НАЗАД | INDEX | ВПЕРЕД

3. НОВЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ

– И на сегодняшний день это полная история о Тимоти Поле и Элси Ламбет, вундеркиндах, – сказал в заключение Уэллес.

Мисс Пейдж перевела дух.

– Я должна была предположить это, – сказала она, – или что-то вроде этого. Но кто мог бы предположить что-нибудь вроде этого? Тим казался таким обычным маленьким мальчиком. И даже после приезда Элси, я и не мечтала о чем-нибудь подобных размеров. Они совсем не похожи на сверх-удивительных умных детей, хотя каждый мог бы увидеть, что они очень умные.

– Они скрывали это от тебя, – улыбнулся Уэллес, – под хорошим поведением. Но сейчас мы предполагаем открыть школу для этих детей и нам нужны учителя и заведующая хозяйством, ты первая, кого хотим пригласить доктор Фоксвелл и я. Присоединишься ты к нам?

– Конечно присоединюсь! Когда должна открыться школа?

– Сначала мы должны заполучить учащихся. Я думаю провести август в поездках по стране, чтобы найти детей и организовать все с их опекунами. Тем временем мы были бы в состоянии написать некоторым детям и произвести предварительные приготовления. Когда на следующей неделе я поеду на съезд психиатров, я намереваюсь встретиться с Джеем Уортингтоном. Для этого я уезжаю отсюда днем раньше.

Он отпер ящик – разговор проходил в его офисе – и стал листать бумаги, пока не наткнулся на то, что хотел.

– Вот переписка. Джей написал нам, что видел наше объявление и считает, что оно заслуживает более пристального внимания, добавив, что у него имеется личный интерес в деле. Спустя несколько дней его имя появилось в перечне. К настоящему времени детективное агентство нашло для нас почти всех детей, проверяя каждого, кто был подвержен облучениям, и вычеркивая тех, кто, как известно, умер бездетным.

Послышался стук в дверь и внезапно появились две головки нетерпеливых детей.

– Что она говорит? – потребовала Элси.

– Она говорит да, – засмеялся Питер.

– Не можете Вы уговорить его начать скорее, мисс Пейдж? – попросил Тим. – Это то, что я не понимаю во взрослых людях. Вам оставлено гораздо меньше времени, чем нам, и все еще не кажется, что Вы думаете, что время вообще что-то значит.

– Люди постарше научились спешить медленно, – ответил доктор Уэллес. Идея о школе существует едва ли месяц. Поверь мне, Тим, нам также не терпится, как и тебе, но все следует планировать и делать по порядку.

Элси заерзала.

– Если Вы найдете детей в следующем месяце, – недовольно сказала она, – я не понимаю, почему мы не можем начать месяц спустя. Нам не нужны все эти здания, которые спланировал Тим.

Тим быстро согласился.

– Нам уже четырнадцать лет, – сказал он, – и через несколько лет мы вырастем и разъедемся. Давайте просто быстро постоим несколько сборных домов и начнем в этом сентябре, можно ведь?

Питер Уэллес покачал головой.

– По неделе для того, чтобы лично встретиться с каждым ребенком и провести урегулирование с опекунами, это займет месяцы.

– Почему по неделе? – вскричали оба.

– Потому что, – хмуро сказал Питер, – трудностей может быть больше, чем вы можете себе представить.

– Джей Уортингтон?

Мальчик кивнул.

– Вы, должно быть, доктор Уэллес, – сказал он быстро дрожащим голосом. – Входите, доктор.

Он дрожал от волнения. Высокий долговязый мальчуган, смущенный, и, как бы сказала бабушка Тима, "легко возбудимый", Джею явно не терпелось поговорить. Он прошел в гостиную, болтая все это время с удвоенной скоростью.

– Моей тети нет, – сказал он, – и дядя вышел погулять. Я попытался избавиться от них, но мы должны быть начеку. Сказать надо так много, я не знаю с чего начать. Но это Вы должны говорить, не так ли, доктор Уэллес? За всем этим должно быть что-то особенное, и причина для вашего посещения и для вопросов о моих родителях. Вы знаете, что Куртисы на самом деле мне не родственники; они усыновили меня, когда мне было десять месяцев. Вот самый лучший стул, а вот пепельница, если она вам потребуется.

– Наши письма были краткими, потому что такими были твои, – сказал доктор Уэллес, принимая стул, – и это самая лучшая линия поведения. Но сейчас, конечно, давай перейдем к делу, без уловок. Ты должен довольно хорошо представлять себе о чем все это.

Джей энергично кивнул головой.

– Тем не менее я предпочел бы, чтобы вы сказали это, – ответил он.

– Ты ответил на наше объявление и сказал, что у тебя была личная заинтересованность в детях, рожденных в 1959, и которые были очень высокого интеллекта.

– Вы излагаете это прямо, – сказал Джей, затаив дыхание. – Я не предполагал быть настолько откровенным… если я имел в виду… я…

– Сейчас мы говорим открыто. Это то, о чем подразумевалось в объявлении, и ты знал это. Твое имя к тому же было в списке, переданным мне детективным агентством, которое занималось поиском детей, рожденных от родителей, умерших также, как и твои родители. Ты знаешь как они умерли?

– Да, взрыв атомной станции.

– Правильно. Соединив эти две вещи, мы поняли, где мы находимся. Поэтому Тим написал тебе, что мы открываем школу для детей с высоким коэффициентом умственного развития и что с тобой будут разговаривать.

– Это был тяжкий удар, – сказал Джей. – Я не мог понять, как Вы узнали мой возраст. А затем я понял, что на самом деле Вы не сказали, что знали, и вероятно я неправильно прочитал. Я подумал, что, может быть, Вы имеете в виду то, что я знал некоторых умных детей. Поэтому я снова написал и сообщил, что не знаю никаких таких умных детей, и тогда Тим ответил, что поскольку я родился в том же году, что и он, я должен знать кое-что из того, что его интересует. Тогда я довольно скоро убедился, что что-то произошло, но ответ мой был краток, в нем говорилось, что, вероятно, ему было интересно иметь книги доктора Холлингворта, а он в ответе на почтовой открытке написал, что они слишком просты. И пока я все еще размышлял, что написать в следующем письме, пришло письмо авиапочтой, в котором сообщалось, что вы будете здесь через неделю после дня рождения моего четырнадцатилетия с приветствиями и сообщением. Кажется, Вы знаете обо мне больше, чем можно подумать, но я все еще не знаю, как много Вы знаете.

– Я буду полностью искренним. Атомный взрыв был причиной медленной смерти сотен мужчин и женщин. Однако, прежде чем умереть, у некоторых пар, подвергшихся облучению, родились дети, и некоторые, а возможно и все дети являются мутантами с очень высоким интеллектом. Мы хотим собрать их всех вместе там, где они смогут воспользоваться преимуществом общения друг с другом и будут развиваться так, как должны.

– Это как раз так, как я себе это представлял, – сказал Джей со вздохом облегчения. – Конечно Тим один из них? И Элси?

– Мне многое надо рассказать тебе о них. Но позволь мне сначала узнать о тебе. Я знаю, что Джон Куртис, историк, твой дядя. Кто ты?

– Ну… Я их приемный сын, Джей Уортингтон. Куртисы оставили мне мое собственное имя, потому что…

– Я не это имею в виду, – сказал доктор Уэллес. – Я имел в виду твой литературный псевдоним или имя, на которое ты берешь патент или то, что делаешь. Ты ведь не пользуешься своим собственным именем для подобных вещей, так ведь?

Их глаза встретились, минуту длилось напряженное молчание.

– Тогда Вы знаете, – сказал Джей. – Я – Джеймс Вернон Уорт.

Это был слишком большой удар для Питера Уэллеса, чтобы принять его не мигая. Он даже задохнулся. Когда он смог снова говорить, он спросил:

– Твой дядя знает это?

– Конечно нет. И это самое главное. Если люди узнают, они скажут, что это все – его работа, или что он помогал мне так много, что работа могла бы быть его. И если бы он узнал, что я делал, он сначала бы пытался помочь мне. Я не хотел этого. Конечно, я должен помогать ему; но это другое.

– Ты помогаешь ЕМУ?

– Да, – сказал мальчик. – Он слепой.

Зазвонил телефон, пока Питер все еще пытался осмыслить то, что он услышал.

Джей, бормоча извинение, выскочил из комнаты.

Этот мальчик – Джеймс Вернон Уорт? Те три великолепные биографии написаны этим мальчиком? Но если он был приемным сыном Джона Куртиса и помогал Куртису в его работе?

Джей вернулся запыхавшись, разговаривая еще не открыв дверь.

– У нас совсем немного времени, – сказал он. Через несколько минут, вероятно, вернется мой дядя. Он не ходит далеко.

– Хорошо, дело обстоит так, – сказал Питер, и он говорил быстро в течении десяти минут, в то время как Джей внимательно слушал, выражая свое согласие энергичным кивком головы.

– Звучит замечательно, – наконец сказал Джей, делая глубокий вздох. Мне хотелось бы быть с вами. Но я не могу.

– Мы найдем какой-нибудь способ устроить это.

Но Джей покачал головой.

– Понимаете, со мной иначе, – объяснил он. – Мои дела идут хорошо. Люди считают совершенно естественным то, что я кое-что знаю, поскольку из-за того, что пять лет назад мой дядя ослеп, я читал ему каждый день, и даже до того. И я всегда был с людьми, которые говорили обо всем вокруг меня. Моя тетя в своем роде выдающаяся женщина. Любительская радиостанция на самом деле ее. Она купила ее, чтобы дядя мог говорить с людьми во всем мире, когда он больше не мог читать. Все знают, что они просили усыновить умного ребенка, а остальное приписывалось моему окружению и воспитанию. Это университетский городок и люди привыкли к умным ребятам, они им нравятся. Поэтому мне не пришлось долго скрываться. Конечно, никто не знает, что я пишу книги. Но живу очень хорошо. И конечно же я должен остаться с моими дядей и тетей. У них кроме меня никого нет. И я действительно счастлив здесь. Вы знаете, что для слепых есть собаки, которых обучают. Конечно, я не дрессировал дядину собаку, Григо, но вскоре после мы купили Гварду и мы дрессируем ее щенков быть собаками-поводырями, и отдаем их тем людям, которые в них нуждаются. Мы с тетей их дрессируем, а дядя нам помогает.

Перед домом остановилась машина и живая женщина около сорока лет выпрыгнула из нее.

– Моя тетя, – поспешно объяснил Джей. – Пожалуйста, скорее! Выйдете и посмотрите щенков. У нас есть сейчас для продажи два щенка для домашних животных. Они по всем меркам не будут собаками-поводырями.

Питер позволил вывести себя через заднюю дверь к собачьим конурам.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, Джей, – сказал он, – но мы не можем оставить все, как есть.

– Мы должны, – сказал Джей. – Но ведь мы можем переписываться и Вы сообщите мне, что происходит, не так ли?

Питер быстро написал на карточке.

– Это моя гостиница. Я скоро тебе позвоню и мы сможем раз или два встретиться до моего отъезда, так ведь?

– О да, конечно сможем.

Когда мальчик присел, чтобы почесать сквозь проволочную ограду головку щенка, проницательный Питер заметил признаки слез.

– Мы устроим это, Джей, – пообещал он.

– Нет, – ответил Джей, глотая слезы. – Я не уеду. Я не уехал бы, если мог. Я собираюсь остаться с моим дядей, всегда.

Спустя несколько минут после поверхностного осмотра щенков Питер Уэллес ушел, чувствуя себя очень подавленным.

В гостинице Питера ждала телеграмма за подписью Марка Фоксвелла.

"Агентство сообщает еще одном кандидате этом городе. Стелла Оутс, 432 Вайн Авеню."

Питер целую минуту пристально смотрел на телеграмму. И как, спрашивал он себя, пойду ли я к этой девочке, ничего не зная о ней или о ее прошлом, или о ее настоящем доме, или об опекунах, должен ли я идти без предупреждения и перебросить ее на другую сторону материка? Что могу я сказать ее семье? Как мне удастся поговорить с ней наедине? Следует ли мне сначала позвонить или написать и подготовить почву?

Однако Питер знал, что ждать он не может. Он должен встретиться с ней этим же вечером. Психиатр взглянул на часы; было около шести часов. Ладно, сначала ужин, и может быть ему удастся придумать что-нибудь.

В половине восьмого, нажимая кнопку звонка у дома номер 432 по Вайн Авеню, Питер еще не решил, что сказать.

Прежде, чем звонок перестал звучать, за дверью раздался шум. Тренированный мозг доктора сортировал звуки и определял их. Грохот и крики слева были похожи на то, как если бы двое или трое детей сразу же бросились в одни и те же двери, налетая друг на друга и жалуясь на ушибы. Быстрые глухие удары принадлежали кому-то в тяжелых башмаках, сбежавшему вниз по ступенькам. Замедленные тяжелые шаги и громкий голос, вероятно, показывали на человека, пытающегося восстановить порядок, а быстрый легкий топот принадлежал, что весьма вероятно, хозяйке дома, спешащей к дверям.

Дверь открыла женщина в веселом фартуке. Рука позади открыла дверь пошире, показывая несколько детей немногим больше десяти лет. С правой стороны дверного проема стоял высокий человек с газетой в руке. А позади него в комнате, из которой он только что вышел, сидела пухленькая светловолосая маленькая девочка с книжкой на коленях. Она так отличалась от шумного квартета, глазеющего и хихикающего, и подталкивающего друг друга по мере того, как они поспешно удалялись с помощью добродушных толчков женщины – с таким холодным презрением светловолосая девчушка наблюдала за сценой в переполненной передней – что Питер инстинктивно обратился к ней.

– Стелла, – сказал он.

Девочка спокойно поднялась и с улыбкой медленно направилась к нему.

– Вы должны извинить ребятишек, – говорила женщина. – Они ждали одних своих друзей…

– Все в полном порядке, – сказал Питер, и вдруг еще больший шум, чем прежде, поднялся вокруг него. На улице позади него появилась грохочущая машина, громко сигналя. К крикам и визгам молодых людей в машине добавились крики и вопли поджидающего в холе квартета. Как можно быстрее д-р Уэллес поспешил убраться их дверного проема; четверка кричащих подростков пробилась сквозь него и исчезла.

– Я рада, что Стелла не отправилась с ними, поскольку Вы хотите поговорить с ней, – сказала женщина. – В таком случае я вернусь к своим тарелкам, – и она тоже исчезла.

Питер повернулся к высокому человеку в дверях.

– Вы м-р Оутс?

– Да. Входите.

– Меня зовут Уэллес. Доктор Питер Уэллес.

Мужчины пожали руки. Питер начал смеяться.

– Это напоминает мне, – сказал он, – совет Королевы Алисе: "Делайте реверанс, пока думаете, что сказать".

– "Начните с начала, – процитировала маленькая девчушка, – и продолжайте до тех пор, пока не подойдете к концу. Затем остановитесь".

М-р Оутс озадачено переводил пристальный взгляд с одного на другого.

– Вы хотите поговорить со мной тоже? – спросил он. – Это что-нибудь о ее здоровье?

– Нет, м-р Оутс. Вы опекун Стеллы?

– Да. Ее дядя. Она дочь моего брата. Присядьте.

Они сели, глаза Стеллы с ожиданием остановились на Питере.

Старый убогий дом и толпа на половину взрослых детей придали Питеру решимости. Единственно возможный подход состоял в получении стипендии.

– Было предложено, – сказал он, – что Стелла могла бы претендовать на одну их стипендий, которые мы должны предложить.

Лицо мужчины стало жестким.

– Вначале позвольте мне сказать Вам, кто я такой, – сказал Питер, безоружно улыбаясь. – Я медик, присутствующий здесь на проходящем на этой неделе съезде врачей. У себя дома я психолог в городских школах Окли, шт. Калифорния; но я оставляю этот пост, чтобы заняться школой, которая будет открыта там состоятельной парой, мистером и миссис Герберт Дэвис, в память их дочери и ее мужа. Это их пожелание, чтобы школа давала образование и заботилась о других детях, которые осиротели в то же время и таким же образом, что их внук.

– Таким же образом? – повторил м-р Оутс. – Вы имеете в виду смерть от облучения?

– Да, – сказал доктор Уэллес. – Вы найдете мое имя в сегодняшней газете, списке приехавших сюда на съезд психиатров. Позвольте мне показать Вам удостоверение. Я могу дать Вам имена местных людей, которые могут поручиться за меня.

Высокий человек просмотрел бумаги, предложенные ему Питером, и кивнул.

– В этой школе молодые люди будут заниматься до конца средней школы и колледжа, – продолжал доктор Уэллес, – и она должна открыться через несколько месяцев. Сначала молодые люди должны пройти определенные тесты и если они проделают это удовлетворительно, они могут воспользоваться стипендией, которая оплатит часть или все расходы учащегося. Я не знаю, захотите ли Вы, чтобы Стелла уехала так далеко от дома, но если Вы подумаете над тем, чтобы разрешить ей пройти тесты, и если она их пройдет…

– Вы пытаетесь продать нам что-нибудь или дать нам что-нибудь? спросил дядя Стеллы.

– Если она пройдет тесты, то Вам решать, будете ли Вы вообще хоть что-нибудь платить, – сказал Питер. – Те, кто может платить и хочет это сделать, платит столько, столько хочет. У Вас, как я полагаю, несколько своих собственных детей, которым надо дать образование?

– Четверо, которых Вы встретили в холле, мои.

Тогда в Вашем случае, вероятно, можно было бы устроить так, чтобы все расходы Стеллы могли бы быть оплачены школой. Цель мистера и миссис Дэвис состоит в том, чтобы дать образование этим другим детям в память родителей их внука. Вы можете легко успокоить себя тем, что Стелла будет в хороших руках.

Мистер Оутс еще раз взглянул на бумаги, которые держал.

– Что Вы сказали о Вашем участии во всем этом?

– Я управляю школой, – ответил Питер, – а доктор Марк Фоксвелл помогает мне в работе. Мисс Эмили Пейдж будет деканом отделения девочек. Одна из наших будущих студенток, Элси Ламбет, остается с мисс Пейдж до открытия школы.

– Хорошо, сэр, – сказал мистер Оутс, – если все это так, как Вы говорите, и может быть доказано, что все в порядке, я не против того, чтобы сказать Вам, что мы могли бы еще раз подумать и решить положительно. То есть, если Стелле нравится эта идея.

Оба мужчины повернулись, чтобы взглянуть на ребенка, который молча слушал, не проронив ни слова.

– Мне кажется понравилась, дядя Ральф, – сказала Стелла.

– В таком случае, думаю, что ты пойдешь и приготовишь нам кофе и отрежешь нам немного пирога, – предложил ей дядя. – Позволь мне немного поговорить здесь с доктором Уэллесом о деле. Он отошел в другой конец комнаты, а Стелла подошла к доктору и настойчивым тихим голосом произнесла. – Вас послали за мной, так ведь?

– Ты могла бы сказать и так, – ответил психиатр. Что она имела в виду?

Ее дядя возвращался с сигаретами и спичками и Стелла покинула комнату.

– Мне хотелось, чтобы она ушла, чтобы я мог открыто сказать, – сказал он.

Доктор Уэллес взял сигарету.

– Дело в том, что Стелла несчастлива здесь, – сказал ей дядя, – и я не очень-то могу ей в этом помочь. Но я скажу Вам честно, что денег на дорогие школы у нас нет.

– Деньги не требуются, мистер Оутс.

– Она и ее кузены не ладят. Они много дразнят ее и я не могу понять почему. У Стеллы богатая фантазия. Она как бы под воздействием. Она напускает на себя вид превосходства, а другим детям это не нравится. Они изводят ее и делают несчастной. Я приехал в этот дом для того, чтобы она могла иметь свою маленькую комнатку, и я сказал своим не заходить в нее и не трогать ее вещей. Она обычно писала стихи, они читали их вслух и смеялись над ними. Она смышленая малышка, Стелла, но иногда замкнута. Я часто думал, если бы она могла уехать в школу, успех бы ей был обеспечен.

– В таком случае она отличается от своих кузенов.

– Да, она конечно, очень сильно отличается от родни. И она также как-то гордится, что отличается. Я пошел так далеко, что поговорил с ее учительницей в мае прошлого года. Она сказала, что Стелла очень сильно отличается от других детей и она могла бы вырасти гениальной. Я делаю для нее все, что могу, но она выше моего понимания. Она заставила меня взять для нее самые необычные книги, чтобы взглянуть на них, ни один нормальный ребенок не заинтересовался бы ими.

– Что за книги?

– О, старые языки с разными алфавитами и с древней историей, и со всем об Азии и Африке. Нет ничего плохого в этом, насколько я могу судить, но я не знаю, где она когда-либо даже слышала о таких вещах. Она хорошо учится в школе – гораздо лучше остальных. Конечно, это раздражает их и им это совсем не по нраву. У моих довольно неплохие головы, но они всегда ведут себя несдержанно и шатаются шумной толпой, и совсем не интересуются своими книгами. Моя жена как можно лучше относится к Стелле, и все же все так трудно. Мои разводят деятельность и специально орут, когда знают, что Стелле хочется покоя, и она ясно показывает, что ей это не нравится. Она всегда сидит уткнувшись в книгу. Ей также нравится таинственная чепуха. Она говорит, что другие просто варвары. И конечно, дети обзываются, а мои говорят, что она просто пытается рисоваться. Они говорят, что она только притворяется, что читает эти книги по истории.

– Что Вы думаете?

– В этих книгах я и сам не могу разобраться, я сомневаюсь, если Стелла может, но кажется ей интересно. А сейчас Вы понимаете, в каком я положении. Если я пошлю ее в школу за свой собственный счет, мои будут чувствовать, что ими как-то пренебрегают. Вы понимаете? Они не пожалеют для своей кузины ее справедливой доли, и никогда не жалели, но это было бы гораздо больше ее доли. А у меня не так уж и много для этого. Поэтому, если есть какой-нибудь выход, чтобы можно было устроить так, чтобы не обирать моих собственных детей, доктор Уэллес, то позвольте мне Вам сказать, что это было бы удачей.

– Господин Оутс, я рад, что Вы все это мне рассказали, и я могу понять Ваше затруднение, – сказал Питер Уэллес.

– Вы сказали, что Вы были школьным психологом там, где Вы живете, сказал Ральф Уотс, – и я подумал, что, вероятно, Вы бы поняли девочку лучше нас.

– Если Вы доверите ее нам, обещаю, что Вы никогда не пожалеете.

– Я хочу знать наверняка, Вы понимаете, и посмотреть Ваши рекомендации и все прочее.

– Я дам Вам перечень местных людей, которые меня знают, – сказал Питер, делая быстрые надписи на обратной стороне использованного конверта. – Обратитесь к ним. А эти другие находятся на Западе, – он набросал еще. Школа не откроется еще в течение нескольких месяцев, – сказал Питер, которому только что пришла в голову замечательная мысль, – но Вы можете отправить или привезти Стеллу к нам в любое время. Мисс Пейдж будет рада принять ее. Мисс Пейдж преподает в средних школах Окли в течение тридцати лет или больше; она была одним из моих учителей, когда я был мальчиком. Стелла могла бы также пожить с ней и ходить в среднюю школу, как это делает Элси, и все что могу, я сделаю для нее. Вы думаете, так ведь, что она нуждается в особом внимании?

– Да, так. Я не знаю много о подобных вещах, но кажется, что она не очень-то хорошо приспособлена к школе или к дому, где она прожила всю свою жизнь. Я думаю, что моим будет лучше, если она уедет, и ей будет лучше без них. Они слишком разные, чтобы жить вместе, и отношения между ними все время ухудшаются.

Когда Стелла вошла с кофе и пирогом, за которыми ее посылали, уже была договоренность, что доктор Уэллес послезавтра проведет с ней день, давая ей требуемые тесты.

Может быть все, что я получу – это трудные дни, печально думал Питер, возвращаясь в гостиницу. Какую проблему представляет собой Стелла? Мы не можем работать без Джея; но с ним все в порядке и он не может уехать. Есть ли какой-нибудь выход из этого? И какое это все имеет отношение к Стелле? Что касается заседаний конгресса, которые он приехал посещать, было похоже, что он немного получит от них. Питер принял снотворное и лег спать.

В девять часов назначенного утра Миссис Оутс открыла дверь доктору Уэллесу.

– Я отправила остальных на весь день на пикник, – сказала она, впуская его. – Мой муж до полуночи не ложился спать, звоня по телефону и отправляя телеграммы. Он говорит, чтобы я сказала Вам, что он наводил о Вас справки и кажется, что Вы в порядке.

Я забыл сказать им, не рассказывать никому о детях, пробормотал про себя Питер. Ладно, я думаю конечно выбраться рано или поздно, но…

– Мы не хотим, чтобы Вы ошиблись, – продолжала миссис Оутс. – Мы любим Стеллу как свою собственную. Я взяла ее, когда она была малышкой в том же возрасте, что и моя Полли, и я хотела воспитать их как близнецов. Но Стелла ребенок совсем другого рода. Однако, дело совсем не в этом. Желания избавиться от нее у нас не больше, чем от любого другого, за исключением того, что это ее собственное желание. Ральф говорит, что Вы рассказали ему, чтобы рассеять его сомнения о Вас, и он верит Вам.

Да, но почему я не подумал о том, чтобы попросить его не говорить, почему он хотел знать? Питер застонал, прячась за улыбку. О, почему я не сказал, что это была школа высокого интеллекта, и ничего не сказал о происхождении детей? Но как я тогда что-нибудь узнал о Стелле? Ясно, что никто не думает, что она очень умная. Она, как и Тим, не скрывает, свой ум. Питера охватила волна ужаса, когда он подумал, что у него до сих пор нет доказательства того, что все эти дети одарены. Затем он сказал себе, что Тим, Элси и Джей конечно были одарены, и… что еще говорит эта женщина?

– …Но я сказала ему, может быть Вы не хотели, чтобы о Ваших делах болтали, о школе и обо всем, или о детях, их родителях или еще о чем-нибудь, поэтому он не сказал об этом не единого слова.

– Спасибо Вам, миссис Оутс, – сказал Питер с искренним облегчением. Это правда, что мы не хотим преждевременно раскрывать свои планы. Только те, кто к этому непосредственно относится, должны знать об этом. Мы надеемся дать как можно меньше гласности школе и ее ученикам. Детям нехорошо жить в центре внимания. – Я болтлив, сказал он про себя и остановился.

– Да, я сказала Ральфу, что это Вам решать, что говорить, не нам. У него есть друг в полицейском участке и еще один в местной газете. Они связались с начальником полиции в Окли и с инспектором школ и спросили Вас и о том другом докторе, и об учительнице, о которой Вы упоминали, и о чете Дэвис тоже. Они получали ночные сообщения и телефонные звонки весь вчерашний день, даже Ваше описание и Вашу фотографию; думаю, им кто-то сказал, что Вы должны быть здесь, и спросили находитесь ли Вы действительно здесь. Я уверена, что Вы ничего не имеете против этого, доктор Уэллес, но мы должны быть уверены.

– Конечно, Вы должны быть уверены. Думаю, что теперь я могу ссылаться на Вас при разговоре с опекуном других детей.

– Ральф просил меня сказать Вам, – продолжила миссис Оутс, – что если Вам лучше взять ее, когда Вы поедете, и поместить с мисс Пейдж, то тогда ей не придется проделывать такой далекий путь в одиночку. Мы можем оплатить ее проезд и счет за питание, и ее питание в школе тоже, если она может иметь свое обучение и книги бесплатно, как Вы сказали. Это кажется ужасно неожиданным для меня, но Ральф сказал, что Вы разговаривали так, как будто Вам могло это нравиться. Она всегда может приехать прямо к нам домой, если там ей не понравится. Иначе бы я не согласилась.

– Разумеется. И она будет добросовестно писать Вам. Но как Стелла относится ко всему этому?

– Ребенку не терпится уехать. Она не переставая говорит, что Вы посланы к ней, что она подразумевает под этим. Конечно, она может передумать насколько я знаю. Ее нельзя отправить отсюда, если только она не захочет. А сейчас я позову ее; или есть ли что-нибудь еще из того, что Вы хотите сказать мне?

– Только попросить Вас оставить ее наедине со мной для тестов. Частично они психологические, и…

– Я понимаю это. Ребенок всегда отвлекается, если люди стоят рядом и следят. Для чего предназначены тесты? Показать, что она подходит к своему классу в школе?

– Да, и определить, где лежат ее основные интересы и возможности, и как хорошо она уравновешена и все вроде этого.

– Для своего класса она в порядке, и в некоторых отношениях выше; но на самом деле она не интересуется занятиями. Она сообразительна, упряма и имеет прекрасную память. Вон теперь она идет. Входи, Стелла. А сейчас будь хорошей девочкой и делай то то, что доктор Уэллес скажет, а я буду в прачечной, если я понадоблюсь, или на заднем дворе.

Как только ее тетя ушла, Стелла села напротив доктора Уэллеса и спросила:

– Вас послали ко мне, ведь так?

– Вот, я здесь, – сказал Питер. – Думаю, что сейчас этого достаточно.

Довольно странно, но этого, по-видимому, было достаточно для Стеллы, ей было даже приятно.

Но когда первые страницы теста Арми Альфа были разложены перед ней, Стелла отмахнулась от них.

– Подобные игры и головоломки надоедают мне, – сказала она.

– Проходила ли ты когда-нибудь подобный тест в школе?

– Они давали нам один однажды. Именно тогда я не могла тратить время на него.

– Трудности требуют усилий, – сказал доктор Уэллес.

Стелла уставилась на него.

– Какие трудности? – спросила она.

– Что ты сделала с тестом в школе? – спросил психиатр. – Таким же образом отмахнулась от него?

– О, нет. В школе подобные вещи не проходят. Я дала ответы на некоторые из них. Но на самом деле я писала поэму, поэтому я не могла тратить время, чтобы скучать с головоломками именно тогда. Когда я в настроении, я должна писать стихи.

Питер сделал глубокий вдох и сосчитал до десяти.

– Ты пишешь поэму сейчас?

– Нет, – сказал ребенок с широко открытыми глазами.

– Если ты хочешь быть в моей школе, ты должна пройти мои тесты, сказал он.

– Но… но я подумала, что Вы знали, – девочка выглядела встревоженной.

– Я и знаю, – сказал Питер. Я знаю гораздо больше о тебе, чем ты думаешь. Но у нас должно быть какое-то доказательство.

– Тогда это не потому, что я сирота, и кто-то хочет быть добрым к сиротам, как я. Я думала, я была права в этом, – сказала Стелла. – Это что-то еще Вы хотите доказать обо мне. Единственным оправданием служит то, как умерли мои родители.

Эта речь, хотя и звучала сбивчиво, снова вселила в доктора надежду. Впервые за это необычное интервью Питер почувствовал возможность поговорить с ней искренне.

– Ты обладаешь, я считаю, очень высоким интеллектом, – сказал он ей. – Это то, что я хочу доказать, используя несколько стандартизированных тестов.

– О, хорошо, если это должно быть сначала, – сказала Стелла. Она взяла карандаш и доктор Уэллес взглянул на часы.

– Норма – пятьдесят минут, – сказал он. – Ты можешь сделать это гораздо быстрее.

И Стелла сделала.

– Следует нам взять другой тест или сначала немного поговорим? сказал Питер, когда она закончила.

– Лучше поговорим. Каковы другие тесты?

– Один из высших тестов для взрослых Стенфорда – Бине, тест Роршаха и тест Белльвю-Уэшлера, и тест доли личности.

– Надеюсь, что они будут интереснее. А сейчас не расскажете Вы, зачем пришли ко мне?

– Думаю, что как раз сейчас ты знаешь достаточно, – сказал доктор. Позволь мне узнать о тебе побольше, Стелла. Расскажи мне о себе. Сколько тебе лет? Четырнадцать?

– Мне будет четырнадцать в октябре.

– Всю свою жизнь ты прожила со своими дядей и тетей. Здоровье у тебя хорошее?

– Да.

– Спишь ты хорошо?

– Да.

– Ты видишь много снов?

Стелла заколебалась, и сказала, что не видит снов; но это было явное вранье.

– Твои дядя и тетя обращаются с тобой хорошо? – спросил доктор.

– Они стараются.

– А твои кузены?

– Я думаю да.

Питер задал еще несколько обычных вопросов, пока Стелла отвечала свободно, а затем неожиданно спросил.

– Какой у тебя псевдоним?

– Я думала, что вы могли знать его, – сказала она.

– Я знаю, что ты пишешь. Поэзию, не так ли?

– Я Эстелль Старрс.

Совсем неожиданно Питеру стало ясно. Среди поэтов Эстелль Старрс чаще всего сравнивали с Мари Корелли. Ее первый роман не имел очень большого сбыта, а второй был опубликован недавно. Питер не читал их, но слышал, как его коллеги – практикующие врачи обсуждали их со значительным профессиональным интересом. "Звездный ребенок" вызвал много споров; а "Воплощение в Египте", как заметила одна влиятельная особа, должен быть написан слегка эксцентричной женой одного специалиста – египтолога. Естественно, что никто и не думал, что автором была девочка тринадцати лет.

– Кто знает, что ты пишешь подобные вещи?

– Никто. Даже издатель не знает, кто я.

– Как ты забираешь свои деньги? – спросил Питер.

– Они хранят их для меня, – спокойно ответила Стелла. – Я не могла их тратить, так ведь? Когда я выросту, я смогу их получить. Я написала им, что я попрошу их, когда они мне понадобятся.

Питер Уэллес вновь открыл свой небольшой плоский чемоданчик и разложил перед ней несколько листков. Однако ребенок заколебался снова.

– Я не могу делать это, – сказала она.

– Это тест доли личности, – сказал он. – Я хочу узнать, что ты за девочка, твои вкусы и все такое. В любом случае ты не можешь провалиться. Здесь нет неправильных ответов.

– Я знаю, какие ответы должна дать, – сказала она. – Любой может понять, что требуется. Я не могу делать его и быть честной. Достаточно скоро вы узнаете, что я из себя представляю.

Что-то в этом было, допускал Питер.

– Вы сами просто задавайте мне вопросы вместо этого готового текста, – предложила она. – Вы можете рассказать без вопросов, так ведь?

– Я могу рассказать тебе кое-что о тебе самой, – согласился он. Давай посмотрим, как хорошо я могу это делать. Предположим, что я предсказатель на взморье. Ты считаешь, что никто не понимает тебя, что жить в одиночестве всегда – твоя судьба, и что только после твоей смерти тебя смогут оценить по-настоящему.

– Боюсь, что это могло бы оказаться правдой, – серьезно сказал ребенок, – но сейчас, когда вы пришли ко мне, не будет ли все по-другому?

– Если ты поедешь со мной, для тебя будет лучше, – с такой же серьезностью ответил Питер, – но на это потребуется время.

Он отложил в сторону отвергнутый ею тест и достал карточки Роршаха. Этот тест Стелле понравился и она откровенно болтала во время него.

– Я замечаю, – сказал д-р Уэллес, – что твои ответы показывают, как и твои книги, твой интерес к Египту и Индии, вообще к восточному. Нет ли в этом необычного интереса для девочки твоего возраста?

– Возможно.

– Как ты пришла к тому, чтобы специально заинтересоваться подобными вещами? – спросил он.

Ребенок ответил непреклонно.

– Мне не разрешено рассказывать.

Психиатр сделал попытку в другом направлении.

– Как ты можешь рассказать мне о своих книгах, когда ты не можешь сказать даже о своем издателе?

– Я знала, что вы поверите мне, – сказала Стелла.

– А твоя семья не верит тебе?

– Возможно. Но они не понимают, – сказал ребенок с заметным отвращением.

– Как ты ладишь со своей семьей?

– Я живу здесь как чужая.

– Ты имеешь в виду то, что они не понимают тебя?

– Конечно нет. И я не на их стороне. Мы слишком разные.

В дверь постучала миссис Оутс и позвала их обедать. Маленькая девочка ела с хорошим аппетитом, а пока психиатр разговаривал с ее тетей, помыла тарелки.

Затем возобновились вопросы и тестирование Стеллы. К моменту отъезда д-р Уэллес был удовлетворен интеллектом Стеллы, он позвонил в аэропорт четыре дня спустя, чтобы забронировать для нее место на своем самолете. Она определенно была одним из вундеркиндов и нуждалась в его помощи.

В своем отеле после ужина Питер делал записи. Рождение, нормальное. Раннее детство, нормальное. Общее состояние здоровья, хорошее. Вполне уравновешенный ребенок (История болезни Джея, по всей вероятности, будет противоположной в этом отношении). Серьезных заболеваний нет. Нет мании преследования, однако было сильное чувство и в том и в другом направлении, что Стелла не ладила с остальными членами семьи. Стелла допускала, имея свои детские фантазии, несколько лет назад, что она может быть и не родственница им совсем, и сказала, что сейчас она знала, наверняка, что она могла бы быть ребенком, подкинутым эльфами взамен похищенного, сказочной принцессой или переодетым членом королевской семьи. Она была уверена, что на самом деле она была ребенком брата Ральфа Уотса, и думала, что может быть ее собственный отец и, в особенности, ее собственная мать могли бы лучше понять ее.

– Хотя и не совсем, – добавила она.

– Почему ты думаешь, что они бы поняли?

– Мой дядя понимает меня лучше других в этой семье, – объяснила Стелла. – Поэтому его брат, мой собственный отец, вероятно понимал бы меня еще лучше. Моя тетя на самом деле вовсе мне не родня близкая, и ее дети похожи на нее. Думаю, что я должна походить на свою собственную мать.

– Почему твоя собственная мать не понимала бы тебя полностью?

– Просто я не думаю, что она понимала бы, – твердо ответила Стелла. И на этом она отказалась продолжать.

Что касается ее эмоционального состояния, то Стелла сказала, что она счастливее, чем была раньше, поскольку стали издаваться ее произведения, но она считает, что никогда не никогда не будет действительно счастливой в таких чуждых ей по духу условиях.

– Мой дядя пытается быть близким по духу и всегда на моей стороне, когда может, – сказала она, – но я не думаю, что он действительно пытается много понять меня.

Стелла призналась в способности видеть что-то "в гипнозообразном состоянии, но сказала она, обычно это ничто не значит. Это похоже на сон, только я не совсем сплю". Она не показывала никаких признаков галлюцинаций, иллюзий или разочарований и допускала наличие навязчивых идей, страхов и принуждений не больше нормы у одинокого подростка, одаренного богатым воображением. Ее искренность в обсуждении этих вопросов говорила в ее пользу. Она обладала прекрасной наблюдательностью и могла делать остроумные выводы, когда она предпочитала это делать, однако ее начитанность была очень ограниченной, поскольку, как объясняла она, детям до шестнадцати лет вообще не разрешалось посещать раздел для взрослых в библиотеке. Поэтому Стелла была ограничена в книгах, которые она могла взять у друзей или попросить своего дядю достать для нее. Она была вне себя от радости, когда услышала, что в Окли она могла бы свободно брать книги из разделов для взрослых.

Когда ее спросили, что бы она упаковала, чтобы взять с собой – мысль д-ра Уэллеса заключалась в проверке с практической стороны ее характера Стелла быстро назвала необходимые предметы, описала свою одежду с точки зрения зимнего и летнего сезонов, поинтересовалась климатом там, куда она собиралась переехать, а затем предложила Питеру посмотреть ее платья, чтобы выбрать подходящее.

– Твоя тетя будет знать это, – ответил он.

– Пожалуйста, – попросила Стелла. Что-то новое появилось в ее глазах и следы волнения в ее лице. Впервые казалось, что она нервничает. Послушно доктор поднялся и последовал за ней.

Наверху, в ее комнате, закрыв дверь, Стелла повернулась к нему и горячо прошептала: "Вы не скажете?"

– Нет, – заверил он ее, заинтригованный.

– Она увидит их, если я упакую их. Пожалуйста, возьми их с собой сейчас?

– О! Рукописи? – догадался он.

– Да, и записи. Отодвиньте быстро этот комод, прошу Вас – там есть свободная ниша под ним, если я достану ногтем. Вот. – И она встала на колени, пошарила под полом и достала в завернутый в газету узел.

– Можно мне взглянуть? – Питер развернул обертку и достал тонкую связку бумаг, скрепленных скрепкой, там была куча связок или больше.

– "Эфиопская грамматика мелких торговцев, с хрестоматией и глоссарием", – прочитал он благоговейно вполголоса. – Могу я спросить, что такое хрестоматия?

– Это от греческого "хрестос" – пригодное для учебы, – ответила малышка. – Это означает отрывки из книг на иностранном языке, с пометками, так что Вы это можете учить.

Она снова пошарила под половыми досками и достала второй узел и третий.

– Это все, – сказала она. – Записи и несколько рукописных поэм. Положите их в этот портфель – это мой школьный портфель, но моя тетя подумает, что он Ваш. Она не очень – то много замечает.

Стелла показала на книги в маленьком книжном шкафу возле ее кровати.

– Это книги с рассказами и стихами, и все такое. Могу я взять книги?

– Твой дядя может их отправить для тебя. – Ему были видны некоторые названия; три книги Стеллы были там. Ее стихи назывались "Веера звезд".

– Тс! Здесь моя тетя, – сказала Стелла, и Питер затолкал три связки бумаги в портфель, Стелла тем временем выхватила платье из шкафа и держала его перед ним.

– Тебе понадобятся несколько довольно теплых вещей для следующей зимы, и даже сейчас для холодных ночей, – говорил он, когда миссис Оутс открыла дверь.

– Я прослежу за этим, – сказала миссис Оутс. – Я собираюсь сшить несколько девичьих платьев этим летом; Стеллины платья я отправлю ей так быстро, как только смогу закончить их.

Питер Уэллес, обдумывая вечером все эти вопросы в своем гостиничном номере, добавил строку на странице своих записей и раскрыл портфель.

"Разговорная грамматика индийского языка", – прочитал он. "Библейский иврит". – "Введение в литературный китайский язык". "Арабский язык и грамматика". "Сборник англо-саксонских текстов для чтения". "Сборник современных персидских текстов для чтения". "Краткая грамматика классического греческого языка". Там были еще, но Питер почувствовал себя не в состоянии видеть их. Он развязал вторую связку. "История древнего Египта" Е.Невилла, – прочитал он, – "История Египта с давних времен до завоевания персами" Бристеда. Там были записи об Индии, Тибете, Вавилоне, Персии.

Питер больше не смотрел. С легким содроганием он сложил все записи обратно в портфель и решительно закрыл его. Стелла должна нести его всю дорогу через материк в своих собственных руках. Все эти страницы записей, сделанные старательным мелким почерком, должно быть стоили долгих часов тяжелого труда в тайне. Это были странные книги, которые она "просто хотела просмотреть", и которыми, возможно, "ни один ребенок не мог бы заинтересоваться". Это были исходные материалы для ее книг.

Питер посетил остальные конференции, для чего он и приехал. Он звонил Стелле ежедневно, но не видел ее снова. За телеграммой мисс Пейдж с сообщением о приезде ребенка последовало письмо с историей. Питер встречался с Джееем почти ежедневно и говорил с ним обо всем, что они делали и планировали делать, но он ничего не рассказал двум детям друг о друге.

Джей, дрожа от нетерпения услышать все, что д-р Уэллес расскажет ему о Тиме и Элси, добился обещания, что Питер и другие будут часто писать ему, но подумать о том, чтобы ходить в школу, он решительно отказался. Это, сказал он, невозможно и не стоит думать об этом.

В такси по дороге в аэропорт Стелла задала вопрос.

– Другие дети – они похожи на меня?

– Не очень – ответил Питер. – Я надеюсь, что они тебе понравятся и ты как можно лучше подружишься с ними. Но я не думаю, что они в значительной степени разделят твои особые интересы.

Стелла, которая выглядела удивленной, изумилась еще больше.

– Что у нас общего? – спросила она. Питер сделал ей знак помолчать, но в аэропорту он пошел с ней в такое место, где их нельзя было подслушать, и стал объяснять и предостерегать, что, как он понимал, она должна была получить.

– Мы пытаемся собрать вас всех вместе, потому что большинство из вас испытывает трудности в приспособлении к миру нормальных детей.

Естественно, что вкусы и интересы каждого ребенка являются личными и отличаются от вкусов и интересов других детей. Тим, Элси и ты различны, как только могут быть различны дети, за исключением того, что вы все обладаете исключительно высоким интеллектом. Вы должны приспособиться друг к другу, если постараетесь, и вы должны учиться друг у друга и обучать друг друга. Вероятно, что у вас всех имеется широкий круг интересов; хотя твои особые интересы отличаются, должно существовать множество всего, к чему ты можешь присоединиться.

Стелла выглядела смущенной, затем очень задумчивой, потом она кивнула. То, что происходило у нее в голове, было выше, чем Питер мог предположить.

– Я предоставлю тебе рассказать им много или мало о себе, как пожелаешь, – сказал он. – Существует, я знаю, многое, что ты не рассказала мне.

Предупрежденная таким образом Стелла сначала мало рассказала о себе Элси или Тиму, а мисс Пейдж и д-ру Фоксвеллу даже и того меньше. Дети читали ее изданные работы с некоторой мистификацией, а она читала их работы.

– Тим определенно может делать все, – доверительно сообщила она д-ру Уэллесу.

– Почти обо всем он тоже знает.

– Но о Востоке и Африке ты знаешь больше, – ответил он.

– Это верно, то что Вы сказали об отличии их интересов от моих.

– Твои интересы станут шире, без сомненья, – сказал д-р Уэллес, – и их также. Это хорошо, что вы обладаете разными специальными отраслями знаний, чтобы делиться ими друг с другом.

Д-р Фоксвелл после этой первой встречи со Стеллой и помня о письме Питера относительно нее, сделал жесткое предсказание о том, что когда Стелла и Элси будут вместе, то шумное столкновение двух личностей вероятно будет слышно на несколько миль. Однако Элси делала огромные усилия, чтобы преодолеть свои недостатки, особенно свою склонность к честной критике всего, что хоть сколько-нибудь отличалось от ее собственных представлений, и она намеревалась поладить с другими вундеркиндами или умереть от этих усилий.

В привычках Стеллы был скорее уход, чем ожесточенность, когда ее не "понимали, что касается Тима, то ничто человеческое не было чуждо этому ревностному претенденту на профессию психиатра. Для всех троих детей значение имело то, что они нашли других детей своего возраста, которые обладали таким же уровнем умственного интеллекта, и они очень хотели поделиться своими интересами и помочь друг другу. Столкновения между ними действительно были частыми, а размолвки обычными, но связь, которая соединяла их вместе, была сильнее их различий.

Д-р Уэллес понимал, что у Стеллы было что-то на уме и она пыталась что-то продумать. Казалось, что пока она не сделает так, она избегает любых определенных заявлений, за исключением тех, которые представляют собой неоспоримый факт. Она часто пристально смотрела на других как будто в изумлении и они, казалось, были изумлены ею.

Первые две недели д-р Уэллес не делал никаких усилий расспрашивать Стеллу, он оставил ее главным образом обществу Элси и Тима и наблюдал за ней столько, сколько мог. На предложение выбрать домашнее животное Стелла сказала, что поскольку все другие выращивали кошек, она бы удовлетворилась только своей собственной, и она выбрала черного как уголь, короткошерстного, зеленоглазого кота, которого она кастрировала. Она назвала его Хеджаи; и Питер Уэллес потратил почти столько же времени, прослеживая это имя, сколько при идентифицировании клички Григо, которой была названа собака-поводырь опекуна Джея. Стелла и Элси почти ежедневно ходили в главную библиотеку и возвращались нагруженные томами. Мисс Пейдж хранила в секрете перечень названий.

– Насколько я могу судить, нет никакого смысла в таком чтении, сообщила она доктору Уэллесу. – Стелла читает как-то обрывками, она читает все, что попадется под руку; а Элси ходит по библиотеке и читает все, чего не было в библиотеке ее родного города. Они читают большую часть того, что другие приносят домой. Думаю, что от всего этого у них будут колики.

– А достаточно ли у них упражнений и игр.

– О да, я слежу за этим. И Тим приходит почти каждый день или они уходят, чтобы поиграть с ним.

Элси проводила один вечер в неделю с доктором Уэллесом и еще один с доктором Фоксвеллом. У Тима больше не было профессиональных консультаций с доктором, оба доктора были очень заняты, поскольку Питер еще не оставил своей работы со своими пациентами, а доктор Фоксвелл был занят делами относительно планов для школы.

– Как ты ладишь со Стеллой? – однажды вечером доктор Уэллес спросил Элси.

– Хорошо, – сказала Элси. – Хотя иногда она сводит меня с ума. Вот сегодня так было.

– Расскажи мне об этом.

– Конечно, мы читаем работы друг друга, – сказала Элси, – и когда я показала ей сонетную секвенцию, она сказала, что она многословна и стилизованна.

Многословна!

– У меня все еще не было времени почитать одно из ее стихотворений. Каковы они? – поинтересовался психиатр.

– У нее есть одно новое под названием "Фигуры". Она имеет в виду риторические фигуры, троны. Никакой рифмы, ничего подобного. Просто маленькие короткие вещички.

– Ну, я думаю, что тот, кто называет сонеты "многословными", должен бы писать очень короткие вещи, – улыбнулся Питер. – Ты можешь прочитать одно?

Элси встала в позу и продекламировала:

Ветки деревьев вытянутые Твои руки.

Я, пугливая птичка,

Съежилась в них.

– Это все?

– Остальное в том же духе. Или еще хуже. Поэтому, конечно, я не показала ей свою новую секвенцию, один трактат. – Последнее предложение было саркастическим.

Элси и Тим читали в это время трактат по теологии. На Тима, как знал психиатр, самое большое впечатление произвели его математические качества, и он все время говорил, что должно быть возможным уменьшить его до уравнений, если бы только удалось найти правильные символы. Однако Элси считала его произведением искусства, каждый раздел вопросов выразительным и дисциплинированным, как сонет; она действительно была занята созданием примеров того, что она имела в виду – каждое возражение выражено восьмистишием, а объяснение и ответ на возражение – шестью последними строками сонета. Эта чрезвычайно трудная задача была ее самым высоко ценимым секретом; никто не знал об этом, кроме доктора Уэллеса.

– И как обстоят дела с секвенцией трактата?

– Ужасно! – глаза Элси светились энтузиазмом. – Я должна каждое слово поместить на место, как… как Бог размещает звезды на небе. У меня никогда ни один сонет не получался таким, чтобы понравиться мне. В оригинале поэзия лучше. Но пробовать забавно.

Какие необычные вещи выбирают эти дети для развлечений, задумался Питер.

– Я вспомнила еще одну вещицу Стеллы, – произнесла Элси и продекламировала:

"Я – хмурая земля,

Ты – молния,

Соединяющая меня с небом

В мгновенье".

– Она делает это хорошо, – несколько жестко сказал Питер. – Ты не можешь сказать, что это не поэзия.

– Да ну! – очень простодушно сказала Элси. – Она улавливает хорошую мысль или фразу, записывает их на бумаге, и это все. Она не работает над этим, вот что плохо. Но что Вы можете ожидать? Она верит во вдохновение.

С высоко поднятой головой Элси вышла из врачебного кабинета и психиатр остался со своими мыслями.

Спустя несколько минут он поднял телефонную трубку и позвонил мисс Пейдж.

– Алло? Говорит Питер Уэллес. Думаю, что нам лучше дать детям немного позаниматься этим летом… Нет, ничего обременительного… Очерк для совместного чтения и обсуждения – это то, что я имел в виду… Да, ты права, для этого есть причина… Для начала будет неплохо "Философия сочинительства" По.

– Как он написал "Ворона"? – донесся голос мисс Пейдж. – Это стоило бы входной платы услышать, что они говорят об этом.

– Дай им каждому по экземпляру завтра после ужина или как только ты сможешь получить три экземпляра, – распорядился Питер, – и сообщи мне заранее. Нам с тобой предстоит выполнить кое-какую работу, пока они читают.

Итак, спустя несколько вечеров д-р Уэллес и мисс Пейдж якобы были заняты планами и вычислениями в одном конце столовой, в то время как трое ребят, свернувшись в мягких креслах или растянувшись на полу, читали Эссе, время от времени завязывался разговор. Никогда не было человека, с которым бы были полностью согласны. И тем не менее, вскоре стало ясно, что между самими детьми были значительные разногласия. "Это зависит от того, что он имеет в виду", – часто говорили они, они сомневались, действительно ли шедевры часто писались наоборот, и они сомневались еще больше, действительно ли По писал так, как он говорил, что пишет.

– Я считаю, что он обосновывал это потом, – настаивал Тим, в то время как Элси была склонна думать, что Эссе – это тщательно разработанная мистификация, а Стелла рассматривала его как защиту от "тех дураков, которые постоянно спрашивают, как ты делаешь это, и не понимают, если вы скажите им."

Все дети смеялись над замечаниями По о Красоте, даже Стелла не захотела допустить, что Красота заставляет плакать. Тим решительно настаивал на том, что смерть не является очень грустной темой для Христианина, а Элси не могла видеть ничего прекрасного в потере любимого, "особенно, если ты стонешь об этом всю свою жизнь". К удивлению слушающих взрослых все трое детей считали, что По слишком преувеличивал оригинальность.

– Только те люди, кто не знает много и никогда много не читал, думают, что ты всегда можешь быть незаурядным, – сказала Элси.

– Да, почти все возможное было сделано или обдумано тысячи лет назад, – согласилась Стелла, – я имею в виду в литературе.

– Это относится к чувству гордости, я думаю, – задумался Тим. – Как если бы сказать, что никто еще во всей вселенной не обладал таким ясным умом, как у меня; Я способен мыслить о вещах, о которых никто никогда прежде и не думал.

– Вот, он действительно допускает, что только комбинации могут быть оригинальными, – подчеркнула Элси. – Подобно его строфической форме.

– Да, но держу пари, что она могла быть продублирована, если поискать как следует, – сказал Тим. – Давайте держать наши глаза открытыми для подобной строфы, когда будем читать.

– По так старается быть страшным, что половину времени он только смешон, – сказала Элси.

– Глупый старый ворон умрет от голода, сидя на этой серятине, хихикнул Тим.

– Думаю, что стихотворение слишком длинное; и рефрен не лучше.

Здесь девочки не согласились с ним. Были времена, сказала Элси, когда рефрен относился к стихам, даже если в некоторые периоды он исчезал.

– Но все эссе неправильно, – горячо сказала Элси. – Оно делает это все таким механическим. Мы не могли бы писать так, и я не верю в то, что кто-нибудь смог бы.

– Может быть, если бы они не писали кое-что очень хорошо, – сказала Элси, – "Ворон" на самом деле плох.

– Я думала, что ты будешь слишком занята механикой, чтобы завершить что-нибудь, – сказала Стелла. – И он ничего не говорит о воображении.

– Однажды я читал что-то еще из его работ, – Тим нахмурился, пытаясь вспомнить, – как он выбрал имя Ленор, подобрав самые музыкальные гласные и согласные, соединяя их сколько возможно раз в одном имени, или как-то вроде этого.

Девочки вскричали.

– Ну, если он не знает как писать без всего этого вздора, – яростно сказала Элси, – он не является большим писателем.

– Он ничего не говорит о вдохновении, – сказала Стелла.

– Но он постоянно говорит об интуиции, – сказала Элси, – и это ему не очень нравится.

– Что такое интуиция? – оживленно спросил Тим. – А вдохновение, в которое привыкли верить некоторые писатели – а ты веришь?

– Конечно верю, – возмущенно сказала Стелла. – Вот поэтому я знаю, что По не был истинным поэтом. Он даже не знает, что такое вдохновение. Он работает как робот.

– Ну, я тоже не знаю что это, – резко ответила Элси, – Я просто работаю, пока не получится так, как надо. И я совсем не работаю как робот.

– Нет, конечно ты не работаешь, – сказала Стелла. – Но я думаю, что ты работаешь над вещами слишком много, – любезно добавила она. – Почему ты не записываешь свои вещи такими, какими они приходят, неиспорченными?

Элси в изумлении уставилась на нее.

– Просто сырой материал?

Тим, который никогда не писал стихов, был сильно заинтересован. Взрослые, о которых совсем забыли, давно уже бросили делать вид, что работают.

– Ты не пишешь так, как он говорит, так ведь? – требовала Стелла.

– Нет, конечно нет, – ответила Элси, – но я заявляю о вдохновении. Что ты думаешь, Тим?

– Ну, маловероятно, – сказал Тим отлично, хотя и бессознательно пародируя профессиональные манеры Питера Уэллеса, – чтобы По действительно проделывал все то, что, как он говорит, проделывает, действительно очень быстро, а затем возвращался обратно и анализировал это, и описывал это, как если бы это было преднамеренно и умышленно? Твои мыслительные процессы так быстры, Стелла, что ты, вероятно, не знаешь, что вообще мыслишь, кажется, что получается внезапно.

– Я знаю, это вдохновение, – твердо сказала Стелла. – Я пищу стихи, которые совсем не похожи на то, как я думаю. Они приходят ко мне. Однажды ночью на прошлой неделе я проснулась и написала одно длинное и оно поразило меня. Оно совсем не было похоже на что-нибудь, о чем я когда-либо думала всю свою жизнь, и сначала я не могла понять его. Но оно имело большое значение для меня – хотя может быть и не для кого больше.

– Если это имело такое большое значение для тебя и не для кого больше, – сказала Элси, – это должно быть возникло откуда-то в тебе – твои переживания и твои мысли – поэтому это могло быть вдохновлено откуда-то вне тебя.

– Как мечты, – предположил Тим. – Иногда ты можешь представить, откуда они пришли, а… Питер может сказать нам! – уверенно воскликнул он, вспомнив о присутствии взрослых. И дети бросились через комнату, хором крича вопросы.

– С профессиональной точки зрения о вдохновении я не знаю ничего, ответил д-р Уэллес. – Мои пациенты иногда страдают от галлюцинаций, в которых с ними разговаривают голоса, но вы имеете в виду что-то довольно отличное. Мисс Пейдж, можно нам заглянуть в ваш словарь? Ага. Вот это. От вдохновлять, вдувать или сдувать, вдохнуть. "Соединять или предлагать мысли или предостережения сверхъестественно; сообщать уму божественные указания". В этом смысле мы говорим о писателях священного писания, как о вдохновленных. Они писали под руководством бога.

– Конечно, это к нашей поэзии не относится, – сказала Элси Стелле, которая ярко вспыхнула и поспешила согласиться.

– "Внушаешь мысли или поэтический дух", – прочитал Питер. – Ничего не говорится о том, кто это делает. Кто или что вдохновляет твою поэзию, Стелла?

Девочка казалась ошеломленной.

– Я не знаю. Я никогда не думала об этом.

– Ну, я ничего не смыслю в библии, – начал Тим, но доктор сделал ему знак помолчать.

– Оставим это. Это не имеет отношения. Так ведь, Стелла?

Так как Стелла молчала, Элси взяла на себя это.

– Я считаю, что в этом все дело, кто вдохновляет тебя, – сказала она. – Я не хотела бы, чтобы мною управлял кто-то или что-то. Это могли быть галлюцинация или дьявол, или мое собственное воображение. Думаю, что это просто мысли, которые приходят в твою голову, и ты не перестаешь думать, откуда они приходят, но им всем есть естественное объяснение.

– В большинстве случаев могло быть бессознательно или подсознательно, как в случае со снами, – предположил Тим. – В таком случае иногда бывает трудно проследить, как часто бывает со снами.

– Да, и если к тебе приходит хорошая мысль, ты не перестаешь волноваться о психологии ее появления, ты просто быстро хватаешься за нее, пока она не исчезла, – высказала замечание Элси. – А как насчет интуиции, д-р Уэллес? Вы знаете что-нибудь?

– Думаю, что об этом я кое-что знаю и могу объяснить. Существует, в том, что Джанг называет дух, четыре основные функции, из которых одной является интуиция.

– Дух? Он имеет в виду душу?

– Более или менее. Термин Джанга включает также в себя подсознательное. Терминология сильно отличается. По сослался, обратите внимание, на… где это место… "объект Истина или удовлетворение интеллекта, и объект Страсть или возбуждение сердца". Ученые-схоласты говорят, что душа обладает интеллектом и свободой воли; интеллект хочет знать, познать истину, в то время как воля жаждет счастья. Любовь пребывает в воле.

– Я думала, что любовь пребывает в эмоциях, – прервала Элси.

– Зависит от определения, – быстро сказал Тим.

– Невозможно, чтобы человечество было глубоко взволновано объектом, говорит Святой Фома Аквинский, без страсти, возбуждаемой в жажде ощущений. Духовная любовь проистекает из воли, а эмоции и жажда ощущений сопутствуют ей. Во всех этих вопросах нам следует понимать слова, что они значат, и видеть, с одной стороны, идентичность мысли под различием в терминологии, а, с другой стороны, различие мысли во многих случаях, где используемые слова идентичны. Слово любовь, например, имеет много значений.

Мисс Пейдж заново восхищалась детьми, которые с сосредоточенным интересом впитывали все.

– То, что Джанг называет "мыслью", соответствует тому, что По и ученые называют "интеллектом", а другие называют "причиной", и эта функция оценивается посредством знания с точки зрения "истины – лжи". Это ясно?

– Да. Продолжайте, – хором закричали ребята.

– То, что По называет "страстью", а ученые называют "волей", – это то, что Джанг называет "чувством", которое оценивается посредством эмоций, он говорит, с точки зрения "приемлемый-неприемлемый". Мы выбираем или любовь, или желание, что кажется хорошим для нас, другими словами.

– В нравственном отношении хорошим? – спросил Тим.

– Хорошим в любом отношении. Хорошее искусство – хороший пирог хорошее время. Воля выбирает вещь под его аспектом хорошего, постоянно из-за хорошего в нем. Может быть в нравственном отношении плохо брать пирог, но вы можете взять его потому, что это хороший пирог. Сейчас две функции духа называются рациональными функциями, потому что они имеют дело со значениями. С другой стороны, восприятие и интуицию называют иррациональными, потому что они действуют с простыми ощущениями. Восприятие воспринимает вещи таковыми, какие они есть, не оценивая их и не думая о них.

– Но люди действительно думают о…

– Да, но это применение другой функции, ты понимаешь. Человек с восприятием посмотрит на картину или пейзаж и увидит детали – название деревьев, окраску разных цветов и все такое; или таким же образом заметит событие, но не смысл, значение вещей. Такой человек в художественной галерее будет считать херувимов, летающих вокруг головы святого, и думать, что вы не наблюдательны, если вы не можете сказать, сколько их там было. Интуиция также ощущает, но особым образом, видя внутренние значения и потенциальные возможности вещей, получая скорее впечатления, чем определенные фотографические детали. Где словарь? О, да. "Действие познания прямым ощущением или пониманием, без рассуждения или дедукции; первая или основная истина; способность проникновения в сущность; способность постигать.

– Но если это относится к истине, почему нет рассуждения или не делаются выводы? – захотелось Тиму узнать.

– Аксиомы, и так далее, которые необходимы как предварительное условие для процесса рассуждения, должны поступать откуда-то, – объяснял д-р Уэллес. – Истины, не требующие доказательств, как мы иногда называем их, слишком просты, чтобы их демонстрировать. Аксиомы по геометрии, первые факты, например, "я существую" и "я мыслю" известны непосредственно. Вы бы все лучше заглянули в учебник по критериологии Гленна, он стоит где-то на моих полках. Это исследование тестов и норм, с помощью которых можно судить, что истинно и определенно в человеческом мышлении, рассуждении и знаниях.

А сейчас вернемся к интуиции. Так как она часто использует слово, которое относится к предположению, предчувствию или даже импульсу, которые могут быть ложны или злонамеренны. Вы можете думать, что интуитивно знаете, что можете доверять определенному лицу, а он украдет у вас последний цент. Я сам не являюсь человеком, обладающим интуицией. Но можно что-то ощущать интуитивно, а затем проверить разумом. Существуют люди, обладающие интуицией, мыслящие люди и люди мыслящие и обладающие интуицией. Аналогично что-то может привлечь чувства, а затем волей может быть отвергнуто. Пирог, который был бы взят по велению чувств, потому что его приятно съесть, мог быть отвергнут волей, которая ищет более высокое благо, нравственное благо. Мы могли бы заняться всем этим подробно. – Д-р Уэллес взглянул на часы, – но я вижу, что пришло время Тиму идти домой, и уже совсем скоро пора вам, девочки, спать.

– Воображение, – взмолилась Элси. – Что это?

– Только вкратце, – попросил Тим.

– О, воображение – это сила, с помощью которой мы вспоминаем или представляем то, что ощущают чувства. Святой Фома говорит, что это способность нарисовать материальные вещи при их отсутствии. Джанг называет это созидательной силой, которая создает образ из материала подсознательного. Вы не можете вообразить то, что вы сначала не видели, но вы можете соединить разные образы в один. Если вы хотите вообразить русалку, вы соединяете верхнюю часть женщины с рыбьим хвостом. Или если вы попытаетесь вообразить сцену на Венере или Марсе, вы могли бы подумать о растении, похожее на траву, размером с дерево, цветом неба, с цветком с кошачью голову с глазами, как у пчелы, с усиками, как у улитки. Вы понимаете меня?

– Вы думаете, мы не можем ничего вообразить? – закричала Стелла.

– Это похоже на оригинальность По – оригинальными могут быть только комбинации? – воскликнула Элси.

– Конечно, человек, слепой от рождения, не может вообразить красный цвет или синий, – сказал Тим. – Попытайтесь вообразить новый цвет. Ну, давайте.

– Хорошо, продумайте это и изучите, – посоветовал д-р Уэллес. Если хотите, я дам вам книги. Спокойной ночи всем вам, прошу вас! Мисс Пейдж и я хотим закончить здесь нашу работу.

Девочки отправились по своим комнатам и Тимоти покинул здание.

– Что они, собственно, сотворят из всего этого? – задала вопрос мисс Пейдж.

– Тим понял и до Элси дошла большая часть, – ответил д-р Уэллес. – А вот, что думает Стелла, это вопрос. Пусть они пока проникнуться этим, я посмотрю, что получится.

– Они все такие разные.

– Да. И Джей не похож на всех них. В своем последнем письме он говорит мне – забыл захватить его с собой – что он изучил несколько языков. Кажется, что когда его тетя начала впервые читать вслух его дяде, потому что м-р Куртис терял зрение, Джей потребовал занятий. Его тетя обучала его в течение месяца, уделяя особое внимание произношению, и после этого он мог читать вслух книги на немецком языке, и сказал, что хотел бы изучить другой язык. Ясно, что они все еще думают, что он не понимает, что читает и научился только тому, как произносить слова, чтобы помочь своему дяде, как певец учится петь на нескольких языках, не зная или не заботясь о том, что означают слова. На самом деле он читает на немецком, французском, латинском, испанском и итальянском прекрасно и очень хочет, при случае, попробовать говорить и писать на них.

– Как Тиму бы понравилось быть с Джеем!

– Да. Мы должны думать, чтобы как-то заполучить Джея сюда. Он нам нужен и я думаю, что мы тоже можем многое предложить ему.

– В таком случае, если он приедет, я бы не хотела его, – сказала Пейдж.

– Вот в чем проблема, – сказал д-р Уэллес.

– Хелло, Стелла.

– Хелло, д-р Уэллес. Мисс Пейдж сказала, что Вы хотели поговорить со мной.

– Входи. – Питер предложил ей удобный стул и поставил вазу с конфетами, соблазнительно закрытую, пока он говорил. – Я планирую проводить довольно часто личные беседы с каждым из наших учеников и помогать вам с вашими проблемами, которые у вас могут быть. Сейчас, когда у вас было время освоиться здесь и узнать нас, мы вполне можем начать наши беседы.

– Да, сэр.

– Все идет хорошо? Вы счастливы?

– О да, д-р Уэллес, – ответила Стелла. – Здесь так интересно. Мисс Пейдж так добра ко мне. И я могу читать все, что хочу.

– Никаких проблем?

– Нет, никаких.

– О чем ты думала в последнее время?

– Я думала о том, что мы все говорили о вдохновении, и Тим дал мне почитать несколько книг о снах и их происхождении, – сказала Стелла, думаю, что Вы должны быть правы. Мы говорили обо всем. Больше всего мне нравится то, – добавила она в порыве откровенности, – что даже когда они не согласны со мной или не понимают меня, они никогда не поступают подло. Я написала стихи, в которых сравнила себя с пугливой птичкой, а мои кузины и другие дети, которых я едва знала, целыми неделями гонялись за мной, вопя: "Эй, пугливая птица!", всячески насмехаясь. Но Элси поняла, что я имела в виду, даже если ей было наплевать на стихи. Она очень прямолинейна, но она воспринимает вещи такими, какие они есть. И Тим ужасно добр. Даже когда они называют меня ненормальной, они не ведут себя так, как будто они рады этому.

– В таком случае у тебя нет никаких проблем, которые ты можешь поставить перед мной прямой сейчас? – сказал Питер, не комментируя эту невинно разоблачающую речь и не показывая, как глубоко она взволновала его. – Тогда давай поговорим. Предположим, ты расскажешь мне, каков твой философский подход к жизни?

Тим мгновенно бы потребовал определения фразы. Стелла только выглядела задумчивой.

– Думаю, что я никогда не формировала ни одного, – сказала она. – Я должна была подумать об этом. Я никогда не слышала этого выражения прежде.

– Как бы сказала, твой философский подход прост или сложен?

– Думаю, что очень сложен.

– Но не думаешь ли ты, что простым философским подходом было бы легче пользоваться?

– О да, но следует начинать со сложного философского подхода, потому что жизнь так сложна, и философский подход должен соответствовать ей, осторожно сказала Стелла. – Может быть он упростится немного спустя, когда я буду лучше понимать вещи.

Д-р Уэллес медленно кивнул три или четыре раза.

– Предположим, что ты расскажешь мне, как ты объясняешь свое бытие, так отличающееся от твоих кузин и от других детей.

– Именно сейчас я не уверена в этом. Тим говорит, что это излучение. Но я не понимаю подобных вещей. У меня была разработана теория, но… – ее голос стих и она с сомнением взглянула на Питера.

– Я был бы очень рад услышать это, – сказал психиатр.

– Я не уверена, что Вы бы поняли.

– Я попытаюсь. – Говоря о человеческих слабостях, Питер Уэллес ничто так сильно не любил, как заявление личности о том, что он или она слишком удивительно уникальны, чтобы их понять. В своей профессии он привык к этому.

– Тимоти сказал, что если никто не думает так как ты, то ты должно быть не права.

– Хорошо, предположим, что ты расскажешь мне о своей теории и как ты пришла к ее формулированию, и какие рассуждения и доказательства поддерживают ее, и что против нее, – ободряюще предложил Питер. Он чиркнул спичкой и на какой-то момент занялся своей трубкой. Девочка в этот момент сосредоточенно думала.

– Отказ от вдохновения делает вещи немного проще, – сказала она, однако все еще существует так много сложностей и возможностей; может быть Вы можете помочь. Я попробую рассказать Вам. Откуда начать? – тихо проговорила она, а затем начала. – Думаю, это началось тогда, когда меня в первый раз взяли в музей. Пит изучал в школе древнюю историю, а Пат должен был посетить представляющие интерес местные точки. И моя тетя взяла с собой Поки и Полли, и меня. Они бегали вокруг со словами: "Разве это не смешно?" сильно смеясь, а потом это им до смерти надоело и они не смотрели совсем. Они так болтали и визжали…

– Понимаю, – сказал д-р Уэллес, когда Стелла остановилась и взглянула на него, прося о понимании.

– Или они все убегали и бросали меня, и вот я была одна, блуждая в больших темных комнатах и имея возможность смотреть спокойно на все, что мне нравилось.

– Темных?

– Стелла нахмурилась и пыталась восстановить сцену.

– Они казались темными. Конечно, там был свет, чтобы смотреть, но было темно. Там были мумии и вазы, и все такое, и я блуждала там, как казалось, довольно долго. Затем я оказалась перед большим куском камня с надписью на нем, которая показалась мне египетской. Он был высоким и широким, и твердым и на мгновение я могла его вспомнить весь. Я знала, что я была там, в Египте, и видела много раз прежде.

Девочка пережила этот момент еще раз, пока говорила, затем она дерзко, но все же с почтением взглянула на Питера, который молча тянул свою трубку, лицо его ничего не выражало.

– Такого было начало, – сказала Стелла, она ждала комментария.

– Продолжай.

– Затем я перешла в другие комнаты и видела другие предметы. Это было почти то же самое с клинописью. Я почти вспомнила, как ее читать, хотя я могла не помнить эти отдельные надписи. Затем остальные нашли меня и мы отправились домой. О, как они всегда болтали. Так глупо. Все, что хоть сколько-нибудь по их мнению отличалось, было смешным они вопили об этом.

Пат обычно заботилась о детях, и она показывает им картинки и говорит:

"Посмотри на смешного человека. Он весь черный. Не смешон ли он?" Посмотри на человека с перьями на голове. Не смешон ли он?" и если они проходят на улице мимо китайца, они подталкивают друг друга локтем и говорят: "Смотри, смотри, не смешон ли?" А что смешного в этом?

– Абсолютно ничего, – сказал Питер с такой неожиданной теплотой, что Стелла собралась с духом и продолжила.

– Затем я спросила своего дядю о книгах о древних временах, местах и языках и он пытался понять, что я хотела. Сначала он попросил сказки для детей, а затем он принес мне Хаггарда, я была уверена, что была права. Он взял меня в музей еще раз без других. В библиотеке мы получили книги по другим языкам и я начала их изучать снова.

Казалось, что она ждет комментария, но кивок психиатра был уклончив.

– Я получила книги на арабском языке, китайском, иврите, греческом, на хиндустани, на санскрите, на древнеанглийском языке и на шумерском языке.

– Шумерском!

– Да. "Книга чтения на шумерском языке" С.Дж.Гуда. – Глаза Стеллы сияли. – Кое-что там было клинописью.

– Понимаю. Продолжай.

– Таким образом я пришла к разработке этой теории. Я не могла видеть, чтобы вещи имели смысл каким-либо другим образом, кроме как должно быть я была перевоплощена и имела такую память, которая отличалась от памяти других, если только я не была вдохновлена, а сейчас я совершенно уверена, что это не вдохновение. Другие мальчики и девочки не интересовались подобными вещами; почему должна была я? Они не думали о таких вещах, как жизнь и смерть, и время, и личность, и другие религии – или даже их собственная религия. Как могла я быть так заинтересована и знать так много, и так быстро учить, если это не было частично воспоминанием? А сказки, которые я читала, поддерживали меня. Киплинг и…

– А нет другого возможного объяснения?

– Я не могу думать ни о каком. Другие дети не согласились бы со мной, я знаю, но думаю, что они такие же, как я, только они не знают, что они вспоминают что-нибудь.

– Ты веришь в эту теорию полностью?

– Нет, – сказала Стелла. – Иногда я думала, что уверена в этом. Однажды я спросила нашего священника, могли ли перевоплощения быть истинными, и он сказал, что не знает. Он сказал, что видел однажды небольшой движущийся вихрь и когда он приблизился к стогу сена, то принял форму вращающегося стога, а когда он пересекал дорогу, то принял форму пыли, и если бы он подошел к пруду, то стал бы водяным смерчем.

– Другими словами, да?

– Он имел в виду "может быть". Но аналогия не кажется совершенно правильной относительно меня. Это хорошие стихи, но в конце концов философия жизни – это не только стихи. Конечно, поэзия истинна, но ты никогда не знаешь наверняка, как она истинна или где она истинна. У нее нет твердых границ, как у материальных вещей. Нельзя построить всю свою жизнь на лирике. К тому же, я рассказала своему дяде и он был в ярости.

Психиатру начал нравиться дядя Стеллы.

– Как много рассказала ты своему дяде обо всем этом?

– Ничего. Я только сказала ему, что мне нравится древняя история и все такое.

Он сказал моей тете, что это странное влечение, но безвредное.

– Ты сказала, что при твоем первом посещение ты узнала египетское писание, – сказал Питер, ставя небольшую ловушку.

– Ну, я видела несколько в исторической книге Пита, – искренне сказала Элси.

– Ты составила график для разных воплощений? В Америке это первый график?

– Обо всем этом я не знаю ничего. Я действительно помню немного, если вообще что-нибудь. Кажется, что это все возвращается ко мне, когда я вновь это вижу. И мои стихи. Конечно, они за пределами моего возраста. Все критики говорят, что они обладают чрезвычайной проницательностью. Если это не вдохновение, то тогда я должна помнить из прошлых жизней, которые гораздо старше моей. А Вы говорите, что мы не можем вообразить то, что мы не видели, что еще больше упрощает вещи.

– Продолжай.

– Это все. Что Вы думаете? Я не права во всем этом?

– Хочешь, я откровенно выскажу свое мнение, Стелла?

– Да, хочу.

– Думаю, что ты поработала над этим очень умно, – медленно сказал он, – и я хорошо понимаю, как ты пришла к этому. Но я не думаю, что твоя теория вообще истинна. Думаю, что тебе хотелось убежать оттуда, где ты была – жить не там, где ты жила – не так ли? И тебе особенно хотелось избавиться от других в музее. Ты привела себя в полугипнотическое состояние, шатаясь в одиночестве по тенистым галереям – в полудремотном состоянии. Многие люди были очень глубоко тронуты или очень напуганы при виде предметов этих древних цивилизаций. Их древность очень сильно действует на воображение. Вероятно книга по истории была твоим первым мимолетным впечатлением о мире за пределами твоей ежедневной жизни. Ты приняла глубокое волнение за активную память. Вспоминала ли ты когда-нибудь то, что не видела или не читала в этой жизни?

– Нет. Не то, что я могла бы доказать, во всяком случае.

– Ничего, в чем бы ты была уверена, полагаешь ты? Я думал так. Книги, которые ты читала, а так же то, что ты писала, было бегством от того, что было твоим образом жизни каждый день, как можно дальше в пространстве и во времени, кроме того, они были выходом для твоей созидательной энергии и воображения, для твоего порыва писать рассказы и тому подобное. "Звездный ребенок" показывает, по меньшей мере, желание верить, что ты фактически не принадлежишь семье, что ты пришла совсем из другого источника.

– Я знала лучше к тому времени, когда написала это, – сказала Стелла, защищаясь. – Но я думала, что получился хороший рассказ.

– Конечно, получился. И "Воплощение в Египте" показывает желание жить где-нибудь еще, по возможности в другом мире. В своих мыслях тебе должно быть нравилось жить в Египте, читать и писать о нем.

– Вы не думаете, что перевоплощение, вероятно, может быть истинным?

– Оно имеет сильную притягательность для воображения, – ответил д-р Уэллес. – Оно сулит некоторый вид бессмертия тем, кто не может думать ни о чем другом; но я не вижу большой пользы в том, чтобы жить много жизней, если следует забыть их все…

– Можно было вырасти в них без воспоминания.

– Можно было вырасти гораздо лучше с помощью памяти, не думаешь ли ты?

– Я слышала о законе сохранения материи. Мог быть закон о сохранении душ.

– Могло быть почти все. Не следует беспричинно приумножать гипотезы. Есть ли у тебя какое-либо свидетельство для перевоплощения?

– Многие цивилизации верили в это.

– Знаю. Кстати, какая у тебя религия? Египетская? Буддистская?

– Конечно нет, – возмущенно вскричала Стелла. – Вы думаете я поклоняюсь коровам и кошкам, и жукам?

– Ты когда-нибудь жила, как животное или птица какая-нибудь?

– Это совсем не обязательно.

– Все зависит от того, какой религии перевоплощения ты следуешь. Почему твой дядя так рассердился на того священника, с которым ты говорила?

– Он сказал, что она не была христианской.

– Да, разве? Это мнение противоречит целому иудо-христианскому апокалипсису и большей части нашей философии. Платон верил в форму этого, и я думаю, что Ориген учил одной такой доктрине. Если ты серьезно хочешь это понять, то ты должна изучить учения в их разной форме и узнать, какую следует принять и почему. Я сам всегда следовал за практичным старым реалистом Аристотелем. Я должен признать, что я никогда серьезно не относился к метемпсихозу. Думаю, что можно доказать его ложность философскими и психологическими методами. Ты думаешь, что можешь доказать его истинность?

– Я не хочу иметь нереальное представление о себе или о мире, запротестовала Стелла. – Я бы предпочла иметь здравое и реальное представление, как Вы и Тим, и другие считают, что Вы имеете. Пока я не приехала сюда я думала, что религия – это просто что-то такое, что ты принимаешь на веру без каких-либо доказательств или философского обоснования. Но… но…

– Давай попробуем создать такую философию, на которую ты могла бы положиться, – предложил психиатр. – Такую, какую ты можешь испытать и доказать. Я дам тебе книги для изучения и ты приведешь все доводы против них, какие сможешь. – Он выбрал один том с полки. – Практичный человек, Аристотель; давай начнем с него. Как твой греческий?

– О, это на двух языках, – с удовольствием воскликнула Стелла.

– Думаю, что у Фомы Аквинского есть некоторый соответствующий материал в "Контриноверных", – сказал Питер. – Стелла, твои познания в египетском действительно замечательны, и твои книги чрезвычайно интересны.

– Они могут рассказать обо мне очень много, – сказала Стелла. – Тим сказал, что Вы можете анализировать рассказы и стихи так же, как вы это делаете со снами. Могли бы мы проделать это?

– Конечно, если бы тебе этого захотелось, – сказал д-р Уэллес. – Но не дай этому лишать тебя возможности написать еще об этих вещах, о которых ты так много знаешь, и которые ты так тщательно изучила.

– Если у меня будет здравая философия, я смогу писать еще мудрее, а также жить мудрее, – серьезно сказала Стелла. – Спасибо Вам, д-р Уэллес. Я попробую узнать, что можно доказать.

Питер полностью расслабился, когда она ушла, и с облегчением вздохнул. Одну проблему можно было выкинуть из головы. Он знал, что было в голове малышки, и она согласилась заниматься под его руководством. Потребуются месяцы, может быть годы, чтобы сравнить обе стороны поднятых ею вопросов, но это было бы хорошо для всех детей. Сейчас осталось…

– Придумал!

Питер вскочил на ноги и набрал номер.

– Мне нужно место в самолете, – сказал он, – немедленно, если можно. – Как долго он не мог увидеть очевидное!

– Джей? Это Питер Уэллес. Я здесь, в городе. Я приехал поговорить с твоими опекунами, но мне нужно твое разрешение.

– Но… что Вы хотите сказать?

– Я хочу рассказать им о тебе, – сказал психиатр. – Ты не можешь больше хранить тайну; школа неизбежно получит огласку, и они имеют право узнать непосредственно от нас, прежде чем это произойдет.

– Я думал обо всем этом. Но вы должны обещать… – он заколебался.

– Они могут подслушать, что ты говоришь? – предположил Питер. – Ты хочешь, чтобы я обещал не просить их посылать тебя в школу?

– Да, это.

– Даю тебе свое слово. Я даже не упомяну о возможности.

– Тогда приходите.

Через полчаса доктор был там и вскоре были закончены формальности его представления.

– Я представляю, – сказал доктор Уэллс, – школу для лучших детей, которая открывается на Западном Побережье.

– Мы не могли бы и думать отправить Джея, – сказала миссис Куртис.

– Я не собирался просить вас это делать, – сказал доктор Уэллес. – У меня есть другая просьба. Я приехал просить вас помочь нам в обучении детей.

– Вы должны знать, что я потерял зрение, – ответил мистер Куртис, – и в течение многих лет не занимался обучением. Я оставил эту профессию, чтобы отдать все время написанию исторических работ, за несколько лет до того, как потерял зрение.

– Я понимаю это, сэр. Но вы слушайте меня. Дети, которых я собираю для школы, обладают блестящим умом. Хотя им только едва больше десяти, они написали много книг и приобрели известность как изобретатели и тому подобное, под вымышленными именами. Все, что я говорю, я могу доказать. Что нам требуется от наших учителей, так это сочувствие к одаренным детям, и богатство знаний и мудрость, чтобы поделиться ими с детьми. Они очень хотят учиться; от Вас просто ожидается поговорить с ними в течение часа или двух в день. Позвольте мне спросить Вас, знакомы ли Вы с именем Джеймса Вернона Уорта?

– Пожалуй, да. Моя жена читала мне его книги. Но, конечно, он ведь не ребенок?

– Это ваш сын Джей.

И затем Питер рассказал им всю историю. Вскоре их недоверие было преодолено, ситуация прояснилась, представлено доказательство – главное из всех доказательств – сам Джей.

– Но ты, разбойник, – запротестовал опекун, – когда я читал первую книгу, которая, ты говоришь, твоя, я продиктовал тебе письмо, чтобы ты отправил его автору!

– Да, дядя, – сказал Джей, – и это тоже наполнило меня большой гордостью.

– Я не уверен, следует ли мне гордиться тобой или ты сыграл со мной подлую шутку, – сказал мистер Куртис.

– Вы должны очень гордиться, – сказал Питер Уэллес. – Это не было нежеланием довериться Вам или он намеревался лишить Вас удовольствия знать, что он сделал. Эти дети хотят или нуждаются в помощи взрослых, даже больше, чем любой другой взрослый автор – если не столько же. Мы никогда не должны предавать их псевдонимы. Их достижения должны храниться в тайне, под вымышленными именами. Но им необходимо изучать историю так, как Вы можете ее преподавать, и я приехал сюда в надежде, что Вы сделаете для этих других ребят то, что Вы сделали для Джея.

– Я заставил его обещать, не просить Вас отпустить меня, – сказал Джей. – Но, пожалуйста, если Вы поедете, можно мне поехать с вами?

– Все это, в целом, чрезвычайно заманчиво, – сказал мистер Куртис, но едва ли мне понравиться рассматривать попытку снова учить…

– Конечно, ты сделаешь это, Джон, – твердо сказала его жена. Ты можешь писать книги там так же, как здесь. Мы не вросли корнями в этот город навсегда, так ведь? И Джей должен быть с теми другими подростками, но он не должен уезжать без нас. Жалованье – это не главное – там и не должно быть его. Если хочешь, я буду тоже преподавать языки; я хороший лингвист. Мы хотим иметь большую долю в этом прекрасном деле, не так ли Джон?

– Да, мы хотим, – сказал мистер Куртис. – И большое Вам спасибо за приглашение, доктор Уэллес.

Так вот, думал Питер, пока самолет мчал его домой, дело сделано. Расходы этой специальной поездки были щедро вознаграждены. У него был Джей, и, кроме того, у него были два прекрасных педагога. В следующем месяце он мог начать беседовать с большим количеством кандидатов без утомительных волнений или о Джее, или о Стелле. Могут возникнуть еще проблемы, но их можно решить в свою очередь. Все было под контролем. Питер мог расслабиться. Он спал.

НАЗАД | INDEX | ВПЕРЕД