* * *
Лежа, Чарли посмотрел на него. Ни злости, ни хитрости нельзя было прочесть в странных темных глазах – только мягкое одобрение.
Он нажал кнопку.
Герб пересекает задний двор, ломая голову, как бы удобнее навести Смитти на разговор о плакате – ведь именно он взбесил Жанетт – и в это же время не дать ему понять, что Жанетт рассердилась.
Смитти возится над грядкой с маргаритками. При виде Герба он выпрямляется, отряхивает колени и сразу же разрешает проблему Герба.
– Привет. Заходи, хочу тебе что-то показать. Думаю, до тебя уже дошло.
Герб перелазит через низкий парапет и следует за Смитти в дом. У того отличная комната для отдыха. Нагревательный котел выглядит как музыкальный центр, а музыкальный центр похож на радиатор. Стиральная машина с сушкой смахивает на телевизор, телевизор – на кофейный столик, бар совсем как бар, и все отделано настоящей сучковатой сосной.
Центральное место над баром занимает плакат, в красивой рамке и под стеклом. Он исполнен крупными буквами готическим шрифтом, поэтому читать его приходится медленно, и от этого еще смешнее. Плакат – это цитата, источник которой указан мелкими буквами внизу: "из сочинений Средневекового Философа".
Герб уже готов внутренне присоединиться к Жанетт в ее негодовании, но содержание плаката для него полная неожиданность, и он вместо этого покатывается со смеха, а Смитти лишь подхихикивает. Потом Герб спрашивает, как восприняла плакат Тилли.
– Женщины, – важно отвечает Смит, – отсталый народ.
Филос правильно сказал: это похоже на письмо. Однако, чтение его оказалось совершенно новым опытом для Чарли. Он нажал кнопку, раздался мягкий щелчок – сколько затем времени прошло сказать невозможно, так как внутренние часы человека, подсказывающие ему, как долго звенит звонок пять секунд, пять минут или пять часов – были сразу же остановлены. Слишком долго эта процедура занять не могла, сознания он не терял. Когда кнопка щелкнула во второй раз, он увидел стоящего над ним и улыбающегося Филоса. Чувствовал он себя так, как человек, прочитавший и отложивший в сторону длинное и интересное письмо от друга.
Вздрогнув, он сказал по-английски:
– Ну, слава Богу!
"Чарли Джонс (так начиналось "письмо"), ты не можешь быть объективным в этой дискуссии. Но постарайся. Пожалуйста, постарайся.
Ты не можешь быть объективным, потому что был воспитан, погружен, обучен, принужден, наконец, относиться к этой проблеме именно так с тех пор, как начал носить синие пинетки. Ты пришел к нам из времени и из места, где мужское начало у мужчин и женское начало у женщин, а также вся важность различия между ними считались почти главным фактором.
Поэтому начну с того, что ты можешь считать главной гипотезой. Фактически, это – истина, и если в заключение она пройдет испытание тобой, то и ты согласишься, что это есть истина. В противном случае, нельзя будет считать это твоей виной – в этом виновата твоя ориентация.
Между мужчиной и женщиной больше сходств, чем различий.
Прочти внимательно учебник анатомии. Легкое есть легкое и почка есть почка и у мужчин, и у женщин. Статистически, скелет женщины легче, голова меньше и так далее. Однако, нельзя исключить, что такое положение сложилось в результате многих лет эволюции. Если отбросить в сторону подобные предположения, то можно заметить, что многие женщины выше, сильнее, имеют более широкую кость, чем большинство мужчин, в то же время многие мужчины меньше, легче, слабее, чем большинство женщин. У многих мужчин отверстие таза больше по размерам, чем у многих женщин.
Что касается вторичных сексуальных характеристик, то мы можем отметить существенные различия только при статистическом подходе; многие женщины имеют на теле больший волосяной покров, чем многие мужчины; у многих мужчин голос более высокий, чем у многих женщин… Я вновь прошу тебя быть объективным: отбрось на время твою убежденность, что статистическое большинство – это норма, и изучи отдельные случаи во всем их многообразии, существующие за пределами этой фикции – нормы. Продолжим:
Даже в самих половых органах имеются различия в развитии – имеется в виду патология – бесчисленные случаи, например, недоразвития члена, увеличенного клитора, отделенных половых губ… Все это можно объективно рассматривать как небольшие отклонения от нормы, способные создавать в исходном мужском или исходном женском теле фактически идентичные мочеполовые органы. Я не намерен утверждать, что такое положение является или должно считаться нормальным – по крайней мере не ранее четвертого месяца развития плода, хотя до этого срока оно не только нормально, но и универсально – я хочу лишь указать тебе, что повторяемость таких случаев лежит в пределах допустимого для природы, начиная с доисторических времен.
Эндокринология дает нам ряд интересных фактов. И в мужском и в женском организме могут вырабатываться мужские и женские гормоны, и фактическое доминирование одних над другими обеспечивается весьма небольшими количествами. Если нарушить этот деликатный баланс, то происходят кардинальные изменения. За несколько месяцев у женщин вырастают борода и исчезает грудь, а у мужчин грудь наоборот появляется и даже может начать давать лактацию.
Эти важные и граничные случаи я привел только в целях иллюстрации своих мыслей. Существовало много женщин-атлетов, которые по силе, скорости и искусству превосходили большинство мужчин, но которые, тем не менее, являлись "настоящими" женщинами, и много мужчин, которые занимались такой традиционно женской специальностью как моделирование одежды и достигли в этом деле значительно больших успехов. И такие мужчины тоже были "настоящими" мужчинами. Все это я говорю к тому, что когда мы начинаем углубляться в "культурные" различия между полами, то очевидной становится различие в половом признаке. Что говорят по этому случаю ученые:
У женщин длинные волосы. Но они же наблюдаются и у индейцев сиу, которых некоторые считают самыми воинственным народом из когда-либо существовавших. Кавалеры ХVIII века носили парчовые камзолы и кружева на воротниках и рукавах. Женщины носят юбки. Но их же носит и шотландец, и греческий пехотинец, китаец, полинезиец, и ни о ком из них нельзя сказать, что они феминизированы.
Объективный взгляд на историю человечества выявляет бесчисленное множество таких примеров. В различных областях периодически наблюдаются сферы, в которых мужское и женское перемешивается, разделяется, группируется и разделяется подобно колебаниям солености в устьях впадающих в море рек… До первой мировой войны сигареты и наручные часы считались чисто женскими атрибутами; через двадцать лет они же полностью перешли к мужчинам. Европейцы, в частности жители Центральной Европы, были крайне поражены, узнав, что американские фермеры доят коров и кормят цыплят, потому что они привыкли, что эти работы выполняют только женщины.
Таким образом, явно видно, что символы пола сами по себе ничто, поскольку в разное время и в разных местах они могут принадлежать обоим полам, противоположному полу или не принадлежать ни тем, ни другим. Другими словами, юбка не представляет собой атрибута, который делает женщину женщиной. Необходимо, что к юбке добавлялась определенная социальная роль.
Вместе с тем, в истории человечества, фактически, в каждой цивилизации существовали определенно "женские" области и "мужские" области, различия между которыми в большинстве случаев служили основаниями для фантастических, иногда болезненно экстремальных явлений.
Почему?
Прежде всего, легко заметить и легко отбросить теорию о том, что в примитивном обществе первобытных охотников и рыболовов более слабый, медленнее передвигающийся пол, иногда носящий ребенка или вынужденный делать остановки для ухода за детьми, не очень хорошо приспособлен для охоты и борьбы по сравнению с быстрыми, ничем не обремененными, мускулистыми мужчинами. Однако, можно предположить, что первобытная женщина была не намного меньше, медленнее и слабее, чем ее партнер. Возможно, теория путает причину и следствие, возможно, отсутствие влияния других факторов могло бы привести к появлению женщин, ничем не уступавшим в смысле охоты мужчинам, а более слабые, медленно передвигавшиеся мужчины стали бы вести хозяйство вместе с беременными и кормящими женщинами. Эти процессы имели место, хотя и в меньшинстве случаев.
Различие существовало – это несомненно. И оно не было статическим. Различие продолжало существовать и после того, как отпала необходимость в охоте. Само человечество поддерживало такое различие, сделало его своим кредо. И вновь возникает вопрос:
Почему?
Представляется, что существует могущественная сила, поддерживающая и углубляющая это противоречие.
Все это происходит потому, что человечество имеет глубокую и настоятельную потребность чувствовать свое превосходство. В любой группе всегда есть кто-то, занимающий более высокое положение… легко однако увидеть, что в любой группе, культуре, клубе, нации, профессии только немногие занимают такое положение по праву; массы не могут занимать его.
Но именно воля массы диктует основной ход истории, хотя отдельные изменения могут вносить индивидуумы или меньшинства, за что они впоследствии, как правило, и несут наказание. Если какая-то ячейка массы захочет доказать свое превосходство, она найдет пути, чтобы этого добиться. Это ужасное стремление нашло свое весьма разнообразное выражение: через историю – создав рабство и геноцид, ксенофобию и снобизм, расовые предрассудки и сексуальные различия. Возьмем человека, который не обладает превосходством в кругу своих друзей: он не может доказать превосходство, не имеет оснований, чтобы его добиться. Что с ним происходит? Он несомненно будет искать кого-то слабее него и подчинит его себе. Самым вероятным, логическим и удобным объектом для этого будет принадлежащая ему женщина.
Это невозможно сделать по отношению к тому, кого любишь.
Если любишь, невозможно оскорбить самую близкую тебе, столь мало отличающуюся вторую половину тебя самого, невозможно так отнестись к своему другу. Без стремления к превосходству немыслимы войны, преследования, ложь, обман, убийство, кража. Очевидно, именно необходимость чувствовать свое превосходство является источником таких стремлений, именно войнами и убийствами достигаются высокое положение. С другой стороны, можно предположить, что в противном случае человек обращает свою энергию на подчинение себе окружающей среды, познание своей собственной натуры, и при этом он достигает значительно больших высот, познавая жизнь, а не истребляя ее.
Странно при этом, что человек всегда стремился к любви. Стали идиоматическими такие выражения как "любить музыку", определенные цвета, математику, конкретные блюда. Существовали и люди, которые больше всего на свете любили все, связанное с сексом. "Люблю тебя всего сильней, но честь люблю я больше", "Господь так любил людей, что отдал своего сына за них". Сексуальная любовь – это, конечно, любовь. Точнее можно сказать, что это проявление любви. Точно так же можно утверждать, что справедливость – это любовь, жалость – это любовь, терпимость, прощение – в общем, все чувства, которые не направлены на максимизацию своего эго.
С самого своего начала христианство было религией любви, как это видно даже из поверхностного знакомства с Новым Заветом. Неизвестным до последнего времени был тот факт – так тщательно уничтожались все сведения о первых христианах – что это была харизматическая, то есть религия, в которой конгрегация участвовала в надежде получить истинно религиозный опыт, позднее получивший название теолепсии или боговдохновения. Многие первые христиане действительно довольно часто достигали этого состояния; еще большее число достигали его лишь изредка, и все же они вновь и вновь пытались войти в него. Однажды испытав такое состояние, они полностью изменялись, получая внутреннее вознаграждение; именно этот опыт и его последствия дали им возможность переносить самые тяжелые лишения и пытки, и умирать с радостью и без страха.
Сохранились несколько беспристрастных описаний их служб – лучше назвать их собраниями – и все они сходятся в том, что люди тайно оставляли свою работу в полях, лавках, даже дворцах, чтобы собраться в каком-нибудь укромном месте – пещере или в катакомбах – где бы им не могли помешать. Существенно, что в этих собраниях принимали участие как богатые, так и бедняки, как мужчины, так и женщины. После совместной трапезы – фактически это была трапеза как проявление любви – и создания соответствующего настроения, скорее всего посредством песнопений и танцев, на кого-нибудь снисходил, как они его называли Святой Дух. Возможно он или она – это могли быть как мужчина, так и женщина – пророчествовали и восхваляли Бога, возможно имело место проявление божественного вдохновения, проявляющееся в "говорении разными голосами", но все эти проявления, каким бы искренними они не были, не носили чрезмерный или нездоровый характер; в этих действиях могли участвовать все по очереди. Прощаясь, они запечатлевали друг на друге мирный поцелуй и украдкой возвращались в свои жилища до следующего собрания.
Ни в коем случае нельзя считать, что первые христиане изобрели харизматическую религию, она существовала до них и не умерла вместе с ними. Она восходит к глубинам истории, где она существовала в разнообразных формах. Зачастую она принимала оргиастический характер, форму дионисий, поклонение Матери всех богов Кибеле, что получило широкое распространение в Древнем Риме, Греции и на Востоке за тысячи лет до рождения Христа. Можно упомянуть и о культах чистоты, например, культ очищения в Средние века, адамитах, Братьях Свободного Духа, Вальденситах (стремившихся внедрить свой вариант апостолического христианства в католицизм), и многих многих других. У всех них было одно общее субъективный, всеобщий, экстатический опыт, почти повсеместное равенство женщин и любовь к религии.
Все без исключения они жестоко преследовались.
Представляется, что у человечества существует стремление управлять, с точки зрения которого любовь надо подвергать анафеме и всяческими способами искоренять.
Почему?
Объективное исследование основной мотивации (Я знаю, Чарли, ты не можешь быть объективным! Тебе придется жить с этим.) вскрывает простую и ужасающую причину.
В подсознание ведут два прямых канала. Один из них секс, а второй религия; в до-христианский период эти каналы обычно совмещались. Иудейско-христианская религия положила этому конец по вполне очевидной причине. Харизматическая религия исключает наличие промежуточного звена между верующим и объектом его поклонения. Погруженный в экстатическое молитвенное состояние верующий говорит разными голосами, его тело сотрясается в ритуальном танце – его не интересуют какие-либо доктрины, он не просит заступничества у кого-либо. Поведение его в промежутках между молитвами просто – он сделает все для того, чтобы повторить свое бдение. Если он будет поступать правильно, то есть так, чтобы удовлетворить свои желания, то он вновь будет молиться; если он не сможет войти в такое же молитвенное состояние, то это само по себе и будет наказанием.
Он безгрешен.
Единственным приемлемым способом использования огромной силы внутренней религиозности – потребности в поклонении – для обеспечения власти над людьми является внедрение механизма вины между верующим и объектом поклонения. Достичь этого можно только, если организовать и систематизировать процесс поклонения. Очевидным путем достижения этой цели является контроль за другим мощным жизненным стимулом – сексом.
Хомо сапиенс уникален среди существующих и существовавших видов живых существ потому что у него имеется система подавления сексуальности.
Существуют три подхода к сексуальности. Ее можно поощрять, подавлять или сублимировать. Последний путь в историческом аспекте является идеальным, и часто приводит к успеху, но он всегда нестабилен. Простое, ежедневное поощрение, подобно действовавшему в Греции в период Золотого Века, когда существовало три категории женщин: жены, гетеры и проститутки, в совокупности с идеализированной гомосексуальностью может считаться варварством и быть аморальным с разных точек зрения, но зато в результате дает поразительное здравомыслие. С другой стороны, внимательное изучение Средневековья буквально ставит исследователя в тупик: его вниманию открывается как бы окно в огромный сумасшедший дом, охватывающий весь мир на протяжении тысячелетия. Вот это и есть результат подавления сексуальности. Здесь и мания бичевания, когда тысячи людей истязали себя и друг друга, двигаясь из города в город в поисках наказания за прегрешения. Вспомним о таинственном Суса четырнадцатого столетия, изготовившем для себя нижнюю одежду для чресел со ста пятьюдесятью остро заточенными медными гвоздями. Чтобы не забыться во сне, он крепко связывал себе запястья и притягивал их к шее, чтобы воспрепятствовать избавлению от вшей и блох, он одевал на руки кожаные перчатки, утыканные острыми гвоздями, раздиравшими его плоть, если он прикасался к ней. Когда его раны заживали, он нарочно вскрывал их. Он лежал на спине на старой деревянной двери, утыканной гвоздями так, что они образовывали крест, сорок лет он не мылся. Здесь и святые, которые вылизывали язвы прокаженных, здесь и Инквизиция.
И все это творилось во имя любви.
Как могло произойти такое изменение? Изучение одной из последовательностей событий дает ключ к разгадке. Возьмем искоренение вечери, "пира любви", универсальную и необходимую принадлежность примитивного христианства. Эта история развернута в ряде эдиктов, изданных по различным поводам. Важно отметить, что искоренение такого существенного ритуала поклонения потребовало от трехсот до четырехсот лет и было выполнено постепенно с большим искусством и эффективно.
Прежде всего, в вечерю была внедрена евхаристия – символический ритуал вкушения тела и крови Христа. Затем мы видим, как организуется сама процедура вечери – теперь уже есть епископ, без которого вечеря не может состояться, так как он должен благословить пищу. Несколько позднее епископ уже традиционно стоит во время вкушения пищи, что, конечно же, отделяет его от остальных, ставя выше их. Затем меняется поцелуй, символизирующий мир; вместо целования друг друга все участки вечери целуют исполняющего обязанности священника, позднее они целуют уже деревянный крест, который передается по кругу и возвращается священнику. В конце концов, поцелуй вообще исчезает из обряда. В 363 году консул Лаодикии уже может объявить евхаристию главным обрядом, запретив проведение вечери в церкви и, таким образом, разделив их. На протяжении многих лет вечеря в пределах церкви не допускалась, но в 692 году (консул Труллан) оказалось возможным вообще запретить ее под страхом отлучения.
Эпоха Возрождения избавила общество от многих форм безумия, но не от самого безумия. Светские и церковные власти все еще контролировали все основные вопросы, связанные с сексом, например, мораль и брак (хотя церковь установила фактический контроль над браком достаточно поздно; в Англии во времена Шекспира браки заключались в виде частного контракта, а Церковь освящала союз). Все еще грех был повсеместен, все еще он являлся фильтром между человеком и его Богом. Любовь все еще уравнивалась со страстью, а страсть представлялась грехом, то есть считалось, что мужу грешно страстно любить свою жену. Наслаждение – крайняя степень экстаза в хмурые дни протестантизма считалось грехом. Римский папа вообще утверждал, что любые и все сексуальные утехи грешны. И несмотря на то, что вулкан человеческих страстей находил себе выход в создании мостов, домов, фабрик и бомб, все же имели место бесчисленные случаи неврозов. Даже когда ряд государств официально отделились от церкви, методы подавления сексуальности сохранились: та же приверженность доктрине, та же оценка жизни с позиций вины. Таким образом, секс и религия – фактическая суть человеческого существования – перестали иметь сами по себе значимость и стали средством; непримиримая враждебность между ними служит доказательством единств их цели – полная подчиненность во славу всеподавляющего стремления к властвованию над человеческим сознанием."
Герб Рейл идет прощаться перед сном с детьми. Он становится на колени у кроватки Карин. Дейв за ним наблюдает. Герб качает Карин на руках и щекочет ей животик, пока она не начинает пищать, целует ее в шейку и притворно кусает за мочку уха. Дейв следит за ним своими большими глазами. Герб накрывает Карин с головой одеялом и быстро прячется, чтобы она, откинув одеяло, не могла его увидеть. Она ищет и находит его. Довольная, Карин смеется. Герб снова целует ее, расправляет одеяло и шепчет:
– Твой папа тебя любит. – Потом он говорит: – Спокойной ночи! – и поворачивается к Дейву, молча наблюдающему за ним.
Герб протягивает сыну правую руку. Дейв берет ее. Герб пожимает ему руку:
– Спокойной ночи, старик, – желает он и отпускает руку сына. Спокойной ночи, папа, – отвечает Дейв, не глядя на Герба. Герб выключает свет и выходит. Дейв вылезает из постели, берет в охапку подушку, быстро перебегает комнату и изо всех сил бьет подушкой по лицу Карин.
– Не понимаю, – разводит руками Герб чуть позднее, после того, как высушены слезы и Дейв справедливо наказан, – не понимаю, почему он это сделал.
"Мы, лидомцы, отрицаем прошлое.
Мы, лидомцы, ("письмо" Филоса продолжалось) навсегда расстаемся с прошлым и всеми его атрибутами, исключая собственно гуманизм в его чистом виде.
Особые обстоятельства нашего происхождения позволяют сделать это. Мы вышли из безымянной горы, и, как вид, мы изменчивы. Изменчивость – это наш основной принцип. Изменчивость – есть трансформация, динамизм, движение, изменение, эволюция, мутация – жизнь.
Особые обстоятельства нашего происхождения связаны тем благословенным фактом, что плазма не заражена какими-либо доктринами. Если бы у хомо сапиенс хватило ума (а силы у него хватало), он мог бы упрятать подальше все яды, Развеять все опасности и воспитать новое чистое поколение. Если бы хомо сапиенс пожелал бы (у него для этого было достаточно и здравого смысла и сил), он мог бы создать харизматическую религию и гармонично увязанную с ней культуру, и со временем на свет бы появилось чистое поколение людей.
Хомо сапиенс заявлял, что ищет средство покончить со всеми своими бедами. Вот оно: харизматическая религия и соответствующая ей культура. Апостолы Иисуса пришли к ней. До них к ней пришли греки, еще ранее минойцы. С тех пор такую религию создали катары, ее нашли квакеры, секта танцующих ангелов. И на Востоке, и в Африке к ней обращались не один раз… и каждый раз эта религия не смогла затронуть массы, ей оставались привержены лишь адепты. Люди – или по крайней мере те из них, кто вел за собой людей – всегда терпеть не могли харизматизм, они не хотели его и не нуждались в нем. В то же время все эти духовные вожди – пресвитер, жрец, священник – не могли обойтись без доктрины, так как она давала им превосходство над прочими людьми. Харизматизм не давал им ничего.
Кроме, разумеется, знания души и вечной жизни.
Управляемые мужским началом люди создают культуру, в которой доминирует мужское начало, и такого же типа религию: Бог-мужчина, всевластные Заветы, сильное центральное правительство, нетерпимость к поиску и исследованиям, подавление сексуальных устремлений, глубокий консерватизм (нельзя же менять то, что установлено Отцом), строгое различие между полами в одежде и поведении, и глубочайшее отвращение к гомосексуальности.
Управляемые женским началом люди, которые создают культуры с доминированием женского начала, имеют религию, центром которой является Мать: Богу-женщине служат весталки, функционирует либеральное правительство, сочувствующее широким массам и помогающее обездоленным, проявляется большая терпимость к экспериментаторству, либеральный взгляд на секс, некоторая размытость между внешними признаками полов и неприятие кровосмешения.
Культура, в которой доминирует отцовское начало, всегда стремится навязать себя другим, в то время как женской культуре это чуждо. Таким образом, отцовская культура имеет тенденцию к главенству, а женская культура, зарождающаяся в глубинах мужской, периодически восстает против нее и, часто, погибает. Этот процесс – не этапы эволюции, это фазы, определяемые качанием маятника.
Сторонники мужского типа культуры медленно сами себя отравляют. Сторонники женской культуры разлагаются, что тоже один из видов отравления. Время от времени можно встретить лицо, испытывающее равное влияние, как отца, так и матери, и впитавшее в себя лучшие качества обоих. Как правило же, люди относятся либо к одной, либо к другой категории грань между ними слишком зыбка, чтобы на ней можно было удержаться…
За исключением Лидома.
Мы либеральны в искусстве, в технических исследованиях, в любом выражении нашей натуры. Одновременно мы крайне консервативны в определенных областях: каждый из нас убежден, что никогда не расстанется с умением работать руками и обрабатывать землю. Мы воспитываем детей, которые будут следовать родителям, а не только отцу или только матери; наша религия – это Дети. Мы отрицаем и отвергаем все ценности прошлого кроме нас самих, хотя и сознаем, что в прошлом было много красоты. Это та цена, которую мы платим за отречение и за душевное здоровье, это та стена, которую мы выстроили между нами и мертвым прошлым. Это единственное табу, единственное требование по отношению к породившим нас.
Как и хомо сапиенс, мы были рождены землей и земными существами; мы происходим от расы полу-зверей, полу-дикарей – от людей. Как и хомо сапиенс, мы не хотим знать имен тех, кто нас породил. Наши человеческие родители построили нам укрытие и заботились о нас, пока мы не возмужали, но не открылись нам. В отличие от большинства людей они знали себя поэтому не хотели, чтобы мы их обожествили. Только они и наши матери знали, что мы существуем как нечто новое на поверхности Земли. Они ни за что не выдали бы нас хомо сапиенс, так как мы отличались от них, а хомо сапиенс, как все стада, стаи, рои, в глубине сердца считают все отличающееся от них опасным и подлежащим уничтожению тем более, чем более имеется сходства с ними (о, как ужасна горилла, как отвратителен бабуин!). Кроме того, ведь в каком-то отношении мы можем превосходить их, обладая технологиями и устройствами, превышающими их уровень техники (вспомни реакцию на спутник, Чарли). Это превосходство будет абсолютно подавляющим, поскольку сексуальная активность хомо сапиенс заключена внутри определенный условных границ. В этом и лежит ключ к разгадке всей несправедливости, злобы, зависти. В сообществе людоедов аморально не есть человечину."
Кнопка щелкнула, и Чарли Джонс пришел в себя, глядя в сардонически улыбающиеся глаза Филоса.
Ошеломленный, он сказал по-английски:
– Ну и дела!
– Сегодня без боулинга, дорогая?
– Да, дорогой. Я позвонила Тилли Смит упросила ее пропустить разик. Она была рада, и я тоже.
– Вы что, девушки, поссорились?
– О, нет! Совсем напротив. Просто… ну, Тилли стала очень нервной последнее время. Она чувствует это, и я знаю, что я чувствую тоже. Она вообще бросила бы боулинг лишь бы не ссориться со мной. Она знает, что так и будет, если не бросит.
– Наверное, эта опять простата сказывается!
– Дело в том, что у нее нет простаты, как у Смита.
– Да, конечно. Герб, ты такой скандальный!
– Секс… это как штаны.
– Чего?… О, дорогой опять ты философствуешь. Ладно, выкладывай, что там у тебя?
– Я не философствую. Скорее занимаюсь тем, что ты называешь сочинением басен.
– Баснописец!
– Да, если хочешь. Секс – это как штаны. Вот послушай. Выхожу я из дома по Бегония Драйв к главной авеню, прохожу два квартала, покупаю сигареты и иду назад. По пути я прохожу мимо многих людей, и никто не замечает.
– Все замечают, что ты большой славный…
– Нет, подожди, послушай. Никто фактически меня не замечает. Если ты опросишь всех этих людей, то выяснишь, что они не помнят меня. Некоторые говорят, что проходил здесь такой, большинство не знает. Теперь опрашиваешь тех, кто помнит: какие штаны были на мне? Ведь это могли быть рабочие брюки, парусиновые, штаны от смокинга с шелковыми черными нашивками или габардиновые брюки.
– Это все к сексу не относится.
– Подожди, имей терпение. Предположим теперь, что я выхожу из дома и иду в аптеку без штанов.
– Совсем голый?
– Ага. Ну, кто это заметит?
– Ты не дойдешь до авеню. Не смей ходить мимо Палмерсов.
– Все заметят – правильно! Итак – секс. Все имеют брюки, неважно какие, лишь бы не слишком приметные. Человек идет в брюках по делу, никто его не замечает, никого он не беспокоит. Но! Когда на нем нет брюк, когда он совсем голый, вот тогда все и начинается. Всех он трогает, всем до него дело. Вот так и Тилли.
– О, Тилли это не будет трогать.
– Я не об этом. Я имею в виду, что у Тилли сейчас такая же ситуация. Ее трогает, что ты не можешь с ней идти заниматься боулингом потому, что она слишком нервная.
– Ты, наверное, прав, знаешь, что секс – это как штаны. Только не рассказывая никому об этом, вывернут так, что ты говорил, будто Тилли не носит панталон.
Жанетт пронзительно хохочет.
– Придумать же такое! Какие-нибудь старые штаны!
– Во всяком случае, это объясняет ситуацию. Точно. Старые штаны, новые штаны, чужие штаны, голубые штаны.
– Заткнись и не вздумай испытать на себе.
Выйдя из зала, они столкнулись с Милвисом:
– Как дела, Чарли Джонс?
– В порядке, – улыбнувшись ответил Чарли, – думаю, что вы, лидомцы, самый удивительный народ, который когда-либо жил на нашей старушке-Земле. Придти к настоящей религии, перенеся мутацию, в то время как все остальные испарились – это что-то.
– Значит, ты одобряешь нас?
– Если принять саму идею… что ж, я скажу – да! Как жаль, что раньше не было хотя бы несколько таких, как вы, ну, чтобы так молились и все такое.