2
Сюзан как раз закончила уборку, невелик труд, в доме всего две женщины, когда в дверь постучали.
– Если это какой-нибудь лоточник – гони его прочь. – крикнула тетя Корд из другой комнаты, где она перестилала постель.
Но стучал не лоточник, а Мария, ее служанка из Дома-на-Набережной. Пришла она с печальной вестью. Второе платье для праздника Жатвы, шелковое, в котором Сюзан предстояло появиться на ленче во дворце мэра, а потом на Собрании, безнадежно испорчено, и вину за это могут возложить на нее, Марию. В результате ее могут выгнать с работы, а она – единственная опора отца и матери. Это ужасно, ужасно, ужасно. Не сможет ли Сюзан прийти в Дом-на-Набережной? Пожалуйста?
Сюзан смогла, и с радостью. В эти дни она пошла бы куда угодно, лишь бы не находиться с теткой в одном доме, не слышать ее пронзительного, пилящего голоса. Чем меньше времени оставалось до праздника Жатвы, тем меньше она и тетя Корд могли выносить друг друга.
Она оседлала Пилона, который отнюдь не возражал против того, чтобы нести по утренней прохладе двух девушек, и по пути Мария рассказала о случившемся. Сюзан сразу поняла, что с работы выгонять Марию никто не собирается: маленькая черноволосая служанка обожала драматизировать самые прозаические события.
Второе платье для праздника (его Сюзан классифицировала как Синее платье с бисером, первое, для завтрака – Белое платье с высокой талией и рукавами с буфами) держали отдельно от остальных: с ним еще было много работы. Каким-то образом платье оставили на ночь в примерочной на первом этаже, и там его изжевали чуть ли не в лохмотья. Если б в этом наряде ей предстояло появиться у праздничного костра или на танцах после фейерверка, дело действительно бы приняло серьезный оборот. Но Синее платье с бисером предназначалось всего лишь для ленча, и за два месяца, остающихся до праздника, его вполне могли сшить заново. Только два месяца! Когда-то… в ту ночь, когда старая ведьма признала ее непорочной, ей казалось, что до Жатвы еще целая вечность. И вот осталось только два месяца! Два месяца, и ей предстоит лечь в постель мэра. От этой мысли по телу пробежала дрожь.
– Мамик? – спросила Мария. Сюзан не разрешила обращаться к ней "сэй", по имени Мария называть ее не решалась, поэтому девушки достигли компромисса. Сюзан находила такое обращение забавным, учитывая, что ей едва перевалило за шестнадцать, а Мария была лишь на два-три года старше. – Мамик, с тобой все в порядке?
– Прострелило спину, Мария, ничего больше.
– У меня тоже такое бывает. Может плохо кончиться. У меня три тетки умерли от чахотки, а начиналось-то все с болей в спине. И я всегда боюсь…
– Кто сжевал Синее платье? Ты знаешь?
Мария наклонилась поближе к хозяйке и зашептала ей на ухо, словно находились они на людном рынке, а не пустынной дороге к Дому-на-Набережной.
– Ходят разговоры, что сжевал его енот, забравшийся в примерочную через окно, которое мы открыли в самую жару и забыли закрыть на ночь, но я заходила туда утром и знаю, чем там пахнет. Знает и Кимба Раймер, который приходил взглянуть на платье, перед тем как послать меня за тобой.
– И что ты унюхала?
Мария вновь наклонилась к ней и едва слышно прошептала, хотя ее никто бы не услышал, говори она и в полный голос:
– Запах псины.
Последовала долгая пауза, а потом Сюзан расхохоталась. Смеялась до колик в животе, до слез, которые покатились у нее по щекам.
– Ты хочешь сказать, что В-в-волк… пес м-м-мэра, проник в примерочную и сжевал мое платье для… – Закончить фразу она не смогла. Смех не позволил.
– Да, – ответила Мария. В смехе Сюзан она не находила ничего необычного. Она вообще мало чему удивлялась, чем и нравилась Сюзан. – Но его-то винить нельзя, собака следует естественным инстинктам, если ее никто не останавливает. Это служанки первого этажа… – У нее перехватило дыхание. – Я надеюсь, мамик, ты не скажешь об этом мэру или Кимбе Раймеру?
– Мария, что ты несешь? За кого ты меня принимаешь?
– Нет, мамик, я тебя очень ценю и люблю, но лучше подстраховаться. Вот что я хочу сказать. В жаркие дни служанки иногда перекусывают в примерочной. Она находится в тени сторожевой башни, это самая прохладная комната в доме, прохладнее даже зала приемов.
– Я помню. – Она представила себя за ленчем в изжеванном Волком платье и вновь захихикала. – Продолжай.
– Добавить больше нечего, мамик. – По тону Марии чувствовалось, что остальное она полагает слишком уж очевидным. – После себя служанки оставляют крошки. Я полагаю. Волк их учуял, а на этот раз дверь оставили открытой. Покончив с крошками, он принялся за платье. Устроил себе ужин из двух блюд.
Тут они рассмеялись вместе.