3. ГЕНЕРАЛ
Он проснулся от страшного звона, словно фанфары архангела Гавриила возвестили о Судном Дне. Все вокруг ходило ходуном. Сначала Джеффри подумал, что началось землетрясение. Затем мир накренился, и пустые консервные банки, оставшиеся после вчерашнего ужина, с грохотом покатились по полу. Тут он вспомнил, что находится на борту "Кверна". Выскочив на палубу, Джеффри увидел уходящий на восток океанский лайнер. Поднятые им волны швыряли катерок из стороны в сторону. Салли, еще совсем сонная, тоже вылезла на палубу. Она шаталась и налетала на все подряд. При виде огромного теплохода она ошарашенно захлопала глазами и засунула палец в рот. Было уже около восьми, если, конечно, они правильно поставили часы вчера вечером. Джеффри завел двигатель и решил заняться завтраком. Ужин из консервов – еще ничего, но завтрак… Они поели макарон и ветчиной.
Вскоре они встретили еще несколько кораблей, а около десяти часов у них над головой погудел первый самолет. Увидев его, Салли снова принялась сосать палец. Только тут Джеффри сообразил, что за весь предыдущий вечер им не встретился ни один настоящий корабль, ни один самолет.
Было часа четыре, когда они, пыхтя, добрались до устья Морле и пришвартовались к причалу. Шел дождь. Бензина в баке оставалось не больше чашки. Смешной паровозик, протяжно свистя, пересекал длиннющий мост через долину Морле.
– Смотри! – закричала Салли. – Совсем как у меня на картинке!
По дорогам, по обеим сторонам гавани, с ревом неслись автомобили. Салли удивленно уставилась на них, и ее палец снова непроизвольно полез в рот.
– Как быстро они ездят, – поразилась она. – И как только они умудряются не сталкиваться друг с другом! Наверно, это очень опасно. А еще они воняют…
Машины и правда воняли. Этого Джеффри не помнил. Впрочем, возможно, за последние пять лет он просто отвык от выхлопных газов. Неподалеку ловил рыбу мальчик. На вид – настоящий француз. Напрягая память, Джеффри выдавил из себя несколько французских слов:
– Nous sommes Anglais [мы англичане (франц.)], – неуверенно пробормотал он в уверенности, что на большее не способен.
– Да ну, в самом деле? – поразился мальчик. – И я тоже. Вы что, только приплыли? Не слишком-то вы торопились! – И он рассмеялся, словно это была шутка, которую кроме него все равно никто не сможет оценить. – Я провожу вас до канцелярии, хотя, скорее всего, она закрыта: больше некого встречать, понимаете? Монсеньор Палье будет прыгать до потолка от радости, что у него появилась работа.
"Канцелярия" располагалась на втором этаже небольшого симпатичного домика. Надпись на двери гласила "DEPARTEMENT DES IMMIGRES" [Отдел иммиграции (франц.)]. Изнутри доносились голоса.
– Вам повезло, – сказал мальчик. – Видать, они притащил сюда какого-то своего дружка, чтобы вместе раздавить бутылочку перно.
Он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, ввалился внутрь, словно к себе домой. Со спины они видели, как смешно изменилась его манера поведения: небрежная сутулость сменилась позой почтительного внимания, мокрый берет мгновенно оказался в руке.
– Монсеньор Палье, – вежливо произнес мальчик, – я привел к вам двух новых иммигрантов. Это дети.
– Diable! – воскликнул кто-то.
– Спасибо, Ральф, – сказал другой голос. – Путь войдут.
В комнате было удивительно жарко; пахло пылью, бумагами, газом, мокрыми зонтиками и потом. За столом, на котором ровными стопками лежали испещренные колонками цифр бумаги, сидело двое. Один – маленький седой джентльмен, представившийся как месье Палье; другой – на вид большой начальник, крупный мужчина в мятом пиджаке. У него было квадратное загорелое лицо и короткие стоящие торчком усы. Месье Палье представил его как генерала Турвиля, инспектора Департамента.
Генерал что-то пробормотал месье Палье по-французски и уставился в окно, за которым по-прежнему лил дождь.
– Садитесь, пожалуйста. – Палье придвинул два стула. – Генерал любезно согласился подождать, пока я запишу ваши данные. Дело в том, что мы как раз обсуждали возможность закрытия этого бюро, так что вы едва не опоздали. Ну а теперь, – он взял официальный бланк, – пожалуйста, как вас зовут?
– Джеффри и Салли Тинкер.
– Ваш возраст?
Джеффри беспомощно посмотрел на Салли.
– Мне одиннадцать, а ему шестнадцать, – ответила она.
– Вы что, молодой человек, не знаете, сколько вам лет? – поднял брови месье Палье.
– Меня вчера ударили по голове, – объяснил Джеффри, и у меня что-то случилось с памятью.
– Ах вот как! – Месье Палье, казалось, ничуть не удивился такому объяснению. Словно ни в чем ни бывало, он на безупречном английском задавал вопросы, аккуратно занося ответы в анкету. Под самый конец он спросил:
– У вас есть с собой деньги?
– У нас есть тридцать золотых соверенов, и если понадобится, мы можем продать катер.
– Вы приплыли во Францию на собственном катере? Вы его не украли?
– Нет. Раньше он принадлежал моему дяде Якову, но его убили, и Салли говорит, что дядя оставил его мне.
– Ce bateau la? [Вон та лодка? (франц.)] – пролаял генерал, не отрываясь от окна.
Это было настолько неожиданно, что сначала Джеффри даже не понял, что это был вопрос. На мгновение ему показалось, будто генерал просто откашлялся.
– Да, это он, – кивнул Джеффри. – Он называется "Кверн".
Кивком головы генерал подозвал к себе месье Палье, который подошел и тоже поглядел в окно. Потом снова повернулся к Джеффри и Салли.
– Давайте разберемся, – сказал он куда менее дружелюбно, чем раньше. – Вы утверждаете, что приплыли из Веймута вон на той белой моторке, которая стоит у причала.
– Да, – ответил Джеффри. – А что?
– Он думает, – пояснила брату Салли, – что мы не могли приплыть сюда на моторной лодке.
– Совершенно верно, – кивнул месье Палье. – Коме того, хорошо известно, что французское правительство крайне интересуется теми immigres, кого не затронула царящая в Англии машинофобия. Было даже несколько самозванцев. Они рассчитывали получить от правительства деньги.
– И они приплывали на моторных лодках? – спросил Джеффри.
– Разумеется. Они полагали, это будет лучшим доказательством того, что они те, за кого себя выдают.
– Ну и дела, – вздохнула Салли.
– С другой стороны, детей среди них еще не бывало, – покачал головой месье Палье. – И мало у кого имелось столько денег. Тридцать золотых соверенов – сумма не маленькая. Если генерал Турвиль не возражает, мы сначала дослушаем вашу историю, а потом уже будем судить.
– Они пытались нас утопить за то, что мы колдуны, – начала Салли, но Джефф сделал туман и вместе со мной уплыл в гавань, а там нашел немного той жидкости, которую надо залить в мотор, чтобы он заработал, и завел двигатель, а я столкнула за борт мужчину, который хотел нас остановить, и мы выплыли из залива, а потом мотор остановился, а туман рассеялся, и они погнались за нами на лодках, а Джефф вызвал ужасный ветер, который их разогнал, и потом он починил мотор, и я ему помогала, а еще потом я приготовила ужин на такой штуке, вроде печки, которая делала "фр-р-р" голубым огнем, который попадал в нее из большой железной бутылки, и вот мы здесь.
– А можно еще раз, только помедленнее, – попросил месье Палье.
Несколько часов он только и делал, что задавал вопросы. Впрочем, и генерал не упускал случая пролаять вопрос-другой. Большей частью отвечать приходилось Салли. Они, почему-то, все время возвращались к тому, как Джеффри запустил мотор, и как они потом чинили его в море. В какой-то момент генерал сам отправился на "Кверн" посмотреть, что к чему. Он вернулся, прихватив с собой несколько странных вещиц вроде полусгнившего войлока или пакета заплесневелого печенья. Потом они о чем-то долго шептались по-французски, и, наконец, месье Палье снова вернулся к ребятам.
– Ну что ж, – сказал он, – либо вы и в самом деле говорите правду, либо какой-то взрослый сумел организовать исключительно убедительную фальшивку. А вас использовал для пущего правдоподобия. Но даже если и так, то где он мог достать английские имбирные орешки пятилетней давности? Так что, в общем, мы не думаем, что вы самозванцы, хотя было бы здорово проверить вашу историю. В ней есть несколько очень важных моментов… ну, например, все связанное с управлением погодой. Это могло бы многое объяснить.
– А хотите, Джефф сделает так, чтобы дождь перестал? – спросила Салли.
Мужчины дружно посмотрели на Джеффри, и тот понял, что выхода нет. Придется попытаться. Он засунул руку под фуфайку и вытащил аккуратно свернутый балахон. Развернул его и повесил на спинку стула. Затем снял фуфайку и натянул балахон. Интересно, каким близким и родным ему стало это дурацкое одеяние. Совсем как хирургу – хирургическая маска, или, скажем, рыцарю – его доспехи – нечто, что одевают всякий раз, берясь за работу. Он открыл окно и, облокотившись о подоконник, уставился в серое небо. Он не знал, получится у него на этот раз что-нибудь или нет: сила в нем была слаба, словно приходящий откуда-то издалека, еле слышный радиосигнал. Джеффри начал медленно нащупывать тучи.
Сверху они казались серебристыми, и солнце безрезультатно топталось своими золотыми пятками по их густой мягкости. Но далеко не везде они были одинаково плотными. Давай, солнце, свети сюда, вот в это место, пронзи его столбом золотого света, согрей лежащий под облаками воздух, бей, бей сильнее, словно кузнец, кующий серебро. Теперь ты, воздух, разворачивайся медленной спиралью, все шире и шире, ты, источник лета, твое тепло вовлекает все новые и новые воздушные потоки, и вот, раздвигая облака, тепло поднимается к небу, приглашая солнце еще больше нагреть спрятанный под облаками воздух. Вот уже парят поля, а в самих облаках появился голубой водоворот, озеро, голубое море, гонящее прочь дождь. Еще больше солнца…
– С ним так всегда, – объяснила Салли. – Мы никогда не знали, когда его пора будить.
А на улице булыжники мостовой уже успели просохнуть, и только мокрые швы блестели в лучах заходящего солнца. Владелец кафе на другой стороне бухты сворачивал красно-синий полосатый тент с белой надписью "Чинзано".
Генерал говорил по телефону, пытаясь заставить что-то сделать недоверчивого клерка на том конце телефонного провода. Наконец, он добрался до нужного ему человека, что-то сказал совсем иным тоном, и минуты две, не меньше, слушал, что ему говорили в ответ. Затем он пролаял: "Merci bien" [Большое спасибо (франц.)] и повесил трубку. Круто повернувшись, он в упор уставился на ребят.
– Vous ne parlez pas Francais? [Вы не говорите по-французски? (франц. )] – спросил он.
– Un peu, – начал Джеффри, – mais… [Немного… но… (франц.)] – и на этом его познания закончились.
– Я английский так же, – сказал генерал. – Как они нас учить плохо! Месье Палье будет говорить. Я пытаться понимать.
– Генерал, – пояснил месье Палье, – только что разговаривал с метеорологическим центром в Париже. Нам хотелось узнать, было ли то, что дождь прекратился именно сейчас, случайным совпадением или нет. В конце концов вы могли просто почувствовать, что погода вот-вот изменится. Но теперь генерал удостоверился, что вы, месье Тинкер, судя по всему, и вправду остановили дождь. Теперь мне хотелось бы, чтобы вы поняли: единственное, за чем мы действительно могли следить на территории Англии в последние пять лет, так это за погодой. Большинство западных стран Франция, Америка, Германия, Россия – отправляли в Англию своих агентов, но из них мало кто сумел вернуться. Одних, наверное, убили, другие просто решили там остаться. Те, что все-таки вернулись, мало что смогли нам рассказать. Ну, разве что остров теперь разбит на бесчисленные деревенские общины, объединенные общей враждебностью ко всякого рода машинам и стремлением вернуться к образу жизни и мыслей Средневековья. Более того, агенты утверждали, что и у них самих появлялись подобные желания.
Поначалу, конечно, мы пытались посылать на разведку самолеты, но еще не долетев до побережья Англии, летчики забывали, как управлять своими машинами. Кое-кому удавалось повернуть назад, но большинство разбились. Тогда мы попробовали использовать беспилотные самолеты – эти проникали дальше, но зато неизменно попадали в самый центр странных, ужасающих по силе ураганов, буквально разрывающих машины в клочья.
Несмотря на все это, группа иммигрантов, при поддержке некоторых, не слишком разборчивых в средствах лиц, создала небольшую армию и вторглась на территорию Англии. Они утверждали, что все случившееся коммунистический заговор, и что, мол, английский народ сплотился под знаменем свободы. Из трех тысяч человек вернулось семь – на двух украденных ими лодках. Они рассказали о взрывающихся сами собой боеприпасах, об удивительных чудовищах, рыщущих в лесах, об отчаянных схватках между частями одного и того же, вдруг обезумевшего батальона, о том, как сотня людей, вдруг, ни с того ни с сего бросилась в пропасть, и еще многое другое. С тех пор мы оставили Англию в покое.
За исключением спутников. Они, похоже, летают слишком высоко и слишком быстро, и то, что творится в Англии, их не затрагивает. Именно с их помощью мы смогли зафиксировать характер установившейся в вашей стране погоды. А она поистине удивительна. Много сотен лет погода в Англии служила темой бесконечных шуток, а теперь она у вас просто идеальная длинное ясное лето, с дождем именно тогда, когда это нужно для хорошего урожая; снегопад на Рождество, а затем сильные морозы, переходящие в раннюю мягкую весну. А на следующий год все по новой. Но и в рамках этой схемы порой появляются очаги совершенно необъяснимых погодных аномалий. Взять хотя бы грозовой фронт, три недели кряду простоявший над Норвичем прошлой осенью. По всей стране в это время стояла идеальная погода для уборки урожая. Мы наблюдали некоторые совершенно невероятные облачные формирования на границе с Уэльсом и в районе Нортумберленда. Какое место ни возьми, там всегда может, вопреки всем законам и прогнозам метеорологии, возникнуть туман, или пойти дождь, или выглянуть солнце. Ну совсем, как это только что произошло с вашей помощью.
И в этой связи вы, мистер Тинкер, интересуете нас вдвойне. Прежде всего вы можете объяснить совершенно непонятную до этого времени погоду в Англии. А во-вторых, похоже, что машинофобия, поражающая всех, кто ступает на английскую землю, на вас не действует. Судя по всему, вы первый бесспорный случай из всех двадцати миллионов, покинувших пределы Англии.
– Двадцать миллионов?! – воскликнул пораженный Джеффри. – Но как же они добрались сюда?
– Время рождает своих героев, – усмехнулся Палье, – особенно, если на этом можно сделать деньги. Первое лето пароходы стояли вдоль всего побережья Англии, вдоль той невидимой границы, за которой начиналась загадочная машинофобия. К ним бесконечной чередой подходили парусные лодки. Многие отдавали все, что у них было, лишь бы покинуть Англию. Они прибывали сюда сотнями тысяч. Только в Морле, здесь, вместе со мной, работало тогда двенадцать человек. В Кале отдали иммиграционной службе целых три квартала, и то едва справлялись с потоком беженцев. А вы, англичане, стали именно беженцами. Когда мне было столько лет, сколько сейчас вам, мистер Тинкер, я видел других беженцев – они спасались от наступавших гитлеровских войск. Я видел беженцев, несущих тюки с бельем, с детьми и попугаями, везущих свои чемоданы на тачках и повозках, плачущих, побежденных людей. Такими к нам пришли и вы, пять лет тому назад.
И никто не скажет, сколько человек погибло. Там, в Англии, легко понять почему, нет нормальных лекарств. Эпидемии опустошали города. По снимкам из космоса мы знаем, что Лондон и Глазго горели несколько недель. Но мы не знаем самого главного: отчего все это произошло.
– А какая теперь разница? – устало спросил Джеффри.
– Если это случилось в Англии, – ответил ему генерал, – то это может произойти и во Франции. И в России. И в Америке… Парень, твоя страна заболела. Сначала мы ее изолируем, потом обследуем. Мы работаем не для Англии. То, что мы делаем, нужно Франции. Нужно Европе, всему миру.
– Ну хорошо, – сказал Джеффри. – Я расскажу все, что знаю. Пусть это и не много, ведь я потерял память. И Салли тоже, хотя, честно говоря, вряд ли она представляет себе, что творится за пределами Веймута. Чего бы мне хотелось, так это вернуться и попытаться выяснить, в чем там дело… Если, конечно, вы мне поможете… На ради Франции, и не ради мира, а чтобы знать. (А еще ради дяди Якоба. И если получится, он постарается не упоминать про Раднор).
– Можно и мне с тобой? – спросила Салли.
– Нет, – хором ответили Джеффри и месте Палье.
– Да, ты должна отправиться вместе с братом, – сказал генерал.
– Я думаю, мне тут не понравится, – продолжала Салли. – Мне кажется, эти штуки просто ужасны. – И она показала в окно на "рено", который на полной скорости, в экстазе визжа тормозами, преодолел крутой поворот и помчался дальше мимо благосклонно взирающего на него жандарма.
– Ты скоро к ним привыкнешь, – попытался успокоить ее месье Палье.
– Тебе лучше остаться здесь, – добавил Джеффри. – Честно говоря, Англия слишком опасна. Тут, по крайней мере, никто не станет топить тебя за то, что ты нарисовала пару картинок.
Генерал недовольно хмыкнул.
– Вы правы, мадемуазель, – заявил он. – Вы должны ехать. Ваш брат не помнит, что сейчас творится в Англии. Ему нужен проводник. И никого кроме вас все равно нет. Мишель, это необходимо. – И он что-то очень твердо сказал Палье по-французски.
Джеффри, немного привыкший к звукам французской речи, сумел разобрать только, что дети, мол, все равно ничего существенного не знают, а вот разведать, вполне возможно, смогут куда больше других агентов.
– Молодой человек, – генерал снова повернулся к Джеффри. – В сложившейся ситуации ваши способности – оружие более грозное, чем, скажем, противотанковое ружье. Но если мы даже и отправим вас в Англию, что вы там будете делать? Не можете же вы обследовать весь остров, все двести тысяч квадратных километров.
– Я думал, – ответил Джеффри, – прежде всего отправиться в центры аномальной погоды, о который вы упоминали. Тот, что на границе с Уэльсом, кажется самым интересным.
– Почему? – И генерал до того забросал его вопросами, измотал мрачными взглядами и многозначительным хмыканьем, что Джеффри решил все-таки рассказать о записке дяди Якова и о слухах, окружающих Раднор.
– Понятненько, – кивнул генерал. – Мы направим вас к этой точке. Вы уточните, что там такое, узнаете точное местоположение, и тогда мы нанесем прицельный ракетный удар. Мы каленым железом выжжем болезнь. А когда вы вернетесь, то сделаете нам немного нормальной французской погоды. Знаете, последние пять лет мы вынуждены терпеть ваш ужасный английский климат. Должен же где-то идти дождь, не правда ли, Мишель?
И генерал засмеялся резким, лающим смехом, словно не часть позволял себе такую роскошь.