Спустя несколько дней, утром четвертого июля, Гарднер проснулся на скалистом берегу Атлантики, неподалеку от Восхитительного Парка Аркадия в Аркадия-Бич, штат Нью-Хэмпшир. Вряд ли он мог сказать, где находится. Он едва мог вспомнить свое имя и осознавал только, что ночью едва не замерз.
Он лежал на боку, и его ноги свисали почти к самой воде. Гард подумал, что, засыпая, наверное, лежал выше, но во сне сполз со скалы… а потом начался прилив. Если бы он проснулся получасом позже, то легко мог очнуться на дне океана.
Один ботинок смыло водой, второй размок и стал совершенно бесформенным. Гарднер подбросил его ногой и отшвырнул в сторону, безучастно глядя, как тот скрывается в зеленой пучине. Хоть чем-нибудь подкормлю рыбок, – подумалось ему.
Он сел.
Виски пронзила такая нестерпимая боль, что на мгновение Гарднер потерял сознание. Почему он не умер во сне? Тогда не пришлось бы, проснувшись, терпеть эти пытки…
Постепенно боль притупилась, и к нему вернулось ощущение реальности. Теперь он мог оценить, насколько жалко выглядит. Когда же это с ним началось? Вчера?
Никак нет, дружок. Не вчера. У тебя был настоящий запой. Чертовски мерзкая штука.
В животе урчало и бурлило. Он оглянулся по сторонам – слева валялась пустая бутылка.
Боже, как ужасно болит все тело!
Почесав давно немытой правой рукой нос, Гарднер увидел на ней следы крови. У него шла носом кровь во сне. Подобного не случалось с тех пор, как ему стукнуло семнадцать. Теперь, вследствие неуемного пьянства, кровотечение повторилось.
Гарднер ощущал дикую слабость – гудела голова, бурлил желудок, ныли все мышцы. Все вместе эти явления можно было бы назвать похмельным синдромом. Однажды он уже допился до такого состояния – в тысяча девятьсот восьмидесятом году. Тогда он женился, а его преподавательская карьера закончилась. И тогда же оборвалась жизнь Норы. Нет, она умерла после… Тогда, допившись до бесчувствия, он ее ударил…
Но сейчас ему было, пожалуй, еще хуже.
Гарднер взглянул вниз, на воду. Набегающие волны омывали его ноги.
Ударил свою жену… вот силач, а?
Пытаясь облегчить пульсирующую боль, Гарднер закрыл глаза и вновь открыл их.
Возьми и прыгни, – тихо нашептывал ему внутренний голос. – И ты навсегда избавишься от этого кошмара. Все сочтут это несчастным случаем. Потом, как гласит великий закон Кармы, придет твое новое рождение… Прыгай, Гард! Давай же, освободись! Прыгай!
Он стоял на скале, глядя на воду. Только один шаг – и все закончится. Это могло бы произойти и во сне.
Нет еще, не пора. Сперва нужно поговорить с Бобби.
Та часть его самого, которая все еще хотела жить, крепко уцепилась за эту мысль: поговорить с Бобби. Бобби – это время в его жизни, когда все было хорошо. Бобби живет в своем Хейвене, пишет свои вестерны. Она все еще умница, все еще его друг, а может, и возлюбленная. Его последний друг.
Сперва нужно поговорить с Бобби, хорошо?
Зачем?! Зачем беспокоить ее? Да она вызовет полицию, увидев тебя в таком виде! Оставь ее в покое! Прыгай – и дело с концом.
Он подошел ближе к обрыву, почти решившись. Остановился. Закрыл глаза. Приготовился.
Внезапно, как прозрение, на него снизошло нечто, могущее называться полетом интуиции. Он почувствовал, что Бобби необходимо поговорить с ним больше всего на свете. Это не было фантазией. Она действительно в беде. В большой беде.
Он открыл глаза и огляделся вокруг как человек, пробудившийся от глубокого сна. Он должен найти телефон и позвонить ей. Он должен сказать: "Привет, Бобби! Я вновь родился на свет!" Он скажет ей: "Я не знаю, где я, Бобби, но мчусь к тебе, и никто не остановит меня". Он скажет: "Эй, Бобби, как дела?", и, когда она ответит, что все в порядке, а потом спросит, как дела у него, Гарда, он скажет ей, что у него тоже все отлично, он пишет новые стихи, частенько наезжает в Вермонт и встречается там с друзьями. И только потом он подойдет к обрыву и прыгнет, не раньше. Океан существует на свете около биллиона лет. Пять минут для него – не время. Он вполне может подождать.
Но только не лги ей, слышишь? Обещай это, Гард. Не болтай и не лги. Ведь ты ей друг – так не уподобляйся примеру ее мерзавки сестры.
Сколько всяких обещаний давал он в своей жизни? Бог знает. Но это обещание он выполнит, можете быть спокойны.
Тогда иди, – прозвучало в его мозгу, и он медленно побрел вниз, к пляжу, думая, что все же лучше вот так идти, чем кончать жизнь самоубийством. Он брел, а утреннее солнце осветило восток ярко-алым светом, и Атлантика перед ним засияла, заиграла всеми возможными красками. Его тело отбрасывало длинную тень впереди него, а на берегу какой-то паренек в джинсах и выгоревшей футболке распутывал сети для моллюсков.
Странно: его саквояж после всех приключений не пропал; он лежал на берегу, расстегнутый, похожий, с точки зрения Гарднера, на огромную уродливую пасть, собирающуюся кусаться. Гард подобрал саквояж и заглянул в него. Все исчезло. Он прощупал дно. Двадцать долларов, спрятанные под подкладкой, тоже исчезли. Обретя надежду, он тут же ее теряет.
Гарднер поддел саквояж ногой. Его записные книжки, все три, валялись поодаль. Одна из них раскрылась на странице с телефонными номерами, и ветер шелестел страницами.
Мальчик с сетями приближался к нему… но он был еще далеко.
Осторожничает, на случай если я заподозрю его в воровстве, – подумал Гард. – Мерзкий мальчишка.
– Это ваши вещи? – спросил мальчик. На его футболке была полустертая надпись "ЖЕРТВА ШКОЛЬНЫХ ЗАВТРАКОВ".
– Да, – ответил Гарднер. Он нагнулся и поднял одну из записных книжек, подумал немного и положил ее там, где она перед этим лежала.
Мальчик подал ему две других. Что ему сказать? Не беспокойся, парень? Плохие стихи, парень?
– Спасибо, – вместо этого сказал он.
– Не за что. – Мальчик держал саквояж таким образом, чтобы Гарду было удобнее сложить в него записные книжки. – Странно, что вообще хоть что-то осталось. В этих местах полно мелких воришек. Особенно летом. Я думаю, все дело в парке.
Мальчик повел рукой, и Гарднер увидел очертания парка на фоне неба.
– Где я? – спросил он, и на мгновение ему показалось, что мальчик сейчас ответит: "А где вы думаете, вы находитесь?"
– В Аркадия-Бич. – Мальчик смотрел на него полуизумленно, полуиспуганно. – Вы, наверное, вчера здорово поддали, мистер.
– Вчера, сегодня и всегда, и там они, и тут, – продекламировал Гарднер, с удивлением прислушиваясь к звукам собственного голоса, – лишь ты заснешь, как со двора в дом призраки придут.
Мальчик удивленно взглянул на Гарда… и вдруг прочитал куплет, который Гарду еще не доводилось слышать:
Я лучше не дождусь утра, по лестнице спущусь,
как и другая детвора, я призраков боюсь.
Гарднер улыбнулся… но улыбка сменилась вдруг гримасой боли:
– Откуда ты знаешь эту считалочку, парень?
– От мамы. Она рассказывала ее, когда я был совсем маленьким.
– Мне тоже рассказывала о призраках мама, – сказал Гарднер, – но я никогда не слышал этой части.
Мальчик пожал плечами, как будто утратив всякий интерес к разговору.
– Мама знала много всяких стишков.
Он отряхнул Гарднера сзади:
– Как вы себя чувствуете?
– Парень, – с чувством заявил Гарднер, пользуясь словами Эда Вандерса и Тули Капферберга, я чувствую себя, как игрушка-самоделка.
– Вы выглядите так, будто пьете без перерыва уже давно.
– Да? И откуда же тебе это известно?
– От мамы. Она после пьянки всегда выглядела так, будто призраки долго мяли и трепали ее.
– Она пила?
– Да. Погибла в автомобильной катастрофе.
Мальчик всем своим видом показывал, что больше не настроен говорить об этом: он смотрел в небо, как бы разыскивая там что-то. Гарднер тоже поднял глаза. В небе кружила чайка. Он переводил взгляд с чайки на мальчика, испытывая при этом странное чувство. Все происходящее было как бы пророчеством. Мальчик знал считалочку про вымышленных призраков. Сколько детей в мире знают ее? И кто, как этот мальчик, сочетает в себе два момента:
а) знает считалочку и б) потерял мать из-за пьянства?
Порывшись в кармане, мальчик достал старый рыболовный крючок. Счастливы молодые, – подумал Гард и улыбнулся.
– Вы, наверное, праздновали Четвертое?
– Праздновал… что?
– Четвертое июля, конечно!
Двадцать шестое июня было… он попытался произвести обратный отсчет дням. Боже правый! Восемь дней выпали из жизни! Что он мог натворить за это время? А может… Может, он кого-нибудь ударил? Кого же? Он не знает. Лучше поскорее найти телефон, позвонить Бобби и покончить со всем этим, пока он не начал вспоминать.
– Мистер, где вы так поцарапали лицо?
– Это шрам. Заработал, когда катался на коньках.
– Вы могли остаться без глаза.
– Да, могло быть хуже. Ты не знаешь, где здесь есть телефон-автомат?
Мальчик указал рукой куда-то вдаль – там виднелись невысокие постройки. Черт, до них было не меньше мили. Песок, песок, песок… Как в пустыне. Гарднер помедлил немного, собираясь с мыслями. Что же эти постройки напоминают?
– Так это, кажется, Альгамбра?
– Да, именно она.
– Спасибо, – сказал Гард и тронулся с места.
– Мистер?..
Он обернулся.
– А разве вы не заберете этот последний блокнот? – Мальчик указал на третью записную книжку, смытую прибоем. – Его можно просушить.
Гарднер отрицательно покачал головой.
– Парень, – сказал он, – я не в состоянии просушить даже себя.
– Вы уверены, что я не могу вам чем-нибудь помочь?
Гарднер, улыбаясь, вновь покачал головой.
– Береги себя, ладно? Осторожней в море.
– Знаю. Мама всегда так говорила, пока… ну вы уже знаете…
– Да. Как тебя зовут?
– Джек. А вас?
– Гард.
– Счастливого Четвертого июля, Гард!
– Счастливого Четвертого июля, Джек. И берегись призраков.
– Приходящих со двора, – мальчик кивнул и грустно посмотрел вслед Гарду, как будто знал что-то очень важное и печальное.
Гарднер шел к Альгамбре, а она все не приближалась… Голова гудела от боли; сердце, казалось, выскочит сейчас из груди.
Помедленнее, или ты заработаешь сердечный приступ. Или инфаркт. Или и то, и другое.
Он несколько замедлил шаг… Боже, какой абсурд! Он планирует, что сделает через пятнадцать минут, а ведь простейший, элементарнейший приступ – и все будет кончено! Нужно постараться успокоиться.
Гарднер вновь пошел вперед, а пульсирующая боль в висках постепенно становилась звенящими в голове строками считалочки:
Вчера, сегодня и всегда,
И там они, и тут –
Лишь ты уснешь как со двора
В дом призраки придут.
И нам не охнуть, не вздохнуть,
Не бросить, не начать –
Поскольку призраки уже
В дверь начали стучать.
Он остановился. Что значит весь этот бред про призраков?
Вместо ответа в глубине его сознания родился голос, который гулко прошептал: Бобби в беде.
Гарднер пошел, сначала медленно… потом все быстрее. Он почти бежал. Как и другая детвора, – думал он, – я призраков боюсь.
Он взбежал по гранитной лестнице, ведущей к отелю, зажимая рукой нос, из которого вдруг снова хлынула кровь.
Гарднер пробыл в холле отеля не более одиннадцати секунд, но этого вполне хватило, чтобы клерк увидел, что он разут. Клерк кивнул швейцару, и тот, не обращая внимания на протестующие вопли Гарда, выволок его на улицу.
Они должны были пропустить меня, даже если на мне нет ботинок, – негодовал Гард. – Черт побери, я должен обуться!
Увидев себя в зеркале двери, он остался крайне недоволен своим видом. Он явно не вписывался в окружающий мир, где мужчины были джентльменами, а женщины – красавицами. Он же напоминал нищего.
Гард спросил у прохожего, где здесь ближайший телефон-автомат. Ему указали на бензоколонку. Проклиная все на свете, он направился к ней, а в голове у него все стучали незатейливые рифмы. Вчера, сегодня и всегда, и там они, и тут – лишь ты уснешь, как со двора в дом призраки придут.
Он вспомнил, что рассказывала о призраках его мать. Он не мог вспомнить точно ее слова, но у него с детства осталась убежденность, что призраки огромного роста, приходят, когда всходит луна, и прячутся в ночных тенях. А разве ему, долго не засыпавшему, в детстве не мерещились эти призраки, вырастающие из ночных теней?
Гарднер бессознательно поежился.
Он подошел к колонке. Автомат стоял прямо перед ней. Гарднер вошел в кабину, снял трубку и набрал ноль. Голос робота попросил его назвать номер кредитной кар-точки или повторить набор нуля, чтобы связаться с оператором. Гарднер вновь набрал ноль.
– Привет, с праздником, это Элейн, – прозвучал веселый голосок. – Чем могу помочь?
– Привет, Элейн! Я хотел бы, чтобы вы соединили меня с одним абонентом, сказав ему, что это звонит Джим Гарднер. Нет, погодите, не так. Скажите ей просто, что звонит Гард.
Он назвал номер и стал ждать. В небе сияло солнце. На горизонте плыли облака.
Я собираюсь разбудить тебя, Бобби… – думал он. – Собираюсь разбудить, но это только сегодня. Больше этого не повторится. Я обещаю тебе это.
– Ваш абонент не отвечает, – раздался голос оператора. – Может, попытаемся еще раз позвонить попозже?
– Да, возможно. Вы очень милы.
– Спасибо, Гард.
Он убрал трубку от уха. На мгновение ему показалось, что ее голос похож на голос Бобби…
Элейн. Элейн. Не Бобби. Но…
Она назвала его Гард. На свете только Бобби называла…
Но ты же сам попросил ее сказать, что это звонит Гард!
Что ж. Вполне приемлемое объяснение.
Бобби в беде.
Почему ты так решил? Бобби сказала бы, что тебе мерещится невесть что. Ее телефон не отвечает? Да она просто могла уехать куда-нибудь на праздники, вот и все.
Да. Конечно. Она вполне могла уехать, например, к своей милой сестричке.
Но ему никак не удавалось отогнать от себя эту назойливую мысль: Бобби в беде.
Интуиция превратилась в уверенность. И чепуха это или нет, он должен убедиться сам.