Два
Радарное устройство для посадки – это черная коробка на приборной панели амфибии, с окошками, показывающими код из четырех цифр. Посадочный номер в этих окошках – и за мили отсюда в затемненной комнате мы опознаны: номер самолета, высота, уровень, скорость – все, что нужно диспетчерскому контролю в их зеленоэкранном мирке.
В тот полдень, может быть, в десятитысячный раз за свою летную карьеру я наблюдал изменение цифр в этих окошках: 4 – в первом, 6 – во втором, 4 – в следующем и 5 – в последнем. Пока я смотрел вниз, фокусируясь на этой задаче, в кабине раздалось странное гудение, которое перешло в визг, стремительно выходящий за пределы слышимости, а затем нас тряхнуло, будто мы попали в восходящий поток, и кабину залил ослепительный янтарный свет.
Лесли вскрикнула. РИЧАРД!
Я повернул голову, чтобы увидеть ее лицо. Рот открыт, глаза широко распахнуты... – Не тревожься, солнышко, – сказал я, – это просто воздушная ям...
Тут я осекся на полуслове, потому что увидел сам.
Лос-Анжелес исчез.
Не было раскинувшегося на всю ширину горизонта города, не было окружающих его гор, не было и растянувшегося на сто миль смога...
Исчезли.
Небо было синим, цвета степных васильков, глубоким и холодным. Под нами вместо автомагистралей, торговых центров и крыш раскинулось бескрайнее море – зеркало неба. Оно было зеленовато-голубого цвета – явно не океанские глубины, а мелководье, метра два от силы. Дно было покрыто голубым песком, расцвеченным золотыми и серебряными узорами.
– А где Лос-Анжелес? – спросил я. – Ты видишь...? Скажи мне, что ты видишь?
– Воду! Мы над океаном! – ее голос дрожал. – Ричи, что случилось?
– Понятия не имею! – сказал я ей, и это было действительно так.
Я проверил приборы и указатели. Скорость полета не изменилась, высота – 142 градуса по гирокомпасу. Но вот стрелка магнитного компаса лениво вращалась по кругу, не заботясь более о севере и юге.
Лесли проверила переключатели, нажала прерыватель цепи.
– Приборы радионавигации не работают, – сказала она сдавленным от страха голосом. – Питание есть, но никаких сигналов.
Так и есть. Вместо сигнала на экране было пусто. На экране лорана (система дальней гиперболической радионавигации) мы прочли надпись, которую никак не ожидали здесь увидеть. «НЕТ ПОЛОЖЕНИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ».
Так же пусто было и у нас в голове.
Мы удивленно уставились друг на друга.
– Заметила ли ты что-нибудь, прежде чем картина поменялась?
– Нет, ответила она. – То есть да! Был такой вой, ты его слышал? Потом – вспышка золотого света, нас встряхнуло, и потом все исчезло. Где мы?
Я попытался подвести итоги.
– С самолетом все в порядке, кроме радиоаппаратуры и лорана. Но отказал магнитный компас – единственный безотказный прибор на борту! Я не знаю, где мы.
– Может, попробуем связаться с диспетчерской Лос-Анжелеса? – осенило ее.
– Точно, – я нажал кнопку микрофона. – Мартин Один Четыре Браво вызывает Лос-Анжелес.
В ожидании ответа я смотрел вниз. Казалось, что по песчаному дну струятся светящиеся реки. Их течение распадалось на бесчисленные рукава, связанные между собой притоками и каналами, и вся эта сложная геометрическая картина мерцала под водой на глубине нескольких футов.
– Амфибия Мартин Один Четыре Браво вызывает Лос-Анжелес. Вы нас видите? – повторил я снова.
Я установил максимальную громкость, и в наушниках раздался треск статических разрядов. Приемник работал, но там не было никаких радиоголосов.
– Любой пункт слежения, который видит Мартина Один Четыре Браво, отзовитесь на нашей частоте. Белый шум. Ни слова в ответ.
– У меня больше никаких идей, – сказал я.
Инстинктивно я начал набирать высоту, чтобы увеличить обзор, надеясь оттуда уловить хоть какой-нибудь намек на мир, который мы потеряли.
Уже через несколько минут мы заметили несколько странных вещей. Как бы высоко мы ни поднимались, показания альтиметра не изменялись – воздух с высотой не становился разреженнее. Когда мне казалось, что мы поднялись уже до пяти тысяч футов, он все еще показывал уровень моря.
Картина вокруг нас тоже не менялась. Миля за милей тянулась бесконечная отмель, на которой, как в калейдоскопе, узоры никогда не повторялись, а горизонт оставался таким же пустым. Ни гор, ни островов, ни солнца, ни облаков, ни корабля, ни одной живой души.
Лесли постучала по стеклу индикатора топлива. – Похоже, мы его совсем не расходуем. Разве так бывает?
– Скорее всего, заклинило поплавок. – Двигатель, как обычно, подчинялся ручке газа, но индикатор топлива застыл, как и раньше показывая чуть меньше половины бака.
– Ну вот, – сказал я, кивнув в его сторону. – И индикатор топлива накрылся.
Похоже, бензина у нас еще часа на два полета, но я хотел бы иметь хоть какой-нибудь запас на потом. Она оглядела пустой горизонт. – Где будем садиться?
– А какая разница?
Море под нами искрилось, околдовывая своими таинственными узорами. Я сбросил газ, и Ворчун плавно заскользил вниз. Мы всматривались в этот непостижимый морской пейзаж, и вдруг на дне сверкнули две яркие полоски. Вначале они извивались независимо друг от друга, потом пошли параллельно и наконец слились в одну. От них во все стороны, подобно ветвям ивы, отходили тысячи тоненьких дорожек.
Этому должна быть какая-то причина, подумал я. Они появились не случайно. Может быть, это потоки лавы? Или подводные дороги?
Лесли взяла меня за руку.
Ричи, – сказала она тихо и печально, – а может быть, мы с тобой умерли? Столкнулись с чем-нибудь в воздухе и погибли? Может быть, мы врезались во что-нибудь, и это произошло настолько быстро, что мы не успели опомниться?
В нашей семье экспертом по загробной жизни считаюсь я, но мне такое даже в голову не приходило... Неужели она права? Но что же тогда здесь делает наш Ворчун? Никогда не встречал в книгах о жизни после смерти, что при этом не меняется даже давление масла в двигателе.
– Это не может быть смертью, – сказал я. – В книгах говорится, что когда мы умираем, мы попадаем в туннель, в Свет... и вся эта огромная любовь, и нас встречают люди... Если бы мы вместе попали в смерть, оба сразу, – не думаешь ли ты, что они вовремя встретили бы нас?
– Может быть, на самом деле не все так, как в книгах?
Мы бесшумно опускались к воде, полные печали. Как же могло случиться так, что радость и обещания нашей жизни закончились так внезапно?
– Ты чувствуешь себя покойником?
– Нет.
– И я нет.
Мы летели над этими параллельными дорожками на небольшой высоте, проверяя, нет ли там коралловых рифов или затопленных бревен. Даже после смерти не хотелось бы разбиться при посадке.
– Как глупо вот так заканчивать жизнь! Мы даже не знаем, от чего мы умерли.
– Золотистый свет, Лесли, и ударная волна. Может, это ядерный ... ? Может, мы первые, кто погиб в третьей мировой войне?
Она немного подумала. – Мне так не кажется. Волна двигалась не к нам, а от нас.
Мы летели и молчали. Печаль. Какая печаль.
– Это несправедливо! – сказала Лесли. – Жизнь только стала такой прекрасной! Мы работали так тяжко, мы прошли через столько проблем наши хорошие времена только начинались.
Я вздохнул. – Ну ладно, если мы умерли, то умерли вместе. Хоть в этом наши планы осуществились.
– Перед нами должна была в одно мгновение промелькнуть вся наша жизнь, – отметила она. – Перед тобой промелькнула твоя жизнь?
– Нет еще. А твоя?
– Нет. К тому же там говорилось, что наступает сплошная темень. Это тоже неправда.
– Как может ошибаться такое количество книг, как мы могли так ошибаться? – сказал я. – Помнишь наше время-вне-тела по ночам? Вот на что должна быть похожа наша смерть, за исключением того, что мы уйдем совсем и не вернемся утром.
Я всегда думал, что смерть имеет смысл, это должен быть новый творческий подход к миру, дающий иное понимание его, радостное освобождение от ограничений материи, приключение вне стен примитивных верований. Никто не предупреждал нас, что это – полет над бескрайним бирюзовым океаном.
Наконец мы все проверили и могли садиться. Не было ни скал, ни водорослей, ни косяков рыбы. Вода была гладкой и чистой. Ветерок был таким слабым, что едва рябил поверхность воды.
Лесли показала мне две яркие дорожки:
– Эти две – как двое друзей. – сказала она. – Всегда вместе.
– Может быть, это взлетные дорожки, – сказал я. – Пожалуй, лучше всего сесть прямо на них. Там, где они соединяются, о’кей? Готова к посадке?
– Кажется, да. Я выглянул в боковые иллюминаторы, еще раз осматривая предполагаемое место посадки. Мы зашли на последний разворот, и море под крылом склонилось в благодарном поклоне, приветствуя нас. Около минуты мы неслись в дюйме от поверхности, и вот Ворчун коснулся гребней волн и превратился в гоночную лодку, летящую в облаке брызг. Я сбавил газ, и шум волн перекрыл тихий гул двигателя.