НАЗАД | INDEX | ВПЕРЕД

6.

Один я в целом корпусе, как мумия фараона в пирамиде. Уж две недели как с моей подачи сотворили из технопарка укрепрайон, а то и линию Маннергейма. Двери утяжелили и кругом замков понавешали. После этого из консультантов меня снова разжаловали в простые охранники. Положено теперь носить бронежилет и шлем – такого подлого результата я не ожидал. Всякая фигня, вроде того, как пожрать или опростаться, становится творческим делом, как у Жанны Дарк в полных доспехах. Погуляешь немного в этом облачении, и былая жизнь сахаром покажется. Сторожевой будки больше нет, вместо нее выделенная буфетными стойками площадка посреди холла. Хочется в таком месте не отстреливаться, а продавать компот. Тем более и вооружение хилым осталось, ребяческим. Все тот же 9-мм револьвер Стечкина-Авраамова в кобуре болтается. Есть еще гладкоствольное помповое ружье. Калибр приличный, а вот прицельная дальность очень хилая. Гранатомет бы не помешал, но не положено. Однако, есть и у нас смекалка, чтобы перейти вброд Уголовный Кодекс. Вот лежит под стулом штука, похожая на большой фонарь. Это плазменный резак из лаборатории металлообработки. Поди докажи, прокурор, что сей "фонарик" не опытный агрегат, не сверхнаучный прибор, снесенный для пущей сохранности в рубку сторожевого бойца. А еще три самодельные гранаты в жилетные кармашки вложены. По внешности это банки пива, пролил из них жидкость – тут же она и испарилась. Но жидкость там мощная, можете поверить. На меня смотрит компьютер, который сигналы от детекторов слежения по всей внутренней сети собирает и обмозговывает. Если точнее, рядом со мной только экран, а сам компьютерный сервер в хорошо защищенной комнатке. Второй экранчик, размером не больше часиков, у меня на запястье, в наручном терминале. Когда сервер имеет что сообщить, то делает это не только словами на экранах, но и красивым голосом – через микронаушник, который у меня в ухе сидит. Так вот, последние три недели ни одна тварь даже не дристанула нигде. Поэтому начиная с сегодня распоряжением начальства количество охранников на смене опять сокращено с двух до одного. Хорошо, что дежурного в самом бюро оставили. И что, можно доверять этому спокойствию? То ли забились трусливые гады в свои норы, чувствуя превосходящие силы. Воруют по ночам самогон у ханыг и ждут лучших времен. То ли нагло слоняются, где попало, а детекторы не могут их засечь. Если точнее, детекторы секут много чего, а вот настроить их и вычленить нужные сведения обязан сетевой сервер. Я эти три недели не сидел, разинув рот, перед экраном, а, наоборот, хватался за любое возмущение в сети слежения. Шуровал рельсовыми видеокамерами, лазал во всякие темные места; физзарядка есть, а толку нет, никаких осмысленных признаков, что червяги здесь. И сегодня детекторы немало поорали. Я посуетился, побегал от рубки до сомнительных участков и обратно, изрядно вспотел, нашел лишь в одном месте дребезжащую на ветру форточку, наконец, успокоился и понизил чувствительность сети. Это делали все охранники до меня. Послушают трезвон минут десять, а затем вызовут управляющую систему и наберут команды: System open Perimeter А no active Sensitivity change – 10 auto Perimeter А active После этого пьют кофе и ковыряют в носу. И мне ничего лучшего не придумать. На тысячу маленьких сторожат ведь не разлетишься. Поэтому… поэтому если вдруг поползут червяги со всех сторон, то смогу лишь подпустить их поближе и геройски взорваться вместе со всей их честнОй компанией. Итак, сижу я в полном раздрае. От нечего делать размышляю хрен знает о чем. Представляю себе даже, что червяги уже вползают в технопарк, шипят, высовывают хоботы, клацают четырьмя челюстями. Я все представляю-представляю и опять начинается суперпозиция… Я чувствую какое-то другое тело, словно свое. Выдох продавливает волну вдоль него, волне сопутствуют два ручья по бокам, жаркий и студеный. Пенисто смешавшись, они заполняют мир вокруг, заставляют все разбухать, разворачиваться и показывать нутро. Я просматриваю потроха не только шкафов, но и стен. Вдох приносит биения-пульсы других живых существ, от какого-то предвкушения становится кисло во рту. Мое чуднОе зрение выворачивают, как пакет, пробегающую мимо крысу. Резким сжатием смешиваю оба своих ручейка и вырывается на этот раз из меня жгучая пена. Она впитывает крысу, грызун меняется в лучшую сторону, становится горячим и рыхлым, в общем, хорошим, как пожарская котлета. Я, кажется, узнаю местность – подвал, который в левом крыле здания, со всяким там архивным хламом. Я ощущаю странные желания. Найти "теплого-влажного", похожего на крысу, но большого, двуногого, засевшего… на узле путей. Он нам мешает. Сожрать его, и этот будет вкусно, это принесет радость, заодно и узел развяжется. Скоро двуногие-теплые-влажные будут низвергнуты. Мы сбросим их иго. Их неправедная власть над миром закончится. Кто раньше пресмыкался в грязи, тот возвысится. Мы никогда уже не уйдем во мрак ничтожности и незаметности. Вставай, проклятьем заклеймленный, весь мир жуков и червяков… А у двуногих-теплых-влажных останется только одно дело: служить гнездами для наших выводков. Мы пробьемся к кристаллу владычества. К той прекрасной светлой грани, что придает могущество плоти. К чудесной ярко-черной грани, несущей бессмертие, неистребимость во тьме потомства. К ароматной алой грани, в которой таится радость вкушения побежденного врага. К той благоухающей синей грани, что изливает счастье превосходства нашего единства над сборищами чужих. И вот сеанс телепатии, или может квантовой телепортации, довольно плавно закончился. Вернулись чувства, нормальные человеческие, никакой суперпозиции. Я в рубке. Но червяги торопятся ко мне, прутся со стороны архивного подвала – мне ли не знать об этом. Скорее всего, они придут по коридору левого крыла и попросят любить да жаловать. Железная дверь надолго их не задержит, их вообще ничто не может остановить, потому что они несут возмездие обнаглевшему человечеству. А что, мы, люди, разве не наглые? В основном, да. Даже я, если распоясаюсь… В рубке стало неуютно. Я вышел из-за буфетной стойки и вместе со своим оружием перебрался в уголок, где имелась парочка диванов и была хороша видна дверь, ведущая в левое крыло. Залег, взяв ее на мушку. Я уверен, что отсчет времени пошел: девять, восемь, семь… Сеть, не молчи… И наконец сетевой сервер включается в работу. В секторе L-2 детекторы потихоньку начинают реагировать на движение посторонних объектов. Сервер показывает на крохотном экране несколько клякс, которые движутся не только по коридору левого крыла, но и по подземным коммуникациям – ну заваруха, твари в самом деле пробивают бронированные (благодаря мне) двери будто картонные! Часть детекторов уже вышла из строя, особо те, кто были подключены на оптоволоконные линии связи. "Если скорость движения не изменится, то червяги окажутся в холле через две минуты пятьдесят девять секунд. Извините, скорость увеличилась… через две минуты двадцать пять секунд."-- сообщает сервер благожелательным голосом. Обычный телефон уже смолк. Пытаюсь позвонить нашему дежурному по мобильному хэнди. Вот зараза, оператор сотовой связи сообщает, что мой номер "временно отключен". Все ясно, наше бюро забыло вовремя заплатить за пользование номером. Что же, остается одно – готовится к встрече морально-психологически. Накручиваю себя, внушаю, что червяга – обычная вонючка, которую я скоро посажу в клетку и буду пускать дым от сигареты ей в нос. Из-за этого накручивания у меня опять психологическое расстройство. Снова суперпозиция, я представляю себя гадом ползучим. Ползу, и вся обстановка не проплывает мимо меня спереди назад, как у всех нормальных животных. Предметы появляются слева, мелкие, слегка сплюснутые, они находятся внутри пузырьков наблюдения; в центре пузыри больше, предметы уже четкие, но сильно расплющенные, среднего размера; справа пузыри здоровенные, а предметы в них совсем размазанные. И окончательно размазавшись, они исчезают. Вот плывет ко мне дверь и доплывает в виде почти что развернутого жеванного журнала. Хорошо проглядываются жилки и раковинки в металле – из какого дерьма нынче штампуют ответственные вещи. Я смешиваю потоки своих сил и на выдохе разрываю дверь. За проемом тот самый "двуногий-теплый-влажный", который нам мешает. Вот и он плывет ко мне внутри пузырька наблюдения. Сейчас пузырь немного разбухнет и я шпокну его… А вот этого не надо! Я не червяга; я, может быть, плохой, никудышный, но я не червяга. Я ведь точно против того, чтоб лакомиться самим собой, даже в случае отсутствия других продуктов. Я вражескую психологию сдергиваю с себя как грязную рубаху и становлюсь человеком, если точнее – Сашей Гвидоновым. Вовремя я очухался и покончил с суперпозицией. Дверь-то, ведущая в коридор левого крыла, и в самом деле лопнула посредине. Дыру обрамляли рваные клочья металла – наверное, это напоминало цветок. А потом из цветка как дюймовочка выскочил червяга. И что самое интересное (мне это сразу врезалось в память) – он довольно отличался от того монстра, которого я видел в подвале. Метамерность сохранилась, но членики выглядели неодинаково: выраженная голова, грудка, брюшко, хвост; общие размеры тоже крупнее. Этот червяга где-то около метра длиной. На члениках отростки, короткие густые на передних, длинные редкие – на задних. Это то ли ноги, то ли щупальца. Червяга встал, покачиваясь, на свой последний раздвоенный членик, можно сказать, в полный рост. И немного согнулся. Елки, да он же сейчас прыгнет… Я едва успел отреагировать. Едва успел, но реакция у меня все-таки четкая, автоматическая как у любого приличного снайпера и компьютерного игрока. Я был точен и разнес посетителя из помпового ружья – только брызги и полетели. Все-таки ружейные пули двенадцатого калибра оказались для метамерных гадов более существенными чем автоматные пилюльки калибра 5,45-мм. Но вот в дыре закачалась голова другого посетителя. С его челюстей свисала слизь – наверное от сильного аппетита. Несмотря на это я промазал. Червяга запрыгнул в холл, и мгновение спустя сияющий плазмоид сжег рубку. Плазмоид! То есть шаровая молния. Она слетела с раздвоенного кончика его хвоста, изогнутого сейчас как у скорпиона… Как можно догадаться, в рубке-то меня не было. Поэтому я и смог засадить в червягу две пули из помпового ружья. После этого он был еще жив! Хотя и не совсем здоров. Тут же на пострадавшего гада спрыгнул следующий из очереди. Раненый пытался цапнуть своего жлобоватого товарища крюками. А я воспользовался этим, чтобы несколько раз продырявить жлоба из своего ствола. "Червяги находятся под полом холла, – сообщил сервер, пока я перезаряжал трубчатый магазин помпового ружья, – а также непосредственно за дверью, ведущей из центрального коридора. Численность – порядка 7-8." Крохотный экран, пристегнутый к запястью, показывал кляксы, которые наглядно расползались и делились именно в том секторе, где находился я. Из-за адреналиновой накачки зашкалил пульс – пол как будто стал дыбиться в разных местах. Я засадил пулю в червягу, скользнувшего через проломленную и искрящую разрядной сеточкой дверь центрального коридора, и тут пол взорвался совсем рядом со мной, расшвыряв паркет. Гибкое тело врага моментально выпорхнуло из образовавшейся ямы. Тут я опробовал свой резак, располовинив живую колбасу на две бешено извивающиеся половинки. Теперь безо всякого сервера понятно, что еще три секунды секунд обождать, и останется только написать на стене: "Погибаю и сдаюсь". Я задал стрекача к лифту, а он под воздействием кнопки трещит, жужжит, поет, словно кенарь, но не больше. Обстановочка стала напоминать фильм ужасов. Где-то во глубине моего разгоряченного мозга возникла реклама: "Смерть в зале обеспечивается удобной планировкой и качественным оборудованием". Нет, нет, еще не смерть. Есть еще возможность покинуть гибнущий холл. В запасе остался подъемник технических грузов. Подъемничек заурчал, как верный пес, и замигал огоньком, что "рад стараться". Но от гостей надо было еще оторваться. Я стрелял по червягам, вылезающим через дыры в дверях и полу, пока чей-то хобот вырвал у меня любимое оружие. Ко мне метнулись молнии, но я, совершив маневр, уже сиганул в люк грузовой шахты. Устроился на подъемнике в турецкой позе, начинаю взлетать, кайф полный, как у владельца ковра-самолета. А в холле тем временем начинается вечеринка в стиле Лысой горы, лопаются "разваренные" двери, обваливается пол. Страшные нервические звуки… Продолжать безнадежную борьбу не хотелось. Наоборот я сознавал, что долг выполнен полностью – как выражаются генералы при вручении медалей и прочих значков: "Все, что могу". Я надеялся, что Пузырев как-нибудь догадается и пришлет за мной завалящий дирижабль. Почему-то этот дирижабль с салоном и баром прикипел к моему сердцу. Лишь бы прислал, а после я никуда соваться не буду, будто меня и нет вовсе. Пусть теперь правительство повоюет, пусть-ка народ поднимется на смертный бой. Проклятая орда тут как тут. Пусть Гиреев убедится, что червяги уже покончили со всеми мелкими наглыми соперниками вместе с их мелкими наглыми достижениями. Пусть всем миром найдут вождей, которые заведут толпу на борьбу против зверского ига. Пусть объявят призыв в канализационные части и мобилизацию подвальных войск. И пусть не забудут поставить мне прижизненный памятник, можно без коня и змеи, просто в виде фиги, но, чтобы под монументом вместо музея – пивзал. И конечно же, пиво герою без очереди, за символическую плату. Я так замечтался, что не сразу заметил, что за мной увязался червяга. Сжимаясь и разжимаясь, будто гармошка, с легкой музыкой разрядов, напоминающей попукивания, быстро перебирая отростками-ножками. Уже какой-то запах поганый пошел от пластиковых деталей моего подъемника. Я пострелял из револьвера в догоняющего. Ну и что, брызнуло пару струек, хлюпнули, как в желе, свинцовые таблетки. Наверное, жвахнуть в меня молнией было неудобно, но зато шип с хрустом воткнулся в подъемник. Монстр повис на своем хоботе в пяти метрах ниже меня. Чтобы догнать меня, червяге надо было просто втянуть свой хобот как макаронину. Ну, а мне оставалось только одно, карабкаться вверх по несущему тросу, пытаясь улепетнуть от неутомимого преследователя. Я само собой выложился на дистанции и, когда червяга стал выбираться на площадку подъемника, был выше метров на пять-шесть. Всего. Но, ничего не попишешь, надо бросать гранату. Гранату я уронил, внизу полыхнуло, заискрило как дискотеке, подъемник неловко крутанулся как пьяная женщина на танцах и стал падать, уже не удерживаемый тросом. А меня подбросило. Заодно всю шахту заволокло вонючим дымом. Как хорошо, что граната не осколочная, я же без бронетрусов. А червяга то ли улетел, то ли взорвался вместе с лифтом. Несущий трос уже не наматывался на барабан, а спокойно висел над дырой шахты, и я вместе с ним. До выхода-люка оставался один метр. Этот метр, чтоб ему исчезнуть из палаты мер и весов, выбрал из меня последнюю силу. Я отжимал ножом защелку люкового замка, мозги уже затянуло токсичным туманом, легкие рвались в истошном кашле, руки ни в какую не желали слушаться, а шахта кружилась вокруг, будто вальсирующая Матильда. Я все-таки из шахты выбрался и "поплыл" с креном и дифферентом подбитого эсминца по коридору. Если это седьмой этаж, надо добраться до лаборатории фирмы "Гифтманн". Там стоит компьютер со спутниковой связью. Я это дело приметил, когда недельку назад приходил справляться насчет рецепта приготовления спирта из стула (шкафа, стола и других деревянных предметов). Каких-то сорок шагов до лаборатории, а я по дороге все более потом заливаюсь. Сервер на мой наручный экран вывел настораживающую информацию – пятнышки стремительно распространялись вверх по зданию, как будто червяги задействовали вентиляционные каналы, а то и какие-то непонятные щели. Впрочем, до седьмого этажа им было еще далеко. "Распространение червяг происходит по функции Пригожина-Мартенса, – сообщает сервер, – В их движении происходят раз за разом скачки по уровню организации для достижения целевой функции." "И какая у них цель, сервер?" "Анализ траекторий показывает что целью являетесь вы,"-отозвался компьютер. И вырубился. Видно, червяги добрались до защищенной комнатки и надавали ему по шее." Но если уровень их организованности скачкообразно растет, значит, они могут появится в любое время и в любом месте. Поэтому в этом чертовом коридоре мне ничто не внушало доверия. Я одурел от полноты чувств, перед глазами опять какое-то пенообразование, мельтешенье, я словно куда-то провалился и неожиданно увидел самого себя, проплавающего мимо в пузырьке. Много их там было, пузырьков. Откуда я смотрю на самого себя? Где находится наблюдатель, с которым я объединился в суперпозиции? Я поспешил вочеловечился и оценить ситуацию. Ну да, наблюдатель, то есть червяга, находится в трубе, в стояке отопительной системы, которая сейчас слева по курсу. Труба уже задрожала, а вместе с ней и батарея. Ну, если война, так она спишет все убытки – я срываю гранату с жилета, и бросаю под батарею. Затем совершаю тройной прыжок, вернее как-то пародирую его. Главное не побеждать, а участвовать. Когда приземлялся в заключительной третьей фазе, сзади хрустнула батарея, как кусок сахара, а следом фукнула взрывчатка. Мне поддало под зад, перевернуло и влепило в стенку. Без шлема голову потерял бы в самом прямом смысле. Впрочем, какое-то время я был уверен, что вместо башки сохранился только шлем. Кстати, рядом упала и стала щелкать крюками-челюстями голова, по счастью не моя, а червягина. Я попытался вспомнить, что мне вообще тут надо. Методом выбрасывания третьего, четвертого и пятого лишнего, допетриваю, что я хочу в лабораторию фирмы "Гифтманн". И что мне там требуется? Узнать рецепт получения самогона из стула? Нет, я уже его не узнал. Нет, мне надо кому-то позвонить. Как раз вырубилась электросеть вместе с освещением, червяги успели перегрызть все провода. Хорошо, что мой шлем оборудован прибором ночного видения. Опустил забрало и все предстало в призрачном зеленоватом свете а-ля преисподняя. Сколько времени у меня в запасе? Минуту ушло на то, чтобы прострелить кодовый замок, взломать дверь лаборатории. Завыла чертова сирена. Лаборатория большая, на двести квадратных метров, поделена еще на боксы полупрозрачными ширмами-перегородками. И как найти этот бесценный комп?.. По счастью в крохотных мозгах наручного терминала сохранился план здания, включая седьмой этаж – файлик мегабайт на триста. Так что сориентироваться я смог, в смысле отыскал за пару минут заветный компьютер, подключенный на спутниковую связь. Хотя электросеть вырубилась, в лаборатории имелся ИПБ <$F источник бесперебойного питания> на случай аварии. А сейчас авария и еще какая! ИПБ я запустил, зашипел у компьютера вентилятор, стала прогреваться системная дека, наполняя и меня жизненным теплом. Но едва не случился большой облом. Клавиатура заперта на ключ. Хоть падай и помирай. Но наручный терминал опять выручил, у него имелся инфракрасный параллельный порт, также как и у компьютера, так что можно было подсоединиться. Работая на своей микроклавиатурке с помощью зубочистки, я вошел в компьютерную систему, и она поинтересовалась, кто я такой. Ума достало назвать себя администратором, так что без особых затруднений я запустил коммуникационную программу и заставил забибикать спутниковый модем. Итак, коммуникационный канал установлен: через спутник на наземный ретранслятор, а там и в обычную телефонную сеть. Остается только набрать номер. Я слышу длинные гудки. Неужто к дежурному как и на прошлой смене завалилось трое бабенок из ближайшей заводской общаги? Наконец звонки проникли в его мозг. Еще минута прошла, пока его энцефалограмма оживилась, и саундбластеры компьютера выдали хриплый заплетающийся голос: "Девки… ну, девки, не мешайте…" Когда девки наконец унялись, я смог в трех словах ввести нашего дежурного в курс дела. На четвертое слово времени уже не хватило. Харон уже подгребал к моему берегу, считая, что поздновато для всякой суеты. "А кто будет расслабляться и думать о вечности, Пушкин что ли?" – подпускал ушлый паромщик. Я чувствовал червяг, карабкающихся по шахтам, ползущих по трубам и бегущих по коридорам с электрическими песнями. Все распластанные, низколобые, завистливые, зато с яркими хватательными способностями. Они были вместе и заодно, что не исключало подчинения и жертвования одних ради других. Они гордились своей свирепостью, как генералы жирными звездами на погонах. Все они внимали Великой Выси, требующую не поклонения, а только внимания и четкости на пути к сияющему кристаллу владычества. Червяги были особенно чутки к глубинным пульсам "двуногих-теплых-влажных", к этим трепетаниям, говорящим о слабости, страхе, разладе… В револьвере два последних патрона, вот и весь боезапас. Одна гранате по счастью завалялась в кармане. Плазменный резак я еще в коридоре обронил, когда кувыркался. Настроение стало кислым, ни одна ведь сволочь не успеет придти на помощь. А после того, как мне каюк, другим "теплым-влажным" тоже недолго радоваться, недолго пьянствовать и курить дурь, недолго валяться с бабами и баловаться на компьютерах. Нам нечего противопоставить этой силище, явившейся из выгребных ям. Никак не пригодятся нам революции, индустриализации и электрофикации. На хрен все эти танки, истребители, компьютерные системы наведения, рентгеновские лазеры. Чем все это лучше пушки из говна? Цивилизация цивилизацией, а Файнберг, Веселкин, Воеводов, Ромишевский, я, и все прочие – мы остаемся наедине с новым венцом природы, который желает стать венцом на наших могилках. А может, цивилизация вовсе не для нас. Мы только лепим кувшин, а хлебать из него будут другие. Я чувствую червяг совсем рядом, я марширую вместе с ними – я подползаю по коридору, пробираюсь по вентиляционным ходам, просачиваюсь по щелям в перекрытиях и стенах. Сейчас на НАШЕМ пути стоит один "теплый-влажный". Пульс его тверд и груб, как комья земли, чуть уйдет вбок – и неотличим от шума тьмы. Но скоро-скоро кто был плохой, тот станет совсем хороший. Нет ничего вкуснее сильного врага! Нет ничего вкуснее меня. Тьфу, зараза. Еще не хватало перед смертью стать шизофреником. И я вижу, как бегут уже трещины в потолке, сыплется штукатурка. У меня взмокли даже брови. Я как-то уже отрешенно стал разглядывать окрестности и вовремя заметил два довольно пузатых баллона, в застекленном шкафу стоят: с хлором первый, а второй с неизвестной дрянью. Две последние пули не себе приберег, пробил ими обе емкости. Зашипел, поступая ко всем желающим и нежелающим бесплатный газ. То, что текло из одного баллона было невидимым, из другого выходил дух желтовато-серого оттенка. Резкий запах резанул где-то во внутренностях носа. Я использовал Стечкина-Авраамова в качестве простой болванки, чтобы раскурочить оконное стекло. Сдернул пластиковую занавеску, одним узлом привязал ее к батарее, другим присобачил к себе. И шагнул за борт, если точнее вышел в окно. Вот я уже сушусь на занавеске, на метр ниже подоконника – неподалеку птицы летают – я вижу их тепловые силуэты – и я могу стать одним из них, правда ненадолго. Расстояния до земли разучился я бояться еще в армии, отсидев на деревьях в общей сложности не меньше месяца. В шахте лифта я тоже не слишком сдрейфил. Высота мне больше нравится, чем общество грубиянов-червяг. Да и сейчас она была смазана темнотой, а если точнее зеленоватыми сумерками. Правда, было обстоятельство, которое могло расстроить, если бы я уже не расстроился до самого максимума. Спасательница-занавеска потихоньку "текла", то есть растягивалась, собираясь вскоре лопнуть. А в лаборатории уже принялось все падать, разбиваться, отлетать, отскакивать. Двери, шкафы, стулья, перегородки, автоклавы, реакторы, колбы, штативы, пробирки. Отчитав добросовестно до семи, я чуть приподнялся, закинул в лабораторию последнюю гранату и опять съехал вниз. Два толчка почти наложились друг на друга, шпокнул боезаряд, а потом сдетонировала смесь хлора, воздуха и того джинна, что сидел во втором баллоне. Над моей головой бросились на улицу всякие ошметки, я же досчитал до трех и поспешил в лабораторию, чтобы больше не мучить занавеску. Некогда модерновая лаборатория превратилась в подобие развалившегося батальонного сортира. Завалена каким-то дерьмом, а оно, в свою очередь, засыпано белым порошком, то ли солью, то ли штукатуркой. Все перегородки напрочь снесло. Какие-то кучки продолжали ворочаться и как будто проявляли недовольство. Я решил дальше подоконника не двигаться. Эти паршивцы могут быть везде: на этаже, на лестнице, на крыше, на стенах. Круто я все-таки их раззадорил своими оборонными мероприятиями. Где-то неподалеку, аккомпанируя моим соображениям, уже потрескивали разряды. Кажется я ненамного облегчил свою участь. Пора писАть на подоконнике: "Обнаружившему мои кости, просьба в ведро не бросать". Электрическая песня льется все ближе и ближе, для меня исполняют, можно сказать, по заявке. И слова там, наверное, известные: "Кто был ничем тот станет всем". А может все правильно? Кто лучше прыгает, кусает, колет – тот и прав, тот более прогрессивен. В лабораторию откуда-то из-под плинтуса стали вползать длинные зеленые тени. Снаружи по стене прокатились и разорвались шаровидные разряды. Это было красиво. Придется помирать… И вдруг, заглушая треск марширующих червяг, загребли вертолетные лопасти. Я стащил с себя шлем и замахал им, как бешеный человек. Наверное, это было замечено, поэтому вертолетный гул сместился ко мне и отклоненная козырьком крыши веревочная лесенка заболталась в полуметре от меня. Я то ли прыгнул, то ли рухнул, но шаткую тропу в небо ухватил. Вертолет, заполучив меня, сразу съехал в сторону, и совершенно правильно поступил, потому что в окошке с моего подоконника заулыбалась крюкастая морда. Пулеметные очереди – я кайфанул от этой музыки больше, чем от Баха-Бетховена – помешали червяге скинуть меня, так сказать, с подножки. Недовольная физиономия скрылась с видом, будто ей не дали подышать свежим воздухом, длинно сплюнув припасенной для меня токсичной слюной… В кабине геликоптера встретился огнедышащий Пузырев. – Ну что, накудесил, негодяй, Рэмбо за чужой счет. Чихал я на барахло в технопарке, понял, – он для убедительности сморкнулся в раскрытый люк, по деревенски, одной ноздрей. – А вот за вертолет будут вычитывать из моей зарплаты, и, следовательно, из твоей. Вылет-то коммерческий. Ну что, наборолся вволю? Попросил бы, мы тебе и "Секстиум" новый поставили б, и складную баррикаду. Но только дома. – Я думал, все бесспорно… как я ошибся, как наказан. Прошу послать меня на конференцию по птичьим правам! – кричал бы до завтра, заряд недовольства я ого-го какой накопил. – Вы же видели Мону Лизу, улыбнувшуюся из окна? Неужели такие лица в вашем вкусе? Вас что, в детстве по Эрмитажу не водили? Пузырев заметил, что я нахожусь в состоянии фронтового психоза и несколько утихомирился. – Ты только сегодня морду увидел, а я всю жизнь их наблюдаю. Даже когда в зеркало смотрюсь. Возмущенный до глубины пуза босс Пузырев стих. Боюсь, по-своему он был прав. Кроме него и пилота, в кабине сидел еще стрелок, крутой мужчина в пятнистом комбинезоне и шлеме с зеркальным забралом; похоже, он и стрекотал из пулемета. Такие бойцы могли бы повоевать, если бы начальство приказало. Сама машина была лопухово-салатного, то есть, маскхалатного цвета; пилот и стрелок явно из какого-то подразделения МВД. Сейчас вертолет висел метрах в тридцати выше крыши разоренного технопарка. А на ней "загорало" под полной Луной пяток червяг. С легкой грустью и даже укоризною, слегка поигрывая слюнями и хоботками, они поглядывали на винтокрылую технику со вкусностями внутри. – Поднимайте свою тачку, эти зверьки имеют длинные руки, – предупредил я пилота. И тот послушался, потянул ручку на себя. – Коммерческий, значит, для меня вылет, – обида, типичная для непризнанных героев, продолжала мучить меня. – Мое потрепанное тело перевернут вверх карманами, а тем временем высокопоставленные товарищи начнут искать решение проблемы червяг политическими средствами, использовать ситуевину для разборок с министрами. Всякие профессиональные миротворцы найдут точки взаимопонимания с животными-повстанцами и станут крепить дружбу. Экологисты скажут, что все мы дети одной планеты, такой маленькой в безбрежном океане космоса. Любители природы будут испытывать чувство искренней симпатии и духовной близости. Это только для духовно далеких останутся меры воздействия и пресечения: блокирования, оцепления, фильтрации, карающие кулаки и справедливые дубинки. – Сейчас как высажу обратно. Наверное, мало тебе? – отозвался Пузырев, которому я так надоел. – Вопрос поставлен прямо. Может даже ребром. Придется отвечать: мне не мало. И в самом деле пора на отдых. – Наконец, я слышу речи не мальчика, но мужа, – отозвался зеркальный шлем и представился. – Майор Федянин. – Потом стал доступно объяснять. – Вот ты хочешь, чтобы вся держава встала против этих грызунов. Но представь, в твоем охранном бюро не тридцать, а тридцать тысяч голов. Тогда приплюсуй командиров и начальников, которые желают без всякой обузы дожить до светлой министерской или дачно-пенсионной жизни. Да еще учти государственные интересы, которые с общечеловеческими не совпадают. Да соблюдение секретности, да экономия средств, да требования устава и почти-разумные указания начальства о том, как все делать. Так что, милый мой, сколотись эдакая антиживотная дивизия, ничего приятного от нее ты не дождешься, будь уверочки. Спорить больше не хотелось, по всему видно, что майор, если надо, развалит доводы оппонента вместе с его головой. Пока Федянин рассуждал, пилот облетел здание и направился домой. И тут без спросу, проявив дурной вкус, пятерка зрителей с крыши вступила в игру и теперь составляла геликоптеру почетный и летучий эскорт. Подсвечиваемый нашими прожекторами нежуравлиный клин тащился следом, не выдавая секрета движения. – Это как же они летят? – протянул пилот. – Антигравитация? – Может, понос? – предположил Федянин. – То есть реактивная струя. – Какой разброс мнений. Кто еще хочет высказаться? – спросил я, внутри проклиная себя за то, что слишком рано обрадовался. – За тобой ведь летят, Александр, – тоскливо зачмокал губами Пузырев. – Отдать просят. – Не волнуйтесь, господа. Со мной они уже пообщались, теперь теперь им новеньких собеседников подавай. – возразил я. Пилот стал класть машину в разные известные ему виражи. Федянин просунул свой пулемет в бойницу и деловито застрекотал вновь. Пузырев орудовал прожекторами, как опытный театральный осветитель, а вдобавок, свесившись за борт, бил без промаха из своего "Макарова". Один я ничего не делал, и правильно, между прочим. Тридцать секунд обстрела, и Федянин с Пузыревым почувствовали, что крупно облажались. Лучи подсветки рассеивались в радужные облака, которые совершенно скрывали догоняющих. – Облаком прикрываются те, кто обстряпывает блудные дела, – пояснил я попутчикам. – Таковы отражательные свойства их панцирей, обычная линейная оптика. Пилот запаниковал и стал бросать машину в разные стороны, будто у него чеснок в заднице. Пузырев заерзал, и даже крутой майор вытащил из-за голенища сапога широкий нож с зазубринами, мол, живым не дамся. По-моему, он собирался даже тельняшку порвать. – И в инфракрасном диапазоне нехера не разобрать, – замандражировал майор, неудачно пытаясь разглядеть что-нибудь в очки ночного ведения. – Они, что, охлаждение применяют, антифриз какой-нибудь? – А они сейчас энергию не расходуют, поэтому нет тепловыделения. – сказал я и задумался. Гады явно не метали в нас хоботы. Но тогда, может, они попросту к нам приклеились? Когда вертолет над ними висел, харкнули они, слюнки прилепились, затвердели и стали, например, силикатными тросами. – Кажется, они плюнули на нас, – я принялся растолковывать всем свое мнение. – Надо попробовать их срезать. Майор Федянин ткнул пилота в спину, чтоб послушался меня. И авиатор, который, кажется, уже обделался от страха, спорить не стал. Рукой было подать до Шаглинского оборонного центра – высокого удобного здания. Пилот резко спикировал на него, червяги тут уж не могли никаких фортелей выкинуть и въехали в стенку. Приклеенный вертолет мгновение скрипел всеми своими костями, а потом его отпустило, вернее, швырнуло вперед – прямо на заводскую трубу – но радужные облака уже погасли. Пилот как на скрипке сыграл, положил машину на правый борт, так что полозья лишь шуршанули по трубе. Мы, конечно, бросились хором провозглашать традиционные мужские здравницы, начинающиеся на скромную букву "е". Я даже уточнил у пилота, почему нет на борту надписи: "Портить воздух во время полета запрещено". Впрочем, рано пташечки запели. Фортуна снова повернулась к нам задом. Машина вдруг задрыгалась, пилот закостерил приборы, в кабине стало жарко, брызнуло огоньками, пахнуло озоном, смешанным с интенсивной гарью, Пузырева ужалило обычное прикосновение к металлической детали и, он, обиженно сопя, стал дуть на свою руку. Я метнулся к подсветке, так и есть – одно облако померкло лишь на время. Мы в приступе радости и не заметили, что какой-то червяга остался с нами. И, похоже, засадил в нас шаровой разряд. – Черт, горим, – жалобно пискнул пилот, – и что-то с рулевым управлением. Всплыла откуда-то неуместная цитата: "Мы ответственны за тех, кого приручаем". Со следующим разрядом, похоже, нам крышка. Но способный пилот выручил всю компанию. Вначале чуть не упал вниз – я и с жизнью наполовину попрощался, думал, что парень взбесился – а потом повел свою машину едва ли не по кронам деревьев, напоминая тракториста на колхозном поле. Секунд двадцать мы бились-метались в кабине, душа вместе с пылью вышла, но червяга-прилипала наконец споткнулся о какой-то дуб, под которым сам Илья Муромец нужду справлял. – Замечательная смерть замечательных людей откладывается, – пытался схохмить я, успокаивая Федянина, который явно стеснялся минутной своей суеты, и залившегося лицевым потом Пузырева. На честном слове долетели на базу МВД где-то в Горелово, оттуда меня с шефом постарались поскорее выпроводить. Только успели полюбоваться на жалкий и потрепанный вид некогда гордой железной птицы.

НАЗАД | INDEX | ВПЕРЕД