НАЗАД | INDEX

20

– Я только что получила твое письмо, – говорила Флорис в телефонную трубку. – О да, Мэнс, приходи, как только сможешь.

Эверард не стал терять время на авиаперелет. Он сунул в карман паспорт и рванул сразу из нью-йоркской штаб-квартиры Патруля в амстердамскую. Здесь он обменял доллары на гульдены и взял машину, чтобы добраться до квартиры Флорис.

Он вошел, и они обнялись. Поцелуй Джейн был скорее дружеским, чем страстным, и длился недолго. Эверард не совсем понимал, удивило его это или нет, разочарован он или обрадован.

– Привет, привет, – выдохнула она ему в ухо. – Давно не виделись.

Гибкое тело еще мгновение прижималось к нему, затем быстро отстранилось. Пульс Эверарда успокоился.

– Ты выглядишь, как всегда, великолепно, – сказал он. Что правда, то правда.

Короткое черное платье обтягивало высокую стройную фигуру и оттеняло янтарные, заплетенные в косы волосы. Единственным драгоценным украшением была серебряная брошь в виде альбатроса, приколотая над левой грудью. Уж не в его ли честь? На ее губах играла сдержанная улыбка.

– Спасибо. Но приглядись получше: я очень устала и хоть сейчас готова взять отпуск.

В бирюзовых глазах мелькнула неуверенность.

"Чему еще она была свидетельницей с тех пор, как мы распрощались? подумал он. – О чем мне не рассказали, не желая тревожить попусту?"

– Я понимаю. Отпуск был бы для тебя сейчас очень кстати. Ведь ты работала за десятерых. Мне, конечно, следовало остаться и помочь…

Она покачала головой.

– Нет. Я понимала это тогда и понимаю сейчас. Кризис миновал, и агенту-оперативнику начальство всегда найдет лучшее применение. У тебя достаточно власти, и ты мог бы остаться для завершения операции, но твое время стараются не расходовать на рутинную работу. – Она опять улыбнулась. – Старый работяга Мэнс.

"Тогда как тебе, специалисту, который действительно знает это тысячелетие, приходится доводить работу до конца. Да, с помощью коллег и новых переведенных к тебе сотрудников, переобученных для тех условий, – но за все отвечала ты. Тебе надо было убедиться, что события пошли так, как зафиксировано у Тацита "первого"; что не возникло сбоев здесь и там, теперь и тогда; что история вышла наконец из нестабильной пространственно-временной зоны и теперь может быть предоставлена своему естественному ходу. Отпуск свой ты точно заслужила".

– Как долго ты оставалась в деле?

– С 70-го по 95-й год. Конечно, я перемещалась во времени, так что в моей мировой линии это заняло… что-то около года. А ты, Мэнс? Чем занимался ты?

– В основном ничем, кроме восстановления здоровья, – признался он. Я знал, что ты должна вернуться на этой неделе из-за своих родителей и своей легенды в этом времени, так что сразу переместился сюда, выждал несколько дней, потом написал тебе.

"Правильно ли я поступил, возвращаясь к прежнему? Я ведь, пожалуй, менее чувствителен и случившиеся события мучают меня не в такой степени. А потом, ты пробыла там дольше".

Джейн, похоже, поняла, о чем он думает.

– Ах ты, мой хороший. – Коротко рассмеявшись, она схватила его за руки. – Но что же мы здесь стоим? Пошли, устроимся поудобнее.

Они прошли в комнату, полную картин и книг. Джейн сервировала низкий столик, приготовила кофе, хлебцы, достала шотландское виски – она знала, что он любит, – да, "Гленливет", как раз его любимое, хотя Эверард не помнил, когда упоминал при ней эту марку. Бок о бок они сели на диван. Джейн откинулась назад и потянулась.

– Как хорошо-то, – промурлыкала она. – Нет, просто великолепно. Я снова учусь ценить свой родной век.

"Действительно ли она так спокойна, или это притворство? Сам я почему-то чувствую себя неловко".

Эверард сидел на краю дивана. Он разлил кофе и плеснул себе виски. На его вопрошающий взгляд Джейн отрицательно качнула головой и взяла свою чашку.

– Для меня еще слишком рано, – сказала она.

– Ладно тебе, я же не собирался уничтожать всю бутылку, – заверил он. – Давай отвлечемся от дел, поговорим и, может быть, потом где-нибудь пообедаем вместе. Как насчет того прелестного карибского ресторанчика?

Хотя, если хочешь, я просто опустошу твой холодильник.

– А потом? – тихо спросила она.

– Ну, э-э-э… – Он почувствовал, как кровь прихлынула к щекам.

– Ты понимаешь, почему я должна сохранять голову ясной?

– Джейн, ты что, думаешь, я…

– Нет, конечно нет. Ты достойный человек. Иногда это тебе даже вредит. – Она положила руку ему на колено. – Давай, как ты предложил, поговорим.

И убрала руку прежде, чем он успел обнять ее. Сквозь открытое окно проникало нежное дуновение весны. Шум уличного движения напоминал отдаленный прибой.

– Бесполезно изображать веселье, – произнесла она спустя какое-то время.

– Пожалуй. Можем сразу перейти на серьезный лад.

Странно, но Эверард почувствовал себя немного свободнее. Он откинулся на спинку дивана, держа в руке виски и наслаждаясь ароматом не меньше, чем вкусом.

– Что ты будешь делать дальше, Мэнс?

– Кто знает? Проблем всегда хватает. – Он повернулся и посмотрел на нее. – Я хочу услышать о твоих делах. Надо полагать, все закончилось успешно? Меня бы проинформировали, если бы что-то пошло не так.

– Ты имеешь в виду, если бы всплыло что-нибудь вроде новых экземпляров Тацита "второго"?

– Нет. Тот манускрипт сохранился в единственном экземпляре, и какие бы выводы ни делал из него Патруль, это теперь всего лишь курьез.

Он почувствовал, как она вздрогнула.

– Объект, появившийся неизвестно откуда, изготовленный из ничего и неизвестно зачем. Что за ужасная вселенная. Лучше бы и не знать о вариантной реальности. Иногда я жалею, что меня завербовали.

– В определенных обстоятельствах это бывает, я знаю. – Он хотел поцелуями удалить горечь с ее губ.

"Попытаться? Или не стоит?"

– Да, ты прав. – Она подняла светловолосую голову, голос ее дрожал. Но потом я вспоминаю об исследованиях, открытиях, о помощи людям и снова радуюсь.

– Вот и умница. Ну, расскажи мне о своих приключениях. – "К самому главному вопросу нужен постепенный подход". – Я не просматривал твой доклад, потому что хотел услышать обо всем непосредственно от тебя.

Она снова упала духом.

– Уж лучше бы ты посмотрел доклад, если тебе интересно, – сказала она, глядя на фотографию Сетевой Туманности на противоположной стороне.

– Что?.. Тебе трудно говорить об этом?

– Да.

– Но ты добилась успеха. Ты обезопасила историю и естественный порядок вещей.

– Лишь отчасти. И на время.

– Большего от человека и требовать нельзя, Джейн.

– Я знаю.

– Мы пропустим детали. – "В самом ли деле они были так кровавы? По моему, реконструкция прошла довольно гладко, и германским племенам неплохо жилось в империи, пока она не начала разваливаться". – Но хоть о чем-то ты мне можешь рассказать? О людях, с которыми мы встречались, о Берманде?

В голосе Флорис прибавилось веселья.

– Он был прощен, как и другие. Жена и сестра вернулись к нему целыми и невредимыми. Он удалился в свое поместье в Батавии, где закончил свои дни в скромном достатке, где-то на уровне среднего чиновника. Римляне, однако, уважали его и часто советовались с ним. Цериалис стал правителем Британии, где завоевал земли бригантов. Тесть Тацита Агрикола служил под его началом, и как ты помнишь, историк отзывался о нем неплохо. Классик…

– Пока не важно, – прервал ее Эверард. – Что с Веледой? С Эдх?

– Ах да. После той встречи на мосту ее имя исчезает из хроник. Полных хроник, восстановленных путешественниками во времени.

– Я помню. Что произошло? Она умерла?

– Только через двадцать лет. В необыкновенно старом возрасте для той эпохи. – Флорис помрачнела. Опять грусть коснулась ее души? – Странно. Ты не думаешь, что ее судьба должна была бы заинтересовать Тацита в достаточной мере, чтобы упомянуть о ней?

– Нет, если она была всеми забыта.

– Не совсем так. Может быть, я сама вносила перемены в прошлое? Когда я доложила о своих сомнениях, мне приказали действовать дальше и сказали, что это и есть естественный ход истории.

– Тогда все в порядке. Не беспокойся. Возможно, история Веледы была всего лишь незначительным всплеском в причинно-следственной цепочке событий. Если так, то она не играет важной роли в истории. Такие вещи случаются и обычно не оставляют серьезных последствий. Тацит мог и не знать о ее судьбе или потерять к ней интерес, после того как она перестала быть политической силой. Так ведь и произошло на самом деле?

– В некотором роде. Хотя… Та программа, что я обдумала и предложила, а Патруль одобрил, пришла мне в голову благодаря опыту, который я накопила задолго до того, как узнала о существовании Патруля. Я ободряла Эдх, предсказывала, что она должна делать, заранее готовила обстоятельства, наблюдала за ней и появлялась, когда она нуждалась в своей богине. – Эверард опять заметил, как помрачнела Флорис. – Будущее перекраивало собственное прошлое. Надеюсь, в дальнейшем мне в таких экспериментах участвовать не придется. Не то чтобы все это было так ужасно. Нет, оно того стоило. Я чувствовала, что не зря живу на свете. Но… – она умолкла.

– Страшновато, – помог Эверард. – Со мной такое было.

– Да, – тихо сказала она. – И у тебя есть собственные секреты, не так ли?

– От Патруля нет.

– От тех, о ком ты заботишься. Вещи, о которых тебе больно говорить, а им непереносимо слушать.

"Близко, слишком близко".

– Ну ладно, так что Эдх? Я полагаю, ты пыталась сделать ее как можно более счастливой. – Эверард выждал. – Уверен в этом.

– Был ты когда-нибудь на острове Валхерен? – спросила Флорис.

– М-м, нет. Это где-то рядом с бельгийской границей? Подожди. Я смутно вспоминаю, ты говорила однажды об археологических находках из тех мест.

– Да. В основном камни с латинскими надписями второго-третьего веков. Благодарственные подношения, обычно за удачное морское путешествие в Британию и за благополучное возвращение. Богиня, которой они предназначались, имела храм в одном из портов Северного моря. На некоторых камнях она изображена вместе с кораблем или собакой, часто с рогом изобилия в окружении фруктов и колосьев. Имя ее Нехаленния.

– Очень важный культ, по крайней мере в том краю.

– Она выполняла все, что положено богам: давала мужество и знание, делала людей немного добрее, чем они могли бы быть в противном случае, а иногда открывала им глаза на красоту.

– Подожди! – Эверард выпрямился. Мурашки побежали у него по спине и затылку. – Это богиня Веледы…

– Древняя нордическая богиня морей и плодородия Нертус, Найэрда, Нерда, Нерха – множество различных вариантов имени. Веледа сотворила из нее мстительное божество войны под влиянием Хайдхина.

Эверард довольно долго смотрел на Флорис, прежде чем сказал:

– А ты убедила Веледу снова провозгласить ее мирной богиней и переместила на юг. Это просто гениально!.. Великолепная операция! Не припомню, чтобы я слышал о чем-то подобном.

Глаза ее опустились.

– Нет, на самом деле это не так. Потенциал уже был заложен в самой Эдх. Удивительная женщина. Чего бы она могла достичь в более благоприятное время?… На Валхерене богиню звали Неха. Культ ее почти совсем угас, несмотря на божественное покровительство сельскому хозяйству и рыболовству. Хотя охотничьи дела ассоциировались с ней с первобытных времен. Прибыла Веледа, оживила культ, внесла новые элементы, соответствующие цивилизации, которая переменила жизнь ее народа. Они начали произносить имя богини с латинским послеслогом, Неха Леннис, то есть Неха Добрая. Со временем оно превратилось в имя Нехаленния.

– Должно быть, богиня играла у них важную роль, раз ей поклонялись и столетия спустя.

– По-видимому, так. Когда-нибудь я хотела бы отследить ее историю, если Патруль позволит использовать на это несколько лет моей жизни. Флорис вздохнула. – В конце концов империя, конечно, рухнула. Франки и саксы смели все на своем пути, а когда возник новый мировой порядок, он уже стал христианским. Но мне хотелось бы думать, что от культа Нехаленнии многое сохранилось.

Эверард согласился.

– Мне тоже, после того, что ты рассказала. Это могло пойти на пользу людям. Многие средневековые святые произошли от языческих богов, а те, что были историческими личностями, часто имели черты древних богов как в фольклоре, так и в церковных летописях. Костры в середине лета все еще разжигают, хотя теперь уже в честь Святого Иоанна. Святой Олаф бьется с троллями и чудовищами, как до него Тор. Даже Дева Мария имеет черты Исиды, и, смею предположить, несколько легенд о ней были первоначально местными мифами… – Он оборвал себя. – Впрочем, тебе это известно. Все нити уходят в глубь веков. Как жила Эдх?

Флорис смотрела мимо него, словно все мысли ее были в прошлом. Затем медленно заговорила:

– Старость Эдх встретила, окруженная почетом. Замуж она так и не вышла, но все относились к ней, как к матери. Остров был низкий, на нем строили корабли, как и на острове ее детства, а храм Нехаленнии стоял на берегу ее любимого моря. Я думаю – точно сказать не могу, ибо что богиня может прочитать в сердце смертного? – но я думаю, она… обрела наконец покой. О том ли я говорю? Конечно, когда она умирала… – голос ее дрогнул, – …когда она лежала на смертном одре… – Флорис попыталась сдержать слезы и не смогла.

Эверард обнял ее, положив голову себе на плечо, и погладил косы.

Пальцы ее вцепились в рукава его рубашки.

– Успокойся, девочка, успокойся, – прошептал он. – От некоторых воспоминаний всегда больно. Ты пришла к ней в ее последний час?

– Да, – всхлипывала она у него на плече. – А как же иначе?

– Правильно. Иначе ты поступить не могла. Ты облегчила ей уход. Что здесь плохого?

– Она… она просила – а я обещала… – Флорис зарыдала.

– Жизнь после смерти, – понял Эверард. – Жизнь с тобой, навечно в морском доме Найэрды. И она ушла во мрак счастливой.

Флорис оторвалась от него.

– Это была ложь! – выкрикнула она, вскочила на ноги, задев столик, и заходила по комнате. Она то сжимала руками плечи, то била кулаком по раскрытой ладони. – Все эти годы были сплошной ложью, фокусом, я использовала ее! А она в меня верила!

Эверард решил, что ему лучше оставаться на месте и налил себе еще немного виски.

– Успокойся, Джейн, – уговаривал он. – Ты должна была это делать ради сохранения всего мира. Но ты выполняла свой долг с любовью. И ты дала Эдх все, чего она могла пожелать.

– Bedriegerij – все фальшь, все пустота – как и большая часть того, что я делала.

Эверард проглотил бархатный комок огня.

– Послушай, я довольно хорошо тебя изучил. Ты самый честный человек из всех, кого я знаю. Слишком честный, сказать по правде. К тому же ты очень добра по натуре, что еще более важно. Однако уверяю тебя, искренность не самая главная добродетель на свете. Джейн, ты ошибаешься, воображая, что тебе нет прощения. Но в любом случае тебе надо жить дальше. Призови на помощь благоразумие и перестань себя мучить.

Всхлипывая и вытирая слезы, она остановилась напротив него и заговорила, постепенно успокаиваясь:

– Да, я… понимаю. Я думала об этом… несколько дней… прежде чем обратиться в Патруль. И все-таки, я не могу избавиться от своих мыслей. Ты прав, это было необходимо, и я знаю, как много людей живут мифами, а многие мифы созданы искусственно. Прости меня за эту сцену. Для меня Веледа умирала на руках Нехаленнии совсем недавно.

– Воспоминания переполняют тебя, ну конечно, а я лезу с расспросами. Извини.

– Ты не виноват. Откуда тебе знать? – Флорис глубоко вздохнула, плотно сжала переплетенные руки. – Но я не хочу лгать больше, чем необходимо. Я совсем не хочу лгать тебе, Мэнс.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, слегка догадываясь и немного пугаясь.

– Я думала о нас, – продолжила она. – Серьезно думала. Видимо, то, что между нами произошло, было ошибкой…

– Ну, в обычных обстоятельствах, возможно, так оно и было бы, но в нашем случае это совсем не повредило работе. Более того, я чувствовал себя как на крыльях. И вообще, все было великолепно.

– И мне так казалось. – Голос ее становился непоколебимо спокойным. Ты пришел сюда сегодня с надеждой возобновить те отношения, верно?

Он попытался улыбнуться.

– Каюсь. В постели тебе нет равных, дорогая.

– Застенчивостью ты точно не страдаешь. – Слабая улыбка погасла. Чего бы ты еще хотел?

– Побольше того же самого. Часто.

– Всегда?

Эверард онемел.

– Это трудно, – сказала Флорис. – Ты агент-оперативник, а я специалист. Большую часть нашей жизни мы проводили бы порознь.

– Если ты не перейдешь на обработку данных или подобную работу, когда можно находиться дома, – Эверард подался вперед. – Ты знаешь, это превосходная идея. Ты прекрасно соображаешь. Избавишься от риска и невзгод, да и от всех этих жестокостей, которые не имеешь права предотвратить.

Она покачала головой.

– Я не хочу этого. Несмотря ни на что, я чувствую себя полезной там, на месте, в своей области деятельности, и так будет, пока я не состарюсь и не ослабею.

"Если доживешь до старости".

– Да, понимаю. Перемены, приключения, полная жизнь и возможность помочь кому-то при случае. В этом твоя суть.

– Я могла бы, наверное, возненавидеть человека, который заставит меня уйти с такой работы. Этого я тоже не хочу.

– Ну, что ж… – Эверард поднялся. – Ладно, – произнес он. – Не бог весть сколько домашнего уюта, но уж тогда между заданиями все должно быть по высшему классу и только для нас двоих. Играешь в такую игру?

– А ты? – спросила она в ответ.

Вопрос остановил Эверарда на полпути к ней.

– Ты в курсе, чего может потребовать моя работа, – продолжала она. Лицо ее побледнело. Скромность здесь не к месту, вертелась у Эверарда мысль в глубине сознания. – И во время этой миссии тоже. Я не все время была богиней, Мэнс. Время от времени оказывалось, что очень полезно прикинуться обычной германской женщиной вдали от дома. А иногда мне просто хотелось забыться ночью.

В висках у него застучала кровь.

– Я не ханжа, Джейн.

– Но в душе ты по-прежнему провинциальный американец. Ты как-то сам так сказал, и я в этом убедилась. Я могу быть твоим другом, партнером, твоей любовницей, но никогда, в глубине твоей души, никем больше. Будь честен.

– Стараюсь, – хрипло произнес он.

– Для меня это было бы хуже, – закончила Флорис. – Мне пришлось бы слишком многое скрывать от тебя. Я чувствовала бы себя предательницей. В этом, конечно, нет смысла, но именно такое было бы у меня ощущение. Мэнс, нам лучше не влюбляться в друг друга еще раз. Лучше будет, если мы расстанемся.

Они еще несколько часов провели в разговорах. На прощание она прижалась к нему, Эверард обнял ее и ушел.

IV

Мария, матерь Божия, мать многострадальная, мать милосердная, будь с нами теперь и в час нашей смерти.

Плывем мы на запад, однако ночь обгоняет нас. Присмотри за нами во мраке и проводи ко дню. Даруй кораблю нашему свое благословение, и будет оно нашим самым ценным грузом.

Чистая, как ты сама, звезда твоя сверкает над закатом. Веди нас своим светом. Успокой моря своею добротой, направь попутный ветер в пути нашем дальнем и обратно к дому, к нашим любимым, а в конце пути нашего земного молитвами своими проводи на Небо.

Ave Stella Maris!

ГОД ВЫКУПА

10 сентября 1987 года

"Блистательное одиночество". Да, Киплинг мог сказать так. Я помню, как по спине у меня пробегали мурашки, когда я впервые услышала эти строки. Мне их прочел дядя Стив. И хотя все происходило более десяти лет назад, впечатление не изгладилось из памяти. Конечно, стихи эти о море и о горах… Но ведь таковы и Галапагосы, Зачарованные острова.

Сегодня мне нужна хотя бы малая толика того одиночества. В основной своей массе туристы – веселые и славные люди. И все же, когда целый сезон пасешь их по одному и тому же маршруту, снова и снова отвечая на одни и те же вопросы, это начинает действовать на нервы. Теперь туристов стало меньше, моя летняя работа окончена, скоро я окажусь дома, в Штатах, и начну занятия в аспирантуре. Другого такого случая не представится.

– Ванда, дорогая!

Роберто сказал "querida", а это может означать и нечто большее. Но не обязательно. Я на мгновение задумываюсь, а он продолжает:

– Пожалуйста, разреши мне по крайней мере побыть с тобой.

Качаю головой.

– К сожалению, нельзя, мой друг.

Нет, и здесь неточность: amigo тоже не переводится на английский однозначно.

– Я вовсе не сержусь на тебя, ничего подобного. Но мне нужно несколько часов побыть одной. У тебя так не бывает?

Я не кривлю душой. Мои коллеги-гиды – прекрасные люди. Мне бы хотелось, чтобы возникшая между нами дружба продолжилась. Так оно и будет, если мы сумеем сюда вернуться. Но никакой уверенности нет. Может, я и вернусь в будущем году, а может, и не смогу. Что, если сбудется моя мечта и я получу приглашение поработать на научно-исследовательской станции "Дарвин"? Да, я знаю, они не могут принять всех желающих, но вдруг… Или у меня появится какая-нибудь другая мечта… Предстоящая экскурсия на катере вокруг архипелага с биваком на берегу действительно может стать заключительным аккордом того, что мы называли el companerismo, то есть дружбы. Одна-две поздравительные открытки к Рождеству – вот и все, что от нее останется.

– Тебе нужна защита, – драматическим тоном произносит Роберто. – Тот странный человек, о котором нам говорили, рыскал по всему Пуэрто-Айора, расспрашивая встречных про молодую блондинку из Северной Америки.

Позволить Роберто сопровождать меня? Соблазнительно. Он красив, импульсивен и вообще джентльмен. Отношения, сложившиеся между нами за эти месяцы, романом назвать нельзя, но мы достаточно сблизились. И хотя он никогда это прямо не выказывал, я знаю, он очень надеется, что мы станем еще ближе… И противиться этому нелегко.

Но надо – и скорее ради него, чем ради себя. Дело не в его национальности. Эквадор, пожалуй, одна из немногих стран Латинской Америки, где янки чувствуют себя как дома. По нашим стандартам, здесь все идет отлично. Кито – просто прелесть, и даже Гуаякиль – неприглядный, задымленный, бурлящий – напоминает мне Лос-Анджелес. Однако Эквадор – не Соединенные Штаты, и по здешним стандартам не все в порядке именно со мной, начиная с того, что я еще не решила, хочу ли переходить к оседлому образу жизни.

Поэтому я говорю со смешком:

– О да, мне обо всем рассказал на почте сеньор Фуэнтес. Бедняга, он был так взволнован. Говорил, как странно одет незнакомец, какой у него акцент и прочее. Как будто не знает, что среди туристов кого только не встретишь. И сколько блондинок бывает на этих островах? Не меньше пятисот в году?

– А как этот тайный обожатель Ванды до нее доберется? – добавляет Дженнифер. – Вплавь?

Нам ведь известно, что с тех пор, как наша экскурсия покинула Санта-Крус, ни один корабль не приставал к острову Бартоломе. Яхт поблизости не было, а местные рыбаки все наперечет.

Роберто краснеет, что заметно даже сквозь загар, а он у нас всех одинаков. Я сочувственно похлопываю его по руке и говорю собравшимся:

– Вперед, ребята, плавайте, ныряйте – словом, развлекайтесь, как кому нравится. А я вернусь вовремя и помогу с ужином.

Теперь быстрее в тень. Мне действительно нужно немного одиночества в этом странном, жестоком и прекрасном мире.

Можно обрести одиночество, плавая с аквалангом. Вода здесь прозрачна, как стекло, она обволакивает тебя, словно шелк. Время от времени навстречу попадаются пингвины; они не плывут, а прямо-таки летят в воде. Танец рыбьих стай похож на фейерверк. Водоросли образуют огромные, переплетающиеся между собой кольца. С морскими львами я могу подружиться, но другие пловцы, даже очень симпатичные, слишком болтливы. Мне нужно побыть наедине с природой. Признаваться в этом неловко – мои слова сочтут излишне эмоциональными, а меня могут принять за представительницу организации "Гринпис" или Народной Республики Беркли.

Белый ракушечный песок и мангровые заросли остаются позади. Я почти физически ощущаю заброшенность этих мест. Бартоломе, как и его соседи, вулканический остров, он почти начисто лишен плодородной почвы. Утреннее солнце начинает припекать, а на небе – ни единого облачка, которое могло бы умерить жар. То здесь, то там попадаются чахлые кустики и хохолки увядшей травы, но и они редеют по мере того, как я приближаюсь к скале Пиннакл-Рок. В обжигающей тишине, соприкасаясь с темной застывшей лавой, о чем-то шепчут мои "адидасы".

Однако… среди валунов и в лужицах копошатся яркие оранжево-голубые крабы, оставшиеся после прилива. Обернувшись, я вижу ящерицу – в здешних местах они встречаются крайне редко. Я стою всего в ярде от этой глупышки с синими лапками. Она спокойно может улизнуть, но вместо этого доверчиво наблюдает за мной. Прямо из-под ног взлетает зяблик. Это они, зяблики с Галапагосских островов, помогли Дарвину постичь, как с течением времени изменяются живые организмы. В небе вычерчивает белый круг альбатрос. Еще выше парит фрегат. Я поднимаю бинокль, висящий у меня на шее, и ловлю взглядом надменный излом его крыльев, раскинувшихся в потоках солнечного света, и его раздвоенный хвост, похожий на абордажную саблю.

Здесь нет запретных для туристов тропинок, потому что нет туристов. Эквадорские власти очень строги в этом отношении. Несмотря на ограниченные возможности, они делают большое дело, стремясь защитить и восстановить окружающую среду. А биологи всегда смотрят, куда ступают.

Я начну обходить этот островок с восточной его оконечности, пока не окажусь на тропе со ступеньками, ведущими к центральной вершине. С нее открывается захватывающий вид на остров Сантьяго и на ширь океана. Сегодня все это будет принадлежать только мне. Там, наверное, я и съем прихваченный с собой завтрак. Потом, прежде чем отправиться на запад, я спущусь к бухточке, стяну с себя рубашку и джинсы и искупаюсь в одиночестве.

Но нужно быть осторожней, девочка! До экватора всего-то миль двадцать. Здешнее солнце требует к себе уважительного отношения. Я опускаю поля широкополой шляпой и останавливаюсь, чтобы выпить из фляги глоток воды.

Перевожу дыхание и оглядываюсь. Я уже немного поднялась по склону, и, чтобы выйти на тропу, нужно теперь спуститься. Берег и лагерь отсюда не видны. Зато внизу – беспорядочные россыпи камней, ослепительно голубая вода залива Салливан-Бей и серая громада Пойнт-Мартинес на большом острове. Что это там? Ястреб? Поглядим в бинокль.

В небе – вспышка. Отблеск металла. Самолет? Нет, вряд ли. Все исчезло. Какое-то наваждение. Опускаю бинокль. Мне приходилось немало слышать о летающих тарелках или, выражаясь более научно, неопознанных летающих объектах. Я никогда не воспринимала эти слухи всерьез. Отец сумел привить нам здоровый скептицизм. Он ведь инженер-электронщик. Дядя Стив археолог. Он немало поколесил по свету и говорит, что мир полон непостижимых явлений. Думаю, я так никогда и не узнаю, что мне довелось сейчас увидеть. Пора двигаться дальше.

Словно ниоткуда – мгновенный порыв ветра. Мягко бьет воздушная волна. Меня накрывает тень. Я запрокидываю голову.

Не может быть!

Надо мной, футах в десяти, безо всякой поддержки, беззвучно висит что-то вроде огромного мотоцикла – только без колес, да и конструкция совсем другая. Человек на переднем сиденье держится руками за какой-то странный руль. Я вижу его необыкновенно четко. Секунды кажутся бесконечными. Меня охватывает ужас; в последний раз такое было со мной в семнадцать лет, когда я ехала в ливень по горной дороге неподалеку от Биг-Сура и мою машину занесло.

Тогда мне удалось выкрутиться. А это видение не исчезает.

Рост человека за рулем примерно пять футов девять дюймов. Он сухопар, но широкоплеч, лицо рябое, нос орлиный, кожа смуглая. Черные волосы закрывают уши, борода и подстриженные усы слегка топорщатся. Его одежда совершенно не вяжется с этой фантастической машиной. Кожаные башмаки, спущенные коричневые чулки, выглядывающие из-под коротких бриджей, свободного покроя рубаха с длинными рукавами. Она, похоже, шафранового цвета, но вся заляпана грязью. Сверху – стальной нагрудник, шлем, красный плащ, шпага в ножнах на левом бедре…

Словно издалека доносится голос:

– Леди Ванда Тамберли?

Странно, но я даже не вскрикнула. Я ко всему готова. Никогда не была истеричкой. Что это – видение, бред? Кажется, нет. Спиной я ощущаю жар солнечных лучей. Жаром пышет и от скал. Море – невообразимо яркое. Я в состоянии пересчитать все колючки вон на том кактусе. Розыгрыш, трюк, психологический эксперимент? Но уж слишком все реально… У незнакомца кастильский выговор, но при этом акцент, который мне никогда не приходилось встречать у испанцев.

– Кто вы? – с трудом выдавливаю я из себя. – И что вам нужно?

Плотно сжатые губы вздрагивают. Зубы – скверные. Не поймешь, приказывает он или умоляет:

– Скорее! Я должен найти Ванду Тамберли. Ее дяде Эстебану грозит страшная опасность.

У меня непроизвольно вырывается:

– Это я!

Он отрывисто хохочет. Его машина внезапно падает вниз, прямо на меня. Беги!

Он догоняет меня, нагибается и хватает правой рукой за талию. Ощущаю его стальные мускулы. Земля уходит у меня из-под ног. Начинаю сопротивляться. Растопыренными пальцами целюсь ему в глаза. Но у него мгновенная реакция. Он отталкивает мою руку. Переключает что-то на пульте управления. И внезапно мы переносимся в какое-то другое место.

3 июня 1533 года (по юлианскому календарю)

В тот день перуанцы доставили в Каксамалку очередную партию сокровищ – часть выкупа за своего правителя. Луис Ильдефонсо Кастелар-и-Морено, муштровавший подчиненных ему кавалеристов, заметил их еще издалека. Он как раз собирался отдать приказ возвращаться, поскольку солнце уже коснулось западных холмов. Тени от их вершин протянулись через всю долину. Напротив сверкала река и золотились столбы пара над горячими источниками – там располагались бани правителя инков. Вытянувшись цепочкой, по южной дороге брели груженые ламы и носильщики, утомленные поклажей и пройденным расстоянием. Местные жители прекратили работу на полях, чтобы поглазеть на караван, а затем вновь торопливо принялись за дело. Послушание было у них в крови и не зависело от того, кто их повелитель.

– Примите команду, – приказал Кастелар лейтенанту и пришпорил жеребца.

Оказавшись за стенами города, он натянул поводья и стал дожидаться приближения каравана.

Взгляд всадника уловил движение слева от него. Из прохода между двумя белыми глинобитными постройками, крытыми тростником, появился человек. Он был высокого роста: встань они рядом, пеший оказался бы выше Кастелара на три с лишним дюйма. В волосах вокруг тонзуры, схожих по цвету с его коричневой рясой францисканца, блестела седина, но на тонком светлом лице ни возраст, ни оспа своих следов не оставили, да и все зубы у монаха были целы. С момента их последней встречи произошло много событий, но Кастелар сразу узнал брата Эстебана Танакуила. Францисканец тоже узнал всадника.

– Приветствую вас, преподобный отец, – сказал Кастелар.

– Да пребудет с вами Господь, – ответил монах.

Он остановился возле стремени всадника. Караван с сокровищами тем временем поравнялся с ними и двинулся дальше. На улицах города послышались ликующие возгласы.

– Вот, – радостно произнес Кастелар, – правда, приятное зрелище?

Не услышав ответа, он взглянул на Танакуила. На лице монаха отразилась боль.

– Что-то случилось? – спросил Кастелар.

Танакуил вздохнул.

– Ничего не могу с собой поделать. Сострадаю этим людям: они измотаны, у них сбиты ноги. Думаю о том, сколько веков накапливались несомые ими сокровища и как они были у них отняты.

Кастелар напрягся.

– Вы осуждаете капитана?

"Странный человек, – в который раз подумал он. – Ведь почти все священники в экспедиции – доминиканцы. Непонятно, как он здесь появился и как заслужил доверие Франсиско Писарро. Впрочем, последнего Танакуил добился, вероятно, благодаря своей учености и тонким манерам – и то и другое здесь редкость…"

– Нет-нет, разумеется нет, – ответил монах. – И все же…

Кастелар слегка поморщился. Ему казалось, он знает, что происходит в этой голове с выбритой макушкой. Да и сам он сомневался в законности того, что творили конкистадоры в прошлом году. Вождь инков Атауальпа встретил испанцев мирно. Он разрешил им расквартироваться в Каксамалке. По приглашению конкистадоров он приехал в этот город для продолжения переговоров. Но его ждала ловушка: не сходя с носилок Атауальпа превратился в пленника, а сотни его воинов погибли от пуль и шпаг испанцев. За освобождение вождя инков испанцы потребовали наполнить одну комнату золотом, а другую – дважды серебром, и теперь по приказу Атауальпы его подданные начали собирать сокровища по всей стране.

– Сие есть Божья воля! – резко произнес Кастелар. – Мы принесли этим язычникам истинную веру. С их правителем хорошо обращаются, верно? При нем его жены и слуги, которые выполняют все его желания. А что до выкупа, Кастелар откашлялся, – Сант-Яго, наш святой покровитель, славно вознаграждает своих воинов.

Монах посмотрел на всадника и сдержанно улыбнулся, словно хотел заметить, что проповедь – не солдатское дело. Пожав плечами, он произнес:

– Нынче вечером я увижу, насколько славно.

– Разумеется, – согласился Кастелар, испытывая облегчение от того, что пикировка закончилась.

Сам он тоже когда-то готовился к принятию сана, но был изгнан из ордена из-за неблаговидной связи с одной девицей, вступил в армию во время войны против французов и в конце концов последовал за Писарро в Новый Свет в надежде, что там он, младший сын обедневшего идальго из Эстремадуры, сможет сколотить хоть какое-то состояние. Но прежнее почтение к духовенству осталось.

– Я слышал, что вы осматриваете каждую вещицу прежде, чем она попадает в хранилище, – заметил Кастелар.

– Кто-то должен этим заниматься… Нужно ведь отыскать среди этой груды металла настоящие произведения искусства. Я убедил в этом нашего капитана и его капеллана. Ценители прекрасного при дворе и в церкви останутся довольны, получив эти изделия в целости и сохранности.

– Хм. – Кастелар потеребил свою бородку. – Но отчего вы занимаетесь этим по ночам?

– Вы и об этом знаете?

– Я здесь уже давно. Об этом все говорят.

– Осмелюсь заметить, вы приносите в казну несравненно больше, чем получаете. Мне самому хотелось бы побеседовать с вами: ведь ваш отряд совершил героический переход.

Кастелару живо вспомнились события последних месяцев. Брат их капитана, Эрнандо Писарро отправился во главе одного из отрядов на запад, преодолел изумительные по своей красоте Кордильеры – высочайшие горы с головокружительными ущельями и бурлящими реками – и вышел к стоящему на берегу океана таинственному храму Пачакамак.

– Мы не добились крупных успехов, – признался Кастелар. – Самой ценной нашей добычей стал индейский вождь Чалкучима. Удалось подчинить себе часть населения… Но вы собирались рассказать, почему занимаетесь сокровищами исключительно после захода солнца.

– Чтобы не возбуждать алчность и разногласия. Они уже причинили нам немало вреда. При дележе добычи люди всегда проявляют излишнее нетерпение. Кроме того, ночью орды Сатаны наиболее сильны. Я очищаю молитвой предметы, которые посвящены ложным богам.

Мимо них тяжелой поступью прошел последний носильщик и исчез за стенами города.

– Мне бы хотелось взглянуть на сокровища, – порывисто произнес Кастелар. – А почему бы и нет? Я пойду с вами.

– Что? – испуганно спросил Танакуил.

– Я не стану вам мешать. Просто посмотрю.

Монах был явно раздосадован.

– Вначале вы должны получить разрешение.

– Зачем? У меня достаточно высокий чин. Мне никто не откажет. Вы что-нибудь имеете против? Я полагал, вы обрадуетесь, если вам составят компанию.

– Довольно скучное занятие. Другие, во всяком случае, так считают. Поэтому-то я, как правило, и работаю в одиночестве.

– Мне не привыкать стоять на часах, – рассмеялся Кастелар.

Танакуил сдался.

– Ну хорошо, дон Луис, раз вы настаиваете. После вечерней молитвы приходите в Змеиный Дом, как они его здесь называют.

Над горами сверкали бесчисленные звезды. Половину из них, а то и больше, никогда не увидишь на европейском небе. От холода Кастелара пронзила дрожь, и он поплотнее закутался в плащ. Его дыхание превращалось в пар, шаги гулко отдавались на мостовых. Каксамалка, призрачный и мрачный город, окружал его со всех сторон. Кастелар порадовался тому, что на нем металлический нагрудник и шлем, хотя здесь они вроде бы не были нужны.

Индейцы называли эту землю Тауантинсуйу – Четыре Четверти Мира. Такое название для страны, превосходящей по размерам Священную Римскую империю, почему-то казалось более подходящим, чем Перу, поскольку никто не знал, что последнее в точности означает. Была ли она уже ими покорена, да и возможно ли такое – покорить всю эту страну, ее народы и ее богов?

Недостойная христианина мысль. Кастелар поспешил дальше.

Вид часовых возле сокровищницы подействовал на него успокаивающе. Свет фонарей отражался от доспехов, пик и мушкетов. Эти солдаты были из числа тех отчаянных головорезов, что прибыли морем из Панамы, прошли маршем через джунгли, болота и пустыни, разбили всех врагов и возвели укрепления. Они сумели преодолеть горы, достигавшие небес, захватить самого правителя язычников и заставить его страну платить дань. Ни человек, ни дьявол не пройдет мимо них без разрешения. А если они устремятся вперед, никто не сможет их остановить.

Часовые знали Кастелара в лицо и отдали ему честь. Брат Танакуил поджидал его с фонарем в руке. Он повел кавалериста вниз, в сокровищницу. Притолока над входом была украшена орнаментом в виде змеи, какую белый человек никогда не видел даже в кошмарных сновидениях.

Огромное, с множеством комнат здание было сложено из каменных блоков, искусно вырубленных и пригнанных один к другому с необычайным тщанием. Кровля у бывшего дворца была деревянной. Испанцы навесили на все входы в здание крепкие двери, тогда как индейцам для этой цели служили циновки из тростника и куски материи. Пропустив гостя вперед, Танакуил закрыл за собой дверь.

Таившиеся в углах тени заскользили по остаткам стенных росписей, которые в своем благочестивом рвении затерли испанские священники. Сокровища, доставленные караваном в этот день, находились в передней комнате. Кастелар различил исходящее от них слабое сияние. Он прикинул, сколько центалов благородных металлов здесь свалено, и у него закружилась голова. Он пожирал сокровища глазами – все, что ему оставалось. По прибытии каравана офицеры Писарро в спешке развязали узлы, желая удостовериться, что обошлось без обмана, да так и оставили все лежать как попало. Завтра они взвесят драгоценный груз и присоединят его к уже имеющимся сокровищам. Повсюду валялись обрывки веревок и мешки.

Монах поставил фонарь на глиняный пол и опустился на колени. Он поднял золотой кубок, поднес его к неяркому свету фонаря, пробормотал что-то и покачал головой. На кубке виднелась вмятина: изображенные на нем фигурки были повреждены.

– Тот, кто принимал эту вещь, уронил ее или отшвырнул ногой. – В голосе его слышались гневные нотки. Или Кастелару это показалось? – Скоты. Никакого почтения к мастерству.

Кастелар взял кубок и взвесил его в руке. Не меньше четверти фунта, решил он и возразил:

– Какое это имеет значение? Скоро все пойдет в переплавку.

– В самом деле, – с горечью заметил монах и добавил: – Несколько предметов, которые могут заинтересовать императора, будут сохранены. Я отбираю самое лучшее, в надежде, что Писарро прислушается к моим доводам и отберет эти вещи. Но он по большей части со мной не соглашается.

– Какая между ними разница? Все, что здесь находится, просто уродливо.

В серых глазах монаха появился упрек.

– Мне казалось, вы более мудры, более способны понять, что у людей есть много разных способов… восславить Господа через красоту своих творений. Вы же получили образование?

– Знаю латынь. Умею читать, писать, считать. Немного знаком с историей и астрономией. Но боюсь, многое позабыл.

– А еще вы путешествовали.

– Я воевал во Франции и Италии. Могу изъясняться на тех языках.

– У меня создалось впечатление, что вы знаете и язык кечуа.

– Совсем немного. Ровно столько, чтобы не позволить туземцам валять дурака, знаете ли, или строить козни у себя под носом.

Кастелар почувствовал, что подвергается тонкому, но основательному допросу, и переменил тему разговора.

– Вы сказали, что ведете учет всех ценностей. Где же ваши перо и бумага?

– У меня превосходная память. К тому же, как вы сами заметили, нет особого смысла учитывать вещи, которые неизбежно превратятся в слитки. Но хочется быть уверенным в том, что они не послужат ни богопротивному делу, ни колдовству…

Ведя беседу с Кастеларом, Танакуил одновременно сортировал и раскладывал перед собой разнообразные предметы – украшения, блюда, сосуды, статуэтки, казавшиеся испанцу совсем непривлекательными. Покончив с этим делом, монах сунул руку в мешочек, висевший у него на поясе, и извлек оттуда необычайного вида шкатулку. Кастелар нагнулся и прищурил глаза, стремясь получше ее разглядеть.

– Что это? – спросил он.

– Мощи. Здесь находится фаланга пальца святого Ипполита.

Кастелар перекрестился и еще внимательнее уставился на шкатулку.

– Никогда не видел ничего подобного.

Шкатулка была величиной с ладонь, с округлыми краями. Крышка черного цвета, на ней – крест из перламутра. Спереди вставлены два кристалла выпуклой формы.

– Редкая вещь, – пояснил монах. – Оставили мавры, когда покидали Гранаду. Затем, с благословения церкви, ее сделали ковчегом для святых мощей. Епископ, который доверил ее мне, объяснил, что мощи обладают особой силой, способной противостоять языческой магии. Капитан Писарро и брат Вальверде решили, что будет разумно и уж во всяком случае не принесет никакого вреда, если каждый предмет из сокровищ инков я подвергну действию этих святых мощей.

Он поудобнее устроился на полу, взял золотую фигурку, изображавшую какое-то животное, и поднес ее к кристалликам на стенке шкатулки. Губы его при этом беззвучно шевелились. Закончив манипуляции, он поставил фигурку на пол и взялся за следующую.

Кастелар между тем переминался с ноги на ногу.

Спустя некоторое время Танакуил сказал ему с улыбкой:

– Я предупреждал, что это будет утомительно. Мне приходится заниматься этим часами. Так что отправляйтесь спать, дон Луис.

Кастелар зевнул.

– Похоже, вы правы. Спасибо за любезность.

Внезапно послышался низкий шипящий звук, за которым последовал глухой удар. Испанец круто обернулся. То, что он увидел, заставило его на мгновение остолбенеть – он не поверил собственным глазам.

У стены появился непонятный массивный предмет – какая-то удлиненная конструкция, похоже, из стали, с парой рукояток впереди и седлами без стремян, на которых восседали двое. Конкистадор видел все отчетливо, поскольку сидевший сзади человек держал в руках какой-то продолговатый предмет, испускающий яркий свет. На обоих пришельцах были черные облегающие костюмы. По контрасту с ними руки и лица казались мертвенно-белыми и невыразительными.

Монах вскочил с пола и что-то прокричал. Но кричал он не по-испански. Кастелар заметил, что на лицах пришельцев отразилось изумление. Будь они даже колдунами или исчадиями ада – все равно, их силы не могли сравниться с могуществом Господа и всех его святых. Кастелар выхватил шпагу.

– Сант-Яго с нами, вперед! – выкрикнул он старинный боевой клич испанцев, с которым они изгоняли мавров из Испании. Этот возглас могли услышать часовые за стенами сокровищницы и…

Человек на переднем сиденье поднял какую-то трубку. Вспышка! Кастелар провалился в небытие.

15 апреля 1610 года

"Мачу-Пикчу! – мелькнуло в голове Стивена Тамберли, едва он очнулся. И тут же: – Нет. Что-то не то. Не тот город, который я знал. В каком я времени?"

Он поднялся на ноги. Ясность сознания и чувств подсказывали ему, что он подвергся воздействию электронного парализатора, скорее всего из двадцать четвертого века. Ладно… Гораздо больше его поразило появление этих людей на машине, которая будет изобретена спустя несколько тысяч лет после его рождения.

Вокруг вздымались знакомые горные вершины: затянутые туманом, сверху донизу покрытые тропической растительностью и лишь на самых высоких точках – снегом. В вышине парил кондор. Золотисто-голубое утро залило светом ущелье Урубамба. Но внизу не было ни железнодорожной колеи, ни станции. Единственную дорогу, которую он сейчас видел, построили еще инки.

Он стоял на платформе, соединенной наклонным настилом с верхней частью стены надо рвом. Под ним раскинулся город. Тамберли видел высокие каменные здания, близко подступавшие одно к другому, лестницы, террасы, площади. Город и горы своим размахом как бы дополняли друг друга. И если горные вершины словно сошли с картин китайских живописцев, то творения зодчих напоминали о средневековой южной Франции. И все же было в них какое-то отличие, слишком уж они казались чуждыми по духу, слишком своеобразными.

Дул прохладный ветер. Сквозь стук крови в висках Тамберли слышал лишь его шелест. Крепость словно вымерла. Внезапно Тамберли понял, что она покинута совсем недавно, и его охватило отчаяние. Повсюду зеленели трава и кусты. Но природа еще не начала свою разрушительную работу. А когда Хайрам Бингем найдет этот город в 1911 году, многое здесь изменится. Тем не менее Тамберли обнаружил почти нетронутые временем постройки, которые он помнил в виде руин, и те, от которых не осталось и следа. Еще сохранились остатки деревянных и тростниковых крыш. И…

И Тамберли был не один. Сгорбившись, рядом сидел Луис Кастелар; изумление его уже прошло, и на лице появилось свирепое выражение. Вокруг, настороженно глядя на них, расположились мужчины и женщины. У края платформы стоял темпороллер.

Первым делом Тамберли заметил, что на него нацелено оружие, и взглянул на людей, которые его окружали. Подобный тип встретился ему впервые. Они не имели ничего общего ни с одной известной ему расой и потому казались очень похожими друг на друга: тонкие черты лица, высокие скулы, узкие носы и большие глаза. Волосы цвета воронова крыла, кожа словно алебастр, глаза – светлые. Похоже было, что у мужчин бороды и усы вообще не растут. Все – рослые, поджарые, подвижные. И мужчины, и женщины одеты в одинаковые облегающие одеяния, словно выкроенные из одного куска материала и не имевшие видимых швов и застежек. На ногах поблескивают черные мягкие башмаки. У большинства – серебряные украшения на восточный манер, а на нескольких – яркие красные, оранжевые или желтые плащи. К широким поясам пришиты карманы и какие-то футляры. Волосы, доходящие до плеч, перехвачены у одних простой лентой, у других – повязкой с орнаментом или поблескивающей диадемой.

Их было человек тридцать. Все выглядели молодо – или просто не старились? – но Тамберли не сомневался, что у каждого из них за плечами немалый жизненный опыт. Держались они с достоинством, хотя и настороженно, двигались с почти кошачьей грацией.

Кастелар оглядывался по сторонам. Оружие у него отняли. Увидев свою шпагу в чужих руках, испанец напрягся.

Тамберли схватил его за руку.

– Спокойствие, дон Луис! – сказал он. – Это безнадежно. Можете призвать на помощь всех святых, только сохраняйте выдержку.

Испанец пробормотал что-то невнятное, но послушался. Тамберли чувствовал, что внутренне тот весь кипит от ярости. Один из прибывших произнес несколько слов на странном музыкальном наречии. Другой жестом призвал всех к молчанию и выступил вперед. Двигался он необыкновенно грациозно. Сразу стало ясно, что он здесь главный. Мужественное лицо, глаза – зеленые. Полные губы расплылись в улыбке.

– Приветствую вас, нежданные гости, – произнес он. На темпоральном основном языке Патруля Времени и многих гражданских путешественников – он говорил совершенно свободно. И темпороллер его почти не отличался от легких машин Патруля. Но Тамберли не сомневался ни секунды: это преступник, враг.

– Какой здесь… год? – выдавил он из себя, судорожно глотнув воздуха.

Боковым зрением он уловил реакцию Кастелара, когда брат Танакуил заговорил на незнакомом конкистадору языке: и удивление, и испуг, и гнев.

– По григорианскому календарю, который, как мне кажется, привычен для вас, сегодня пятнадцатое апреля 1610 года, – ответил чужак. – Думается, вы узнали этот город, хотя вашему компаньону, очевидно, он неизвестен.

"Конечно, неизвестен, – пронеслось в голове у Тамберли. – Священный город, который туземцы более позднего периода назвали Мачу-Пикчу, был основан инком Пачакутеком и считался центром культа Дев Солнца. Он утратил свое былое значение, когда главный очаг сопротивления испанцам переместился в Вилкабамбу. А вскоре испанцы поймали и убили Тупака Амару, последнего, кто носил титул инка до Андского Возрождения в двадцать втором столетии. Поэтому конкистадоры так и не узнали об этом городе, который простоял, пустой и забытый всеми, кроме нескольких нищих крестьян, до 1911 года…"

Сделав паузу, незнакомец добавил:

– Полагаю также, что вы – агент Патруля Времени.

– А вы кто такой? – задыхаясь от волнения, спросил Тамберли.

– Давайте обсудим положение в более подходящей обстановке, предложил чужак. – Это место мы используем только как посадочную площадку.

Зачем? Ведь в пределах своего радиуса действия темпороллер мог появиться в любом месте и в любом мгновении: с этой площадки он мог перенестись на околоземную орбиту, из 1610 года – в эпоху динозавров или же в будущее данеллиан, хотя это и было запрещено… Тамберли догадался, что заговорщики построили эту посадочную площадку на виду у всех, чтобы держать в страхе местных индейцев и отпугнуть их от города. Одно поколение будет сменяться другим, и истории о волшебных появлениях и исчезновениях забудутся, но город Мачу-Пикчу так и останется запретным.

Стоявшие на помосте чужаки разошлись по своим делам. Лишь четверо охранников, вооруженных парализаторами, последовали за своим начальником и пленниками. Один из них нес шпагу испанца – видимо, решил взять себе как сувенир. Они спустились с площадки и зашагали по дорожкам и лестницам среди городских построек.

– Очевидно, ваш товарищ – простой солдат, который случайно оказался вместе с вами? – внезапно спросил предводитель, нарушив тягостное молчание, и, когда американец утвердительно кивнул головой, продолжил: Сейчас я побеседую с вами, а его мы пока изолируем. Ярон, Сарнир! Вы знаете язык этого воина. Допросите его. Но пока – только психологическое воздействие.

Тем временем они приблизились к сооружению, которое, если Тамберли не изменяла память, археологи назвали Королевским Ансамблем. Сразу за внешней стеной оказался небольшой дворик, где был припаркован еще один темпороллер. С трех сторон дворик окружали стоящие вплотную здания, в которых на месте дверей и крыш мерцали радужные завесы. Тамберли узнал силовые экраны, способные устоять даже перед ядерным взрывом.

– Во имя всего святого! – воскликнул Кастелар, когда один из чужаков легонько подтолкнул его ногой. – Что происходит? Ответьте, или я сойду с ума!

– Успокойтесь, дон Луис, успокойтесь, – торопливо ответил Тамберли. Мы в плену. Вы видели, на что способно их оружие. Подчиняйтесь их приказам. Может, небо смилостивится над нами, но самим нам отсюда не выбраться.

Испанец стиснул зубы и, сопровождаемый двумя конвоирами, двинулся к меньшему из зданий. Остальные направились к самому большому. Пропуская прибывших, силовые экраны в дверях погасли, да так и остались выключенными, открыв взгляду скалы, небо, свободу. Наверное, чтобы освежить воздух, подумал Тамберли; комната, в которой он оказался, простояла закрытой, по-видимому, довольно долго.

Солнечный свет смешивался с сиянием, испускаемым силовой завесой над головой, и от этого становилось заметнее отсутствие окон. Темно-синее покрытие пола слегка пружинило под ногами, словно живые мускулы. Форма стола и кресел напомнила Тамберли привычную мебель, но вот из чего они сделаны? Такой материал, темный, тускло поблескивающий, он видел впервые.

В комнате стояло также нечто вроде буфета. На полках "буфета" лежали вещи, назначения которых Тамберли даже не мог определить.

По обе стороны от входа застыли часовые – мужчина и женщина не менее крепкого сложения. Предводитель опустился в кресло и предложил Тамберли сделать то же самое. Кресло тут же приняло очертания его тела и не стесняло движений. Хозяин указал на графин и кубки, стоявшие на столе. Они были покрыты эмалью, – по-видимому, венецианские, приблизительно этого же периода, решил Тамберли. Куплены? Украдены? Взяты в качестве трофеев?

Слуга плавным движением наполнил оба кубка.

Предводитель с улыбкой поднял свой бокал и произнес:

– Ваше здоровье.

Что, видимо, означало: "Ведите себя так, чтобы вам его сохранили".

Вино напоминало терпкое шабли [сухое белое бургундское, производимое во Франции; аналог его выпускается в штате Калифорния, США] и было необыкновенно освежающим. Тамберли подумал, что в него, вероятно, добавлен какой-то стимулятор. Эти чужаки в своем времени, похоже, неплохо знали биохимию человека.

– Итак, – вкрадчиво начал предводитель, – нет сомнений, что вы из Патруля. У вас обнаружили голографическое записывающее устройство. А Патруль никогда не позволил бы обычному визитеру из другого времени болтаться здесь в столь критический момент – только собственному агенту.

У Тамберли перехватило горло, перестал повиноваться язык. Сработала психологическая блокировка: рефлекс, приобретенный еще во время обучения, не позволял ему открыть постороннему, что по истории можно кататься вперед и назад, как по шоссе.

– Хм, я… – На висках у американца выступил холодный пот.

– Сочувствую.

Уж не насмехается ли он?

– Мне хорошо известно о вашей блокировке, но я не думаю, что ее действие противоречит здравому смыслу. Поскольку мы сами путешествуем во времени, вы можете свободно обсуждать с нами эту тему, за исключением тех деталей, которые Патруль предпочитает держать в тайне. Может, вам будет легче, если я назову свое имя? Меро Вараган. Не исключено, что вы слышали о расе, к которой я принадлежу; нас называют экзальтационистами.

Тамберли знал достаточно, чтобы понять весь ужас своего положения.

"Тридцать первое тысячелетие… Это произойдет, нет, произошло… Только в грамматике темпорального языка имеются глаголы и времена для описания таких ситуаций… Произошло задолго до создания первых машин времени. Но отдельные избранные представители этой цивилизации, конечно же, знали о темпоральных путешествиях, и некоторые работали в Патруле, подобно людям других эпох. Однако… у этого времени были свои супермены, созданные методами генной инженерии для исследования глубин космоса. В своей эпохе им стало тесно – оказавшись в каменном веке, я чувствовал бы себя точно так же, – и они восстали, потерпели поражение и вынуждены были бежать. Но перед этим они каким-то образом узнали о возможности путешествий во времени и, что еще более невероятно, сумели захватить несколько темпороллеров. И "с тех пор" Патруль разыскивает их, чтобы они не натворили что-нибудь с историей, но рапортов об их поимке в архивах пока нет…"

– Я не могу сказать вам больше того, о чем вы догадались, – возразил Тамберли. – Не смогу, даже если вы замучаете меня до смерти…

– Человек, ведущий опасную игру, – сказал Меро Вараган, – должен быть готов ко всяким неожиданностям. Да, ваше присутствие в сокровищнице мы не сумели предвидеть. Мы полагали, что ночью, помимо часовых у входа, там никого не будет. Но к возможной встрече с Патрулем мы подготовились очень серьезно. Рейор, кирадекс.

Прежде чем Тамберли сообразил, что означает это слово, рядом с ним уже стояла женщина. И тут он все понял. Его охватил ужас, он попытался встать, полный решимости умереть, но не поддаться…

В руке женщины сверкнул пистолет. Регулировка заряда обеспечивала силу воздействия несколько меньшую, чем необходимо для полного отключения. Мышцы американца расслабились, и он снова упал на спинку кресла, которое словно подхватило его, не позволив обмякшему телу сползти на ковер.

Женщина подошла к шкафу и вернулась с необычным прибором – ящиком и светящимся шлемом с соединительным проводом. Рейор надела полушарие шлема на голову американца, и ее пальцы забегали по светящимся точкам: вероятно, это было управление прибором. В воздухе замерцали какие-то символы. Показания датчиков? Тело Тамберли словно загудело. Вибрация постепенно нарастала, пока не охватила его целиком. Американец словно растворился в ней и наконец провалился в темную бездну.

Возвращение к действительности происходило медленно. В конце концов мышцы снова начали его слушаться, и он выпрямился в кресле. Тело было полностью расслаблено: так, вероятно, чувствует себя человек, очнувшийся после долгого-долгого сна. Он был словно отделен чем-то от самого себя, видел себя как бы со стороны, не испытывая при этом никаких эмоций. И все же Тамберли бодрствовал. Чувства резко обострились. Он ощущал запахи своей грязной одежды и давно немытого тела, порывы ветра с гор, врывавшегося в дверной проем, видел сардоническую ухмылку Варагана, придававшую ему сходство с Цезарем, наблюдал за Рейор, державшей в руках ящик, чувствовал тяжесть шлема на голове и даже следил за мухой, которая сидела на стене, словно напоминая ему, что он такой же смертный, как и она.

Вараган откинулся назад, скрестил ноги, соединил кончики пальцев и издевательски вежливо произнес:

– Назовите, пожалуйста, ваше имя и происхождение.

– Стивен Джон Тамберли. Родился в Сан-Франциско, Калифорния, Соединенные Штаты Америки, двадцать третьего июня 1937 года.

Тамберли сказал все как есть. Он просто не мог ничего скрыть. Вернее, ничего не могли скрыть его память, нервы и голосовые связки. В качестве орудия допроса, кирадексу не было равных. Тамберли даже не осознавал до конца весь ужас своего положения. Только глубоко внутри у него что-то отчаянно протестовало, но сознание работало механически.

– И когда вы вступили в Патруль?

– В 1968 году.

Точнее он сказать не мог – все произошло очень незаметно, как бы само собой. Один из коллег Тамберли познакомил его со своими друзьями, интересными молодыми людьми, которые, как он понял впоследствии, давно им интересовались. Потом его уговорили пройти какие-то тесты, якобы для программы психологических исследований. Со временем ему объяснили, что к чему, и предложили вступить в Патруль, что он и сделал весьма охотно. Впрочем, в таком исходе дела никто и не сомневался. Тамберли только что развелся с женой. Ему было бы намного труднее принять решение, зная, что постоянно придется вести двойную жизнь. Но и в этом случае он, наверное, согласился бы. Ведь это давало возможность исследовать иные миры, которые до того представали перед ним лишь в виде надписей, руин, черепков и окаменевших костей.

– Каков ваш статус в организации?

– Ни к полицейскому корпусу, ни к спасателям, ни к чему-либо в этом роде я отношения не имею. Я – полевой историк. В своем времени я был антропологом, работал среди индейцев кечуа, а затем переключился на археологию. Это и определило мой выбор периода испанского завоевания. Конечно, мне больше хотелось изучать доколумбовый период цивилизации, но, разумеется, это было невозможно. Я был бы слишком заметен.

– Понятно. Как долго вы в Патруле?

– Примерно шестьдесят календарных лет.

Сотрудники Патруля имели возможность многократно увеличивать собственную продолжительность жизни. Можно было путешествовать столетиями и возвращаться назад в тот же самый момент времени. Конечно, мучительно больно видеть, как люди, которых ты любишь, стареют и умирают, так никогда и не узнав того, что известно тебе. Приходилось исчезать из их жизни уезжать куда-нибудь, постепенно сводя контакты с ними на нет. Они не должны были видеть, что ты с годами не стареешь, подобно им самим.

– Откуда и из какого года вы отбыли на это задание?

– Из Калифорнии, из 1968 года.

Тамберли поддерживал старые связи дольше большинства агентов. Он прожил уже около девяноста лет, сохранив организм тридцатилетнего человека. Однако стрессы и отрицательные эмоции не могли не сказаться на его облике, и в 1986 году он выглядел на все пятьдесят, хотя родственники часто отмечали его моложавость. Одному Всевышнему известно, сколько печальных дней в жизни патрульного. Она состоит отнюдь не из одних только приключений.

– Хм, – оживился Вараган, – обсудим это подробнее. Прежде всего, расскажите о вашем задании. В чем именно заключалась ваша миссия в Кахамарке в прошлом веке?

"Это более позднее название города", – отрешенно отметил про себя Тамберли, а его сознание автоматически выдало ответ:

– Я уже говорил вам, что я – полевой историк, собирающий сведения о периоде испанского завоевания.

Но дело здесь было не только в академическом интересе. Как мог Патруль поддерживать порядок на магистралях времени и сохранять неизменными важнейшие события человеческой истории, не зная, что же это были за события? В книгах хватало ошибок, а многие ключевые моменты вообще не попали в летописи.

– Мне было поручено под именем монаха-францисканца Эстебана Танакуила принять участие в экспедиции Писарро, когда тот в 1530 году снова направился из Испании в Америку. – "До того, как Вальдзеемюллер назвал эту страну Америкой". – Я лишь наблюдал и записывал все как можно подробнее, стараясь не вызвать никаких подозрений. – "И совершал порой мелкие проступки, в бессильном отчаянии пытаясь смягчить жестокость этого мира". – Вы ведь знаете, этот момент будет считаться переломным – в будущем, относительно моего столетия, и в прошлом, относительно вашего, – когда сторонники Возрождения явятся в Анды за своим наследием.

Вараган кивнул.

– В самом деле, – произнес он безразличным тоном. – Если бы события развивались по-иному, что ж, даже двадцатое столетие могло бы претерпеть значительные изменения. – Он улыбнулся. – Предположим, например, что отсутствие законного наследника у инки Хуайна Капака не вызвало бы гражданской войны, в которую был втянут Атауальпа в момент высадки Писарро. Жалкая кучка испанских авантюристов вряд ли смогла бы низвергнуть империю. Завоевание такой страны потребовало бы больше времени и более значительных средств. Все это повлияло бы на расстановку сил в Европе, где проявляли свою агрессивность турки, в то время как Реформация разрушила то хрупкое единство, которое существовало в христианском мире.

– В этом и состоит ваша цель?

Охваченный слабостью, Тамберли сознавал, что должен ужасаться, возмущаться и протестовать, но только не быть апатичным. Во всяком случае, этот вопрос он задал не просто из любопытства.

– Возможно, – заносчиво произнес Вараган. – Однако люди, которые вас обнаружили, всего лишь разведчики и задача у них была намного скромнее: доставить сюда выкуп за Атауальпу. Конечно, само по себе это событие тоже может вызвать нежелательные последствия. – Он рассмеялся. – Зато поможет сохранить эти бесценные произведения искусства. Вы же довольствовались тем, что делали голограммы для людей будущего.

– Для всего человечества, – машинально произнес Тамберли.

– Ну, скажем, для тех, кому разрешено наслаждаться плодами темпоральных путешествий под бдительным оком Патруля.

– Доставить сокровища сюда? – удивился Тамберли. – В семнадцатый век?

– Временно. Мы разбили здесь лагерь, потому что это удобная база. Вараган нахмурился. – В нашем времени Патруль повсюду сует свой нос. Надменные свиньи! – выкрикнул он внезапно, но тут же успокоился: – В таком изолированном месте, как Мачу-Пикчу, никакие вмешательства в ход истории нас не затронут. Например, такое пустячное происшествие, как непостижимое исчезновение выкупа за Атауальпу однажды ночью. Но вас, Тамберли, ваши коллеги будут разыскивать повсюду. Они детально проверят каждый подозрительный факт. Получив от вас необходимую информацию, мы сможем предупредить любые действия с их стороны.

Меня это должно было потрясти до глубины души. "Они совершенно не думают о последствиях… Ведь петли на мировых линиях могут вызвать темпоральные вихри, которые уничтожат все будущее… Нет, это не просто безрассудство. Они намеренно этого добиваются. Но я не ощущаю ужаса. Шлем, надетый на голову, подавляет нормальные человеческие чувства".

Вараган подался вперед.

– Поэтому давайте разберемся в вашей личной истории, – сказал он. Что вы считаете своим домом? Какая у вас семья? Кто ваши друзья, знакомые?

Вопросы быстро обрели необыкновенную остроту. Тамберли отрешенно слушал и наблюдал, а их изобретательный автор вытягивал из него тем временем одну подробность за другой. Заинтересовавшись чем-нибудь, Вараган не успокаивался, пока не узнавал все до последней мелочи. Вторая жена Тамберли, должно быть, находится в безопасности. Она тоже служит в Патруле. Его первая жена вторично вышла замуж и перестала для него существовать. Но, боже мой, родной брат Билл и его супруга… Будто со стороны он слышал собственное признание в том, что племянница для него словно родная дочь…

Внезапно свет в дверном проеме померк. В помещение ворвался Луис Кастелар. Он остервенело размахивал шпагой. Сраженный охранник сложился пополам, упал и задергался в судорогах. Из его горла хлынула алая струя крови.

Рейор уронила ящик с управлением кирадексом и схватилась за кинжал на поясе. Кастелар бросился к ней. Левой рукой он двинул женщину в подбородок. Она зашаталась, затем осела на пол, глядя на него широко раскрытыми глазами, словно парализованная. Меч испанца не останавливался ни на секунду. Вскочил на ноги Вараган. Непостижимо верткий, он уклонился от удара, который рассек бы его пополам, но комната была слишком узка для того, чтобы проскользнуть мимо Кастелара. Испанец нанес удар. Вараган схватился за живот. Сквозь пальцы начала сочиться кровь, он привалился к стене и закричал.

Кастелар, не теряя времени, прикончил его. Затем сорвал шлем с головы Тамберли. Кирадекс со стуком упал на пол. Американцу почудилось, что в это мгновение взошло солнце.

– Бежим! – выдохнул Кастелар. – За стеной стоит эта дьявольская лошадь…

Тамберли с трудом выбрался из кресла. Ноги едва держали его. Кастелар помогал ему свободной рукой. Спотыкаясь, они выбрались наружу.

Темпороллер ждал их. Тамберли взгромоздился на переднее сиденье, Кастелар вскочил сзади. В воротах показался человек в черном одеянии. Он крикнул что-то и схватился за оружие.

Тамберли хлопнул рукой по пульту управления.

11 мая 2937 года до Рождества Христова

Город Мачу-Пикчу пропал из виду. В ушах засвистел рассекаемый воздух. В нескольких сотнях футов внизу лежала долина реки, поросшая сочной травой и кустарником. Вдали сверкала гладь океана.

Темпороллер начал падать. Ветер нестерпимо хлестал в лицо. Пальцы Тамберли искали управление антигравитатором. Двигатель снова заработал, падение прекратилось. Плавно и бесшумно машина приземлилась.

Тамберли начала бить дрожь. Темные круги поплыли у него перед глазами. Приступ кончился. Придя в себя, американец понял, что рядом стоит Кастелар, и почувствовал у своего горла острие шпаги.

– Слезай с этой штуки, – приказал испанец. – Спокойно. Руки вверх. Никакой ты не святой отец. Скорее всего, ты колдун, и тебя нужно спалить на костре. Сейчас мы все это выясним.

3 ноября 1885 года

Сквозь желтоватый густой туман двухколесный кеб доставил Мэнса Эверарда из здания компании "Дэлхаус энд Робертс" – лондонской штаб-квартиры Патруля Времени в данном пространственно-временном интервале – в дом на Йорк-Плейс. Он поднялся по парадной лестнице и потянул ручку дверного звонка. Служанка провела гостя в переднюю, отделанную деревянными панелями. Эверард протянул ей визитную карточку. Через минуту служанка вернулась и сказала, что миссис Тамберли будет рада его принять. Он оставил пальто и шляпу на вешалке и последовал за ней. В доме стоял пронизывающий холод – отопление с ним не справлялось, и Эверард порадовался, что одет основательно, как и подобает джентльмену викторианской эпохи. Прежде он находил этот наряд чертовски неудобным. Во всех других отношениях эпоха была прекрасная – при условии, конечно, что у вас водились деньги, вы были обладателем отменного здоровья и могли сойти за англосакса и протестанта.

Гостиная оказалась уютной: газовое освещение, множество книг и умеренное количество безделушек. Уголь в камине горел ровным пламенем. Хелен Тамберли – невысокая рыжеватая блондинка – стояла возле огня, где ей, вероятно, было удобнее принимать гостя. Длинное платье подчеркивало ее великолепную фигуру, которой, без сомнения, завидовали многие. Ее безупречный английский звучал, словно музыка. Правда, голос слегка дрожал.

– Как поживаете, мистер Эверард? Садитесь, пожалуйста. Не хотите ли чаю?

– Нет, спасибо, мэм, только если вы сами будете пить. – Эверард и не пытался скрыть свой американский акцент. – Скоро сюда прибудет еще один человек. Может быть, попьем чай после беседы с ним?

– Конечно. – Кивком головы она отпустила горничную, которая вышла, оставив дверь открытой. Хелен Тамберли прикрыла ее и, слегка улыбнувшись, сказала: – Надеюсь, все это не слишком шокирует Дженкинс.

– Мне кажется, она уже привыкла здесь к некоторым странностям, ответил Эверард, стараясь подражать сдержанному тону хозяйки. – Мы стараемся не быть слишком outre [заметными (франц.)], а с некоторой эксцентричностью люди способны смириться. Если бы мы здесь играли роль аристократов, а не обычных зажиточных буржуа, то могли бы позволить себе гораздо больше. Но в таком случае нам пришлось бы чаще появляться в обществе.

Хозяйка сделала несколько шагов по ковру и остановилась перед Эверардом, стиснув руки в кулачки.

– Но хватит об этом! – быстро произнесла она. – Вы ведь из Патруля. Агент-оперативник, так? Что-нибудь со Стивеном? Не скрывайте от меня…

Не опасаясь чужих ушей, Эверард продолжал говорить на английском, который наверняка казался хозяйке более благозвучным, чем темпоральный.

– Да. Но пока мы и сами не во всем разобрались. Он… пропал. Не вернулся. Вы, конечно, помните, он должен был объявиться в Лиме, в конце 1535 года, спустя несколько месяцев после того, как Писарро основал этот город. У нас там аванпост. Путем осторожных расспросов удалось выяснить, что два года назад монах Эстебан Танакуил исчез при загадочных обстоятельствах в Кахамарке. Обратите внимание: исчез, а не погиб в результате несчастного случая, нападения или чего-либо в этом роде.

Он помрачнел и едва слышно добавил:

– Вот как все просто.

– Но тогда он… жив?!

– Мы надеемся. Не могу ничего обещать, но Патруль постарается сделать все возможное, чтобы, черт побери… Ох, извините!

Она через силу улыбнулась.

– Ничего страшного. Ведь вы из времени Стивена, а там не стесняются в выражениях, верно?

– Да, мы оба родились и выросли в Соединенных Штатах середины двадцатого столетия. Вот почему меня и попросили заняться этим расследованием. У нас с вашим мужем много общего, и это может навести меня на какие-то конструктивные идеи.

– Значит, вас попросили… – прошептала она. – Никто не может приказывать агентам-оперативникам, никто, кроме данеллиан.

– Это не совсем так, – извиняющимся тоном произнес Эверард. Иногда его тяготил собственный статус: агенты-оперативники работали не в каком-либо одном пространственно-временном интервале, а во всех странах и эпохах и, в случае необходимости, могли действовать по собственному усмотрению. По натуре он был скромным человеком и не любил никакой показухи.

– Я рада, что вы так думаете, – сказала женщина, едва сдерживая слезы. – Садитесь, пожалуйста. Курите, если желаете. Может, все-таки принести чаю с печеньем? Или немного бренди?

– Может быть, позже, спасибо. Пожалуй, я закурю.

Он подождал, пока она усаживалась возле камина, затем устроился напротив, в кресле, которое, очевидно, принадлежало Стиву Тамберли. На ковре между ними плясали голубые отблески пламени.

– В прошлом у меня было несколько похожих случаев – в моем личном прошлом, – осторожно начал Эверард. – Всегда приходилось начинать со сбора возможно более полных данных об интересующей тебя личности. Значит, нужно расспрашивать родных и близких. Поэтому я и пришел немного раньше, чтобы познакомиться с вами. Вскоре прибудет агент, который вел расследование на месте, и расскажет, что ему удалось установить. Вы не будете возражать?

– Конечно нет. – Она глубоко вздохнула. – Только объясните мне кое-что, пожалуйста. Я всегда в этом путаюсь, даже когда думаю на темпоральном. Мой отец преподавал физику в Кембридже, и благодаря ему я крепко усвоила, что причина всегда предшествует следствию. Стивен… каким-то образом попал в беду в Перу шестнадцатого века. Патруль или сможет его спасти, или… не сможет. Однако, независимо от результата, Патруль… будет знать об этом все. Донесение войдет в хроники. Разве вы не можете ознакомиться с ним? Либо… либо совершить скачок в будущее и спросить там у самого себя? Почему мы должны проходить через это?

Чему бы ни учил ее отец, подобный вопрос можно было объяснить лишь сильным потрясением. Ведь она прошла подготовку в Академии Патруля, находящейся в олигоценовом периоде, то есть задолго до того, как появилось на свет основавшее ее человечество. Но Эверард и не думал осуждать миссис Тамберли. Наоборот, следовало похвалить ее за выдержку, с которой она держалась. Ведь в своей работе она никогда не сталкивалась с парадоксами и опасностями изменчивого времени. Тамберли тоже не встречался с ними на практике: он был обычным, принявшим чужой облик наблюдателем – пока кто-то его не обнаружил.

– Вам же известно, что это запрещено, – мягко возразил Эверард. Любая петля на мировой линии может легко превратиться в темпоральный вихрь. В лучшем случае это кончится тем, что наша попытка будет начисто вычеркнута из истории. К тому же она окажется бесполезной: во всех этих отчетах и донесениях будет рассказываться о том, чего никогда не было. Попытайтесь себе представить, как то, что мы считаем предвидением, скажется на наших действиях. Нет, мы должны проделать свою работу от начала и до конца, как можно строже соблюдая причинные связи, – только тогда наши успехи или неудачи станут реальными.

"Потому что понятие реальности условно. Она как рябь на поверхности моря. Стоит волнам (волнам вероятности фундаментального квантового хаоса) изменить свой ритм, как эта рябь и хороводы пузырей тут же исчезнут, превратившись в нечто иное. Физики получили об этом некоторое представление еще в двадцатом столетии. Но до начала темпоральных путешествий никто не сталкивался с явлением на практике. Отправляясь в прошлое, вы превращаете его в свое настоящее. У вас та же свобода воли, что и всегда, и свое поведение вы ничем особенно не ограничиваете. Значит, вы неизбежно влияете на то, что происходит вокруг. Последствия обычно бывают незначительными. Пространственно-временной континуум подобен сети из тугих резиновых лент, которая восстанавливает свою конфигурацию после прекращения действия возмущающей силы. В самом деле, обычно вы являетесь частью этого прошлого. Человек, который путешествовал с Писарро под именем брата Танакуила, существовал реально. "Теперь" это правда, а то обстоятельство, что он родился много позже шестнадцатого века, не играет особой роли. Незначительные анахронизмы вполне допустимы: даже если они и привлекут чье-то внимание, вскоре о них все равно забудут. А вызовут подобные действия небольшие остаточные осцилляции реальности или нет представляет лишь чисто теоретический интерес.

Но бывают и другие ситуации. Что если какой-нибудь сумасшедший отправится в пятый век и снабдит пулеметами предводителя гуннов Аттилу? Подобные действия столь очевидны, что предотвратить их не составляет никакого труда. Но не все так просто… Большевики в 1917 году, например, едва не упустили время. Только энергия и гений Ленина позволили им победить. Что если вы отправитесь в девятнадцатый век и незаметно, никому не причиняя вреда, расстроите брак родителей Ленина? Во что бы ни превратилась в дальнейшем Российская империя, Советским Союзом она наверняка не станет и последствия этого изменения распространятся на всю дальнейшую историю. На вас они не скажутся, но, вернувшись в будущее, вы найдете совершенно иной мир – мир, в котором вы сами, возможно, так и не родились. Вы будете существовать, но как следствие без причины, как порождение той анархии, которая лежала в основе новой реальности.

Когда была построена первая машина времени, появились данеллиане сверхлюди из далекого будущего. Они-то и ввели правила темпорального движения, а для того, чтобы обеспечить их выполнение, основали Патруль. Подобно любой другой полиции, мы главным образом помогаем тем, на чьей стороне закон. При возможности оказываем им помощь в различных затруднительных ситуациях, иногда на свой страх и риск облегчаем участь жертв истории. Но главная задача у нас одна: защищать и сохранять саму эту историю, которая, в конечном итоге, приведет к появлению славных данеллиан".

– Простите, – сказала Хелен Тамберли. – Какая я идиотка! Но я была так… так взволнованна! Ведь Стивен предполагал вернуться через три дня. Для него – шесть лет, для меня – три дня. Столько времени ему требовалось, чтобы вновь акклиматизироваться в девятнадцатом веке. Он намеревался побродить здесь инкогнито, заново привыкая к викторианским нравам, чтобы по рассеянности не сделать чего-нибудь, способного привлечь внимание слуг или наших местных друзей… Прошла уже целая неделя! – Она закусила губу. – Извините. Все болтаю и болтаю.

– Вовсе нет. – Эверард достал трубку и кисет с табаком. Страдания этой женщины тронули его, и он хотел немного успокоиться. – У закоренелого холостяка вроде меня такие пары, как ваша, вызывают зависть. Но давайте вернемся к делу. Так будет лучше для нас обоих. Вы родились в Англии в этом веке, правильно?

Она кивнула.

– Я родилась в Кембридже в 1856 году. В семнадцать лет я осиротела, но оставшееся от родителей небольшое наследство позволило мне продолжить образование. Я изучала классические языки и наверняка стала бы "синим чулком", если бы мне не предложили вступить в Патруль. Со Стивеном мы познакомились в Академии… Хотя он родился почти на столетие позже слава богу, в Патруле это не имеет значения, – у нас… оказалось много общего и после окончания Академии мы поженились. Стивен даже не рассчитывал, что мне понравится то время, в котором он родился. – Она поморщилась. – Я побывала в нем и поняла, что он был прав. А он здесь чувствовал… чувствует себя как дома. Для окружающих он – американец, сотрудник фирмы, занимающейся импортом товаров. Я тоже хожу на службу, иногда беру работу на дом. Конечно, женщина, которая интересуется наукой, пока явление редкое, но не чрезвычайное. Ведь Мария Склодовская – мадам Кюри – будет зачислена в Сорбонну всего через несколько лет.

– Здешние люди лучше уже тем, что предпочитают не совать нос в чужие дела, чего не скажешь о моем времени. – Разговаривая, Эверард продолжал набивать трубку. – Мне кажется, вы… э-э… довольно много времени проводите вместе – здесь это пока не очень принято.

– О да! – горячо подтвердила она. – И в отпуск мы всегда ездим вместе. Мы оба без ума от древней Японии и уже несколько раз там побывали.

Эверард подумал, что, вероятнее всего, в те времена Япония была страной с небольшим, по большей части неграмотным населением, изолированной от остального мира, и поэтому Патруль разрешал любознательным путешественникам время от времени туда наведываться.

– Мы изучили местные ремесла, например изготовление керамики. Пепельница, что рядом с вами, – работа Стива…

Она замолчала.

Эверард торопливо задал новый вопрос:

– Сами вы занимаетесь Древней Грецией?

Патрульный, встретивший его на базе, не знал точно.

– Да, меня интересуют колонии на побережье Ионического моря, главным образом, седьмого и шестого веков до нашей эры. – Она вздохнула. – Ирония судьбы состоит в том, что мне, женщине северного типа, там нельзя показываться. Но, как я говорила, мы видели много прекрасного и в других местах. Нет, мне не на что жаловаться! – Она все время старалась держать себя в руках, но все же не выдержала: – Если Стивен… если вам удастся вытащить его оттуда… как вы думаете, можно будет уговорить его осесть на одном месте и заниматься исследованиями здесь, как делаю я?

В наступившей тишине громко чиркнула спичка. Прикурив, Эверад выпустил вверх струю дыма и крепче сжал в руке шершавую трубку.

– На это не рассчитывайте, – без обиняков сказал он. – Помимо всего прочего, хорошие полевые историки – большая редкость, как, впрочем, и просто хорошие люди… Вы даже не представляете, какая у нас в Патруле дикая нехватка людей. Такие, как вы, дают возможность работать таким, как он. И как я. Обычно мы возвращаемся домой в добром здравии.

Работа в Патруле не имела ничего общего с бравадой и безрассудством. Все строилось на точном расчете. Большую часть информации собирали на месте агенты вроде Стива. Но и они нуждались в кропотливом труде таких людей, как Хелен, которые анализировали их донесения. Конечно, наблюдатели Патруля в Ионии поставляли несравненно больше информации, чем ее содержали те хроники и реликвии, что сохранились к девятнадцатому столетию. Но от этого не становилась ненужной работа Хелен – она сопоставляла, оценивала и классифицировала эту информацию, на основании чего готовились рекомендации для последующих экспедиций.

– Он должен подыскать себе нечто более безопасное, – покраснев, сказала хозяйка. – Я не хочу иметь детей, пока он этого не сделает.

– Не сомневаюсь, что в свое время он перейдет на административную должность, – заверил ее Эверард.

"Если нам удастся его спасти", – тут же подумал он и продолжил:

– К тому времени у него накопится значительный опыт, и мы позволим ему выбрать занятие по вкусу. Скорее всего он будет руководить новичками. Для этого ему, может быть, придется на несколько десятков лет перевоплотиться в какого-нибудь деятеля из испанских колоний. А если вы последуете за ним, это только облегчит дело.

– Вот будет приключение! Думаю, я сумею приспособиться. В общем-то мы и не планировали навсегда остаться викторианцами.

– Но вы забыли об Америке двадцатого века. А тамошние связи Стива?

– Он происходит из старой калифорнийской семьи, у которой имеются дальние родственные связи с Перу. Его прадед был капитаном; он женился на девушке из Лимы и привез ее к себе в дом. Не исключено, что именно это и явилось причиной интереса Стива к ранней истории Перу. Вы, наверное, знаете, что он стал антропологом, а позднее занялся археологией этой страны. В Сан-Франциско живет его брат с семьей. Незадолго до вступления в Патруль Стив развелся с первой женой. Это случилось… случится в 1968 году. Затем он ушел с профессорской должности, объявив, что получил финансовую помощь от одного научного учреждения, дающую ему возможность заниматься независимыми исследованиями. Этим он объяснял и свои частые длительные отлучки. Он по-прежнему держит там холостяцкую квартиру, чтобы принимать родственников и друзей, и пока не собирается исчезать из их жизни. В конце концов ему придется это сделать, и он знает об этом, но… – Она улыбнулась. – Он сказал, что хочет дождаться, когда его любимая племянница выйдет замуж и родит ребенка. Ему хочется почувствовать себя двоюродным дедушкой.

Эверард старался не замечать того, что хозяйка употребляет смешанные времена глаголов: это было неизбежно, когда о подобных вещах говорили на любом языке, кроме темпорального.

– Любимая племянница, вот как?.. – пробормотал он. С ней нужно обязательно встретиться: она много знает и расспросы не вызовут у нее подозрений. Что вам о ней известно?

– Ее зовут Ванда, и родилась она в 1965 году. Стивен в последнее время часто вспоминал о ней. Она изучала… м-м-м… биологию в каком-то Стэнфордском университете. Между прочим, он намеревался отправиться в эту свою последнюю командировку именно из Калифорнии, а не из Лондона, чтобы встретиться со своими родственниками в… да-да, в 1986 году.

– Мне бы хотелось с ней побеседовать.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказала хозяйка.

Появилась прислуга и доложила:

– Пришел какой-то человек, желает вас видеть, миссис. Назвался мистером Баскесом. – И добавила с явным неодобрением: – Он цветной.

– Это мой коллега, – шепнул Эверард. – Он пришел раньше, чем я предполагал.

– Проводи его сюда, – распорядилась хозяйка.

Действительно, по здешним меркам Хулио Васкес выглядел странновато: невысокий, коренастый, черноволосый. На плоском лице с бронзовым отливом выделялся орлиный нос. Чистокровный уроженец Анд, хотя Эверард знал, что он родился в двадцать втором столетии. Впрочем, в этом районе города, без сомнения, привыкли к визитерам экзотического вида. Мало того что Лондон был центром раскинувшейся по всей планете империи, но еще и площадь Йорк-Плейс располагалась строго посредине Бейкер-стрит.

Хелен Тамберли вежливо поздоровалась с вошедшим и велела наконец подать чай. Служба в Патруле излечила ее от малейших проявлений викторианского расизма. В силу необходимости все перешли на темпоральный язык, поскольку хозяйка не говорила по-испански (или на кечуа), а английский не был достаточно важен для Васкеса ни до вступления в Патруль, ни после, и разведчик знал на нем лишь несколько дежурных фраз.

– Удалось узнать совсем немного, – начал он. – Задание оказалось очень сложным, особенно из-за такой спешки. Для испанцев я был просто одним из индейцев. Я не смел и подойти к ним, а тем более расспрашивать. За дерзость меня могли выпороть или просто убить на месте.

– Среди конкистадоров полно всякого отребья, – заметил Эверард. Насколько я помню, после того как был доставлен выкуп за Атауальпу, Писарро все же его не отпустил. Вместо этого, предъявив кучу ложных обвинений, он предал его так называемому суду и приговорил к смертной казни. Кажется, к сожжению на костре?

– После того как Атауальпа принял христианство, наказание смягчили и заменили повешением, – уточнил Васкес. – Впоследствии сам Писарро и его подручные чувствовали нечто вроде угрызений совести. Но они опасались, что, выйдя на свободу, Атауальпа поднимет против них восстание. Позднее именно так и поступил Манко, их марионеточный инка. – Говоривший сделал паузу. – Да, в испанском завоевании было много страшного – убийства, грабежи, порабощение. Но, друзья мои, вы изучали историю в англоязычных школах, а Испания на протяжении веков была соперницей Англии. Их противоречия не раз использовались в пропагандистских целях. Истина же состоит в том, что испанцы с их инквизицией и прочими жестокостями были в ту эпоху не хуже других, а может, даже и лучше. Некоторые из них, такие как сам Кортес, и даже Торквемада, пытались добиться определенных прав для местного населения. Не следует забывать, что оно уцелело на большей части территории Латинской Америки, причем на землях своих предков, тогда как англичане, вместе со своими последователями – янки и канадцами, почти полностью уничтожили североамериканские племена.

– Туше! – сухо произнес Эверард.

– Пожалуйста, – прошептала Хелен Тамберли.

– Извините меня, сеньора. – Васкес поклонился хозяйке, не вставая с кресла. – Я пытался объяснить, почему удалось узнать так мало, и слегка увлекся. Так вот, достоверно известно, что монах и воин отправились в хранилище, где в ту ночь находились сокровища. Наступил рассвет, но они все не выходили, и тогда обеспокоенные часовые открыли дверь. Внутри никого не было. Осмотрели все выходы. Ничего. Тогда поползли самые невероятные слухи. О происшествии я узнал от индейцев, но даже их нельзя было расспросить как следует. Для них я ведь тоже был чужаком, а сами они отлучались из родных мест крайне редко. Обстановка была напряженная, так что мне пришлось сочинить легенду, объяснявшую мое появление в городе. Однако, если бы мною кто-то заинтересовался всерьез, эта история не выдержала бы проверки.

Эверард попыхивал трубкой.

– Хм, – произнес он между затяжками. – Насколько я помню, Тамберли, будучи священником, имел доступ к каждой новой партии сокровищ. Он читал над ними молитвы или что-то в этом роде. В действительности же он делал голограммы произведений искусства, чтобы грядущие поколения смогли увидеть и оценить их. А как туда попал этот военный?

Васкес пожал плечами.

– Мне сказали, что его имя – Луис Кастелар и что он – кавалерийский офицер, отличившийся в этой кампании. Некоторые утверждали, что он, вероятно, задумал похитить сокровища. Но другие считали, что такой доблестный рыцарь на это не способен, не говоря уже о благочестивом брате Танакуиле. В конце концов сам Писарро допросил часовых, но, как мне сказали, он лишь утвердился во мнении об их честности. Сокровища-то остались нетронутыми. Когда я покидал те места, бытовало мнение, что тут не обошлось без вмешательства нечистой силы. Людей охватила самая настоящая истерия. Это могло иметь крайне неблагоприятные последствия…

– …Которые не отражены в известной нам истории, – докончил за него Эверард. – Насколько критичен этот пространственно-временной отрезок?

– Вне всякого сомнения, испанское завоевание в целом – одно из ключевых событий мировой истории. Что же до этого отдельного эпизода, кто знает? Мы ведь находимся по отношению к нему в будущем, но пока существовать не перестали.

– Это не означает, что мы не можем исчезнуть, – резко оборвал Васкеса Эверард. "Просто навсегда исчезнуть из реальности, мы сами и породивший нас мир, – словно нас никогда и не было. Это пострашнее смерти". – Патруль сконцентрирует все свои резервы в этом временном отрезке и будет действовать крайне осторожно, – добавил он, обращаясь к Хелен Тамберли. Что же могло произойти? У вас есть какие-нибудь предположения, агент Васкес?

– Есть одна догадка, – ответил разведчик. – Думаю, кто-то намеревался похитить сокровища с помощью машины времени.

– Да, это вполне возможно. Кстати, Тамберли, наряду с прочими задачами, должен был наблюдать за развитием событий и сообщать Патрулю обо всем, что могло вызвать подозрения.

– Как он мог это сделать, не возвратившись в будущее? – удивилась хозяйка.

– Он оставлял донесения в условленных местах среди скал. Контейнеры, имеющие форму обычных булыжников, испускали гамма-лучи, чтобы их легче было обнаружить, – пояснил Эверард. – Все эти места были проверены, но там не нашли ничего, кроме обычных коротких рапортов Тамберли о его наблюдениях.

– Для этого расследования я бросил свою основную работу, – продолжал рассказывать Васкес. – Моя миссия – на одно поколение раньше, во времена правления Уайна Капака, отца Атауальпы и Уаскара. Нельзя изучать испанское завоевание, не разобравшись в истории великой и сложной цивилизации, которую уничтожили конкистадоры. Империя инков простиралась от Эквадора в глубь территории Чили и от побережья Тихого океана до истоков Амазонки. И… похоже, какие-то чужеземцы появлялись при дворе великого правителя инков в 1524 году, примерно за год до его смерти. Они походили на европейцев, и поначалу мы решили, что так оно и есть: инки уже слышали о людях, прибывших издалека. Спустя какое-то время они исчезли, причем никто не знал, куда и каким образом. А незадолго до вызова в будущее, я начал получать из различных источников сообщения, что пришельцы пытались убедить Уайна не наделять Атауальпу такой властью, которая позволит ему соперничать с Уаскаром. Им это не удалось: старик был упрям. Однако важен сам факт подобной попытки, так ведь?

Эверард даже присвистнул:

– О боже, конечно! У вас есть предположения, кем могли быть эти пришельцы?

– Достоверных данных нет. В этом интервале крайне трудно завоевать чье-то доверие. – Васкес усмехнулся. – Защищая испанцев от обвинений в том, что они, даже по понятиям шестнадцатого столетия, выглядели чудовищами, должен сказать, что инки тоже не были невинными овечками. Их государство осуществляло агрессивную экспансию во всех направлениях. И было тоталитарным. Жизнь нации регулировалась до последних мелочей. Но власть проявляла и доброту: если вы с ней сотрудничали, то получали свой кусок. Но горе вам, если вы выказывали строптивость. Даже высшие сословия не пользовались у инков какой-либо ощутимой свободой. Ею наслаждался только божественный король инков. Так что вы можете представить, с какими трудностями можно столкнуться, даже если принадлежишь к той же самой расе. В Каксамалке я говорил всем, что меня послали сообщить чиновникам о делах в моей местности. Но до того как Писарро сверг Атауальпу, я и с этой легендой вряд ли продержался бы очень долго. Поэтому мне приходилось довольствоваться лишь слухами и сплетнями.

Эверард кивнул. Испанское завоевание (как, впрочем, и практически любое событие в истории) имело и положительные, и отрицательные стороны. Кортес, по крайней мере, положил конец кровавым жертвоприношениям ацтеков, а Писарро принес индейцам понятие о достоинстве и правах личности. У обоих завоевателей среди индейцев были союзники, которые сразу встали на сторону испанцев.

Патрульному не пристало морализировать. Его долг – охранять то, что было, что составляет историю, и, конечно, помогать своим товарищам.

– Давайте обсудим наши дальнейшие действия, – предложил Эверард. Может, удастся что-нибудь придумать. Миссис Тамберли, мы не бросим вашего мужа на произвол судьбы: не сомневайтесь, мы сделаем все возможное, чтобы спасти его, хотя, конечно, не все в наших силах.

Дженкинс принесла чай.

30 октября 1986 года

Мистер Эверард поразил меня. Его письма, а затем телефонные звонки из Нью-Йорка были изысканно-вежливы и, скажем так, весьма интеллектуальны. Но вот он сам: здоровяк с перебитым носом. Сколько ему лет? Сорок? Трудно сказать. Уверена, что он немало побродил по свету.

Впрочем, дело не в том, как он выглядит. (Кстати, он мог бы вызвать у меня интерес – при определенных обстоятельствах. Хотя таковых не возникнет. Без сомнения, к лучшему, черт бы все побрал.) Говорит он вкрадчиво, и в целом стиль общения напоминает его письма.

Жмем друг другу руки.

– Рад встретиться с вами, мисс Тамберли. – Голос низкий. – Спасибо, что пришли.

Отель в деловой части города. Вестибюль.

Я парирую:

– Но это ведь связано с моим единственным дядюшкой, не так ли?

Он кивает.

– Мне бы хотелось побеседовать с вами не торопясь. Вы не сочтете меня чересчур навязчивым, если я приглашу вас выпить? Или пообедать? Я не доставлю вам излишних хлопот.

Надо быть начеку.

– Спасибо. Возможно, попозже. По правде говоря, мне нужно немного успокоиться. Давайте пока просто пройдемся.

– Почему бы и нет? День великолепный, а я не был в Пало-Альто уже несколько лет. Может, отправимся в университет и побродим там?

Погода действительно прекрасная – бабье лето, дождей нет и в помине. Еще несколько таких дней, и появится смог. А пока над головой прозрачное голубое небо, и солнечный свет заливает все кругом. Стройные эвкалипты в университетском городке скоро окрасятся в серебристые и нежно-зеленые тона. Мое волнение совершенно естественно (что-то случилось с дядей Стивом), но у нее есть и другая причина: рядом со мной самый настоящий детектив.

Мы сворачиваем налево.

– Чего вы хотите, мистер Эверард?

– Побеседовать с вами, как я и говорил. Я бы хотел, чтобы вы как можно подробнее рассказали мне о докторе Тамберли. Какая-нибудь деталь в вашем рассказе может навести нас на след.

Хорошо, что эта организация проявила заботу и поручила дело такому человеку. Понятно, ведь они вложили деньги в экспедицию дяди Стива. Он ведет исследования в Южной Америке, о которых никогда особенно не распространяется. Вероятно, приберегает сенсацию для книги, которую намеревается написать. Похвальная забота. Надо же будет отчитаться, куда пошли необлагаемые налогами суммы. Нет, так нельзя. Дешевый цинизм присущ самонадеянным невеждам.

– А почему вы хотите побеседовать именно со мной? Ведь мой отец, брат дяди, наверняка знает больше.

– Возможно. Я намерен повидаться и с ним, и с вашей матерью. Но, по дошедшей до меня информации, вы пользуетесь особым расположением вашего дяди. Я почти уверен, что он рассказывал вам о себе – никаких тайн, ничего, на ваш взгляд, особенного. Тем не менее эти сведения наверняка помогут мне понять его и подскажут, куда он мог направиться.

Комок в горле. Прошло уже шесть месяцев, а от него – ни строчки.

– Неужели в вашей организации ничего не знают?

– Вы уже спрашивали об этом, – напоминает Эверард. – Тамберли всегда действовал самостоятельно. Это было единственным условием, поставленным им перед организацией. Он работал в Андах – вот и все, что нам известно. Это огромная территория. Полицейские власти нескольких стран, где он мог бы оказаться, не смогли сообщить нам ничего полезного.

Об этом трудно говорить. Мелодрама. Но…

– Вы подозреваете… нечистую игру?

– Мы ничего не знаем, мисс Тамберли. Надеемся, что нет. Может быть, он решил рискнуть и… В любом случае, моя задача – попытаться понять его.

Он улыбается. На лице проступают морщины.

– А для этого я хочу сначала познакомиться с людьми, которых он считает близкими.

– Понимаете, он всегда был очень замкнут и… нелюдим.

– Но отношения с вами – исключение. Не будете возражать, если я задам несколько вопросов, касающихся вас самой?

– Давайте. Но не обещаю, что отвечу на все.

– Ничего сугубо личного. Ну, скажем так. Вы учитесь на последнем курсе в Стэнфорде, верно? Какая у вас специализация?

– Биология.

– Это такое же общее понятие, как физика, правда?

Мозги у него на месте.

– Ну, я интересуюсь главным образом эволюционными изменениями.

Возможно, займусь палеонтологией.

– Значит, вы намерены учиться в аспирантуре?

– Конечно. Докторская степень – пропуск в науку.

– Осмелюсь заметить, вы больше похожи на спортсменку, чем на ученого.

– Конечно, теннис, туризм… Люблю прогуляться с рюкзаком по свежему воздуху, а поиски останков ископаемых животных – прекрасный способ еще и получать за это деньги. – Что-то меня подталкивает. – Я уже подыскала себе работу на лето. Буду водить туристов на Галапагосских островах. Самый настоящий затерянный мир, если таковой когда-либо существовал.

Неожиданно у меня начинает щипать глаза, контуры предметов расплываются.

– Эту работу мне нашел дядя Стив. У него в Эквадоре друзья.

– Что ж, неплохо. Говорите по-испански?

– Немного. Раньше мы всей семьей часто проводили отпуска в Мексике. Я и сейчас время от времени там бываю. Кроме того, я несколько раз съездила в Южную Америку.

С ним необыкновенно легко разговаривать. "Удобен, как старый ботинок", – говаривал в подобных случаях отец. Сначала мы сидели на скамейке в университетском городке, потом пили пиво в студенческом клубе. Кончилось же все тем, что он пригласил меня обедать. Ничего особенного, никакой романтики. Но из-за этого стоило пропустить занятия. Я говорила без умолку. Удивительно, как мало он ухитрился рассказать о себе.

Я поняла это в тот момент, когда он, стоя возле моего дома, пожелал мне спокойной ночи.

– Вы мне необыкновенно помогли, мисс Тамберли. Возможно, больше, чем сами предполагаете. Завтра я примусь за ваших родителей. Затем, вероятно, вернусь в Нью-Йорк. Погодите. – Он достал портмоне и извлек оттуда маленький белый прямоугольник. – Моя визитка. Возьмите. Если вы вспомните еще что-нибудь, сейчас же позвоните мне. – Затем продолжил необычайно серьезно: – Даже если случится что-либо, по вашему мнению, совсем незначительное. Пожалуйста. Дело может принять опасный оборот.

Неужели дядя Стив связан с ЦРУ? Вечер вдруг потерял для меня всю свою прелесть.

– Хорошо. Спокойной ночи, мистер Эверард. Я выхватываю у него визитку и торопливо закрываю дверь.

11 мая 2937 года до Рождества Христова

– Когда я заметил, что они ушли со своих постов и собрались вместе, я призвал на помощь Сант-Яго и бросился на них, – рассказывал Кастелар. Первого двинул по шее, и он упал. Извернулся и ударил второго – ребром ладони под нос, снизу вверх. Вот так! – Испанец сделал резкий, сокрушительный выпад. – Он тоже свалился. Тогда я схватил свою шпагу, прикончил обоих и бросился к вам.

Он говорил нарочито небрежно. Тамберли, еще не оправившись от шока, подумал, что экзальтационисты совершили непростительную ошибку: недооценили возможности человека прошедшей эпохи. Этот испанец не знал почти ничего из того, что знали они, но голова у него работала ничуть не хуже.

Сыграла свою роль и жестокость, воспитанная столетиями войн, – не конфликтов с использованием передовых технологий, где роль личности незначительна, а средневековых битв, когда смотришь в лицо своему врагу и собственной рукой кромсаешь его на куски.

– И вы не побоялись их… колдовства? – пробормотал Тамберли.

Кастелар покачал головой.

– Я знал, что Бог на моей стороне.

Он перекрестился и вздохнул.

– Я сделал глупость – не захватил с собой их ружья. Больше такого не повторится.

Несмотря на жару, Тамберли охватила дрожь.

Сгорбившись, он сидел в высокой траве, под лучами полуденного солнца. Над ним нависал Кастелар – доспехи сверкают, рука сжимает шпагу, ноги широко расставлены – словно колосс, покоривший мир. В нескольких ярдах от них стоял темпороллер. Рядом журчал ручей, устремляясь к невидимому отсюда океану. Кастелар прикинул, что до него миль двадцать-тридцать. Пальмы, чиримойи [чиримойя – небольшое фруктовое дерево, эндемик Южной Америки] и другая растительность свидетельствовали, что они "все еще" находятся в тропическом поясе Америки. Ну да, он ведь в первую очередь привел в действие темпоральный активатор, а пространственный почти не трогал.

Вскочить, прорваться мимо испанца к роллеру и бежать? Нет, это невозможно. Будь он в лучшей физической форме, рискнул бы. Как и большинство полевых агентов, он в совершенстве владел техникой рукопашного боя. Это давало возможность одолеть более сильного, но менее искусного противника. (Любой кабальеро минувших веков проводил жизнь в условиях такой физической активности, что даже олимпийский чемпион рядом с ним мог показаться заморышем). Но сейчас Тамберли был слишком слаб – и телом, и духом. После того как с головы был снят кирадекс, к нему снова вернулась сила воли. Но что толку? Тело его не слушалось, мысли путались, веки налились свинцом, голова гудела, как колокол.

Кастелар свирепо глядел на американца.

– Хватит изворачиваться, колдун! – выкрикнул он. – Ты ответишь на все мои вопросы.

"Если я буду просто молчать, он меня убьет, – в изнеможении размышлял Тамберли. – Но сначала попытается развязать язык пытками и заставить подчиниться силой… Хотя тогда он останется один, неизвестно где, и может быть, не сумеет никому принести вреда. Нет. Убедившись, что от меня мало проку, он наверняка попытается запустить роллер. Хорошо, если сразу взорвется, а если нет? Он ведь такого натворит… Нет, смерть – на крайний случай, когда ничего другого не останется…"

Тамберли поднял голову и увидел в вышине темный силуэт парящего орла.

– Никакой я не колдун, – сказал он. – Просто я знаю много таких вещей, о которых вы даже и не слышали. Индейцы думали, что мушкетеры повелевают молниями. А все дело в порохе. Стрелка компаса указывает на север, но это тоже не колдовство. – "Хотя ты и не понимаешь принцип его действия". – Таковы и оружие, которое поражает, не причиняя ран, и механизмы, способные преодолевать пространство и время.

Кастелар кивнул.

– Я догадался об этом, – неторопливо произнес он. – Охранявшие меня воины, которых я потом убил, думали, что я не понимаю, о чем они говорят.

"Боже, какой сообразительный экземпляр! Возможно, в своем роде гений. Я его недооценивал. А ведь он рассказывал, что в семинарии зачитывался Амадисом Галльским – рыцарскими романами, будоражившими воображение его современников… А в другой раз продемонстрировал в разговоре хорошее понимание тонкостей ислама".

Кастелар вдруг весь напрягся.

– Говори, что здесь происходит, – потребовал он. – Кто ты на самом деле и почему выдаешь себя за духовное лицо?

Тамберли попытался сосредоточиться. Защитного барьера в сознании больше не было: кирадекс снял психологическую блокировку и ничто теперь не удерживало его от раскрытия тайн темпоральных путешествий и Патруля Времени. Кроме чувства долга.

Он обязан, просто обязан найти выход из этого ужасного положения. Ему бы сейчас хоть небольшую передышку – восстановить силы после всего, что пришлось пережить, – и он перехитрил бы Кастелара. Будь тот хоть семи пядей во лбу – ему все равно многого не понять. Но Тамберли был едва жив. А Кастелар чувствовал его слабость и беспощадно на него наседал.

– Отвечай! По существу, без уверток! Говори правду!

Он наполовину обнажил шпагу, но тут же убрал ее обратно в ножны.

– Это будет очень долгий рассказ, дон Луис…

Испанец пнул Тамберли сапогом по ребрам, и тот упал, хватая ртом воздух. Грудь пронзила нестерпимая боль.

– Давай! Говори же! – Голос испанца гремел над ним, словно раскаты грома.

Американец с трудом поднялся с земли и снова сел, втянув голову в плечи.

– Да, я выдавал себя за монаха, но не имел никаких намерений, направленных против веры Христовой. – Тамберли закашлялся. – Так было нужно. Понимаете, где-то в мире есть злодеи, у которых имеются точно такие же машины. На этот раз они хотели завладеть вашим сокровищем и похитили нас обоих…

Допрос продолжался. Уж не у доминиканцев ли, заправлявших испанской инквизицией, обучался Кастелар? Или он просто умел обращаться с пленными? Вначале Тамберли намеревался скрыть все, что касалось темпоральных путешествий, но потом то ли он сам случайно проговорился, то ли Кастелар, заподозрив что-то, сумел развязать ему язык. Конкистадор удивительно быстро ухватил суть идеи. Теория не понадобилась. (Тамберли сам имел довольно смутное представление об этом открытии, совершенном спустя много тысячелетий после его эпохи.) Кастелар не стал ломать голову над проблемой взаимосвязи пространства и времени: выругавшись, он сразу же перешел к практической стороне дела. До него быстро дошло, что машина может летать и зависать в воздухе, а также мгновенно переноситься по желанию седока куда и когда угодно.

Пожалуй, реакция Кастелара оказалась вполне естественной. Даже образованные люди шестнадцатого столетия верили в чудеса – это догмат и христианства, и иудаизма, и ислама. С другой стороны, они жили в эпоху революционных открытий, изобретений и идей. (Испанцы же чуть не поголовно увлекались историями о рыцарях и волшебниках – пока их не излечил от этого Сервантес.) Ни один ученый не говорил Кастелару, что путешествие в прошлое физически невозможно, ни один философ не указывал причины, по которым оно абсурдно с точки зрения логики. Конкистадор принял его как очевидный факт.

Опасность изменения или даже уничтожения всего будущего, по-видимому, нисколько его не беспокоила. Впрочем, возможно, он просто не хотел связывать себе этим руки.

– О мире позаботится Господь, – заявил он и принялся выяснять, как пользоваться машиной.

Конкистадор живо представил себе груженные товарами каравеллы, которые курсировали между столетиями, и картина его воодушевила. Его не слишком интересовал поистине драгоценный груз этих каравелл: сведения о происхождении цивилизаций, утраченные стихи Сапфо, записи выступлений величайших виртуозов, трехмерные изображения произведений искусства, пошедших на переплавку в счет выкупа… Он думал о рубинах и рабах, но прежде всего – об оружии. Ему казалось естественным, что владыки будущего постараются регулировать подобные перемещения, а бандиты станут грабить караваны.

– Значит, ты был шпионом своего повелителя, а его враги, явившись, словно воры, посреди ночи в сокровищницу, удивились, обнаружив там нас двоих? – заключил испанец. – Благодаря милости Божией, мы снова на свободе. Что дальше?

Солнце стояло низко. В горле у Тамберли пересохло, голова раскалывалась, суставы болели. Сквозь темную пелену, застилавшую глаза, он увидел, что неутомимый и безжалостный Кастелар присел перед ним.

– Мы… мы должны вернуться… к моим товарищам по оружию, прохрипел Тамберли. – Они хорошо вам заплатят и… отвезут вас обратно, в Каксамалку.

– Отвезут? Неужели? – Кастелар по-волчьи оскалился. – И сколько они мне заплатят, в лучшем случае? К тому же я не уверен, Танакуил, что ты говоришь правду. Я верю лишь в то, что Господь не случайно вложил этот инструмент в мои руки, и я должен воспользоваться им во славу Господа и моего народа.

Слова испанца обрушивались на Тамберли, словно удары.

– И как вы намерены поступить?

Кастелар погладил бороду.

– Я подумаю, – негромко ответил он, сощурившись. – Но прежде ты научишь меня обращаться с этим рысаком.

Он упруго поднялся на ноги.

– Встать!

Испанцу пришлось едва ли не волоком тащить своего пленника к темпороллеру.

"Я должен лгать и тянуть время; на худой конец, откажусь и пусть делает что хочет".

Но силы оставили Тамберли. Истощение, боль, жажда, голод сломили его… Он был не в состоянии сопротивляться.

Кастелар склонился над пленником, готовый отреагировать на любое подозрительное движение. Но Тамберли уже почти ничего не соображал и даже не пытался обмануть его.

Ухватиться за рукоятки, осмотреть пульт управления. Для определения даты нажать на кнопку. Машина регистрировала каждый пространственный и темпоральный переход. Да, в самом деле, счетчик показывает, что они попали в далекое прошлое, в тридцатое столетие до Рождества Христова.

– До Рождества Христова, – с придыханием произнес Кастелар. – Конечно же, я могу отправиться к Господу, когда он ходил по этой земле, и пасть пред ним на колени…

Когда испанец впал в экстаз, здоровый человек запросто мог бы нанести ему удар, используя карате, но Тамберли лишь упал на сиденье и потянулся к активатору. Кастелар отпихнул его, и американец повалился на землю, словно мешок с мукой. В полузабытьи он лежал на земле, пока острие шпаги не заставило его снова подняться.

Вот дисплей с картой. Они находятся на побережье, которое в будущем станет южной частью Эквадора. По приказу Кастелара Тамберли включил настройку, и глобус начал вращаться. Когда показались очертания Средиземного моря, конкистадор застыл.

– Уничтожить неверных, – пробормотал он. – Вновь обрести Святую Землю.

Банк данных выдавал на экран изображение любого района Земли в заданном масштабе, а управлять перемещениями в пространстве смог бы и ребенок. (Конечно, если не требовалась большая точность.) Кастелар согласился, что пока ему лучше воздержаться от таких трюков, как внезапное появление в запертой сокровищнице. Установка же времени не представляла для него трудностей, поскольку он знал арабские цифры. Поэтому конкистадор в считанные минуты справился с задачей.

Роллер был несложен в управлении и позволял в мгновение ока переноситься куда и когда угодно. Однако использование антигравитатора требовало более основательной подготовки. Перед пробным полетом Кастелар заставил Тамберли показать ему, как пользоваться рычагами управления, а затем усадил американца позади себя.

– Если упадем, то вместе, – пригрозил он.

А Тамберли только об этом и мечтал. Вначале роллер тряхнуло так, что он едва не свалился, но Кастелар тут же выровнял машину и расхохотался.

Он попробовал прыгнуть во времени и возвратился на полдня назад. Неожиданно солнце оказалось в зените, а на экране он увидел себя и Тамберли – они находились в долине, почти в миле под ними. Это его потрясло. Он поспешно рванулся вперед, к закату, и сразу же снизился. Теперь внизу никого не было. Почти минуту роллер висел в воздухе, а затем с грохотом приземлился.

– Слава Господу! – вскричал Кастелар, ступив на землю, – чудеса и милости его бесконечны!

– Пожалуйста, – взмолился Тамберли, – давайте сходим к реке. Я умираю от жажды.

– Чуть позже, – ответил Кастелар. – Здесь нет ни пищи, ни огня. Нужно отыскать место получше.

– Где? – простонал Тамберли.

– Я уже об этом подумал, – сказал Кастелар. – Искать твоего короля все равно, что отдаться ему на милость. Он заберет у меня это приспособление, которое может хорошо послужить христианской вере. Вернуться в ту самую ночь в Каксамалку? Нет, не сразу. Там придется иметь дело с пиратами, а если не с ними, так наверняка с моим великим капитаном Писарро. Я его бесконечно уважаю, но… Возможны затруднения. Если же я явлюсь с могучим оружием, он будет со мной считаться. – При этих словах Тамберли, несмотря на свое полуобморочное состояние, вспомнил, что еще до полного завоевания Перу среди конкистадоров начались распри.

– Ты утверждаешь, что родился почти через две тысячи лет после Господа нашего, – продолжал Кастелар. – Твое время может послужить хорошим убежищем. Ты наверняка знаешь там подходящие места. А если, как ты говоришь, это изобретение было сделано намного позже, то ваши чудеса и подавно не собьют меня с толку.

Тамберли понял, что испанец и не подозревал о существовании автомобилей, самолетов, небоскребов, телевидения… Он был осторожен, словно дикий зверь.

– Тем не менее для начала я предпочел бы какую-нибудь тихую заводь, где мне ничто не будет угрожать; отдохнув, я решу, что делать дальше. Хорошо бы еще найти там человека, слова которого можно было сравнить с твоими…

И тут же словно взорвался:

– Понял? Ты должен знать такое место! Говори!

С запада струился мягкий золотистый свет. Птицы устраивались на ночлег в кронах деревьев. Сверкала вода в реке. Кастелар снова пустил в ход кулаки. По этой части он был мастер.

Ванда… В 1987 году она должна быть на Галапагосских островах, которые как нельзя лучше подходили для убежища… Подвергнуть ее опасности… Нет, это много хуже, чем нарушить инструкции Патруля. Но так или иначе, кирадекс сломал важный барьер внутри Тамберли. Эта девушка находчива, изобретательна и почти столь же сильна, как любой мужчина. Она не бросит в беде своего несчастного, униженного дядю. Ее яркая красота отвлечет Кастелара, хотя он и привык не придавать значения женским чарам. А тем временем американцы найдут или используют какую-либо возможность…

Впоследствии патрульный не один раз проклинал себя за это решение. Да, испанец вырвал его силой, но он и сам виноват: кто тянул его за язык?

Карты и координаты островов, которые ни один известный истории картограф не наносил на бумагу до 1535 года. Их описание. Объяснения, что делала там девушка. (Кастелара вначале это изумило, но потом он вспомнил об амазонках из средневековых романов.) Сведения о ней. Какова вероятность, что большую часть времени она будет в окружении друзей? Возможно ли, что позже она захочет побродить по острову одна?.. Вопросы эти были порождением изобретательного, цепкого ума, обладатель которого привык охотиться в открытую.

Спустились сумерки. Быстро, как это бывает в тропиках, наступила ночь. Зажглись звезды. Откуда-то донесся вой ягуара.

– Ну, что же… – Кастелар ухмыльнулся. – Ты рассказал все, что требовалось. Правда, не по доброй воле, но тем не менее ты заслужил отдых.

– Могу я пойти напиться? – взмолился Тамберли, которому впору уже было ползти.

– Как хочешь. Впрочем, не уходи далеко, чтобы потом я мог тебя отыскать. Боюсь, иначе ты в этой глуши пропадешь.

Тамберли охватил ужас. Он приподнялся и сел в траве.

– Как? Разве мы улетим не вместе?

– Нет, нет. Я не слишком тебе доверяю, приятель. Сначала мне нужно позаботиться о себе. Все дальнейшее – в руках Господа. Подожди здесь, пока я за тобой не вернусь.

В свете звезд тускло поблескивали шлем и металлический нагрудник.

Испанский рыцарь направился к машине времени. Сел за пульт. Пальцы его легли на светящиеся рукоятки.

– Сант-Яго с нами, вперед! – раздался клич.

Машина поднялась на несколько ярдов в воздух. Затем послышался хлопок, и роллер исчез.

12 мая 2937 года до Рождества Христова

Тамберли проснулся на рассвете. Берега реки были темны от росы. Рядом шелестел камыш, журчала и плескалась вода. В ноздри ему ударили запахи трав.

Все тело американца болело. Живот свело от голода, но голова была ясная. Исчезли последствия применения кирадекса – неспособность сосредоточиться и головная боль. Он снова мог соображать, снова почувствовал себя человеком. С трудом поднявшись на ноги, он некоторое время стоял на месте, вдыхая прохладный воздух.

Небо приобрело светло-голубой оттенок. Вдалеке с карканьем пролетела стая ворон. Кастелар так и не вернулся. Возможно, ему потребовалось дополнительное время. Когда накануне он увидел самого себя сверху, это, вероятно, вывело его из равновесия. Не исключено, что он вообще не вернется. В будущем, куда он направился, его могли убить… Либо он решил, что мнимый монах просто не стоит беспокойства.

"Довольно рассуждений. В моих силах сделать так, чтобы он никогда меня не нашел. И я буду свободен".

Тамберли двинулся в путь. Он слаб, но если будет экономить силы, то сможет добраться до побережья. Главное – держаться реки. А в устье вполне может быть какое-нибудь поселение. Люди уже давно научились переправляться морем из Азии в Америку. Туземцы, конечно, примитивны, но наверняка гостеприимны. С его знаниями он сможет стать у них важной персоной.

А потом… У него появилась идея.

22июля 1435 года

Он меня отпускает. До земли – несколько дюймов. Я теряю равновесие и падаю. Снова вскрикиваю. Пячусь от него. Останавливаюсь. Смотрю.

Он по-прежнему в седле машины – улыбается. Сквозь гулкие удары сердца, отдающиеся в голове, слышу, как он говорит:

– Не пугайтесь, сеньорита. Я прошу прощения за столь неделикатное обращение, но иного выхода у меня просто не было. Теперь мы одни и можем побеседовать.

Одни! Оглядываюсь по сторонам. Океан совсем рядом. Это залив – на фоне неба просматриваются очертания противоположного берега. Похоже на Академи-Бей, близ станции "Дарвин"… Но где сама станция? Может, это дорога в Пуэрто-Айора? Кусты, как в Матазарно, деревья, как в Паоло-Санто… Редкие кактусы, кустики травы. Пусто, кругом пусто. Пепел от костра.

Господи Иисусе! Панцирь огромной черепахи и обглоданные кости! Невероятно: кто-то убил черепаху на Галапагосских островах!

– Пожалуйста, не пытайтесь убежать, – предупреждает он. – Мне просто придется вас догнать. Поверьте, ваша честь в безопасности. В большей безопасности, чем где-либо. Ведь на этих островах нет никого, кроме нас. Мы – словно Адам и Ева перед грехопадением.

В горле у меня пересохло. Язык едва ворочается во рту.

– Кто вы? Что здесь происходит?

Он слезает с машины. Галантно кланяется.

– Дон Луис Ильдефонсо Кастелар-и-Морено, из Барракоты в Кастилии. До недавнего времени – участник экспедиции капитана Франциско Писарро в Перу. К вашим услугам, миледи.

Кто сошел с ума, он или я? А может быть, весь мир? Я хочу удостовериться, что не сплю, не повредилась головой, что это не галлюцинации и не бред. Нет-нет, я вполне вменяема. Меня окружают растения, которые я знаю. Они крепко сидят в земле. По небосклону движется Солнце. Воздух еще не успел нагреться, но запахи, поднимающиеся от земли, такие же, как всегда. Стрекочут кузнечики. Мимо с шумом пролетает голубая цапля. Разве все это не реально?

– Садитесь, – предлагает он. – Вы никак не можете прийти в себя. Хотите воды? – Затем, как бы желая меня успокоить: – Я захватил ее с собой. Здесь безлюдное место. Но у вас будет все, что пожелаете.

Я киваю головой и принимаю его предложение. Он поднимает с земли сосуд, протягивает мне и сразу же делает шаг назад. Чтобы не испугать маленькую девочку. Я принимаю ведерко – розовое, с трещиной у верхнего края. Им еще можно пользоваться, но держать у себя такую вещь никто не станет. Его явно кто-то выбросил, а Кастелар подобрал. Пластик ничего не стоит даже в хижинах туземцев.

Пластик.

Последний штрих. Решил подшутить. Боже, это не смешно. И все же я смеюсь. Кричу. Вою.

– Успокойтесь, сеньорита. Повторяю, если будете благоразумны, вам нечего опасаться. Я буду вас защищать.

Свинья! Я не сбрендившая феминистка, но, когда похититель берет меня под свое покровительство, это уж слишком. Мой смех замирает в тишине. Встаю.

Разминаюсь. Мускулы немного дрожат.

И все же, несмотря ни на что, я больше не испытываю страха.

Внутри – холодная ярость. Стараюсь точно оценить ситуацию. Испанца вижу так отчетливо, словно его осветила молния. Он невысок и худощав, но силен – я еще помню его хватку. Черты лица, конечно, чисто европейские. Кожа почти черная от загара. Одет он, правда, так себе. Неоднократно чиненная одежда полиняла и выцвела, а кое-где заляпана грязью. Сам он тоже давно не мылся. От него исходит сильный запах, не вызывающий, однако, отвращения. Его можно назвать естественным. На шлеме – гребень, который сзади защищает шею. Латы потускнели, на поверхности металла видны царапины. Следы сражений? На левом бедре висит шпага. Справа – ножны для кинжала. Но они пусты. Испанец, по-видимому, разделал черепаху и сделал из дерева вертел, на котором жарил мясо, с помощью шпаги. Для костра он наломал сухих веток. В стороне лежит приспособление для добывания огня. Вместо шнура – сухожилие. Значит, он здесь уже давно.

Шепотом спрашиваю:

– Где мы?

– Это один из островов того же архипелага; вам он известен под названием Санта-Крус. Мы перенеслись на пятьсот лет назад. Сегодня – ровно сто лет до его открытия.

Дыши медленно и глубоко. Сердце, успокойся. В свое время я отдавала должное научной фантастике. Путешествия во времени. Но… испанский конкистадор!

– Из какого вы времени?

– Я уже говорил. Из будущего, примерно через сто лет. Я принимал участие в походе братьев Писарро, и мы свергли языческого правителя Перу.

– Нет. Я бы вас просто не поняла.

Ошибка. Теперь я вспоминаю. Дядя Стив говорил мне как-то, что если я встречу англичанина из шестнадцатого столетия, то не пойму ни единого слова. Написание слов почти не изменилось, а произношение – радикально. Испанский же в этом отношении гораздо стабильнее.

Дядя Стив!

Остынь. Нужно говорить спокойнее. Нет, не могу. По крайней мере, смотрю этому человеку прямо в глаза.

– Вы упомянули об одном моем родственнике, прежде чем… схватить меня своими сильными руками.

– Я сделал то, что было необходимо, – раздраженно говорит он. – Да, если вы действительно Ванда Тамберли, то я знаком с братом вашего отца. Он пристально смотрит на меня. – Когда мы были вместе, его звали Эстебан Танакуил.

Значит, дядя Стив тоже путешествует во времени? Ничего не могу с собой поделать: голова идет кругом.

Пытаюсь успокоиться. Дон Луис-И-Так-Далее видит мое замешательство. А может, он даже его предвидел? По-моему, он хочет вывести меня из равновесия.

– Я предупредил вас, что дядя в опасности, – говорит он. – И это правда. Он мой заложник, которого я оставил в безлюдном месте, где он вскоре умрет от голода, если прежде его не растерзают дикие звери. И выкуп за него должны дать вы.

22 мая 1987 года

Один миг, и мы прибыли. Похоже на удар в солнечное сплетение. Я едва не падаю. Хватаюсь за него. Зарываюсь лицом в складки его грубого плаща.

Спокойно, милочка. Он предупредил тебя об этом… переходе в другое измерение. Сам он охвачен благоговейным страхом. Слышится торопливое:

– Ave Maria gratiae plena… [католическая молитва "Аве Мария"]

Здесь, в небесах, холодно. Луны не видно, но звезды – повсюду. Мигают огоньки летящего самолета.

Полуостров огромен, как раскинувшаяся вширь галактика. Мы над ним на высоте полумили. Внизу – белые, желтые, красные, зеленые, синие искры сверкающий поток автомобилей, едущих из Сан-Хосе в Сан-Франциско. С левой стороны чернеют тени – это горы. Справа – темный провал залива, прочерченный огнями мостов. Гроздья огней на дальнем берегу обозначают отстоящие друг от друга районы города. Сегодня пятница, около десяти вечера.

Часто ли я видела эту картину прежде? Случалось, сквозь иллюминаторы авиалайнеров. Сейчас иное дело; я разглядываю ее с заднего сиденья зависшего в воздухе пространственно-временного мотоцикла. Впереди меня человек, родившийся почти за пять столетий до меня.

У него прекрасное самообладание. И прямо-таки львиная отвага. Правда, лев никогда не бросается в неизвестность сломя голову. А ведь именно так поступили эти парни, когда Колумб объяснил им, где их ждет добыча.

– Это королевство Морганы-ла-Хады? – едва дыша, спрашивает он.

– Нет, тут живу я. А вот это – фонари, фонари на улицах, и в домах, и… на повозках. Эти повозки движутся сами собой, без лошадей. А там летит воздушный корабль. Но он не может переноситься с места на место и из одного года в другой, как этот.

Разумная женщина не стала бы нести такую чепуху. Она бы начала пудрить ему мозги, водить за нос и воспользовалась бы его невежеством, чтобы заманить в ловушку. Как же, в ловушку. Я – всего лишь я, а вот он действительно супермен или очень близок к такому определению. Он – продукт естественного отбора своей эпохи. В те времена выживали и давали потомство только физически крепкие люди. Крестьянин еще мог быть дураком, ему это нисколько не мешало, а может, и наоборот. Иное дело офицер – ведь тогда не было Пентагона, чтобы думать за него. Еще во время допроса на острове Санта-Крус (на который я, Ванда Мэй Тамберли попала первой из женщин) мое самообладание дало трещину. Он даже пальцем не прикоснулся ко мне, но на психику давил, не переставая, и я сломалась. Я подумала, что лучше будет подчиниться ему. Иначе он почти наверняка допустит какую-нибудь ошибку, которая приведет к нашей гибели, и тогда ничто не поможет дяде Стиву.

– Я думал, что подобным сиянием озарены лишь обители святых, бормочет Луис.

Города, которые ему приходилось видеть до сих пор, с наступлением ночи тонули в полнейшем мраке. Для прогулок по ним требовались, как минимум, фонари. На улицах, вместо тротуаров, по краям проезжей части клали камни, по которым можно было пробираться, не опасаясь испачкаться в конском навозе и других нечистотах.

Он поворачивается ко мне.

– Нам удастся спуститься незаметно?

– Если соблюдать осторожность. Двигайтесь потихоньку, а я буду указывать направление.

Я узнаю городок Стэнфордского университета – темное пятно в море огней. Наклоняюсь вперед, поближе к испанцу, левой рукой хватаюсь за его плащ. У сидений этого мотоцикла – прекрасная конструкция: можно держаться одними ногами. Снижаемся довольно-таки долго. Вытягиваю вперед правую руку, стараясь не касаться Кастелара.

– Вот сюда.

Машина клюет носом. Выравнивается. Плавно скользим вниз. Опять чувствую его запах. Я уже отметила: запах не кислый, а скорее пряный.

Он мне начинает нравиться. Герой, ничего не скажешь. Только бы перестал закладывать эти отчаянные виражи.

Куда это меня занесло? Слышали о пленниках, которых бьют, пытают, а они тем не менее проникаются горячей симпатией к своим похитителям? Нельзя уподобляться Пэтти Херст.

И все же, черт побери, то, что сделал Луис, просто фантастика. Отвага, помноженная на ум. Ладно, хватит об этом. Пока мы летим, нужно собраться с мыслями и вспомнить, что он рассказал, что ты видела сама и о чем догадалась.

Трудно. В голове у него – жуткая путаница. Прежде всего, им движет вера в Троицу и в святых-воителей. Совершая в их честь подвиги, он обязательно прославится, затмив самого императора Священной Римской империи. Если же ему суждено погибнуть, то он попадет прямиком в рай, а все его прегрешения будут прощены, ибо воевал он во имя Церкви Христовой. Католической церкви.

Путешествия во времени – реальность. Какая-то guarda del tiempo [стража времени (исп.)], и дядя Стив там работает. (О, дядя Стив, помнишь, как мы смеялись и болтали, отправляясь всей семьей на пикники, смотрели вместе телевизор, играли в шахматы и в теннис, и все это время ты…) Какие-то бандиты или пираты, свободно разгуливающие по истории, – есть от чего прийти в ужас. Луис бежал от них, захватил машину, выкрал меня и собирается теперь воплотить в жизнь свои сумасбродные идеи.

Как он на меня вышел? Конечно, через дядю Стива – заставил его говорить. Боюсь даже представить, как он это сделал, хотя сам испанец утверждает, что не причинил дяде серьезного вреда. Кастелар перелетел на Галапагосские острова (которые не были еще открыты) и разбил там лагерь. Совершил несколько осторожных разведывательных полетов в двадцатое столетие, а точнее – в 1987 год. Он знал, что в это время я там буду. А я – единственный человек, которого он мог… использовать.

Его лагерь находился в лесном массиве, позади станции "Дарвин". Он мог, ничего не опасаясь, оставлять там эту машину на несколько часов, особенно рано утром либо ближе к вечеру и ночью. Побродить вокруг станции, сходить в город – конечно, без лат. Его наряд выглядел нелепо, но он соблюдал осторожность и общался исключительно с местными жителями, а они привычны к экстравагантности туристов. Перед одними он заискивал, других запугивал, а может, подкупал. Деньги он, наверняка, воровал без всяких угрызений совести. Так или иначе, он сумел хорошенько расспросить людей в заранее выбранных днях 87-го года. Изучил эту эпоху. Выведал кое-что обо мне. Узнав, что я отправилась на прогулку и уточнив маршрут, забрался повыше, чтобы его никто не заметил, и с помощью электронного телескопа, который он мне потом показал, выследил и выбрал удобный момент для похищения. Так я оказалась здесь.

Все это он осуществит в сентябре. А сейчас уик-энд, последний перед Днем Поминовения. Он хотел, чтобы я привела его к себе домой, когда там никого не будет. Главным образом меня. (Интересно, каково это, встретить саму себя?)

Вместе с родителями и с Сузи я сейчас в Сан-Франциско. Завтра мы отправляемся в Йосемит. И вернемся только в понедельник вечером.

Он и я в моей квартире. Три соседних блока, как мне известно, пусты: все студенты разъехались на праздники.

Что ж, остается надеяться, что он по-прежнему будет "уважать мою честь". Он уже прошелся насчет моего наряда – сказал, что я одета, как мужчина или как una puta [проститутка, шлюха (исп.)]. Спасибо и на этом. Хорошо еще, что я догадалась изобразить негодование, заявив, что в моем времени так одеваются респектабельные дамы. Он вроде как извинился. Сказал, что я белая женщина, хоть и еретичка. С индианкой он, конечно, вел бы себя иначе. Что он предпримет дальше? Что ему от меня нужно? Не знаю. Вероятно, он и сам пока не решил. А если бы подобная возможность представилась мне, что сделала бы я? Каково это, быть богом? Трудно сохранять хладнокровие, когда от движения твоего пальца может измениться вся история.

– Направо. А теперь помедленнее.

Мы проплываем над Юниверсити-авеню, пересекаем Миддлфилд, и – вот она, Плаза. Здесь моя улица. Приехали.

– Стоп!

Мы останавливаемся. Я гляжу через его плечо на квадратное здание, которое находится в двадцати футах перед нами и десятью футами ниже. В окнах – темнота.

– Я живу на верхнем этаже.

– У вас найдется место для этой колесницы?

Судорожно глотаю.

– Да, в самой большой комнате. Вот за этими окнами, в самом углу, футах в э-э… (сколько их там, черт побери?) Футах в трех от стены.

Испанский фут шестнадцатого века вряд ли сильно отличается от современного английского.

Похоже, что так. Кастелар подается вперед, вглядывается и что-то прикидывает. У меня отчаянно колотится сердце. Прошибает пот. Сейчас он совершит квантовый скачок через пространство (нет, не через пространство, а в обход его, так что ли?) И появится в моей гостиной. А если мы очутимся там, где уже что-то есть?

Нет, он уже потренировался на Галапагосах. Представляю, что он чувствовал! Но определенные выводы он сделал и даже попытался растолковать их мне. Насколько я понимаю, на языке двадцатого века это звучит так: вы переходите из одной точки пространственно-временного континуума непосредственно в другую. Возможно это перемещение осуществляется через особую "лазейку" (тут я смутно вспомнила статьи в журналах "Сайентифик Америкен", "Сайенс ньюс" и "Аналог"); при этом на одно мгновение ваши размеры становятся равными нулю, а затем, снова расширяясь до своих прежних габаритов, вы заполняете соответствующий объем в точке назначения, вытесняя из него всю материю. Скажем, молекулы воздуха. Луис установил, что небольшие твердые предметы тоже отодвигаются в сторону. В случае более крупных тел этот аппарат вместе с вами оказывается рядышком с тем местом, куда вы нацелились. Здесь, наверное, происходит взаимное смещение. Действие равно противодействию. Все сходится, сэр Исаак?

Но не все так просто. Что если Кастелар допустит грубый просчет, и мы врежемся в стену? Она несомненно рухнет. Во все стороны, словно шрапнель, полетят кирпичи, куски штукатурки, заклепки, болты… Они изрешетят меня. А потом – падение на этой тяжелой машине с высоты в десять или двенадцать футов…

– Святой Иаков, – слышу я молитву Кастелара, – не оставь нас…

Я чувствую его движения. Бум-с!

Мы на месте, зависли в нескольких дюймах над полом. Он сажает машину. Прибыли.

Сквозь оконные стекла с улицы проникает неяркий свет. Слезаем. Колени подгибаются. Хочу сделать шаг, но Кастелар, словно клещами, сжимает мою руку.

– Ни с места! – приказывает он.

– Я просто хочу сделать так, чтобы стало светлее.

– Я должен убедиться, что вы делаете именно это, миледи.

Он идет за мной. Когда я щелкаю выключателем и яркий свет заливает комнату, он от неожиданности застывает на месте. Его пальцы снова впиваются мне в руку.

– О-о!

Он отпускает меня и начинает осматриваться.

Электрические лампочки он мог видеть на острове Санта-Крус. Но Пуэрто-Айора – бедная деревушка, а в дома персонала станции он вряд ли заглядывал. Нужно попытаться взглянуть на окружающее его глазами. Сложно. Для меня все это привычно. А что видит здесь он, человек из другой эпохи?

Машина занимает большую часть ковра. Она загораживает мой стол, тахту, буфет и стеллаж с книгами. Опрокинуты два стула. Дальше – четвертая стена с дверью в прихожую. Слева – ванная комната и кладовка, справа спальня и стенной шкаф. В самом конце – кухня. Эти двери закрыты. Каморка! И все же я готова поспорить, что в шестнадцатом столетии в таких условиях жили только богатые купцы.

– Так много книг? – сразу удивляется он. – Вы же не можете быть духовным лицом.

А между тем у меня их, наверное, не больше сотни, включая учебники. А ведь Гутенберг жил до Колумба.

– Какие безобразные переплеты!

Кажется, это помогло испанцу снова обрести уверенность. Думаю, что в его время книги все еще были редкостью и стоили дорого. И не существовало книг в мягкой обложке.

Увидев стопку журналов, он качает головой. Должно быть, эти обложки кажутся ему слишком яркими.

– Покажи мне свои комнаты, – не слишком вежливо просит он.

Я так и поступаю, стараясь получше объяснить, что к чему. Водопроводные краны и туалеты со сливом он уже видел в Пуэрто-Айоре.

– Ах, как хочется принять ванну! – вздыхаю я.

Дайте мне возможность встать под горячий душ и надеть чистое белье, дон Луис, и после этого можете оставить себе свой рай!

– Пожалуйста, хоть сейчас. Но я должен это видеть, как и все остальное, что вы делаете.

– Что? Даже… э-э-э… это?

Он смущен, но по-прежнему полон решимости.

– Сожалею, миледи. Я отвернусь, но буду стоять рядом, чтобы вы не подстроили какую-нибудь ловушку. Я знаю, что вы отважны и у вас здесь наверняка есть неизвестные мне секреты и приспособления.

Ха! Если бы в ящике с нижним бельем у меня был припрятан кольт 45-го калибра! А вместо этого мне приходится убеждать его, что ручной пылесос с вертикальной рукояткой – не пушка. Он заставляет тащить его в гостиную и там демонстрировать. Улыбка смягчает суровое выражение его лица.

– Живая уборщица лучше, – замечает он. – Она не воет, как бешеный волк.

Оставляем пылесос в гостиной и возвращаемся вниз, в холл. В кухне ему приглянулась газовая плита с автоматическим воспламенителем.

Я говорю:

– Хочу сэндвич – это еда – и пива. А вам? Теплую воду и полусырое черепашье мясо, как обычно?

– Вы предлагаете мне свое гостеприимство?

В его голосе звучит удивление.

– Назовем это так.

Он задумался.

– Нет. Благодарю, но у меня не настолько чиста совесть, чтобы разделить с вами хлеб-соль.

Смешно, но трогательно.

– У вас устаревшие взгляды. Если не ошибаюсь, в ваше время даже Борджиа занимались торговлей. Или это было раньше? В общем, давайте представим, что мы – противники, которые сели за стол переговоров.

Он нагибает голову, снимает шлем и пристраивает его на полке.

– Миледи, вы – сама доброта.

Еда меня хорошенько подкрепит. Да и испанец, наверное, немного подобреет. Когда мне нужно, я умею нравиться. Нужно выведать у него как можно больше. И быть начеку. Если бы не тревога за дядю – черт побери, какое это могло бы быть захватывающее приключение!

Он следит за тем, как я управляюсь с кофеваркой. Интересуется холодильником, пугается, когда я с шумом откупориваю банки с пивом. Я отпиваю из одной и передаю ему.

– Видите, не отравлено. Садитесь.

Он усаживается за стол. Я начинаю возиться с хлебом, сыром и мясом.

– Странный напиток, – констатирует он.

Конечно, в свое время у них тоже варили пиво, но оно, разумеется, отличалось от нашего.

– Если хотите, у меня есть вино.

– Нет, не следует затуманивать голову.

От пива в Калифорнии даже кот не окосеет. А жаль.

– Расскажите побольше о себе, леди Ванда.

– Если вы сделаете то же самое, дон Луис.

Подаю на стол. Беседуем. Что за жизнь у него была! Он считает, что я живу просто замечательно. Ну, я женщина. По его понятиям, я должна всю себя посвятить воспитанию детей, домашнему хозяйству и молитвам (он забыл о королеве Изабелле, которая правила страной). Испанец меня недооценивает – это хорошо.

Во всем нужен правильный подход. Я не привыкла хлопать ресницами и льстить мужчинам. Хотя, если потребуется… могу. Единственный способ избежать превращения свидания в матч по борьбе – не назначать такие свидания дважды. Мне нужен партнер, который считает, что мы равны. Луис ведет себя вполне пристойно. Слово держит, абсолютно вежлив. Ни в чем не уступает, но вежлив. Убийца, расист и фанатик. Человек слова, бесстрашный, готовый умереть за короля или товарища. Мечтает о лаврах Карла Великого. Нежные мимолетные воспоминания о бедной и гордой матери, оставшейся в Испании. Чувство юмора ему чуждо, но он неисправимый романтик.

Бросаю взгляд на часы. Скоро полночь. Боже правый, неужели мы так засиделись?

– Что вы намерены предпринять, дон Луис?

– Добыть ваше современное оружие.

Голос ровный. На губах – улыбка. Он видит, что я шокирована.

– Вы удивлены, миледи? Что же еще мне может понадобиться? Я не намерен здесь оставаться. Сверху этот мир похож на Врата Рая, но внизу, где тысячи этих машин несутся куда-то с адским грохотом, – внизу он сродни преисподней. Чужой народ, чужой язык, чужие нравы. Повсюду ересь и бесстыдство, ведь так? Извините меня. Я верю, что вы целомудренны, несмотря на вашу одежду. Но разве вы не безбожница? Очевидно, что вы отвергаете заповеди Господа о предназначении женщины. – Он качает головой. – Нет, мне следует вернуться в свой век, в свою страну. Но вернусь я хорошо вооруженный.

– Что? – в ужасе переспрашиваю я.

Он теребит бороду.

– Я уже все обдумал. Повозка, вроде этих ваших, нам вряд ли пригодится, поскольку у нас нет для нее дорог да и топить ее нечем. Больше того, рядом с моим доблестным Флорио – или с трофейной колесницей – она будет выглядеть неуклюже. В то же время ваше огнестрельное оружие, должно быть, намного совершеннее наших мушкетов и пушек, точно так же, как последние превосходят индейские копья и луки. Да, лучше всего было бы получить ваши ружья.

– Но у меня нет никакого оружия. И я не могу его раздобыть.

– Зато вам известно, как оно выглядит и где хранится. В военных арсеналах, например. В предстоящие дни мне придется о многом вас расспросить. В конце концов, что ж, у меня есть средство пройти незамеченным сквозь все замки и запоры и унести с собой все, что требуется.

Верно. У него есть шанс осуществить задуманное. И есть я – в первую очередь как источник информации, а затем – как переводчик. Не представляю, как избежать этого – разве что геройски погибнуть от его руки. Тогда он попытает счастья где-нибудь еще, а дядя Стив исчезнет навсегда.

– Как… как вы намерены… использовать это оружие?

Он торжественно произносит:

– Буду командовать армиями императора и поведу их к победе. Дам отпор туркам. Расправлюсь с лютеранским мятежом на севере, о котором я слышал. Утихомирю французов и англичан. Совершу последний Крестовый поход. Переводит дыхание. – Но прежде всего я должен закрепить завоевание Нового Света и добиться высокого положения. Дело не в том, что я более других жажду славы. Сам Господь избрал меня для этой миссии.

Пытаюсь представить, какой хаос воцарится в мире, если ему удастся реализовать хотя бы одну из его идей.

– Но тогда все, что нас сейчас окружает, – все это исчезнет навсегда. И я, я тоже исчезну!

Конкистадор осеняет себя крестным знамением.

– На все воля Господа. Если вы станете верно мне служить, я возьму вас с собой. Вы ни в чем не будете нуждаться.

Ну-ну, райская жизнь испанской женщины шестнадцатого века! Если я вообще появлюсь на свет. Ведь родителей моих не будет, верно? Я ничего не понимаю. Просто убеждена, что Луис жонглирует силами, представить масштаб которых не дано ни ему, ни мне – вообще никому, кроме, быть может, этой Стражи Времени. Конкистадор – словно ребенок, играющий на снежном склоне, который в любой момент может обрушиться лавиной.

Стража Времени! Встреча с человеком по имени Эверард в прошлом году. Почему он интересовался дядей Стивом? Потому что Стивен Тамберли на самом деле работал не для научного фонда. Он работал на Стражу Времени. Одна из задач патрульных – предотвращение катастроф. Эверард оставил мне свою визитную карточку. На ней – номер его телефона. Куда же я ее сунула? Сегодняшней ночью от нее зависит судьба всего мира.

– Мне хотелось бы узнать, что произошло в Перу после того, как я… покинул эту страну, – говорит Луис. – А затем я решу, как поправить случившееся. Расскажите мне все.

Дрожь. Стряхнуть с себя ощущение кошмара. Придумать, что делать.

– Я не могу ответить. Откуда мне знать? Это случилось более четырехсот лет назад.

Призрак из канувшего в небытие прошлого – смуглый, мускулистый, потный – сидит напротив меня. Между нами – грязные тарелки, кофейные чашки и банки из-под пива.

Внезапно меня осеняет.

Не повышать голос. Не поднимать глаз. Сдерживаться.

– У нас, конечно, есть книги по истории. И библиотеки, которые доступны для всех. Я пойду и выясню.

Короткий смешок.

– Вы храбры, миледи. Поэтому я не позволю вам покинуть эти комнаты. Я не спущу с вас глаз и буду следить за каждым вашим шагом. Если мне потребуется осмотреть окрестности, поспать или еще что-нибудь – я вернусь в то же самое мгновение, когда отбыл. Не заходите на середину комнаты.

Представляю: машина времени появляется в том же месте, где нахожусь я. Б-у-у-у-м! Нет, вероятнее всего, она сместится на несколько дюймов в сторону, а меня отшвырнет к стене. Может и кости переломать.

– Ну, тогда я м-м-могу побеседовать с кем-нибудь из специалистов по истории. У нас есть… приспособления… с помощью которых мы передаем речь на расстояние, через многие мили. Одно такое находится у меня в большой комнате.

– А как я догадаюсь, с кем вы беседуете и что говорите на своем английском? Говорю раз и навсегда: вы не притронетесь к этой машине.

Он понятия не имеет, как выглядит телефон, но я не могу воспользоваться своим аппаратом: он тут же догадается.

Враждебность исчезает. Он говорит вполне искренне:

– Умоляю вас, миледи! Поймите, я не замышляю ничего дурного. Просто выполняю свой долг. Речь идет о моих друзьях, о моей стране, о моей церкви. Достанет у вас мудрости – или сочувствия – принять это? Я знаю, что вы образованны. Может, нужная книга есть у вас дома? Запомните, что бы ни случилось, я не отступлюсь от своей священной миссии. От вас зависит, чтобы при этом не пострадали люди, которых вы любите.

Возбуждение проходит, и вместе с ним улетучивается надежда. Я устала. Болит каждая клеточка тела. Придется идти на компромисс. Может, после этого он даст мне поспать. Какие бы кошмары мне ни приснились, они не могут быть ужаснее действительности.

Энциклопедия. Несколько лет назад ее подарила мне сестра Сузи на день рождения. Если Испания завоюет Европу, Ближний Восток и обе Америки, Сузи обречена.

Внезапно меня словно током пронзает. Вспомнила! Визитку Эверарда я сунула в верхний левый ящик письменного стола, где у меня лежат всякие бумажки.

Телефон находится как раз над ним, рядом с пишущей машинкой.

– Сеньорита, вы дрожите.

– Разве нет причин? – Я встаю. – Пошли. – Чувство изнеможения внезапно оставляет меня, его словно ветром сдуло. – У меня действительно есть одна или две книги с нужными сведениями.

Он не отступает от меня ни на шаг. Преследует, как тень.

Вот и стол.

– Стойте! Что вам нужно в ящике?

Я никогда не умела лгать. Отворачиваюсь и говорю дрожащим голосом (это все, на что я способна):

– Взгляните, сколько здесь книг. Мне нужно посмотреть свои записи, чтобы выяснить, где находятся интересующие вас хроники. Видите? Я не прячу здесь аркебузу.

С силой открываю ящик, но он хватает меня за запястье. Стою спокойно. Пусть пороется, отведет душу. Визитка проскакивает у него между пальцами вместе с другими мелочами. На мгновение замирает сердце.

– Извините, миледи. Не давайте поводов для подозрений, и тогда мне не придется прибегать к силе.

Переворачиваю визитку лицевой стороной кверху. Пусть кажется, будто это случайно. Снова читаю: Мэнсон Эверард, центр Манхэттена, номер телефона… номер телефона. Запомнить накрепко. Копаюсь вокруг. Что я могу выдать за библиотечный каталог? А, мою автомобильную страховку! Мне нужно было взглянуть на нее после того столкновения, несколько месяцев назад, нет, в прошлом месяце, в апреле, – и я так и не собралась положить ее обратно в сейф.

– Ага, вот он.

Прекрасно, теперь я знаю, как позвать на помощь. Но сделать это нет возможности. Будь внимательна.

Протискиваюсь к стеллажу мимо машины. Луис тяжело ступает следом. Том от "Пан" до "Полька". Беру его в руки и листаю. Испанец заглядывает через плечо. Узнает Перу и непроизвольно вскрикивает. Он грамотен. Хотя и не знает английского.

Перевожу. Раннее средневековье. Экспедиция Писарро в Тумбес, столкнувшаяся с неожиданными трудностями, и его возвращение в Испанию в поисках поддержки.

– Да-да, я слышал, очень часто слышал…

В Панаму в 1530 году, в Тумбес – в 1531…

– Я был с ним…

Сражения. Небольшой отряд совершает героический переход через горы. Победоносно вступает в Кахамарку, захватывает Верховного инку, индейцы собирают выкуп.

– А потом, потом?

Смертный приговор Атауальпе.

– Какая жестокость! Но нет сомнений в том, что у моего капитана просто не было иного выхода.

Марш на Куско. Экспедиция Альмагро в Чили. Писарро основывает Лиму. Манко, марионеточный инка, бежит из стана испанцев и поднимает восстание против захватчиков. Куско находится в осаде с начала февраля 1536 года. Альмагро возвращается и освобождает город от осады в апреле 1537 года.

Тем временем обе стороны демонстрируют по всей стране свою отчаянную доблесть. После победы испанцев, доставшейся им огромной ценой, индейцы все еще ведут партизанскую войну, а братья Писарро разрывают отношения с Альмагро. В 1538 году происходит ожесточенная битва. Альмагро терпит поражение, его казнят. Сын Альмагро от индианки и его друзья клянутся отомстить и организуют заговор. 26 июня 1541 года они убивают Франциско Писарро в Лиме.

– Нет! Клянусь телом Спасителя, этому не бывать!

Карл Пятый присылает в Лиму нового губернатора. Тот восстанавливает законную власть, разгоняет группировку Альмагро и отрубает голову молодому заговорщику.

– Ужасно, ужасно. Христианин против христианина. Нет, как только начались раздоры, нужно было поставить во главе войска сильного человека.

Луис вытаскивает из ножен шпагу. Что за черт? В испуге я роняю энциклопедию и отступаю мимо машины к столу. Конкистадор вдруг падает на колени. Берет шпагу за лезвие и поднимает ее, словно крест. По его обветренному лицу текут слезы, исчезая в густой бороде.

– Всемогущий Господь, пресвятая Богородица… – всхлипывает Кастелар. – Не оставьте своего верного слугу!

Неужели мне повезло? Размышлять некогда.

Хватаю пылесос. Высоко поднимаю его над головой. Испанец, стоя на коленях, оборачивается на шум и пытается вскочить. Дубинка из пылесоса плохая.

Перегибаюсь через проклятую машину и обрушиваю пылесос на непокрытую голову Кастелара, вкладывая в удар всю свою силу.

Конкистадор валится на ковер. Хлещет кровь цвета красного неона. На голове рваная рана. Удалось оглушить? Не останавливайся, проверять некогда.

Пылесос придавил испанца. Прыгаю к телефону.

Номер? Не ошибиться бы. Торопливо нажимаю на кнопки. Луис издает стон.

Поднимается на четвереньки. Последняя цифра…

Гудок.

Гудок. Гудок. Луис хватается за книжную полку, пытается подняться.

В трубке – знакомый голос.

– Здравствуйте. Говорит автоответчик Мэнса Эверарда.

О боже, нет!

Луис трясет головой, вытирает кровь, заливающую ему глаза. Он весь перепачкан, кровь капает, ее невозможно много, она невозможно яркая.

– Сожалею, что не могу ответить вам лично. Получив вашу информацию, я постараюсь как можно скорее связаться с вами…

Луис уже стоит, тяжело привалясь к стене, руки его безвольно висят.

– Так, – бормочет он, испепеляя меня взглядом. – Измена.

– …услышав сигнал, можете говорить. Спасибо.

Кастелар нагибается, поднимает шпагу, с трудом делает шаг. Другой. Неустойчиво, но неумолимо.

Кричу в трубку:

– Ванда Тамберли. Пало-Альто. Путешественник во времени. – Какое число, какое сегодня, черт побери, число? – Пятница, вечер накануне Дня Поминовения. На помощь!

Острие шпаги упирается мне в горло.

– Бросьте эту штуку, – рычит конкистадор.

Я повинуюсь. Он припирает меня к столу.

– За это вас следует убить. Возможно, я так и сделаю.

Или он забудет о своих колебаниях относительно моей чести и…

По крайней мере, я дала знать Эверарду. Верно?

В-у-у-у-ш! Под потолком возникает еще одна машина времени. Сидящие на ней люди пригнулись, чтобы не задеть головами потолок.

Луис вскрикивает. Пятится назад, взбирается на водительское место своего аппарата. Шпагу из руки не выпускает. Другой включает управление. В руке Эверарда появляется пистолет, но в последний момент что-то его задерживает.

И вот в-у-у-у-ш! – Луис исчезает.

Эверард сажает свою машину.

Окружающее видится мне все ярче и отчетливее, затем вмиг исчезает. Прежде я никогда не теряла сознание. Если бы я могла просто посидеть минутку спокойно…

23 мая 1987 года

Ванда появилась в холле в голубом халатике, накинутом поверх пижамы. Плотно облегающий ее подвижную фигуру, он гармонировал с голубизной глаз. Проникающие в окно лучи закатного солнца золотили ее волосы.

– Ох, уже день, – пробормотала девушка, моргая. – Сколько же я проспала?

При ее появлении Эверард поднялся с тахты, закрывая книгу.

– Почти четырнадцать часов, кажется, – сказала он. – Вам нужно было отдохнуть. С возвращением.

Она огляделась. В комнате не было ни темпороллера, ни следов крови.

– После того как моя помощница уложила вас в постель, мы с ней тут немного прибрались, – пояснил Эверард. – Она уже ушла. Лишний человек здесь ни к чему. Хотя, конечно, охранник на всякий случай не помешает. Лучше заранее все проверить и убедиться, что везде полный порядок. Не дело, если бы та, более ранняя Ванда вернулась и обнаружила следы побоища. Она же их не обнаружила, так?

Ванда вздохнула:

– Ни малейшего намека.

– Нам приходится предупреждать подобные парадоксы. Ситуация и так достаточно запутанная.

"И опасная, – прибавил он мысленно. – Реальная смертельная опасность. Нужно приободрить Ванду".

– Послушайте, готов спорить, что вы голодны.

Ему нравилось, как она смеется.

– Могу съесть слона с жареным картофелем и яблочный пирог в придачу.

– Я взял на себя смелость загрузить в холодильник кое-что из съестного и тоже не прочь подкрепиться. Если вы не возражаете, я к вам присоединюсь.

– Возражаю? Попробуйте отказаться!

Усадив ее на кухне, Эверард принялся накрывать на стол.

– Будучи большим специалистом в кулинарии, я рекомендую бифштекс и салат. После такой передряги вам надо подкрепиться. Многие на вашем месте просто спасовали бы…

– Спасибо.

Некоторое время слышно было только, как Эверард возится у плиты. Немного погодя Ванда пристально взглянула на него и спросила:

– Вы из Стражи Времени, верно?

– Что? – Эверард оглянулся. – Да. Только по-английски мы называемся Патрулем Времени. – Он сделал паузу. – Посторонним не положено знать о существовании темпоральных путешествий. И без специального разрешения мы не можем никому об этом рассказать. Делается это только в тех случаях, когда позволяют обстоятельства. Очевидно, что в данном случае они позволяют. Ведь вы уже путешествовали и все знаете. С другой стороны, я имею право принимать подобные решения самостоятельно. Так что буду с вами откровенен, мисс Тамберли.

– Прекрасно. Как вы меня нашли? Я пришла в отчаяние, услышав автоответчик.

– Вы впервые в такой ситуации. Но все очень просто. Прокрутив ваше послание, мы тут же вскочили на роллер и вылетели. Прибыв на место в нужный момент, зависли с наружной стороны здания. Увидев через окно, как этот человек вам угрожает, мы тут же прыгнули внутрь. К сожалению, второпях я не успел выстрелить в испанца, и он скрылся.

– А почему вы не прибыли еще раньше?

– Чтобы избавить вас от нескольких неприятных часов? Извините. Потом я расскажу вам об опасностях, связанных с преднамеренным изменением прошлого.

Ванда нахмурилась.

– Я уже кое-что об этом знаю.

– Вполне возможно. Но давайте обсудим это потом, когда вы отдохнете. Вам потребуется несколько дней, чтобы избавиться от последствий этого потрясения.

Она вскинула голову.

– Спасибо, но в этом нет необходимости. Я жива-здорова, к тому же голодна и сгораю от любопытства. Кроме того, мой дядя… Нет, в самом деле, пожалуйста, мне бы не хотелось ждать.

– О, да вы крепкий орешек. Ладно. Но для начала расскажите о ваших приключениях. Не спешите. Я буду часто перебивать вас вопросами. Патрулю нужно знать абсолютно все. Вы и сами не представляете, насколько это важно.

– Для всего мира? – Ванда поежилась, сглотнула, стиснула пальцами край стола и принялась рассказывать. К середине трапезы Эверард выяснил все интересовавшие его подробности.

– Да, плохо дело, – озабоченно сказал он. – Но, мисс Тамберли, все было бы намного хуже, не прояви вы столько мужества и сообразительности.

Она вспыхнула.

– Зовите меня Вандой, пожалуйста.

Он сухо улыбнулся.

– Хорошо, а вы меня – Мэнсом. Я вырос в средней американской семье двадцатых-тридцатых годов этого века. Так что у меня сохранились привычки того времени. Но если вы предпочитаете обращаться просто по имени, я не возражаю.

Она окинула его пристальным взглядом.

– В вас до сих пор жив этот вежливый провинциал, верно? Странствуя по историческим эпохам, вы упустили из виду перемены в обществе у себя на родине.

"Умна, – подумал он. – К тому же красива и отнюдь не неженка".

В глазах девушки мелькнула тревога.

– А что с моим дядей?

Эверард вздрогнул.

– Извините, я задумался. Испанец сказал вам, что бросил Стива Тамберли на том же континенте, но в далеком прошлом. И все. Ни точного места, ни даты.

– Но ведь у вас есть… время, чтобы организовать поиски.

Он покачал головой.

– Не все так просто. На поиски может уйти несколько тысяч человеко-лет. Мы не можем себе этого позволить. Патруль слишком рассредоточен. Агентов едва хватает для выполнения наших прямых обязанностей и устранения последствий различных ЧП, вроде нынешнего. Понимаете, этот запас человеко-лет не столь уж велик: патрульные – обычные люди, рано или поздно они стареют и умирают. Здесь же события вышли из-под контроля. Нам придется мобилизовать все ресурсы, чтобы вернуть историю в прежнее русло. Если, конечно, нам это удастся.

– А может Луис отправиться за дядей обратно?

– Вполне. Но мне кажется, он не станет этого делать. У конкистадора сейчас есть дела и поважнее. Ему нужно где-то спрятаться, пока не заживут раны, а потом… – Эверард отвел взгляд. – Сильный, быстрый, беспощадный, отчаянный человек, вдобавок с машиной времени. Он способен появиться где угодно, в любой эпохе. От него можно ждать любых неприятностей.

– Дядя Стив…

– Он и сам в состоянии выпутаться. Не знаю как, но если он жив, то непременно будет действовать. А энергии и находчивости ему не занимать. Теперь я понимаю, почему среди всех своих родственников он выбрал именно вас.

Ванда смахнула слезу.

– Черт возьми, я не стану хныкать! Какой-нибудь след должен обнаружиться. А пока… м-мой бифштекс остывает.

И она с жадностью набросилась на еду.

Эверард последовал ее примеру. Внезапно он почувствовал, что наступившее молчание больше не тяготит его: атмосфера на кухне стала дружеской. Немного погодя Ванда негромко попросила:

– Расскажите мне, пожалуйста, обо всем.

– Хорошо, – согласился патрульный. – Но лишь в общих чертах.

…Несколько часов спустя Ванда сидела на тахте с широко раскрытыми глазами, а Эверард расхаживал по комнате, время от времени ударяя кулаком в ладонь.

– Все мы под дамокловым мечом, – заключил он. – Но ситуация не безнадежна. Что бы ни случилось со Стивеном Тамберли, он прожил жизнь не напрасно. Через Кастелара он передал вам два названия: "экзальтационисты" и "Мачу-Пикчу". Вряд ли Кастелар рассказал бы все это сам, не прояви вы такой выдержки и не заставь вы его разговориться.

– Этого слишком мало, – возразила она.

– Бомба тоже мала, пока не взорвется. Когда-нибудь я расскажу вам об экзальтационистах поподробнее, а пока вкратце: это банда отчаянных головорезов из отдаленного будущего. В своей эпохе их объявили вне закона. Захватив несколько машин, они затерялись в пространственно-временной бездне. На моей памяти Патрулю уже несколько раз приходилось устранять последствия их "подвигов", но сами они всегда от нас ускользали. Теперь, благодаря вам, мы знаем, что они были в Мачу-Пикчу. Индейцы не покидали этот город до тех пор, пока испанцы окончательно не сломили их сопротивление. Таким образом, из рассказа Кастелара следует, что экзальтационисты побывали там вскоре после этого. Теперь наши разведчики легко установят точную дату.

Наш агент уже сообщил, что за несколько лет до прибытия Писарро при дворе Верховного инки появились какие-то чужаки. Кажется, они пытались, но безуспешно, повлиять на процесс дележа власти, который в итоге привел к гражданской войне, открывшей путь захватчикам под командованием этого капрала. Теперь мне совершенно ясно, что это были экзальтационисты, пытавшиеся изменить ход истории. Неудача их не остановила; они решили предпринять новую попытку – похитить выкуп за Атауальпу. Эта опасная авантюра в случае успеха дала бы им возможность причинить еще больше вреда.

– Каким же образом? – шепотом спросила Ванда.

– А вот каким: ликвидировать все будущее в целом. Стать верховными владыками – сначала в Америке, а потом, не исключено, – и во всем мире. И тогда не будет ни вас, ни меня, ни Соединенных Штатов, ни данеллиан, ни Патруля Времени… Если, конечно, они не создадут свой собственный Патруль для сохранения ими же искаженной истории. Хотя я не думаю, что они долго продержались бы у власти. Подобный эгоизм почти всегда оборачивается против тех, кто им грешит. Все эти битвы сквозь эпохи, хаотичные изменения истории… Запас прочности у пространственно-временной ткани не так уж велик.

Ванда побледнела.

– О боже, Мэнс!

Патрульный остановился, склонился над девушкой, взял ее за подбородок и, заглянув в глаза, спросил с лукавой усмешкой:

– Ну что, теперь вы знаете, каково быть спасителем Вселенной?

15 апреля 1610 года

Снаружи космический корабль казался черным (иначе стремительно пролетающая по рассветному и закатному небу звезда неизбежно привлекла бы внимание тех, за кем велось наблюдение), но изнутри его стенки были совершенно прозрачны, и сейчас за ними проплывала величественно раскинувшаяся Земля. Там, внизу, в разрывах белого покрывала облаков проглядывала синева океанов, сменявшаяся пестрым многоцветьем суши.

Роллер материализовался в шлюзовом отсеке. На этот раз Эверард не стал задерживаться, чтобы полюбоваться потрясающим зрелищем, как он частенько делал прежде, а сразу же соскочил с машины (гравитаторы обеспечивали на борту нормальную силу тяжести) и поспешил в кабину пилотов. Там его поджидали трое знакомых агентов – все родом из разных столетий.

– Похоже, мы засекли нужный момент, – без предисловий начала Умфандума. – Включаю запись.

Изображение передали сюда, на флагман, с другого корабля – за Мачу-Пикчу наблюдала целая флотилия разведчиков. Как только Эверард получил извещение, отправленное через пространственно-временные ретрансляторы, он сразу же прибыл на место происшествия. Изображение отставало от действительности на несколько минут. Из-за атмосферных искажений при большом увеличении оно казалось смазанным. И все же, когда Эверард остановил кадр и пригляделся повнимательнее, он различил человека, на голове и теле которого поблескивали металлические доспехи. Он и его спутник только что слезли с темпороллера и стояли теперь на платформе, с которой открывался вид на огромный мертвый город, окруженный со всех сторон горами. Рядом ждали люди в темных одеждах.

Эверард кивнул.

– Должно быть, тот самый момент, – сказал он. – Мы не знаем точно, когда Кастелар предпримет попытку вырваться на свободу, но думаю, это произойдет в течение ближайших двух-трех часов. Сразу же после этого мы должны напасть на экзальтационистов.

"Ни секундой раньше, ведь это еще не произошло. Даже сейчас нам нельзя нарушать порядок событий. Хотя наши враги позволяют себе все, что угодно. Именно поэтому мы должны их уничтожить".

Умфандума нахмурилась.

– Ловкачи, – сказала она. – Они всегда держат в воздухе машину с приборами обнаружения. Уверена, что они попытаются мгновенно скрыться.

– Пожалуй. Но у них слишком мало роллеров, чтобы увезти сразу всех. Им придется делать это в несколько приемов. Или же, что больше похоже на правду, бросить тех, кто, на свою беду, окажется чересчур далеко. Думаю, мы обойдемся небольшими силами. Нужно только получше все организовать.

Вслед за этим на корабли начали прибывать боевые темпороллеры с водителями и стрелками. Связь поддерживалась с помощью узконаправленных лучей. Эверард обдумывал план операции и отдавал распоряжения.

А потом осталось лишь ждать общего сигнала. Нервы напряглись до предела. Он подумал о Ванде Тамберли, и ему сделалось легче.

– Пошел!

Эверард вскочил на сиденье роллера. Его стрелок Тецуо Мотонобу уже занял свое место. Пальцы Эверарда коснулись пульта управления…

Они висели в лазурной бездне. Вдали вычерчивал круги кондор. Под ними расстилался горный пейзаж, похожий на гигантский лабиринт. Всюду преобладал зеленый цвет, лишь на вершинах поблескивал снег да кое-где чернели ущелья. Вот он, Мачу-Пикчу, мощь, воплощенная в камне. Да, цивилизация, создавшая этот город, добилась бы многого. Но судьба рассудила иначе.

Эверарду и на этот раз не удалось полюбоваться величественным зрелищем. В нескольких ярдах от них парил наблюдатель экзальтационистов. В разреженном воздухе, пронизанном солнечными лучами, была видна каждая складка на его костюме. Чужак на мгновение опешил, но тут же схватился за пистолет. Сверкнула молния – это разрядил свой бластер Мотонобу.

Охваченный пламенем экзальтационист вывалился из седла и полетел вниз, подобно Люциферу. За ним потянулся шлейф дыма. Роллер, потеряв управление, стал беспорядочно кувыркаться.

– Машиной займемся позже. Сейчас – вниз!

На этот раз Эверард не стал прыгать сквозь пространство: ему нужна была общая картина сражения. Он вывел свой роллер в пологое пике, и вокруг невидимого силового экрана заревел воздух. Земля стремительно приближалась.

Патрульные обрушили на противника всю мощь своего оружия. На какое-то время город скрылся за стеной адского огня. Когда Эверард приземлился, схватка уже закончилась.

Небо на западе позолотил закат. Из долин бесшумно поползли вверх темные тени, поглощая стены Мачу-Пикчу. Повеяло прохладой.

Эверард вышел из дома, где он допрашивал пленных. Снаружи стояли два агента.

– Соберите отряд, выведите пленных и подготовьтесь к возвращению на базу, – устало сказал он.

– Вам удалось что-нибудь узнать, сэр? – спросил Мотонобу.

Эверард пожал плечами.

– Кое-что. Конечно, в штабе допросят поосновательнее, но вряд ли удастся узнать больше. Один из них готов сотрудничать с нами в обмен на гарантию комфортных условий на планете, куда его сошлют. Беда в том, что он не знает того, что мне нужно.

– Где те, кому удалось скрыться?

Эверард покачал головой.

– Предводителя – Меро Варагана – Кастелар серьезно ранил. Несколько сообщников Варагана, желая его спасти, как раз собирались отправиться в такое место, которое знал только он один. Поэтому, когда мы появились, они тут же бежали. Удалось скрыться еще троим.

Эверард выпрямился.

– Да, – сказал он, – операция удалась, как того и следовало ожидать. Большая часть бандитов уничтожена, или взята в плен. Немногие спасшиеся рассеялись кто куда, и вряд ли когда-нибудь отыщут друг друга. Заговор ликвидирован.

– Нам бы прибыть сюда пораньше и устроить настоящую засаду, – с досадой проговорил Мотонобу. – Мы бы захватили всех до единого.

– Мы не сделали этого, потому что не могли так поступить, – отрезал Эверард.

– Не забывайте, что мы служим закону.

– Да, сэр. Но я помню и о том сумасшедшем испанце, который еще способен натворить бед. Как бы нам его выследить… пока не поздно?

Эверард не ответил и, отвернувшись, стал осматривать площадку, на которой стояли темпороллеры. Над гребнем горного хребта, на фоне неба чернели Врата Солнца.

24 мая 1987 года

Едва он постучал в дверь, как Ванда тут же открыла.

– Привет! – воскликнула она, чуть не задохнувшись от волнения. – Как вы? Все в порядке?

– В порядке, – подтвердил он.

Она сжала его руки и едва слышно произнесла:

– Я так беспокоилась о вас, Мэнс.

Услышать подобное признание было необыкновенно приятно.

– Я никогда не лезу на рожон. А эта операция… Ничего особенного, мы захватили почти всю банду без каких-либо потерь. В Мачу-Пикчу снова тишина и покой.

"Была тишина. Три сотни лет город пустовал, а теперь повсюду шастают туристы. Но патрульному не положено выносить приговоры. Когда имеешь дело с историей человечества, лучше спрятать свои чувства поглубже".

– Чудесно! – Ванда бросилась ему на шею, и он на мгновение стиснул ее в объятиях. Слегка смутившись, они тут же отодвинулись друг от друга.

– Если бы вы явились минут десять назад, вы бы меня не застали, сказала она. – Я не могла сидеть без дела. И совершила долгую-предолгую прогулку.

– Я же велел вам не выходить из дому! – Эверард нахмурился. – Вам все еще грозит опасность. Здесь, в доме, мы установили прибор, который предупредит нас о любом нежелательном визитере. Но мы не можем перемещать его за вами следом. Черт возьми, девочка, ведь Кастелар все еще на свободе!

Она наморщила нос.

– По-вашему, было бы лучше, если бы я сидела тут и сходила с ума от беспокойства? Зачем ему снова за мной гоняться?

– В двадцатом веке он общался только с вами. Что, если вы наведете нас на его след? Во всяком случае, ему следовало бы этого опасаться.

Она вдруг стала серьезной.

– Между прочим, я действительно могу это сделать.

– Как? Что вы имеете в виду?

Она потянула его за собой. ("Какие теплые у нее руки!")

– Пойдемте, сядем поудобнее, я открою пиво, и мы поговорим. После прогулки у меня в голове прояснилось. Я вновь принялась перебирать в памяти все события, которые произошли со мной. Не думала только о страшном и непонятном. И теперь, кажется, я могу назвать место, куда, скорее всего, должен был направиться Луис.

Эверард остолбенел. У него перехватило дыхание.

– Что?

Ее голубые глаза пристально следили за ним.

– Я хорошо узнала этого человека, – негромко сказала она. – Не то что называется интимно, нет, но наши отношения в эти дни были достаточно близкими. Он вовсе не чудовище. По нашим меркам он жесток, но он дитя своей эпохи. Честолюбивый и алчный, но в душе – странствующий рыцарь. Я перебрала в памяти все, что происходило, минута за минутой. Словно была сторонним наблюдателем и имела возможность видеть нас обоих. Помню, как он реагировал, узнав из энциклопедии о восстании индейцев, осаде Куско и обо всех последующих несчастьях. Ему казалось, что если он появится внезапно, будто по волшебству, и поможет снять осаду, то, безусловно, станет главнокомандующим. Но, какие бы ни были у него соображения, Мэнс, он обязательно туда прибудет. Для него это дело чести.

6 февраля 1536 года (по юлианскому календарю)

Встающее над горами солнце осветило величественный город. Словно огненные метеоры в него летели горящие стрелы и камни, обернутые в промасленный хлопок. Горели тростниковые крыши и деревянные перекрытия, каменные стены рушились. Пламя с воем рвалось вверх, снопами летели искры, ветер гнал густые клубы дыма. Даже вода в реке потемнела от копоти. Отовсюду доносились трубные звуки раковин, заменявших индейцам рога, и крики людей. Стены Куско штурмовали десятки тысяч индейцев. Они походили на коричневую волну, над которой вздымались знамена вождей, султаны из перьев, боевые топоры и копья с медными наконечниками. Эта огромная человеческая масса накатывалась на тонкие шеренги испанцев, бурлила, пенилась, захлебывалась кровью и откатывалась назад, а затем снова бросалась вперед.

Кастелар посадил роллер немного выше цитадели, к северу от места сражения. На мгновение он представил, как этот коричневый прилив захлестывает крепость, и ему захотелось броситься вниз – и убивать, убивать, убивать. Но нет, вначале нужно определить, где сражаются его товарищи. Держа шпагу в правой руке и управляя машиной при помощи левой, он ринулся к ним на помощь.

Пусть ему не удалось доставить сюда ружья из будущего. Шпага его остра, рука тверда, а над непокрытой головой распростер крылья архангел войны. Но нужно быть настороже. Враги могут незримо присутствовать в этом небе и неожиданно наброситься на него. Если это произойдет, нужно тут же прыгнуть во времени и, ускользнув от преследования, вернуться, снова и снова нанося стремительные удары, подобно волку, разрывающему клыками горло лосю.

Кастелар пронесся над центральной площадью; высившееся над ней здание превратилось в гигантский пылающий факел. Вдоль улицы скакали всадники в сверкающих стальных доспехах. На копьях развевались флажки. Это испанцы готовились совершить вылазку против вражеских полчищ. Конкистадор принял мгновенное решение. Он изменит направление полета, выждет несколько минут, даст возможность соотечественникам ввязаться в схватку, а затем атакует сам. Имея на своей стороне такую могучую подмогу, испанцы поймут, что Бог услышал их, и проложат себе дорогу сквозь ряды врагов, охваченных паникой.

Его заметили. Он увидел поднятые кверху лица, услышал выкрики. Словно гром застучали копыта, и раздалось многоголосье:

– Сант-Яго с нами, вперед!

Он пролетел над южной стеной города, сделал вираж и развернулся для атаки. Теперь, когда он освоил эту машину, она его прекрасно слушалась этакий летающий конь, на котором он въедет в освобожденный Иерусалим. И может быть, наконец, увидит Спасителя?

– А-а-а-а-х!

Внезапно рядом с ним возникла другая машина с двумя седоками. Пальцы конкистадора вцепились в рычаги управления. Его охватило отчаяние.

– Матерь Божья, спаси!

Его конь споткнулся и рухнул в бездну. По крайней мере, ему суждено погибнуть в бою. Пусть силы Сатаны взяли над ним верх, но им не одолеть Врата Рая, открытые лишь для Христова воина.

Душа конкистадора покинула тело и затерялась в ночи.

24 мая 1987 года

– Западня сработала почти идеально, – докладывал Эверарду Карлос Наварро.

– Мы обнаружили его из космоса, включили электромагнитный генератор и, совершив пространственный скачок, оказались рядом с ним. Темпороллер Кастелара попал под высокое напряжение, наведенное полем генератора, а конкистадор получил сильнейший электрический удар. Он потерял сознание, электроника роллера вышла из строя. Но вы об этом знаете. Для верности мы выстрелили в испанца из парализатора, а затем подхватили на лету, прежде чем он упал на землю. Тем временем грузовой корабль взял на борт поврежденный роллер и сразу же исчез оттуда. Все это в целом заняло меньше двух минут. Вероятно, нас заметили, но операция была скоротечной, а в сумятице сражения вряд ли кто-то хоть что-нибудь понял.

– Прекрасная работа, – сказал Эверард.

Он откинулся на спинку старого потертого кресла. Разговор происходил в его нью-йоркской квартире, напоминавшей музей. Над баром висели шлем и копья бронзового века, на полу была расстелена шкура белого медведя из Голландии эпохи викингов, всюду лежали разные вещицы, на которые случайные посетители могли просто не обратить внимания, но хозяину они напоминали о важных событиях.

В последней операции Эверард не участвовал. Зачем тратить подобным образом драгоценные часы жизни агента-оперативника? Опасности не было никакой, разве что Кастелар опередит патрульных и скроется. Но этому помешал электромагнитный генератор.

– Между прочим, – сказал хозяин, – ваша операция вошла в историю. Он указал на том Прескотта, лежавший на краю стола. – Я как раз читал об этом. Испанские хроники описывают явление Пресвятой Девы над горящим холмом Виракоча – в том месте, где позднее был возведен собор. На поле боя явился также Святой Иаков, который своим видом вдохновлял сражающихся. Обычно подобные вещи воспринимаются как благочестивые легенды либо как результат галлюцинаций на почве истерических состояний, но… Кстати, как чувствует себя пленник?

– Приходит в себя после транквилизаторов, – ответил Наварро. – От его ожогов не останется и следа. Как с ним поступят?

– Все зависит от нескольких обстоятельств. – Эверард взял из пепельницы трубку и раскурил ее. – Прежде всего он должен рассказать нам о Стивене Тамберли. Вам известна его история?

– Да, – чуть нахмурившись, ответил Наварро. – К сожалению, от высокого напряжения, под которое попал роллер, пострадала молекулярная запись его перемещений в пространстве и времени. Провели предварительную проверку с помощью кирадекса – мы знали, что вы захотите об этом узнать, но Кастелар не помнит ни времени, ни места, где оставил Тамберли. Сказал только, что это было несколько тысяч лет назад, недалеко от тихоокеанского побережья Южной Америки. Если бы он помнил точную дату, он наверняка рассказал бы нам все, но этого не произошло. Он даже не потрудился запомнить координаты.

Эверард вздохнул.

– Этого я и опасался. Бедная Ванда.

– Прошу прощения…

– Нет, это так… – Эверард глубоко затянулся, стараясь успокоиться. – Можете идти. Пройдитесь по городу, наберитесь положительных эмоций.

– Не хотите со мной прогуляться? – неуверенно спросил Наварро.

Эверард покачал головой.

– Я побуду здесь. Вряд ли Тамберли нашел способ выбраться оттуда самостоятельно. Если бы так случилось, то его вначале доставили бы для отчета на одну из наших баз. Расследование показало бы, что я имею к нему непосредственное отношение, так что меня поставили бы в известность. Но, естественно, чтобы все произошло именно так, нужно взяться за дело иначе. Возможно, меня скоро вызовут.

– Понятно. Спасибо и до свиданья.

Наварро ушел. Эверард поудобнее устроился в кресле. Понемногу начало смеркаться, но он не торопился включать свет. Ему хотелось просто остаться наедине со своими мыслями и надеждами.

18 августа 2930 года до Рождества Христова

В том месте, где река впадала в море, сгрудились глинобитные дома деревни. Сейчас на берегу лежали только два долбленых каноэ: в такой тихий день все рыбаки отправились на ловлю. Почти все женщины также ушли из деревни – возделывать небольшие участки земли на краю мангрового болота, где они выращивали тыкву, кабачки, картофель и хлопок. Над общинным очагом поднимался ленивый дымок; огонь в нем постоянно поддерживался кем-нибудь из стариков. Оставшиеся в деревне женщины и пожилые мужчины занимались различными домашними делами, а подростки приглядывали за малышами. Жители деревни носили короткие юбки из туго свитых волокон, дополняя одежду украшениями из раковин, зубов и птичьих перьев. Слышно было, как они смеялись и гомонили.

На пороге одного из домов, скрестив ноги, сидел Гончар. Сегодня он оставил свой круг, на котором лепил горшки и миски. Не пылала печь, в которой он их обжигал. Он отрешенно смотрел вдаль и молчал. Он часто вел себя подобным образом – с тех самых пор, как научился говорить на местном языке и начал делать удивительные вещи. Такое мастерство заслуживает уважения. Обычно Гончар был приветлив, но иногда на него находила странная задумчивость. Может быть, в это время он придумывал новую красивую вещь или же общался с духами. Конечно, он был совсем другим – высокий, с бледной кожей, со светлыми глазами и волосами, с бородой до самых глаз. Солнце обжигало его сильнее, чем местных жителей, и поэтому он носил накидку. Его жена сидела дома и растирала в ступке семена диких трав. Двое их детей спали.

Внезапно послышались крики. Вдали показались земледельцы, возвращавшиеся с полей. Люди, оставшиеся в деревне, поспешили к ним навстречу, желая узнать, что там случилось. Гончар поднялся на ноги и последовал за ними. Вдоль берега реки к деревне подходил незнакомый человек. Чужаки появлялись здесь довольно часто, главным образом торговцы. Однако этого человека прежде никто не видел. От жителей деревни он почти не отличался, разве что был мускулистее. А вот одежда у него была совсем другой. На бедре у незнакомца висела сумка, из которой выглядывало что-то блестящее.

Откуда он мог явиться? Если бы он пришел в долину пешком, охотники заметили бы его еще несколько дней назад… Незнакомец поздоровался – в ответ женщины испуганно завизжали. Старики жестами велели им отойти, а сами приветствовали пришельца, как подобает.

Тем временем подошел Гончар.

Тамберли и разведчик долго приглядывались друг к другу. "Он той же расы, что и местные", – решил первый. Странно, насколько спокойно он воспринял это открытие теперь, когда, по прошествии долгих лет, исполнилось его самое заветное желание. "Да, в самом деле. Лучше, чтобы ни у кого не возникало лишних вопросов, даже у простых людей каменного века. Как он собирается объяснить назначение висящего на бедре оружия?"

Разведчик кивнул.

– Я так и думал… – медленно произнес он на темпоральном языке. – Вы меня понимаете?

Тамберли на мгновение лишился дара речи. Но все же…

– Понимаю, – ответил он наконец. – Добро пожаловать. Вы тот, кого я ждал все последние… семь лет, если мне не изменяет память.

– Меня зовут Гильермо Сиснерос. Родился в тридцатом столетии, но работаю в универсариуме Халла.

"Да-да, к тому времени путешествия во времени были уже открыты и получили широкое распространение".

– А я Стивен Тамберли, родом из двадцатого века, полевой историк Патруля.

Сиснерос рассмеялся.

– Надо бы пожать друг другу руки.

Жители деревни наблюдали за ними, онемев от ужаса.

– Вы потерпели аварию? – Этот вопрос Сиснерос мог бы и не задавать.

– Да. Нужно доложить Патрулю. Доставьте меня на базу.

– Разумеется. Я спрятал темпороллер километрах в десяти вверх по течению. – Сиснерос на мгновение замялся. – Я намеревался выдать себя за странника, немного пожить у них и попытаться решить одну археологическую загадку. Вероятно, вы и есть решение этой загадки.

– Именно так, – подтвердил Тамберли. – Когда я понял, что угодил в западню, из которой без посторонней помощи мне не выбраться, я вспомнил об изделиях Вальдивии [Педро де Вальдивия (предположительно 1500-1554 гг.) испанский конкистадор; участвовал в завоевании Перу и Чили].

– Наиболее древняя керамика западного полушария, принадлежащая к так называемому "домашнему" периоду. Она почти полностью повторяет глиняные изделия с орнаментом "Дземон" из древней Японии. Принятое объяснение сводилось к следующему: какое-то рыболовное суденышко пересекло под парусами Тихий океан. Его экипаж нашел пристанище здесь на берегу, где и научил туземцев гончарному ремеслу. Но концы с концами в этой истории не сходились. Нужно было проплыть более восьми тысяч морских миль… И должно было так случиться, чтобы именно эти моряки знали секреты одного из самых сложных ремесел, которым у них на родине владели только женщины…

– Да, я начал делать керамику по древнеяпонским образцам. Оставалось только ждать, когда кто-нибудь в будущем заинтересуется ею и явится сюда.

В сущности, он даже не очень серьезно нарушил закон, ради соблюдения которого существовал сам Патруль. Его рамки достаточно широки, а в тех обстоятельствах возвращение Тамберли было важнее.

– Вы очень изобретательны, – заметил Сиснерос. – Как вам тут жилось?

– Они очень приятные люди, – ответил Тамберли.

"Будет мучительно трудно расставаться с Аруной и малышами. Будь я святой, никогда бы не согласился принять предложение отца этой женщины жениться на ней. Но эти семь лет тянулись очень долго, и не было никакой уверенности, что ожидание когда-нибудь кончится. Моя здешняя семья потеряет кормильца, но я оставлю им столько горшков, что у Аруны вскоре появится новый муж – сильный добытчик, скорее всего Уламамо, – и они станут жить в достатке и радости, как прочие их соплеменники. Даже при том, как скромно они здесь живут, это лучше, чем у многих людей в далеком будущем".

Тамберли так и не смог до конца освободиться от сомнений и чувства вины. Он знал, что они всегда будут его преследовать, но в душе уже шевельнулось радостное чувство:

"Я возвращаюсь домой".

25 мая 1987 года

Мягкий свет. Изящный фарфор, серебряные приборы, стекло. Я не знаю, лучший ли "Эрни" ресторан в Сан-Франциско (это дело вкуса), но, без сомнения, он один из десятка лучших. Правда, Мэнс сказал, что ему хотелось бы свозить меня в семидесятые годы двадцатого века – в заведение под названием "Мингей-Йа" при первых его владельцах.

Он поднимает бокал, наполненный хересом, и провозглашает:

– За будущее!

Я следую его примеру и добавляю:

– И за прошлое.

Чокаемся. Восхитительный напиток.

– Теперь можем поговорить.

На лице Мэнса, когда он улыбается, проступают морщины и оно теряет выражение беззаботности.

– Жаль, что нам не удавалось сделать это раньше. Телефонный звонок не в счет: я лишь хотел сообщить, что с вашим дядей все в порядке, и пригласить вас пообедать. Но мне пришлось изрядно помотаться туда-сюда по времени, чтобы свести в этом деле концы с концами.

Сейчас подразню его.

– А вы не могли сначала сделать это, а затем вернуться на несколько часов назад, чтобы снять меня с крючка?

Он мгновенно становится серьезным. В его голосе звучит сожаление.

– Нет. Слишком опасно подрезать реальность таким образом. Нам в Патруле не заказаны увеселительные прогулки, но только если они не приводят к осложнениям.

– Мэнс, это шутка. – Я протягиваю руку и похлопываю его по тыльной стороне ладони. – Но я заработала этот ужин, разве нет?

А также шикарное платье и моднейшую прическу.

– Вы это заслужили, – с явным облегчением произносит этот большой смелый человек, которому довелось пройти немало пространственно-временных дорог.

Из конца в конец.

Довольно об этом. Слишком о многом нужно его расспросить.

– Что у дяди Стива? Вы рассказали, как он освободился, но я не знаю, где он сейчас.

Мэнс сдержанно улыбается.

– Так ли это важно? Он отчитывается в специальном центре, находящемся кое-где и кое-когда. Ему предстоит длительный отпуск, который они проведут с женой в Лондоне, и лишь потом он вернется к своим обязанностям. Уверен, он навестит и вас, и остальных родственников. Наберитесь терпения.

– А… потом?

– Видите ли, нам придется завершить дела таким образом, чтобы темпоральная структура осталась в неприкосновенности. Мы поместим брата Эстебана Танакуила и дона Луиса Кастелара в сокровищницу в Кахамарке в 1533 году – спустя минуту-другую после того, как экзальтационисты схватили их и увезли. Они просто выйдут оттуда, вот и все.

Я хмурюсь.

– Хм. Прежде вы говорили о том, что охрана забеспокоилась, заглянула внутрь, но никого не обнаружила. Это вызвало всеобщий переполох. Разве можно это изменить?

Он сияет.

– Вы очаровательны! Прекрасный вопрос. Да, в подобных обстоятельствах, когда прошлое подверглось деформации, Патруль действительно аннулирует последующие события. Мы, так сказать, восстанавливаем "первоначальную" историю. И как можно точнее.

Странное, щемящее чувство.

– Ну, а Луис? После всех перипетий?..

Мэнс отпивает глоток вина и начинает вертеть бокал между пальцами. Херес по цвету напоминает янтарь.

– Мы подумывали пригласить его в Патруль. Однако жизненные ценности конкистадора несовместимы с нашими. Он будет подвергнут обычной блокировке сознания. Сама по себе она совершенно безвредна, но напрочь лишает возможности разглашать какие-либо сведения о темпоральных путешествиях. При попытке сделать это у него перехватит горло, а язык не будет ему повиноваться. Так что он быстро откажется от подобных экспериментов.

Я качаю головой.

– Для него это ужасно.

Мэнс сохраняет спокойствие. Он словно гора: на склонах мелкие невзрачные цветочки, а под ними – огромная каменная глыба.

– Неужели вы предпочли бы, чтобы его физически уничтожили или стерли все из его памяти, сделав идиотом? Он причинил нам немало бед, но мы не злопамятны.

– Зато он мстителен!

– Хм. Он не успеет напасть на вашего дядю в сокровищнице, поскольку брат Танакуил, едва они окажутся внутри, тут же откроет дверь и скажет часовым, что он закончил свои дела. Но было бы неразумно оставлять брата Танакуила в Кахамарке. Утром, сказав, что ему нужно прогуляться и поразмышлять, он уйдет, и больше его никто не увидит. Солдаты станут жалеть о нем, ведь он был таким славным парнем. Начнут искать его, но безрезультатно, и в конце концов все решат, что его уже нет в живых. Дон Луис скажет им, что ничего не знает. – Мэнс вздохнул. – Придется отказаться от продолжения голографических съемок сокровищ. Может быть, кто-нибудь сфотографирует их до этого, когда они еще находились на своих законных местах. Для контроля за дальнейшей деятельностью Писарро мы будем внедрять новых агентов. Ваш дядя получит другое назначение. Ему предоставят право выбора. Возможно, он согласится на административную должность, поскольку этого хочет его жена.

Я делаю осторожный глоток.

– Что станет… что стало с Луисом?

Мэнс пристально смотрит на меня.

– Кажется, он вам небезразличен.

У меня вспыхивают щеки.

– Ничего романтического. Он, конечно, не подарок, но я считаю его незаурядной личностью.

Мэнс снова улыбается.

– Понятно. Что ж, это еще одна проблема, которой я занимался сегодня. На всякий случай мы будем держать дона Луиса Кастелара под наблюдением до конца его дней. Он быстро адаптируется. Продолжит службу у Писарро, отличится в деле при Куско и в борьбе против Альмагро. – С какой-то внутренней горечью он продолжает: – Наконец, когда завоеватели поделят страну, он станет крупным землевладельцем. Между прочим, он один из тех немногих испанцев, которые добивались заключения честного соглашения с индейцами. Позднее, когда умрет его жена, он удалится в монастырь и завершит жизнь в монашеской келье. У него были дети, и его потомки живут и здравствуют до сих пор. Среди них была женщина, которая вышла замуж за капитана из Северной Америки. Да, Ванда, человек, который втянул вас в эти приключения, – ваш предок.

Вот это да!

Но я тут же прихожу в себя.

– Ничего себе путешествие во времени!

Все эпохи открыты для странствий…

Однако пора заглянуть в меню. Но…

Успокойся, сердце, успокойся, или как там еще звучит эта глупая фраза. Я подаюсь вперед. Я вовсе не боюсь, когда он так на меня смотрит. Только язык не поворачивается, да по спине бегают мурашки.

– А как насчет меня, Мэнс? Я ведь тоже знаю секрет.

– Ах да, – говорит он почти нежно. – Это так типично для вас: сначала вы спрашиваете о других. Что ж, вам придется играть свою роль до конца. Мы вернем вас на ваш остров на Галапагосах, в той же одежде, но лишь несколько минут спустя. Вы присоединитесь к друзьям, закончите увеселительную прогулку, вылетите из Балтры в сумасшедший дом, известный под названием международного аэропорта Гуаякиль, а оттуда – домой, в Калифорнию.

А потом? Потом?

– Дальше вы будете решать сами, – продолжает Мэнс. – Можете выбрать блокировку. Не то что бы мы вам не доверяли, просто на сей счет существуют строгие инструкции. Повторяю, процедура совершенно безболезненная и не вредит здоровью. А поскольку я уверен, что вы никогда по своей воле нас не предадите, то и особого протеста у вас это не вызовет. Будете жить, как и прежде, а когда встретитесь с дядей Стивом в домашней обстановке, сможете быть с ним совершенно откровенны.

Напрягись, собери волю в кулак…

– А у меня нет другого выбора?

– Есть, конечно. Можете поступить в Патруль. Из вас выйдет очень ценный сотрудник.

Невероятно. Я? Но внутренне я этого ждала. И все же…

– Интересно, что за полицейский в юбке из меня получится?

– Возможно, не очень хороший, – доносится до меня словно издалека. У вас слишком независимый характер. Но Патруль контролирует как исторические, так и доисторические времена. Это требует знания окружающей среды, и поэтому нам нужны ученые для работы в полевых условиях. Хотели бы вы заниматься палеонтологией, но… с живыми животными?

Ничего не попишешь – я веду себя самым неприличным образом. Вскакиваю из-за стола и издаю боевой клич, нарушая благопристойную тишину ресторана "Эрни".

Мэнс хохочет.

Мамонты, пещерные медведи и вымершая птица дронт. Вот это да!.. _

НАЗАД | INDEX

Создать ВЕБ-САЙТ на 1000 страниц за пару часов?
ТЕПЕРЬ ЭТО РЕАЛЬНО! ГИПЕРТЕКСТ-ГЕНЕРАТОР сделает это!
Macros CopyRighted 2003 by Victor ^©

Будь здоровым и бодрым до 100 лет и дольше! ИСКУССТВО ДОЛГОЛЕТИЯ

АВТОМОБИЛЬНЫЙ ТОРГОВЫЙ ПОРТАЛ МОСКВЫ

Гипертексьовые справочники по фитотерапии и восточной медицине

Гаваа Лувсан. Очерки методов восточной рефлексотерапии

Структурный восточный гороскоп

Книги Карлоса Кастанеды и Ричарда Баха

Фантастическая и приключенческая литература