В наушниках настойчиво билось:
– Говорите! Вы слышите меня? Слышите?
– Мы не пострадали. Мы на земле и в безопасности, Эд. Но швы обшивки нашей шлюпки разошлись. Нужно провести тридцатишестичасовый тест Сирса на воздушные бактерии.
– Слушайте. – От облегчения Эд снова впал в менторский тон. – Вы находитесь в джунглях, в трех четвертях мили от открытой местности. Я приземлюсь на краю леса. Примерно через час будет темно. Ждите там, где вы сейчас находитесь, пока мы…
– Минутку, – перебил его Пол. Он вдруг почувствовал себя усталым и опустошенным. – Мы можем сами найти вас, нам это будет легче. Но очень важно провести тест Сирса. Мы уже вошли в соприкосновение с воздухом планеты, но…
– Что? Не слышу вас! Проклятье… – голос потонул в шуме и треске помех.
– Не выходите из шлюпки!
Молчание.
– Вы слышите нас?
Молчание.
– Ох, ладно, – сказал Пол, снимая шлемофон, и глупо добавил:
– Я устал.
Дороти расстегнула на нем ремни и быстро поцеловала его теплыми губами.
– Что, радио скончалось? – Райт осторожно распрямил длинные ноги. – Жаль. Я хотел рассказать Сирсу одну занятную историю одиннадцатилетней давности, которую только сейчас вспомнил. Про бедняжку Лу, которая покрасилась с головы до пяток в синий цвет. Не из-за денег, не из-за любви, не потому, что это смотрелось забавно, а просто потому, что ей было нечего делать.
– У вас нет повреждений, док, – сказала Дороти. – Серьезных, во всяком случае.
– Антрополога нельзя убить. Спросите моего студента Пола Мейсона. Кожа выдублена раствором, коего состав: десять частей любопытства к одной части статистики. Хуже того, доктор любых наук весьма устойчив к внешним воздействиям. Спросите мою студентку Дороти Лидс.
Лоб Пола был мокрым от пота.
– Эд напомнил мне, что через час стемнеет.
– Как близко мы находимся к ближайшим из этих параллельных линий?
– В трех-четырех милях, док. Это грубая прикидка.
– Помните большое скопление линий в пятидесяти-шестидесяти милях к югу отсюда? Оно отмечено на карте Эда. Мы, надо полагать, находимся… мм… в семидесяти милях от меньшего из двух океанов. Кстати, давайте называть его Атлантическим, почему бы и нет? А второй – Восточным Атлантическим. Как бы то ни было, океан расположен за той цепью холмов, которую мы видели, спускаясь вниз.
– Я видела костры на лугу, – сказала Дороти. – Там двигались какие-то существа.
– Мне тоже так показалось… Пол, я думаю над тем, сможет ли Сирс провести анализ воздуха, находясь на шлюпке. Часть необходимого оборудования осталась на "Арго". И еще, как они смогут связаться с нами? В любом случае им скоро придется начать дышать воздухом планеты.
Пол с трудом сдержал могучий зевок.
– Я все еще рассуждал в терминах "Арго", а ведь это все в прошлом… Знаете что? Мне кажется, что искусственная гравитация корабля была сильнее, чем мы думали. Сейчас я чувствую себя легче.
– Кислородное опьянение? – предположила Дороти. – Вдобавок здесь жарко.
– Градусов восемьдесят с лишним. Аварийные костюмы больше не защищают нас.
Они выбрались из костюмов, что в ограниченном пространстве шлюпки потребовало немалых усилий, и остались в своих старых шортах и куртках.
Райт пребывал в серьезном раздумье, пощипывая кожу на горле.
– Единственное преимущество того, что экипаж второй шлюпки не станет выходить наружу, заключается в следующем: если мы заболеем, они еще некоторое время будут здоровы. Ну, хоть какой-то плюс. Пол, как по-твоему, стоит ли нам пытаться добраться до них сегодня вечером?
– Три четверти мили, скоро стемнеет… Нет. Но, док, почему вы спрашиваете? С моей точки зрения это вы – руководитель экспедиции. В корабле командовал Эд, поскольку он один располагал необходимыми инженерными знаниями. Теперь это не в счет. Я хочу, чтобы вы знали мое мнение.
Райт отвернулся.
– Дороти?
– Конечно, вы, – мягко сказала она.
– Я… о, господи. Не знаю, хорошо ли это. – И Райт беспокойно добавил:
– Может, нам вовсе не понадобится руководитель. Нас всего шестеро… мы можем прийти к общему мнению…
Дороти добавила в голос чуть-чуть настойчивости:
– Я могу даже отказаться от собственной точки зрения. Но вот Сирс наверняка захочет, чтобы вы руководили. Энн, надо полагать, тоже.
Райт уронил седую голову на руки.
– Что до этого, – сказал он, – внутри моей головы живут человек пятнадцать, и у каждого свое мнение.
По подумал: "Ведь он же не стар. Ему всего пятьдесят два. Когда же он поседел, и почему мы этого не замечали?.."
– Пока, – сказал Райт, – давайте не будем ничего решать, ладно? Что, другие не вполне разделяют мои мечты о Люцифере?
– Никто никогда не разделяет вполне мечты другого, – сказала Дороти. – А я хочу, чтобы вы нами руководили.
– Я постараюсь, – с трудом прошептал Райт.
Дороти продолжала:
– Скорее всего, Эд воспользуется черно-белой логикой в оценке вещей. Энн – нет. Она ненавидит любые дискуссии и вообще не склонна принимать какие бы то ни было решения. Вы избраны, док… Пол, ты можешь открыть дверь?
Дверь открылась ровно на столько, чтобы в нее можно было с трудом протиснуться, и ее заклинило в поврежденной раме. Райт задумчиво уставился наружу, в сумерки.
– Я не лидер по природе. Я кабинетный ученый. – Пальцы его шевелились в бессознательном протесте. – Терпеть не могу принимать решения с бухты-барахты… а нам придется это делать слишком часто.
– Пусть лучше их принимает человек, которому не по душе это занятие, – сказал Пол.
Худое лицо Райта смягчилось.
– Я сам научил тебя этому, верно, сынок?.. Что ж, ладно. Для начала проведем инвентаризацию. Что у нас есть?
– Пищевые рационы для троих на тридцать дней, запакованные одиннадцать лет назад. Две автоматические винтовки, один карабин, три автоматических пистолета, три сотни патронов для каждого вида оружия. Нам следовало погрузить на шлюпки больше… но мы этого не сделали. Три четырехдюймовых охотничьих ножа, очень хороших…
– Вот эти, по крайней мере, не кончатся, как патроны. Если их беречь.
– Верно. Два запечатанных ящика с семенами, никто не знает, какими. Шесть комплектов комбинезонов, шорт и курток. Три пары обуви на каждого. Федерация учла, что вы с Энн можете немного подрасти, Дот. Подошвы и верх из пласты, продержатся несколько лет. Инструменты для плотника. Вместо них в шлюпке Эда садовый инвентарь. Сирс погрузил свой микроскоп?
– О, конечно, еще бы, – отозвалась Дороти, умело подражая манере, в которой любил изъясняться толстяк.
– В каждом аварийном костюме есть аптечка, радиевый фонарик (года два, пожалуй, протянет), компас, полевой бинокль… а если кто догадался положить в свой костюм что-нибудь еще, тем лучше. Набор технических руководств, большинство из которых бесполезны, когда нет корабля. Но, по-моему, здесь есть кое-что по столярному делу, примитивным орудиям труда и оружию – то, что нужно для выживания…
– О, книги! – Райт с громким стоном вцепился себе в волосы. – Книги!
– По столярному делу?
– Да нет же! Книги на "Арго"! Все книги, целая библиотека – до меня только сейчас дошло, что они погибли. Весь цвет человеческой мысли, все лучшее из созданного человеком, нетленное… "Одиссея"… музыкальные партитуры Энн, выбранные тобой альбомы по искусству, Пол, и твои собственные наброски и картины…
– Ну, это как раз не потеря…
– Не говори, как последний идиот! Шекспир… "Божественная комедия"…
Дороти с трудом повернулась в тесноте и обняла его обеими руками.
– Док, успокойся, милый, пожалуйста.
– Я не помню нескольких страниц из "Гекльберри Финна". Целые страницы потеряны!
Дороти утирала его слезы полой куртки.
– Док, смиритесь. Перестаньте терзать себя. Ну перестаньте же!
Спустя некоторое время Райт сказал потухшим голосом:
– Продолжай инвентаризацию, Пол.
– Так… Копия карты, которую Эд вчера сделал по орбитальным фотоснимкам этого района, примерно сто квадратных миль. Мы находимся близ восточной стороны этого квадрата. Эд сделал еще одну карту, карту всей планеты, но ее копии у нас нет. Ну вот, это все, чем мы располагаем.
– Ножи, – пробормотал Райт. – Ножи и несколько простых орудий.
– Огнестрельное оружие может нам помочь, пока не кончатся патроны.
– Да, пожалуй. Но через тридцать лет…
– Через тридцать лет, – сказала Дороти, все еще прижимая к себе его голову, – через тридцать лет вырастут наши дети.
– Ох. – Райт нашарил ее пальцы. – Тебе почти хотелось, чтобы случилось так, верно? Высадиться и не возвращаться?
– Не знаю, док. Может быть. Я не уверена, что верила в возможность вернуться. Дети, выросшие в государственных сиротских приютах, как я и Энн, которые знали только крошечный мир внутри недоступного большого, отличаются от других людей. Так? Хотя многих большой мир впитывает в себя. – Она улыбнулась каким-то своим воспоминаниям. – О, мы научились таким вещам, о которых не догадывались наши директора. А когда мы с Энн начали подготовку как эти… Юные Добровольцы, и они принялись набивать наши головы всевозможными знаниями, это было здорово! Мне кажется, к этому времени я уже хорошо себе представляла большой мир. Видите ли, сиротский приют был приятным местом: чисто, гуманно, приветливые учителя, которые вечно куда-то спешат. Они так старались, чтобы я никогда не услышала, например, слова "ниггер". Невежество – плохой изоляционный материал, как вы считаете, док? И почему, док, после всего, что люди узнали, передумали и обсудили за последние сто лет, в наш экипаж не вошел ни один представитель восточных рас? Не обязательно из империи Дженга, в нашей собственной Федерации их огромное количество – ученые, техники, кто угодно.
Райт постепенно успокоился.
– Я спорил по этому поводу, – сказал он, – и получил ответ. Мне сказали, что права и привилегии, которые недавно были даны империи Дженга в области космического строительства, позволят азиатам построить свой собственный корабль. В этом ответе можно прочесть между строк убеждение, что человечество будет и впредь оставаться разделенным на два лагеря. Эх! Есть вопросы, в которых политики ни за что не поступятся своим упрямством. Даже Дженсен не смог их переубедить.
– Такова история, – сказала Дороти.
"Как ей это удается? – восхищенно подумал Пол. – Она говорит словами и говорит жестами, и прогоняет черную тоску, прежде чем та успеет завладеть человеком. И она поступит так с кем угодно – неважно, хорошо она к нему относится или плохо. Она была первой (и единственной), кто сказал мне, что существуют вещи важнее любви. Она сказала мне это не словами, но поступками."
– В общем, – закончила свою мысль Дороти, – мне кажется, сиротский приют необдуманно взвалил на наши хрупкие плечи заботу о судьбах человечества, это ведь всего лишь плечи. Пол, почему ты не спишь? Вы тоже, док. А я пока посторожу. Если снаружи что-нибудь зашевелится, я разбужу вас обоих. Засыпайте, мальчики.
Пол попытался уснуть, но, хотя тело его устало, ум продолжал беспокойно работать. Двадцать первый век свел на нет случайности техники. Но вот "Арго" лежит на дне озера из-за технической погрешности. Не такая ошибка, как те огромные ошибки, которые человек двадцать первого века продолжает делать в общении с себе подобными и которыми он шумно пренебрегает, но инженерная ошибка – нечто, к чему человек двадцать первого века относится с суеверным ужасом, как некогда к преступлению против морали. Ныне смертным грехом считается переврать цифру. Если кто-то, как Райт или сам Пол, озабочен агонией и растущими страданиями человека, встревожен парализующей стерильностью государственного социализма и еще худшим параличом неприкрытой тирании, он держит рот на замке – или даже бессознательно уступает давлению, которое превращает этические реалии в казуистическую игру смыслов. Власть имущие говорят: "Войны не будет! А если будет, то у нас есть кое-что наготове". Если кто-то ничем не отличается от большинства из трех миллиардов жителей Земли, его основная позиция – не высовываться. Наступление третьего тысячелетия отпраздновали новой веселой песенкой: "Прижмись ко мне, милашка – за все заплатит дядя"… В общем, плюй на все и береги свое здоровье.
Здесь невероятно тихо. Даже на Земле джунгли наполнены звуками птиц и насекомых… Он заснул.
Когда Райт разбудил Пола, было темно.
– У нас гость.
Тьма имела розоватый оттенок, но не закат был тому причиной. Планета имела две луны, вспомнил Пол, одну большую, белую и далекую, вторую красную и поближе. Может, взошла красная луна? Он посмотрел в полуоткрытую дверь, удивляясь, почему не боится, и увидел что-то бледное, большое, действительно освещенное красноватым светом луны. Существо покачивалось на ногах, подобных колоннам. Похоже, оно прислушивалось. Или принюхивалось, уловив в воздухе необычные запахи. А еще на черном бархате ночи, подобно сапфирам, были разбросаны сверкающие синие точки. Они двигались, исчезали и появлялись вновь.
– Синие светляки, – шепнула Дороти. – Синие светляки, вот и все.
Пол почувствовал, что она сдерживает дыхание, и сам подавил глупый смешок. "Мы бы обошлись и без белого слона".
Молочно-белая туша девяти-десяти футов высотой в холке, морда как у тапира, черные бивни, загнутые вниз круче, чем у земного слона. Подвижные уши шевелились, изучая ночь. У основания шеи животного имелся овальный горб. Животное стояло мордой к людям. Оно нагнуло ветку и принялось жевать листья, время от времени роняя веточки. В молчании оно стало постепенно удаляться, задумчиво жуя на ходу с умиротворенным похрапыванием.
Райт прошептал:
– Планета Люцифер не востребовала нас.
– Пол… я выходила наружу на минутку, пока вы спали. Почва твердая. Запах – цветы, наверное – напомнил мне запах красного жасмина.
– Я тоже выйду.
– Нет, только не сейчас, когда это животное…
– Похоже, мы ему не мешаем. Я не буду отходить далеко.
Пол знал, что Дороти пойдет с ним. Ощутив землю под ногами – почти забытое ощущение – он обернулся, чтобы помочь Дороти спуститься. Ее темные глаза сверкали в лунном свете, как бриллианты.
Это могла быть ночь в любом из миров Галактики. Сплетение ветвей над головой, звезды в прорехах листвы, красная луна за облачной вуалью. Синие светляки…
Но где-то плакал ребенок. Едва слышный издалека, то пропадая, то возвращаясь, плач говорил о тоске, горе и одиночестве. Водопад? Ветер в верхушках деревьев? Но деревья стояли тихо, а звук был слишком похож на голос живого существа. Дороти пробормотала:
– Он плачет так с того момента, как взошла луна.
Она прижалась к Полу.
– Знаешь, я могу сказать о тебе только одно: ты не испугана.
– Не испугана, Пол?
– Нет.
– Но обещай, что никогда не покинешь меня, Адам.