новую веру, которые, без сомнения, решают дело в большинстве случаев. Эдх не предлагает ничего такого, если не считать ее ненависти к Риму и пророчеств о его падении.
Эверард потер подбородок.
– Выходит, она как бы изобрела проповедь, и речи ее проникнуты религиозным рвением… Сама по себе, – сказал он. – Но как это случилось? Почему?
– Надо выяснить, – подытожила Флорис.
– А что за новые мифы? – поинтересовался Эверард.
Ульструп задумчиво посмотрел вдаль.
– Пересказывать все, что я слышал, слишком долго. Они в зачаточном состоянии, без всякой теологической системы, как вы понимаете. Думаю, они не исчерпываются теми, что я услышал из ее уст или от рассказчиков. Во всяком случае, я не слышал их развития с течением времени. Но если обобщить… Она нигде не утверждает этого прямо, возможно, даже сама еще не осознает, но Эдх превращает свою богиню в существо могучее и… и всеобъемлющее. Найэрда не отбирает власть над мертвыми у Вотана, но она так же, как он, принимает их в своем доме и ведет на охоту через небесную твердь. Она становится такой же богиней войны, как Тивас, и требует уничтожения Рима. Как и Тонар, она распоряжается стихиями, погодой, штормами, равно как и морями, реками, озерами – всей водой. Ей принадлежит луна…
– Геката… [богиня Ночи в греческой мифологии] – пробормотал Эверард.
– И при этом она сохраняет свою древнюю привилегию – даровать жизнь, – продолжил Ульструп. – Женщины, которые умирают при родах, отправляются к ней, как павшие воины к эддическому Одину.
– Это должно привлекать женщин, – отметила Флорис.
– И привлекает, – согласился Ульструп. – Не то чтобы у них возникла отдельная вера – тайные культы и секты неизвестны германцам, – но они питают склонность к собственным обрядам.
Эверард прошелся от края до края узкой поляны, ударяя кулаком в ладонь.
– Да, – произнес он. – Это сыграло свою роль в распространении христианства и на юге, и на севере. Христианство давало женщинам больше, чем любое язычество, больше, чем Великая Мать. Они не могли обратить в новую веру своих мужей, но на детей они повлияли, это уж точно.
– Мужчины тоже могут поддаться, – обратился Ульструп к Флорис. – Вам в голову пришло то же, что и мне?
– Да, – ответила она не совсем уверенно. – Это могло случиться: Тацит "второй"… Веледа вернулась в свободную Германию после поражения Цивилиса, продолжая выполнять свою миссию, и новая религия распространилась среди варваров. Она могла оформиться и укрепиться после ее смерти. Никакой альтернативы не было. Она, конечно, не могла принять форму монотеизма [монотеизм – религия, признающая, в отличие от политеизма, единого бога] или чего-то подобного. Но богиня могла стать верховной фигурой, вокруг которой собрались все остальные. В духовном плане она могла дать людям столько же, или почти столько же, как христианство. Немногие бы тогда присоединились к нынешней церкви.
– Тем более если для этого не будет политических причин, – добавил Эверард. – Я наблюдал подобный процесс у скандинавских викингов, где крещение стало входным билетом в цивилизацию со всеми ее культурными и экономическими преимуществами. Но рухнувшая западная Римская империя не будет выглядеть привлекательно, а Византия слишком далеко.
– Верно, – подтвердил Ульструп. – Вера в Нертус может стать идеологической основой германской цивилизации – не варварства, а цивилизации, хотя и бурной, у которой достаточно внутренних сил, чтобы сопротивляться христианству, как это будет в зороастрийской [Зороастр, или Заратуштра (между 10-м и первой половиной 6 в. до н.э.), – пророк и реформатор древнеиранской религии, получившей название зороастризм] Персии. Они и сейчас уже не дикари, как вы знаете. Они знакомы с внешним миром, взаимодействуют с ним. Когда лангобарды вмешались в ссоры херусских династий, они восстановили на троне короля, которого свергли за то, что он ориентировался на римлян и был ставленником Рима. Это был хитрый ход. Торговля с югом год от года возрастала. Римские или галло-римские корабли иной раз добирались даже до Скандинавии. Археологи нашего времени будут говорить о римском железном веке, за которым последовал германский железный век. Да, они учатся, эти варвары. Они принимают все, что считают полезным. Из этого вовсе не следует, что они сами должны подвергнуться ассимиляции. – И продолжил упавшим голосом: – Но если этого не произойдет, будущее изменится, и "наш" двадцатый век исчезнет.
– Такой вариант развития событий мы и стараемся предотвратить, жестко сказал Эверард.
Наступило молчание. Убаюкивающе шептал ветер, шелестела листва, солнечный свет играл на речной глади. Безмятежность природы казалась нереальной.
– Но нам нужно узнать, каким образом и когда началось такое отклонение, прежде чем мы сможем что-нибудь сделать, – продолжал Эверард. – Ты выяснил, откуда Веледа родом?
– Боюсь, что нет, – признался Ульструп. – Плохие средства сообщения, огромные дикие пространства. Эдх отказывается говорить о своем прошлом, ее компаньон Хайдхин тоже. Может быть, он чувствовал себя спокойнее спустя двадцать один год, когда говорил вам об альварингах, хотя, кто они такие, я не знаю, но и тогда, мне кажется, опасно расспрашивать его о подробностях, а сейчас от них вообще ничего не добьешься. Тем не менее я слышал, что впервые она появилась у ругиев на балтийском побережье пять или шесть лет назад – точнее я определить не смог. Говорят, она прибыла на корабле, как и подобает богине в соответствии с пророчеством. Это, а также акцент, указывает на ее скандинавское происхождение. Извините, но больше я ничего не могу добавить.
– Пригодятся и эти сведения, – отозвался Эверард. – Вы неплохо поработали. Приборы и терпение – и кое-какие расспросы на месте помогут нам вычислить время и место ее высадки.
– И тогда… – Флорис умолкла, устремив взгляд поверх реки и леса за ней, на север, в сторону невидимого морского побережья.
