XI
Тебе никогда не дается желание без того, чтобы не давались силы осуществить его.
Возможно, однако, что для этого тебе придется потрудиться.
Мы приземлялись на огромном пастбище рядом с прудом в три акра для купания и водопоя лошадей, вдали от городов, где-то на линии, соединяющей Иллинойс и Индиану. Никаких пассажиров. Я подумал, что у нас выходной.
– Послушай, – сказал он. – Нет, не слушай. Просто побудь в тишине и понаблюдай. То, что ты увидишь, – это никакое не чудо. Почитай учебник по атомной физике… Даже ребенок может ходить по воде.
Он сказал мне это и, словно даже не замечая, что там была вода, повернулся и прошел несколько ярдов от берега по поверхности пруда. Это выглядело так, как если бы пруд был миражом жаркого летнего дня над каменным озером. Он твердо стоял на поверхности. Ни волна, ни рябь не забрызгали его летных ботинок.
– Вот. – сказал он. – Давай, сделай это.
Я видел своими собственными глазами. Это было возможно, потому что он там стоял, поэтому я пошел, чтобы присоединиться к нему. Ощущение было такое, словно идешь по прозрачному голубому линолеуму, и я засмеялся.
– Дональд, что ты со мной делаешь?
– Я просто показал тебе то, чему каждый рано или поздно научится. – сказал он, – а ты как раз оказался под рукой.
– Но я…
– Послушай. Вода может быть твердой, – он топнул ногой, и звук был такой, будто чем-то кожаным ударили по камню, – или нет. – Он снова топнул, и вода из-под башмака обрызгала нас обоих. – Уловил? Попробуй-ка!
Как быстро мы привыкаем к чудесам! Меньше чем через минуту я начал думать, что хождение по воде возможно, естественно и… что еще?
– Но если теперь вода твердая, то как же теперь мы сможем ее пить?
– Точно так же, как мы ходим по ней, Ричард. ОНА – не твердая, и ОНА – не жидкая. Ты и я решаем, какой она будет для нас. Если хочешь, чтобы вода была жидкой – думай, что она жидкая и пей ее. Если ты хочешь, чтобы она стала воздухом, веди себя так, словно это воздух, и дыши ею. Попробуй.
Может быть это как-то было связано с присутствием столь продвинутого существа, подумал я. Может быть, этим вещам позволительно случаться в определенном радиусе, скажем – футов пятьдесят в окружности…
Я опустился на колени к поверхности воды и опустил руку в пруд. Жидкая. Затем я лег и опустил лицо в его голубизну, и вдохнул доверчиво. Она вдыхалась, как теплый жидкий кислород, без удушья, без задыхания. Я сел и вопросительно посмотрел на него, полагая, что он без слов знает, что у меня на уме.
– Говори, – сказал он.
– Почему я должен говорить?
– Потому что то, что нужно сказать, точнее всего выразить можно выразить словами.
– Если мы можем ходить по воде, дышать ею и пить ее, то почему мы не можем делать того же с землей?
– Так. Молодец. Смотри.
Он легко пошел к берегу, словно по нарисованному озеру. Но когда его ноги коснулись земли, там, где начинается трава за песком, он стал погружаться, пока через несколько медленных шагов не оказался по плечи в земле и траве. Словно пруд неожиданно стал островом в море. Какое-то время он плыл по пастбищу, разбрызгивая вокруг темные глинистые капли, потом подержался на поверхности, затем поднялся и пошел по ней. И неожиданным чудом стало видеть человека, идущего по земле!
Я стоял на пруду и аплодировал его исполнению. Он поклонился и похлопал мне.
Я пошел к краю пруда, представил землю жидкой и коснулся берега кончиком ноги. На траве кругами пошла рябь. Глубока ли земля? Я чуть было не спросил вслух. Земля была так глубока, насколько я представляю себе. Два фута глубины, подумал я, она будет глубиной два фута. И я пошел вброд.
Я уверенно ступил на берег и погрузился с головой, мгновенно провалился. Под землей было черно, жутко, и я стал пробиваться обратно, задерживая дыхание, барахтаясь, по направлению к твердой воде, к краю пруда, за который можно было ухватиться. Дон сидел на траве и хохотал.
– Ты замечательный ученик, знаешь ли ты это?
– Никакой я тебе не ученик! Вытащи меня отсюда!
– Сам вылезай.
Я перестал барахтаться. Я вижу ее твердой и могу выкарабкаться тут же. Я вижу ее твердой… и я вылез, весь покрытый коркой затвердевшей грязи.
– Парень, ты порядком-таки вымазался, проделывая это! На его голубой рубашке и джинсах не было ни пылинки, ни единого пятнышка.
– А-а! – Я вытряс грязь с волос, вытащил ошметья земли из ушей. Под конец я вытащил бумажник, положил его на траву, шагнул в жидкую воду и очистился традиционным влажным способом.
– Я догадываюсь, что есть лучший способ очиститься, чем этот.
– Верно, более быстрый.
– Только не говори мне. Просто сиди и смейся, и дай додуматься мне самому.
– О’кей.
В конце концов мне пришлось, оставив за собой потоки воды, пойти к Флайту и переодеться, развесив мокрую одежду сушиться на креплениях крыла.
– Ричард, не забудь о том, что ты сделал сегодня. Легко забыть свои времена знания, и однажды начать думать, что были сны или старые чудеса. Ничто хорошее – не чудо, ничто хорошее – не сон.
– Мир – это сон, говоришь ты, и иногда он чудесен.
Закат. Облако. Небо. – Нет. Их образ – это сон. Красота реальна. Можешь ли ты понять разницу?
Я кивнул, почти понимая. Позже я украдкой взглянул в справочник.
Мир – это твоя ученическая тетрадь, на страницах которой ты решаешь свои задачи.
Он не есть реальность, хотя ты можешь выразить реальность в нем, если захочешь.
Ты также волен написать чепуху, или ложь, или вырвать страницу.